Текст книги "Мечи Ланкмара. Сага о Фафхрде и Сером Мышелове. Книга 2"

Скви пожал плечами:

– Что-то мне не верится, что тут замешана его любовница. Не женского ума это дело. Быть может, он разжился каким-нибудь тайным советчиком?

– Да откуда? – возразил Хисвин. – Больше половины Совета Тринадцати перебито, а новые его члены не в счет, они пока еще недоумки. Ладно, пора браться за дело. Мы должны не только захватить храм истинных богов Ланкмара, но и объявить жителям, что эти самые их боги убиты. Это произведет впечатление.

– Прекрасная мысль! – обрадовался Скви. – Я пойду и распоряжусь, а ты пока отдыхай. Сегодня у тебя трудный день, вернее сказать, трудная ночь.

Продолжая гнать мингольскую кобылу, Фафхрд мчался по насыпной дороге через Великую Соленую топь. Вокруг стало почти совсем темно, и северянин различал по сторонам лишь темные силуэты ястребиных деревьев и толстых кактусов. Судя по глухому стуку копыт позади, три черных всадника продолжали погоню и уже, можно сказать, наступали ему на пятки.

Внезапно кобыла начала прядать ушами и через несколько шагов встала как вкопанная. До Фафхрда донесся очень знакомый голос:

– Эй, Фафхрд! Дубина стоеросовая, сколько можно тебя звать?

Голос, вне всякого сомнения, принадлежал Серому Мышелову и доносился откуда-то справа. Вглядевшись, северянин различил в густых сумерках слабое серебристое мерцание примерно в двух полетах стрелы от дороги.

«Он что, совсем с ума сошел и оседлал одноглазого болотного леопарда? – с неудовольствием подумал Фафхрд. – Делать нечего, придется разобраться с этим серым бездельником».

Он свернул с дороги и пустил заартачившуюся было кобылицу напрямик через болото. Через несколько десятков ударов сердца, в течение которых слышалось лишь чавканье болотной жижи под копытами, северянин оказался перед какой-то лачугой, торчавшей посреди топи на пяти длинных суставчатых ногах. В полукруглом дверном проеме чуть мерцал серебристый свет непонятного происхождения.

– Что ты там копаешься, олух? – донесся из лачуги голос Мышелова. – Лезь скорее сюда.

– Что стряслось, Мышелов? Что это ты тут делаешь? – пробурчал северянин, несколько удивленный грубостью своего товарища.

Не дожидаясь ответа, он спрыгнул с кобылы, стреножил ее на всякий случай, подтянулся на руках и оказался в дверном проеме. Серебристый свет тут же погас, и послышался голос, напоминавший шорох прибоя по прибрежной гальке:

– Ну что, явился наконец?

Волосы на затылке у Фафхрда, не успев улечься, снова встали дыбом. Ему не раз приходилось слышать скрежещущий голос Шильбы Безглазоликого, но его знаменитую хижину он никогда не видел и тем более никогда в ней не бывал. Он бросился в сторону и прижался спиной к стене. Затылок его прикоснулся к чему-то гладкому, круглому и прохладному. Почти наверняка настенный череп.

Место, которое он только что освободил, заняла бесформенная черная фигура. На фоне тусклого лунного света Фафхрд различил черный клобук.

– Где Мышелов? – сипло осведомился Фафхрд.

Хижина резко накренилась. Фафхрд наудачу вытянул руки и, к счастью, нащупал две какие-то вертикальные стойки.

– В переплете. Очень тяжелом переплете, – лаконично ответил Шильба. – Я кричал его голосом, чтобы ты пошевелился. Когда управишься с тем, что велел тебе сделать этот придурок Нингобль – что-то с колоколами вроде? – немедленно спеши к нему на помощь.

Хижина дернулась второй раз, третий, после чего началась бортовая и килевая качка, как на корабле, только более быстрая и резкая, словно жилище Шильбы каким-то образом очутилось на покатой спине гигантской и нетрезвой жирафы.

– Немедленно спешить куда? – немного застенчиво спросил Фафхрд.

– Откуда я знаю, а если даже и знаю, то почему должен тебе сказать? Я не твой чародей. Просто я решил подбросить тебя до Ланкмара в качестве одолжения этому толстобрюхому, семиглазому и многоречивому дилетанту, который считает себя моим коллегой и обманом заставил тебя взять его в наставники, – послышался из-под капюшона скрипучий голос. Затем, немного смягчившись, Шильба ворчливо добавил: – Скорее всего, во дворец сюзерена. А теперь умолкни.

Качка и скорость хижины увеличились. Ветер полоскал край клобука Шильбы. Мимо проносилась Великая Соленая топь с пятнами лунного света на ней.

– Что за всадники гнались за мной? – осведомился Фафхрд, изо всех сил вцепившись в подпорки. – Илтхмарские разбойники? Приспешники мерзкого, серпорукого властелина?

Молчание.

– Что вообще происходит? – не унимался Фафхрд. – Ланкмар захвачен бесчисленным, но безымянным врагом. Безымянные черные всадники. Мышелов ужасно скукожился и сидит глубоко под землей, но живой. Оловянный свисток, которым можно вызвать боевых котов, опасных для свистнувшего. Чушь какая-то.

Хижина дернулась особенно резко. Шильба молчал. Фафхрд почувствовал приближение морской болезни и сосредоточился на своих ощущениях.

Набравшись мужества, Глипкерио просунул свою курчавую белокурую голову в венке из анютиных глазок, болтавшуюся на длинной шее, между кожаными занавесями на кухонной двери и, щуря свои подслеповатые желтые глазки на огонь очага, ухмыльнулся хитровато-благодушной, чуть глуповатой ухмылкой.

Рита, опять прикованная цепью за шею, сидела перед очагом, скрестив ноги и свесив голову на грудь. Окруженная четырьмя сидевшими на корточках служанками, Саманда клевала носом в своем вместительном кресле. Несмотря на то что на кухне не раздалось ни звука, она перестала храпеть, приоткрыла поросячьи глазки и, уставившись на Глипкерио, бесцеремонно проговорила:

– Заходи, сюзеренчик, не стой там, как застенчивая жирафа. Или крысы напугали и тебя тоже? Ну-ка, девочки, брысь на свои тюфяки.

Три служанки вскочили на ноги. Выхватив из волосяной башни на голове длинную булавку, Саманда ткнула ею четвертую служанку, которая успела задремать.

Молча, если не считать сдавленного вскрика уколотой, четыре служанки отвесили один поклон Глипкерио, два Саманде и поспешили вон из кухни, похожие на восковые манекены. Рита устало посматривала по сторонам. Глипкерио, не глядя на нее, слонялся по кухне, его подбородок дергался, дрожащие длинные пальцы плели нескончаемые узоры.

– Тебя кусает клоп беспокойства, сюзеренчик? – спросила Саманда. – Приготовить тебе маковый глинтвейн? Или лучше полюбуешься, как ее будут пороть? – продолжала толстуха, указывая толстым пальцем на Риту. – Инквизиторы запретили, но, конечно, если ты прикажешь…

– Нет-нет, разумеется, нет, – запротестовал Глипкерио. – Но раз уж речь зашла о кнутах, то в моей личной коллекции появилось кое-что новенькое, милая Саманда, могу показать, если хочешь. К примеру, бич, якобы доставленный из Дальнего Кираая и покрытый крупнотолченым стеклом. А еще шестизубое серебряное стрекало с хорошенькой гравировкой, оно предназначено для быков и доставлено сюда из…

– А, стало быть, тебе нужна компания, как любому напуганному, – перебила его Саманда. – Я бы и рада удружить тебе, сюзеренчик, вот только инквизиторы велели всю ночь не спускать глаз с этой девчонки, которая стакнулась с крысиным предводителем.

Глипкерио долго что-то пекал, мекал и наконец проговорил:

– Ну, если это так уж необходимо, ты могла бы взять ее с собой.

– Могла бы, могла бы, – сердечно согласилась Саманда и оторвала свою затянутую в черное платье тушу от кресла. – Кстати, испробуем на ней твои новые приобретения.

– Нет, что ты, – снова запротестовал Глипкерио. Потом нахмурился, пожал узкими плечами и задумчиво добавил: – Хотя иногда, чтобы освоить новый пыточный инструмент, просто необходимо…

– …просто необходимо, – повторила Саманда и, отстегнув серебряную цепь от ошейника Риты, взяла девушку на короткий поводок. – Веди нас, сюзеренчик.

– Ступайте сперва ко мне в спальню, – отозвался тот. – А я пойду вперед и удалю стражников.

И он бросился вон из кухни, чуть ли не разрывая тогу длинными ногами.

– Да не нужно, сюзеренчик, твои привычки ведь всем известны, – крикнула ему вслед Саманда и рывком подняла Риту на ноги. – Пошли, девка, тебе оказали большую честь. Радуйся, что я – не Глипкерио, иначе тебя натерли бы сыром и бросили в подвал к крысам.

Когда по пустынным, увешанным шелками коридорам они добрались наконец до спальни Глипкерио, тот в беспокойстве и раздражении стоял перед открытой, усеянной самоцветами толстой дубовой дверью и нервно шелестел тогой.

– Я по пути не встретил ни единого стражника, – пожаловался он. – Похоже, мой приказ был по чьей-то дурости неверно истолкован, и в южные казармы вместе с солдатами и стражами порядка отправили и мою личную охрану.

– На кой ляд тебе охрана, если для защиты у тебя есть я? – браво осведомилась Саманда и похлопала по дубинке, висевшей у нее на поясе.

– Это верно, – с некоторым сомнением в голосе согласился Глипкерио и вынул из складок тоги большой золотой ключ сложной формы. – Давай запрем девушку здесь, Саманда, и пойдем смотреть мои приобретения, ладно?

– И решим, какое из них испробовать на ней? – громко и хрипло добавила экономка.

Разыгрывая возмущение, Глипкерио неодобрительно покачал головой и, бросив последний взгляд на Риту, проговорил серьезно и по-отечески:

– Нет, конечно нет. Просто я подумал, что бедной девочке будет с нами скучно и неинтересно.

Но, несмотря на все старания, Глипкерио не удалось скрыть прозвучавшее в голосе нетерпение и блудливый огонек в глазах.

Отстегнув поводок, Саманда втолкнула девушку в спальню.

Почувствовав в последний миг опасение, Глипкерио предупредил:

– Не вздумай прикасаться к моему ночному питью.

С этими словами он указал на золотой поднос, стоявший на серебряном ночном столике. На подносе возвышались большие хрустальные графины и кубок на длинной ножке с вином бледно-абрикосового цвета.

– Не вздумай ничего трогать, или я заставлю тебя молить о смерти, – подтвердила Саманда, на сей раз грубо и без тени юмора. – Встань на колени у изножья кровати и нагни голову – поза покорности номер три – и не двигайся, пока мы не вернемся.

Как только массивная дверь затворилась, щелкнул язычок замка и звякнул вынутый с той стороны золотой ключ, Рита, подойдя к ночному столику, подвигав немного щеками, плюнула в ночное питье и стала следить, как пузырчатый плевок медленно оседает на дно. «Эх, будь у меня хоть несколько волосков», – с яростью подумала она, но в комнате не было ничего мехового или шерстяного, а ее саму утром тщательно выбрили.

Она вынула пробку из самого соблазнительного хрустального графина и, время от времени грациозно отпивая глоточек, принялась осматривать спальню, обшитую панелями из редких пород дерева, привезенного из Восьми Городов, а также находящиеся в ней еще более редкие сокровища. Дольше всего она простояла у тяжелого золотого ларца, полного ограненных, но неоправленных драгоценных камней – аметистов, аквамаринов, сапфиров, гагатов, топазов, огненных опалов, рубинов, кимпи и ледяных изумрудов, которые сверкали и переливались, словно осколки радуги.

В одном углу она увидела вешалку с женскими платьями, сшитыми на очень высокую и худую особу, и рядом, как ни странно, стойку с вороненым оружием.

Довольно долго Рита разглядывала полки с фигурками из дутого стекла и наконец выбрала, по ее мнению, самую изящную и дорогую – нет нужды говорить, что это была фигурка стройной девушки в сапогах, коротенькой курточке и с бичом в руке. Рита смахнула фигурку с полки, и та вдребезги разбилась о натертый пол, а бич превратился и вовсе в пыль.

Что они могут сделать с ней такого, чего до сих пор не было в их планах? – спрашивала она себя со скупой улыбкой на губах.

Затем, забравшись в постель, Рита вытянулась во весь рост и стала нежиться, наслаждаясь мягкими прикосновениями тонких льняных простыней к ее бритым конечностям, телу и голове и время от времени выливая из хрустального графина несколько капель нектара себе в рот, которому шутки ради она придала высокомерный изгиб. Черт побери, она будет пить до последнего мига, чтобы стать мертвецки пьяной! И тогда пусть Саманда и Глипкерио сколько угодно терзают ее бесчувственное тело и отключившийся мозг, если, конечно, им это понравится…

13

Мышелов ехал в паланкине, откинувшись чуть набок; хвост передней крысы-носильщика находился на почтительном расстоянии в руку от его лица. Мышелов обратил внимание, что, не покидая пятого этажа, они добрались до широкого коридора, в котором неподвижно замерли копейщики и куда выходило тринадцать забранных тяжелыми шторами дверей. Первые девять штор были бело-серебряные, следующая – черно-золотая и последние три – бело-золотые.

Несмотря на усталость и радостное чувство безопасности, Мышелов на протяжении всего пути был настороже, подозревая, хотя и не совсем всерьез, что Скви или лорд Незаметный может установить за ним слежку; кроме того, не следовало забывать о Гристе, который мог обнаружить в ватерклозете какую-нибудь улику, невзирая на весь артистизм, с каким Мышелов проделал свою неприятную работу. Время от времени он замечал крыс, быть может следивших за его паланкином, но все они раньше или позже сворачивали в какое-нибудь из ответвлений лабиринта коридоров. Последними его ленивые подозрения пробудили две стройные крысихи в черных шелковых плащах, капюшонах, масках и перчатках, но и те, не взглянув на него, скрылись под ручку за черно-золотыми шторами, явно перемывая кому-то шепотом косточки.

Его паланкин остановился у следующей двери, третьей от конца. Выходило, что Скви и Сисс выше рангом, чем Григ, но Григ выше, нежели лорд Незаметный. Это было невредно знать, хотя именно такое впечатление и сложилось у Мышелова на Совете.

Несколько мгновений он продолжал сидеть, потом встал, опираясь на жезл и немного утрируя судорогу в ноге, и бросил одной из крыс-носильщиц монету с венком из колосьев, извлеченную из кошелька Грига. Мышелов решил, что такая вещь, как чаевые, свойственна любым живым существам, тем более крысам. Не оглядываясь, он проковылял за тяжелые шторы, отметив мимоходом, что они были сотканы из тонкой золотой нити и расшиты белым шелком. За шторами оказался короткий полутемный проход, также занавешенный с другого конца. Мышелов раздвинул вторые шторы и оказался в уютной, но не слишком богато обставленной квадратной комнате с забранными занавесками дверьми во всех остальных трех стенах, над каждой из которых светился огненный жук в бронзовой клетке. В комнате были два закрытых буфета, письменный стол с табуретом перед ним, множество свитков в серебряных чехлах, весьма смахивавших на наперстки из верхнего мира, два скрещенных меча и боевой топор на тусклых стенах, а также очаг, в котором сквозь слой золы алел один-единственный кусок угля. Над очагом, точнее, нишей с жаровней из стены торчало оправленное в бронзу полушарие величиной почти с теперешнюю голову Мышелова. Оно было желтоватого цвета, с большим зеленовато-коричневым кругом, в середине которого находился еще один черный кружок. Охваченный внезапным ужасом Мышелов догадался, что это – мумифицированный человеческий глаз.

Посреди комнаты стояло мягкое ложе с высокой спинкой, явно предназначенное для существа, которое много читает лежа, а рядом – довольно большой низкий стол, совершенно пустой, если не считать трех колокольчиков – медного, серебряного и золотого.

Выкинув испуг из головы как эмоцию совершенно бесполезную, Мышелов взял серебряный колокольчик и громко позвонил, решив для начала не бросаться в крайности.

Едва он успел заключить, что комната принадлежит закоренелому холостяку с научными наклонностями, как из двери в дальней стене вышла, пятясь, толстая старая крыса в безукоризненно белом длинном халате и белой шапочке. Она повернулась, и Мышелов увидел седую морду со слезящимися глазками, равно как и серебряный поднос с дымящимися тарелками и серебряным кувшином.

Мышелов кивнул в сторону стола. Повар – а это он, пожалуй, и был – поставил поднос и неуверенно подошел к Мышелову, словно желая помочь ему снять плащ. Мышелов отрицательно махнул рукой и твердо указал на заднюю дверь. Будь он проклят, если даст себе труд шепелявить в доме у Грига. К тому же слуги скорее, чем кто-либо другой, распознают чужой голос. Повар неловко поклонился и вышел.

Мышелов удобно расположился на ложе, но решил перчатки и сапоги пока не снимать. Маску он тем не менее снял и положил рядом – было приятно хоть ненадолго дать отдых глазам, – после чего принялся за Григов обед.

В дымящемся кувшине оказалось подогретое вино с пряностями. Оно приятно успокаивало его пересохшее горло и истерзанные нервы, но было слишком уж ароматным – в кувшине плавала гвоздичина величиной с хорошую грушу, а палочка корицы была размером с пергаментный свиток. С помощью Кошачьего Когтя и двухзубой вилки, которая оказалась на подносе, Мышелов начал расправляться с телячьими отбивными – его нос сообщил ему со всей достоверностью, что это именно телятина, а не мясо грудного младенца, к примеру. С другой дымящейся тарелки он отведал что-то похожее с виду на сладкую картофелину. Оказалось, что это вареное зернышко пшеницы. Желтоватый кубик, размером с игральную кость, оказался крупинкой сахарного песка, а черные шарики величиной с ногтевую фалангу его большого пальца – черной икрой. Он принялся накалывать их по одному на вилку и отправлять в рот, перемежая с кусками телятины. Было очень странно есть чудную нежную телятину, волокна которой были толщиной с его палец.

Покончив с самой существенной частью обеда Грига, равно как и с вином, Мышелов надел маску и откинулся на подушки, намереваясь наметить план бегства из Нижнего Ланкмара. Однако золотой колокольчик все время отвлекал его от практических вопросов, поэтому Мышелов протянул руку и позвонил в него. Сразу идти туда, куда тебя влечет любопытство, чтобы ум не успел взбунтоваться, было одним из девизов Мышелова.

Не успел замереть нежный звон, как тяжелые шторы на одной из боковых дверей раздвинулись и появилась стройная крыса – нет, пожалуй, крысиха – в платье, капюшоне, маске, туфельках и перчатках из тонкого желто-лимонного шелка.

Первой реакцией Мышелова было удовлетворение. Выходит, у Грига все же была любовница, и его, Мышелова, мгновенный ответ на недоуменный вопрос Скви относительно жены был блестящим проблеском интуиции. Какого бы роста он ни был, все равно он может перехитрить кого угодно. У него ум Мышелова, равного которому нет во всей вселенной.

Мышелов встал и подошел к изящной фигурке в желтом. Во всем ее облике было нечто ужасно знакомое. Быть может, это она и была той крысихой в зеленом, что вела на сворке землероек? Судя по гордой стати, очень похоже.

Используя уловку, уже опробованную им на поваре, он молча показал служанке на дверь, пропуская ее вперед. Она возражать не стала, и Мышелов двинулся вслед за ней по мрачному петляющему коридору.

К тому же она ужасно миловидна, решил он, разглядывая ее стройный силуэт и вдыхая аромат ее пахнувших мускусом духов. Немного запоздало он напомнил себе, что перед ним крыса, которая должна внушать ему крайнее отвращение. «Но почему обязательно крыса? Я же претерпел превращение, так почему такое не могло произойти и с другими? А если это простая служанка, то какова же ее госпожа? Наверно, какая-нибудь жирная ведьма», – цинично подумал он. Но его возбуждение, несмотря на это, росло.

Отвлекшись ненадолго от этих мыслей, чтобы сориентироваться, Мышелов понял, что боковая дверь, через которую они вышли, ведет, скорее всего, в занавешенные черными шторами покои лорда Незаметного, а не к Сиссу или Скви.

Наконец крысиха в желтом раздвинула тяжелые, расшитые золотом черные шторы, затем легкие занавеси из фиолетового шелка. Пройдя мимо нее, Мышелов стал сквозь прорези в маске Грига разглядывать просторную спальню, весьма красивую и изящную, но при этом самую причудливую и жутковатую из всех, что ему доводилось видеть.

Драпировки, ковры, обивка потолка и мебели были в ней серебряные либо фиолетовые, причем последний цвет прекрасно сочетался с цветом одежды его сопровождающей. Комната освещалась рассеянным светом, лившимся из расставленных вдоль стен узких и глубоких сосудов со склизкими мерцающими червями размером с хорошего угря. Перед этими сосудами стояло несколько туалетных столиков с большими серебряными зеркалами, в которых Мышелов увидел свое отражение в белом плаще и отражение его стройной провожатой, задвигавшей шелковые фиолетовые занавеси. Все столики были завалены всяческой косметикой и прочими средствами для поддержания красоты, разными эликсирами и крошечными баночками – все, кроме одного, находившегося подле другой двери с серебряными шторами и уставленного несколькими десятками черных и белых флаконов.

Между туалетными столиками, ярко освещенные снизу мерцающими слизняками, с потолка на цепях свисали большие серебряные клетки, в которых сидели скорпионы, пауки, богомолы и прочая нечисть, каждый размером со щенка или кенгуренка. В одной из просторных клеток свернулась клубком громадная, как питон, квармаллийская малая гадюка. Все они клацали челюстями или шипели, в зависимости от того, к какому семейству принадлежали, один из скорпионов яростно гремел жалом о блестящие прутья своей клетки, а гадюка то и дело выпускала изо рта узкий и дрожащий раздвоенный язычок.

На одной из более коротких стен висели лишь две картины, каждая размером с дверь: на первой на темном фоне были изображены девушка и крокодил, которые сплелись в любовном объятии, на второй – мужчина и леопардица, занятые примерно тем же самым.

Почти посреди комнаты стояла большая кровать, накрытая лишь белой простыней, на вид грубой, как мешковина, но тем не менее соблазнительной; в головах лежала пышная белая подушка.

Привольно развалившись на постели и откинув голову на подушку, чтобы удобнее было разглядывать Мышелова сквозь прорези маски, лежала девушка, которая была чуть стройнее, чем служанка, но во всем остальном очень на нее похожа, включая и одежду, правда не желтого, а фиолетового цвета и еще более тонкую.

– Добро пожаловать под землю, Серый Мышелов, – нежно проворковала она очень знакомым серебристым голоском. Затем, бросив взгляд куда-то в сторону, добавила: – Милая рабыня, помоги нашему гостю устроиться поудобнее.

Послышались мягкие шаги. Мышелов обернулся и увидел, что его проводница сняла желтую маску, под которой оказалось веселое и вместе с тем грустное черноглазое личико Фрикс. На этот раз ее темные волосы были убраны в две длинные косы с вплетенной в них тонкой медной нитью.

Без какой бы то ни было суеты, а лишь улыбнувшись, она принялась ловко расстегивать длинный белый плащ Грига. Мышелов чуть приподнял руки и позволил служанке заниматься собой, словно был во сне, не обращая на эту процедуру ни малейшего внимания, поскольку пристально рассматривал фигуру в фиолетовой маске, лежавшую на кровати. Невзирая ни на что, он точно знал, кто это: в виске у него пульсировала серебряная стрелка, а желание, которое смутно преследовало Мышелова все это время, накинулось на него с удвоенной силой.

Ситуация была странная, почти необъяснимая. Мышелов догадался, что Фрикс и ее госпожа приняли какой-то эликсир, вроде того, что дал ему Шильба, но при этом он мог бы поклясться, что все они были нормального человеческого роста, если бы не эта громадная, бегающая и ползающая нечисть.

Мышелов поднял сперва одну ногу, потом другую и с радостью дал Фрикс стащить с себя тесные сапоги. Покорно отдавшись в руки служанки, он тем не менее оставил при себе пояс с мечом Скальпелем и – по какому-то непонятному наитию – маску Грига. Ощупав висевшие на поясе маленькие ножны, он с тревогой обнаружил, что оставил Кошачий Коготь в покоях Грига на столе, рядом с вилкой, отделанной слоновой костью.

Но эти тревоги растаяли, как последний снег под весенним солнцем, когда с кровати прозвучал вкрадчивый голосок:

– Не хочешь ли немного освежиться, гость дорогой? – Мышелов с радостью согласился, и девушка, приподняв руку в фиолетовой перчатке, приказала: – Милая Фрикс, принеси сласти и вино.

Пока Фрикс возилась у дальнего столика, Мышелов с громко бьющимся сердцем прошептал:

– Ах, восхитительнейшая Хисвет… Ведь, я полагаю, ты – Хисвет?

– Это ты должен решить сам, – кокетливо прозвенел голосок.

– Тогда я буду называть тебя Хисвет, – смело ответил Мышелов, – признавая в тебе свою королеву королев и принцессу принцесс. Знай же, о очаровательнейшая барышня, что с тех пор, как наши восторги под укромным деревом были столь грубо прерваны вмешательством минголов, все мои помыслы – нет, все движения моей души были связаны лишь с тобой.

– Уж не знаю, – сладострастно откидываясь на подушку, отвечала девушка, – верить этим комплиментам или нет.

– Ты должна им верить, – подходя поближе, властно заявил Мышелов. – Более того, знай, что сегодня я намерен вести беседу с тобой не через плечо Фрикс – как бы привлекательна она ни была, – а на более близком расстоянии. Я тверд в своем желании освежиться всеми доступными мне способами.

– Ты не можешь считать, что я – Хисвет! – воскликнула девушка с негодованием, как надеялся Мышелов, притворным. – Иначе ты никогда не осмелился бы произнести столь святотатственные речи!

– Моя смелость простирается гораздо дальше! – с неясным любовным рыком возвестил Мышелов и быстро приблизился к постели.

Висевшая вокруг нечисть сердито зашевелилась, стала биться о прутья клеток, раскачивая их, и принялась громко клацать, пощелкивать и шипеть. Тем не менее Мышелов, бросив пояс с мечом на пол у постели и встав на нее одним коленом, уже готов был накинуться на Хисвет, но в этот миг Фрикс поставила между ними на груботканую простыню большой серебряный поднос, на котором стояли графинчики со сладким вином, хрустальные кубки и тарелочки со сластями.

Не обращая внимания на это препятствие, Мышелов протянул руку и сорвал фиолетовую шелковую маску с лица девушки. Рука в фиолетовой перчатке выхватила у него эту маску, однако не надела ее назад, и Мышелов увидел худощавое треугольное личико Хисвет: щеки девушки пылали, глаза с красноватой радужкой блестели, однако пухлые губы улыбались, обнажая длинные жемчужные верхние резцы, а с головы спускались две длинные, до пояса, косы с вплетенной, как у Фрикс, в серебристо-белокурые волосы нитью, только более тонкой и серебряной, а не медной.

– Нет, – смеясь, проговорила она, – я вижу, ты слишком уж уверен в себе, и мне придется защищаться. – Спустив руку с кровати, она достала откуда-то длинный и узкий кинжал с позолоченной рукояткой. Игриво помахав им перед носом у Мышелова, девушка заявила: – А теперь попробуй из кубков и тарелочек, что стоят перед тобой, дорогой гость, но вот с прочими лакомствами будь поосторожней.

Мышелов послушно налил вина себе и Хисвет. Уголком глаза он заметил, что Фрикс, бесшумно двигаясь в своем шелковом платье, завернула белые сапоги и перчатки Грига в его белый плащ и капюшон и положила сверток на табурет, стоявший подле высокой картины с мужчиной и леопардихой, после чего сделала аккуратный сверток из остальной одежды Мышелова, в основном его собственной, и положила его на табурет рядом с первым. «Весьма деловитая и дальновидная служанка, – подумал Мышелов, – и к тому же очень преданная своей госпоже, даже слишком преданная». Мышелову хотелось бы, чтобы она поскорее удалилась и оставила его наедине с Хисвет.

Но та, судя по всему, делать этого не собиралась, а Хисвет не отсылала девушку прочь, поэтому Мышелов без дальнейших проволочек затеял легкую любовную игру, ловил затянутые в фиолетовый шелк пальцы левой руки Хисвет, когда девушка протягивала их за очередным лакомством, и дергал за оборки и рюши ее фиолетового платья, как бы намекая на серьезные различия в степени их обнаженности и предлагая устранить их, сняв один-другой предмет ее туалета. Хисвет же проворно тыкала кинжалом в его неугомонную руку, словно желая пригвоздить ее к подносу или постели, так что Мышелову то и дело приходилось ее отдергивать. Это была забавная игра, танец руки и острого как бритва кинжала, – по крайней мере, она показалась Мышелову забавной, особенно после того, как он осушил два кубка огненного бесцветного вина, – так что на вопрос Хисвет, каким образом он попал в крысиное царство, он весело поведал ей историю с черным зельем Шильбы и о том, как принял поначалу его действие за дурацкую шутку волшебника, но теперь благословляет этот драгоценнейший подарок, – словом, Мышелов повернул все дело так, чтобы казалось, будто единственной его целью было очутиться здесь, на постели рядом с Хисвет.

В заключение он поинтересовался, быстро раздвинув пальцы, чтобы очередной удар кинжала пришелся между ними:

– А как ты и милая Фрикс догадались, что это был не Григ, а я?

– Очень просто, любезный искатель приключений, – ответила та. – Мы заехали за моим отцом на Совет, поскольку ему, Фрикс и мне сегодня еще предстоит важная поездка. Мы издали услышали, как ты говоришь, и я сразу узнала твой голос, несмотря на то что ты так искусно шепелявил. А потом мы пошли за тобой следом.

– Вот теперь я могу надеяться, что ты и впрямь нежно меня любишь, раз дала себе труд так хорошо меня изучить, – страстно прощебетал Мышелов, отдергивая руку от очередного коварного удара. – Но скажи, божественная, как получилось, что ты, Фрикс и твой отец способны жить в крысином царстве да еще пользуетесь здесь такой властью?

Несколько томно Хисвет указала концом кинжала на туалетный столик с черными и белыми флаконами и проговорила:

– Моя семья уже бессчетное количество веков пользуется тем же снадобьем, что и Шильба, и, кроме того, снадобьем белого цвета, которое позволяет нам мгновенно вырастать до человеческих размеров. За эти века мы скрестились с крысами, в результате чего появились как божественно прекрасные монстры вроде меня, так и уродливые чудовища, по крайней мере по людским меркам. Последние никогда не выходят из-под земли, а вот такие, как я, наслаждаются жизнью в обоих мирах. В результате скрещивания появилось также множество крыс с человеческими руками и мозгом. Цивилизацию среди крыс распространили в основном мы, мы и станем верховными вождями и даже божествами, когда крысы покорят людей.

Рассказ о скрещивании и монстрах озадачил Мышелова и заставил его призадуматься, несмотря даже на то, что Хисвет с каждым мигом все сильнее приковывала его к себе своими чарами. Он припомнил предположение Льюкина, которое тот сделал на борту «Каракатицы» относительно того, что у Хисвет под платьем скрывается тело крысы, и стал гадать – со страхом, но и не без любопытства, – как же все-таки выглядит ее стройное тело. Есть, к примеру, у нее хвост или нет? Но в общем и целом он не сомневался: ему придется по душе все, что бы он ни обнаружил под фиолетовым платьем девушки, поскольку его страсть к дочери зерноторговца уже превзошла все мыслимые пределы.