Текст книги "О свободе"

Может показаться, что в сегодняшнем мире модель общества с сильной централизованной властью[8]8
  Автор пользуется выражением «biggovernment» – распространенным термином из американского политического лексикона, употребляющимся противниками усиления централизованной власти федерального правительства, расширения налогообложений и увеличения государственных расходов. Прим. ред.


[Закрыть] распространилась повсюду. У нас есть все основания усомниться, что существует хотя бы один современный пример общества, которое в деле организации своей экономической жизни в основном полагалось бы на принцип добровольного обмена посредством свободного рынка, и где роль государства сводилась бы к выполнению четырех перечисленных нами обязанностей.

Однако такие примеры есть, и самым лучшим из них является, вероятно, Гонконг – клочок земли по соседству с континентальным Китаем, площадью примерно 1000 кв. км. и с населением около 4,5 млн человек. Плотность населения Гонконга почти невообразима – в 14 раз больше, чем в Японии, и в 185 раз больше, чем в США. Тем не менее уровень жизни населения Гонконга является одним из самых высоких в Азии, уступая лишь Японии и, возможно, Сингапуру.

В Гонконге не существует таможенных тарифов или иных ограничений на международную торговлю (за исключением нескольких «добровольных» ограничений, навязанных Гонконгу Соединенными Штатами и некоторыми другими крупными странами), отсутствует правительственное руководство экономической деятельностью, нет законов о минимальной заработной плате и устанавливаемых «сверху» цен. Жители Гонконга свободны сами выбирать, кому продавать свой товар и у кого покупать, каким образом распоряжаться своим капиталом, кого нанимать на работу и на кого работать.

Правительству здесь отводится важная роль, которая в основном ограничена перечисленными выше четырьмя обязанностями, на практике интерпретируемыми скорее в узком смысле. Правительство Гонконга обеспечивает соблюдение правозащитное™, предоставляет средства кодификации правил поведения граждан, рассматривает споры, способствует функционированию транспорта и средств связи и ведает эмиссией денег. Правительство также взяло на себя сооружение жилищ, предоставляемых беженцам из КНР. Хотя государственные расходы возрастали вместе с экономическим развитием страны, они по-прежнему остаются одними из самых низких в мире в пересчете на долю по отношению к доходам населения. Поэтому в Гонконге низкие налоги, что способствует сохранению стимулов к получению высоких прибылей. Бизнесмены могут сами пожинать плоды своих успехов, но должны сами и расплачиваться за свои ошибки.

Есть что-то несообразное в том, что именно Гонконг – британская колония! – должен служить в качестве образца страны со свободным рынком и ограниченной властью государства. Дело, однако, в том, что своим процветанием Гонконг обязан простому факту: управлявшие этой колонией британские должностные лица следовали политико-экономической стратегии, в корне отличной от политики «государства всеобщего благоденствия»[9]9
  «Welfare state» – термин, принятый для обозначения государства с развитой сетью социального обеспечения, бесплатным обучением, медицинской помощью, выплатой пособий по безработице и т. п. (Прим. ред.)


[Закрыть], проводившейся на территории метрополии.

Гонконг является прекрасным современным примером общества с ограниченной властью государства и свободным рынком, но его ни в коем случае нельзя считать самым выдающимся примером такого общества в истории человечества: такие примеры относятся к девятнадцатому столетию. Один из них – это Япония в течение первых трех десятилетий после реставрации Мэйдзи в 1867 г.[10]10
  Мэйдзи исин (япон. – обновление, реставрация Мэйдзи) – революция 1867–1868 гг., свергнувшая существовавшую с двенадцатого века систему правления сегунов (военно-феодальных правителей), при которой императорская династия была лишена реальной власти. На престол вступил император Муцухито (1867–1912), принявший имя Мэйдзи (букв. – просвещенное правление). Период его царствования, официально именуемый «периодом Мэйдзи», ознаменовался превращением Японии из феодальной империи в современное государство: развивалась промышленность, крестьяне получили право на землю, расширялась система просвещения, были модернизированы вооруженные силы и т. д. (Прим. ред.)


[Закрыть] (его рассмотрение мы оставим до гл. 2.).

Два других – это Великобритания и Соединенные Штаты. Книга Адама Смита «Богатство народов» стала одним из первых снарядов в баталиях за ликвидацию предпринимаемых правительствами ограничительных мер в области промышленности и торговли. Окончательная победа в этой войне была одержана 70 лет спустя – с отменой так называемых хлебных законов. Эти законы, существовавшие в Англии с пятнадцатого века, навязывали тарифные и другие ограничения на импорт пшеницы и других зерновых, объединенных под общим названием «хлеба». Отмена хлебных законов стала прологом к периоду абсолютно свободной торговли, продолжавшемуся в течение трех четвертей столетия – вплоть до начала Первой мировой войны. Она также ознаменовала собой завершение длившегося десятилетия перехода к общественному устройству с крайне ограниченной властью правительства, при котором каждому жителю Великобритании, говоря словами Адама Смита, «предоставлялось совершенно свободно преследовать по собственному разумению свои интересы и вступать в конкуренцию своим трудом и капиталом с трудом и капиталом любого другого лица и даже целого сословия».

Вместе с бурным экономическим ростом стремительно повышался жизненный уровень рядовых английских граждан – и на этом фоне становились еще более заметными по-прежнему сохранявшиеся очаги нищеты и страданий, столь выразительно изображенные Диккенсом и другими писателями того времени. По мере повышения жизненного уровня возрастала численность населения; усиливались мощь и влияние Великобритании во всем мире. И при всем этом государственные расходы в пересчете на долю национального дохода снижались – от примерно одной четверти в начале девятнадцатого столетия до одной десятой к моменту «алмазного юбилея» (60-летия правления) королевы Виктории в 1897 г., когда Великобритания была в зените своей славы и могущества.

Еще одним поразительным примером успехов общества с ограниченной властью государства и с доминирующей свободнорыночной экономикой являются Соединенные Штаты Америки. Здесь, правда, существовали таможенные тарифы, в защиту которых выступал Александр Гамильтон в своей знаменитой работе «Отчет по мануфактурам», где он пытался – без всякого, впрочем, успеха – опровергнуть аргументы Адама Смита в пользу свободной торговли. Но тарифы эти по современным масштабам были умеренными, а других правительственных ограничений, распространяющихся на свободную торговлю внутри страны и вне ее, было немного. Вплоть до окончания Первой мировой войны для въезда в США всех желающих не было почти никаких преград (существовавшие ограничения касались иммиграции из стран Востока). Этот принцип провозглашала и надпись на статуе Свободы[11]11
  Эти строки, написанные американской поэтессой Эммой Лазарус в 1883 г. и ставшие в США классическими, были высечены в 1903 году на цоколе статуи Свободы, подаренной США Францией. – Прим. ред.


[Закрыть]:

 
Отдай мне всех, отринутых тобой —
изгоев, нищих, сломленных судьбой,
усталых, жаждущих расправить грудь —
дай мне плевелы с тучных нив твоих:
раскрыв объятья, я встречаю их,
и светоч мой им озаряет путь.
 

Они приезжали миллионами и миллионами растворялись в населении Америки, и преуспевали здесь именно потому, что оказывались предоставленными самим себе.

До сего дня еще бытует миф о Соединенных Штатах девятнадцатого века как об эпохе грабителей-толстосумов и жестокого, ничем не обузданного индивидуализма. Мы нередко слышим рассказы о том, как бессердечные монополисты эксплуатировали бедноту, зазывали в страну иммигрантов, а затем обирали их до последней нитки. Заправилы Уолл-стрита только тем и занимались, что обжуливали наивных провинциалов и высасывали все соки из крепышей-фермеров Среднего Запада, которые не сдавались и ухитрялись выживать под градом обрушивавшихся на них невзгод.

Действительность выглядела по-другому. В страну продолжали прибывать иммигранты. Самые первые из них, возможно, и стали жертвами обмана или мошенничества, но невозможно себе представить, чтобы миллионы продолжали прибывать в США десятилетие за десятилетием, зная, что их уделом станет безжалостная эксплуатация. Они ехали сюда потому, что надежды их предшественников в значительной степени оправдывались. Улицы Нью-Иор-ка не были вымощены золотом, но упорный труд, бережливость и предприимчивость окупались сторицей и приносили такие плоды, о которых в Старом Свете невозможно было и мечтать. Новые американские граждане селились по всей стране, от океана до океана. Там, где они оседали, возникали новые города, и все большие и большие пространства никогда ранее не возделываемых земель начинали приносить урожай. Страна богатела, рос объем промышленной и сельскохозяйственной продукции, и иммигранты на равных пользовались плодами этого процветания.

Если фермеры в США подвергались эксплуатации, то почему же их становилось все больше? Цены на сельскохозяйственные продукты снижались, но это было признаком успеха, а не провала сельского хозяйства, поскольку снижение цен отражало стремительное увеличение объема сельскохозяйственного производства, обусловленное развитием механизации, расширением площади обрабатываемых земель и улучшением сети коммуникаций. Неопровержимым доказательством правильности такой интерпретации является тот факт, что цены на пригодные для обработки земельные участки непрерывно росли – а это вряд ли признак того, что сельское хозяйство находилось в упадке.

Обвинение в бессердечности, лаконично выражающееся в реплике, брошенной железнодорожным магнатом Уильямом Вандербильтом в ответ на какой-то вопрос репортера: «На народ наплевать», опровергается тем, что в девятнадцатом веке в Соединенных Штатах пышно расцвела благотворительность. В это время было основано большое количество финансируемых частными лицами школ и колледжей, бурно кипела деятельность иностранных миссионеров, как грибы выросли не приносящие дохода больницы, детские дома и огромное количество иных подобных учреждений. Почти все организации, целью которых была благотворительность или общественное обслуживание, – начиная с Общества защиты животных и Ассоциации прав индейцев и кончая такими, как Христианский молодежный союз (ИМКА) или Армия спасения – родились именно в этот период. В организации благотворительности принцип добровольного сотрудничества является не менее эффективным, чем в организации производства ради прибыли.

Наряду с благотворительной активно развивалась культурная деятельность – картинные галереи, оперные театры, симфонические оркестры, музеи и публичные библиотеки возникали как в крупных промышленных центрах, так и в небольших городках вдоль границы продвижения переселенцев.

Одним из критериев роли государственной власти в обществе являются государственные расходы. Статистика говорит, что с 1800 по 1929 год (не принимая во внимание периоды крупных войн) государственные расходы в США не превышали 12 % национального дохода. Две трети от этих сумм представляли собой расходы правительств отдельных штатов и органов местного самоуправления, которые шли в основном на строительство школ и дорог. Еще в 1928 году расходы федеральных ведомств составляли всего лишь около 3 % национального дохода.

Успешное развитие Соединенных Штатов часто приписывают тому, что Америка представляет собой страну, щедро одаренную природными богатствами и обширными открытыми пространствами. Эти факторы, несомненно, играли определенную роль, но если бы именно они были решающими, то чем же тогда объясняются успехи Великобритании и Японии в девятнадцатом веке или Гонконга – в наше время?

Часто слышатся голоса, что политика ограниченной власти государства, политика невмешательства государства в экономические отношения годилась лишь для редкозаселенной Америки девятнадцатого столетия и что в современном урбанизованном индустриальном обществе государство должно играть гораздо более активную и даже доминирующую роль. Проведите один час в Гонконге – и вы убедитесь, что мнение это ошибочно.

Наше общество таково, каким его делаем мы сами. Мы сами можем определять форму и структуру наших общественных институтов. Разумеется, при этом многообразие доступных нам возможностей ограничено как чисто техническими факторами, так и особенностями человеческой природы – однако ничто не может воспрепятствовать нам (если мы действительно этого хотим) в построении общества, опирающегося в организации экономической и иных видов деятельности прежде всего на принцип добровольного сотрудничества. Только от нас самих зависит создание такого общества, которое охраняет и расширяет свободу человеческой личности, не допускает чрезмерного расширения власти государства и следит за тем, чтобы правительство всегда оставалось слугой народа и не превращалось в его хозяина.

Свобода, равенство и эгалитаризм

«Равенство», «свобода» – что именно означают эти слова из Декларации независимости? Могут ли идеалы, которые они выражают, быть претворены в жизнь? Являются ли свобода и равенство совместимыми понятиями, или же они противоречат друг другу?

Эти вопросы были центральными на протяжении всей истории Соединенных Штатов еще задолго до провозглашения Декларации независимости. Усилия, предпринимаемые для их разрешения, формировали интеллектуальную среду, приводили к кровавым войнам и вызывали коренные изменения в экономических и политических структурах. Обсуждение этих вопросов по-прежнему занимает центральное место и в наших политических дебатах. Наши усилия разрешить их определяли наше прошлое и точно так же будут определять наше будущее.

В первые десятилетия существования Республики равенство означало равенство перед Богом, в то время как свобода означала свободу индивидуума строить свою жизнь по собственному усмотрению. В центре внимания в то время было очевидное противоречие между Декларацией независимости и фактом существования рабства. Это противоречие было в конечном счете разрешено Гражданской войной между Севером и Югом. Споры по этим вопросам перешли затем в другое русло. Равенство все чаще интерпретировалось как «равенство возможностей» – в том смысле, что никто не имеет права произвольно препятствовать другим индивидуумам в использовании их возможностей для достижения поставленных ими перед собой целей. Таков основной смысл, который и сейчас вкладывает в это выражение большинство граждан Соединенных Штатов.

Идея равенства перед Богом, как и идея равенства возможностей, не вступала в конфликт со свободой каждого человека строить собственную жизнь по своему усмотрению. Как раз наоборот – равенство и свобода отражали два дополняющих друг друга аспекта одной и той же основополагающей идеи: что каждый индивидуум должен рассматриваться как самоценность и самоцель.

Совершенно иное понимание термина «равенство» возникло в Соединенных Штатах в последние десятилетия: оно стало интерпретироваться как равенство конечных результатов. Все должны жить на одном уровне, иметь одинаковые доходы, все должны заканчивать состязание с одинаковыми результатами. Такое понимание равенства находится в явном противоречии с идеей свободы. Попытка претворить в жизнь идею равенства конечных результатов стала одной из основных причин все большего и большего усиления и расширения централизованной государственной власти и возникновения навязанных нам государством ограничений личной свободы.

Когда тридцатитрехлетний Томас Джефферсон писал: «Все люди созданы равными», он и его современники понимали эти слова не буквально. Они не считали людей равными по их внешним данным, эмоциональным реакциям, физическим возможностям и интеллектуальным способностям. Сам Томас Джефферсон был в высшей степени выдающейся личностью. В возрасте двадцати шести лет он сам разработал великолепный проект своей усадьбы в Монтичелло, руководил ее сооружением и даже, как говорят, лично принимал участие в строительных работах. На протяжении своей жизни он был изобретателем, ученым, писателем, государственным деятелем, губернатором штата Виргиния, президентом Соединенных Штатов, посланником во Франции, основателем Виргинского университета – вряд ли такого человека можно назвать заурядным.

Ключ к тому, что именно имели в виду Томас Джефферсон и его современники, когда речь шла о том, что «все люди созданы равными», находится в следующей фразе Декларации независимости: «Они наделены Создателем определенными неотъемлемыми правами, среди которых – право на Жизнь, право на Свободу и на стремление к достижению Счастья». Все люди равны перед Богом. Каждый человек есть ценность в себе и сам по себе. Все люди наделены неотъемлемыми правами, на которые никто не вправе посягать. Каждый человек имеет право служить своим собственным целям и не может рассматриваться лишь как инструмент для достижения целей других людей. Понятие свободы есть часть определения понятия равенства и никоим образом не вступает с ним в противоречие.

Идея равенства людей перед Богом – то есть их равенства как личностей, или просто личного равенства, – важна именно потому, что люди не одинаковы. Различные системы ценностей, разные возможности и вкусы приводят к тому, что люди будут хотеть жить совершенно по-разному. Равенство их как личностей требует, чтобы другие уважали это их право, а не навязывали бы им свои принципы и суждения. Джефферсон не сомневался в том, что есть люди, по своим качествам стоящие выше других, что существует некоторая элита. Однако он был уверен, что это не дает им права повелевать другими.

Если элита не имеет права навязывать свою волю другим, то это справедливо и для любой другой группы, даже если она составляет большинство. Каждый человек сам себе хозяин – при условии, что он не затрагивает аналогичных прав других людей. Федеральное правительство было создано именно для того, чтобы оградить это право каждого гражданина (от его же сограждан и от внешних угроз), а не с целью предоставить неограниченную власть большинству У Джефферсона были три заслуги, которые он считал достойными того, чтобы быть увековеченными на его надгробии: принятие штатом Виргиния законодательного акта в защиту свободы совести (который стал предшественником первых 10 поправок к Конституции США, предназначенных для того, чтобы оградить меньшинство от господства большинства), авторство Декларации независимости и основание Виргинского университета. Целью составителей проекта Конституции США (современников Джефферсона) было создание центрального правительства, достаточно сильного, чтобы защищать страну и способствовать благосостоянию ее народа, и в то же время достаточно ограниченного во власти, чтобы отдельные граждане и самостоятельные правительства штатов были ограждены от всевластия центрального федерального правительства. Демократично ли такое правительство с точки зрения участия масс в управлении страной? Да. Демократично ли оно с точки зрения политического принципа правления большинства? Разумеется, нет.

Подобным же образом Алексис де Токвиль, замечательный французский политический философ и социолог, в своем классическом труде «О демократии в Америке», написанном после его длительного пребывания в Соединенных Штатах в 30-х годах прошлого столетия, отмечал, что наиболее выдающейся особенностью Америки является равенство, а не правление большинства.

«Аристократическое начало, – писал он, – бывшее в Америке всегда слабым с самого ее зарождения, в наши дни если и не уничтожено, то по крайней мере настолько ослаблено, что ему трудно приписать какое-либо влияние на положение дел в стране. Наоборот, течение времени, ход событий и законодательство наделили здесь демократическое начало значением не только решающим, но и в своем роде единственным и исключительным. Здесь нет и следов подвластности авторитету семьи, касты или сословия. (…)

Таким образом, в своем общественном устройстве Америка представляет собой самое необьиайное явление. Люди здесь являются более равными друг другу по своим возможностям и умственному развитию, или. иными словами, в более одинаковой степени значительными и могущественными, чем в любой другой стране мира в наши дни или в любую эпоху, память о которой сохранила история».

Токвиль восхищался многим из того, что видел, но ни в коем случае не был некритическим наблюдателем. Он опасался, что зашедшая слишком далеко демократия может подорвать чувство гражданского долга. Это было выражено им в следующих словах:

«В самом деле, существует мужественная и вполне оправданная страсть к равенству, побуждающая людей стремиться к тому, чтобы все они были могущественными и уважаемыми. Эта страсть приводит к возвышению мелкого люда до положения людей высокопоставленных; однако в человеческом сердце находится также извращенная склонность к равенству, толкающая людей незначительных к попыткам низвести сильных мира сего до своего уровня и приводящая к тому, что люди начинают предпочитать равенство в рабстве неравенству в условиях свободы».

Поразительным свидетельством того, как слова меняют свое значение, является тот факт, что в течение последних десятилетий Демократическая партия Соединенных Штатов была основным инструментом усиления той самой власти государства, которую Джефферсон и многие из его современников считали самой серьезной угрозой демократии. Деятели демократической партии и ее сторонники добивались расширения власти государства во имя «равенства», но их концепция равенства почти полностью противоположна той, которую Джефферсон отождествлял со свободой, а Токвиль – с демократией.

Конечно, практическая деятельность отцов-основателей не всегда соответствовала их лозунгам. Наиболее очевидным противоречием между словами и делами было существование в стране рабства. Сам Томас Джефферсон оставался рабовладельцем до последнего дня своей жизни (4 июля 1826 года). Рабство неоднократно было причиной его мучительных переживаний, и он даже излагал в записках и письмах планы его ликвидации, но никогда публично не выступал с этими планами и не агитировал за отмену рабства.

Тем не менее либо составленная им Декларация независимости оказалась бы вопиющим образом нарушенной той самой нацией, для рождения и формирования которой он так много сделал, либо рабство должно было быть уничтожено. Неудивительно, что в первые десятилетия своего существования Республика оказалась перед лицом нараставшей волны противоречий, связанных с существованием рабовладения. Эти противоречия разрешились гражданской войной между Севером и Югом, которая, говоря словами Авраама Линкольна из его Геттисбергской речи, дала возможность проверить, долго ли сможет устоять нация, зародившаяся в свободе и безраздельно преданная идее, что все люди созданы равными. Нация устояла, но лишь ценой огромных потерь, включавших человеческие жизни, материальные разрушения и утрату сплоченности общества.