Текст книги "О свободе"

В период революции и наполеоновских войн во Франции и окружающих ее странах континента господствовали радикальные идеи философов французского просвещения, прежде всего политические идеи, развитые в работах Тюрго, Кондорсе и аббата Сейи, но о явно либеральном движении можно говорить только после Реставрации. Во Франции это движение достигло пика в период июльской монархии (1830–1848), после чего оно стало достоянием небольших групп элиты. Оно состояло из нескольких различных движений мысли.

Важную попытку систематически изложить и адаптировать к условиям континента британскую традицию сделал Бенджамен Констан; его начинание развила в 1830-х и 1840-х гг группа, известная как «доктринеры», которую возглавлял Франсуа Гизо. Их программа, известная как «гарантизм», представляла собой учение о конституционно ограниченном правлении. Важной моделью для этой конституциональной доктрины, бывшей основным элементом либерального движения на континенте в первой половине девятнадцатого века, стала принятая в 1831 г. конституция вновь созданного государства Бельгия. К этой заимствованной в Британии традиции принадлежал крупнейший либеральный мыслитель Франции Алексис де Токвиль.

С самого начала континентальный либерализм отличался от британского некоей склонностью к свободомыслию, которое выражалось в сильной враждебности к церкви, религии и к традиции в целом. Не только во Франции, но и в других католических странах Европы непрерывный конфликт с Римской церковью стал настолько яркой чертой либерализма, что многие привыкли видеть в этом его основную характеристику, особенно после того, как во второй половине столетия церковь начала борьбу с «модернизмом», а значит, с большинством требований либеральных реформ.

В первой половине столетия, вплоть до революции 1848 г., либеральное движение Франции, так же как большинства других стран Западной и Центральной Европы, имело гораздо более тесные связи с демократическим движением, чем британский либерализм. Во второй половине века оно и оказалось большей частью вытесненным демократическим и новым социалистическим движением. Если не считать короткого промежутка в середине столетия, когда либеральные группы возглавили движение за свободу торговли, либерализм больше не играл важной роли в политическом развитии Франции, и ни один французский мыслитель не сделал важного вклада в доктрину либерализма после 1848 г.

Несколько более важную роль сыграло либеральное движение в Германии, где его достижения были особенно отчетливыми в первые три четверти девятнадцатого века. Хотя основные идеи были позаимствованы в Британии и Франции, они были трансформированы идеями трех величайших либералов Германии – философа Иммануила Канта, ученого и государственного деятеля Вильгельма фон Гумбольдта и поэта Фридриха Шиллера. Кант создал теорию, воспроизводившую основные идеи Дэвида Юма, в центре которой были концепция закона, защищающего свободу индивидуума, и концепция правового государства (известная в Германии как Rechtsstaat). Гумбольдт в ранней работе «О пределах государственной деятельности» (1792) дал картину государства, ограниченного задачами поддержания закона и порядка. Только малая часть этой книги была опубликована в свое время, но после публикации (и перевода на английский) в 1852 г. она оказала широкое влияние не только на Германию, но и на таких разных мыслителей, как Д.С.Милль в Англии и Э.Лабулэ во Франции. Наконец, поэт Шиллер сделал, быть может, больше, чем кто-либо другой, для ознакомления образованных слоев Германии с идеалами личной свободы.

В Пруссии сдвиг в направлении к либеральной политике произошел достаточно рано, во время реформ Фрейера фон Штейна, но за ним, по окончании наполеоновских войн, последовал период реакции. Только в 1830-х гг. началось развитие общего либерального движения, которое, как и в Италии, оказалось изначально связанным с националистическим движением, направленным к объединению страны. Германский либерализм был преимущественно конституционным движением, которое на севере Германии в большей степени вдохновлялось британским примером, а на юге влиятельной была французская модель. Это выразилось прежде всего в различном отношении к проблеме ограничения усмотрительной власти правительства, которое на севере приняло форму довольно строгой концепции верховенства законов (или Rechtsstaat), а на юге господствовало французское истолкование системы разделения власти, в которой подчеркивалась важность независимости администрации от обычных судов. Однако на юге, и особенно в Бадене и Вюртемберге, вокруг издававшегося Роттек и Г.Т. Велкером Staatlexicon, сплотилась группа либеральных теоретиков, которая перед революцией 1848 г. стала основным центром германской либеральной мысли. Неудача этой революции принесла еще один короткий период реакции, но в 1860-х и начале 1870-х гг. казалось, что и Германия быстро движется к либеральному устройству. Именно в этот период были завершены конституционные и правовые реформы, явно нацеленные на создание правового государства.

Середину 1870-х гг. следует, скорее всего, рассматривать как время, когда европейское либеральное движение достигло наивысшего влияния и захватило самые восточные территории континента. Обратное движение началось с возвратом Германии в 1878 г. к протекционизму и с обращением к новой социальной политике, примерно в то же время начатой Бисмарком. Либеральная партия, процветание которой длилось чуть больше дюжины лет, начала быстро угасать. И в Германии и в Италии упадок либерального движения начался с утраты связей с движением за национальное объединение, когда обретенное единство направило внимание к усилению новых государств, а возникшее рабочее движение отняло у либерализма положение «прогрессивной» партии, которую до тех пор поддерживала политически активная часть рабочего класса.

В девятнадцатом столетии считалось, что Британия ближе всей остальной Европы к реализации принципов либерализма. Казалось, что здесь эти принципы поддерживаются не только могущественной либеральной партией, но и большинством населения, и даже консерваторы нередко оказывались инструментом либеральной политики. Крупными событиями, которые могли создать в Европе впечатление о Британии, как об образцовой модели либерального порядка, были эмансипация католиков в 1829 г., Закон о Реформе 1832 г. и отмена хлебных законов консерватором сэром Робертом Пилем в 1846 г.

После того как были реализованы основные требования либерализма в области внутренней политики, внимание сконцентрировалось на требованиях свободной торговли. Движение началось с подачи петиции купцами в 1820 г., а в 1836–1846 гг. было продолжено Лигой борьбы за отмену хлебных законов, и получило развитие благодаря усилиям группы радикалов, которые под руководством Ричарда Кобдена и Джона Брайта заняли более крайнюю позицию laissez-faire, чем требовалась либеральными позициями Адама Смита и его последователей – экономистов классической школы. Главная для них устремленность к свободе торговли соединялась с сильными антиимпериалистическими, антиинтервенционистскими и антимилитаристскими установками и отвращением ко всем формам расширения государственной власти; они рассматривали всякое увеличение государственных расходов как результат нежелательного вмешательства в дела заморских территорий. Они противостояли главным образом расширению власти центрального правительства и ожидали наибольших улучшений от автономных усилий местных самоуправлений или добровольных организаций. Либеральными лозунгами времени стали «мир, сокращение расходов и реформа». При этом «реформа» в большей степени относилась к устранению старых злоупотреблений и привилегий, чем к расширению демократии, с которой движение начало более тесно сливаться только ко времени 2-го закона о реформе 1862 г. Своей вершины движение достигло при заключении Кобденом торгового договора с Францией в 1860 г., который привел к установлению в Британии режима свободной торговли и к широкому распространению ожидания, что в скором времени режим свободной торговли распространится повсеместно. В Британии в то время выдвинулся в качестве ведущей фигуры либерального движения В.Е. Гладстон, который стал сначала в роли канцлера казначейства, а затем и премьер-министра, особенно после смерти Пальмерстона в 1865 г., общепризнанным воплощением принципов либерализма. Его основным сотрудником был Джон Брайт. С ним ожила старая связь британского либерализма с крепкими моральными и религиозными взглядами.

Во второй половине девятнадцатого века подверглись обсуждению основные интеллектуальные принципы либерализма. Философ Герберт Спенсер выступил как влиятельный защитник крайних форм индивидуализма и индивидуальной свободы, в чем он совпадал с позициями В. фон Гумбольдта. Но уже Джон Стюарт Милль в своей знаменитой книге «О свободе» направил критику против тирании общественного мнения, а не против действий правительства. Его выступление в пользу распределительной справедливости и общая симпатия к социалистическим идеям подготовили постепенный переход большей части либеральных интеллектуалов к умеренному социализму. Эта тенденция была заметно усилена философом Т.Х.Грином, который подчеркивал позитивные функции государства и выступал против преимущественно отрицательной концепции свободы, характерной для старых либералов.

Хотя в последней четверти века возникла критика либеральных учений изнутри самого либерального лагеря, а сторонники либеральной партии начали перетекать в ряды нового рабочего движения, влияние либеральных идей в Британии сохранялось еще и в двадцатом веке. При всей инфильтрованности интервенционистскими и империалистическими элементами, либеральная партия смогла отразить натиск возрождавшегося протекционизма. Правительство Кэмпбел-Баннермана (H.Campbell-Bunnerman) (1905–1908) следует, быть может, рассматривать как последнее либеральное правительство старого типа. При сменившем его правительстве Аскуита (Н.НAsquith) начались новые эксперименты в области социальной политики, которые лишь с натяжкой можно было счесть совместимыми с прежними либеральными идеями. Но в целом можно сказать, что либеральная эпоха в британской политике длилась до начала 1-ой мировой войны, и что только влияние войны покончило с господством либеральных идей в Британии.

Хотя некоторые государственные и видные общественные деятели и после Первой мировой войны сохраняли либеральное, в целом, миропонимание и первоначально пытались восстановить политические и экономические институты довоенного времени, ряд факторов обусловил постепенный упадок либерализма, длившийся до начала Второй мировой войны. Важнее всего было то, что в глазах большей части интеллектуалов место либерализма как прогрессивного движения занял социализм. Политические дискуссии велись между социалистами и консерваторами, причем обе стороны одобряли, хотя и с разными целями, возрастание государственной активности. Считалось, что экономические трудности, безработица и валютная нестабильность требуют усиления правительственного контроля, а это вело к оживлению протекционистской и националистической политики. Результатом стали быстрый рост государственной бюрократии и расширение ее полномочий. Эти тенденции вполне сформировались уже в первое послевоенное десятилетие, но особенно окрепли в период Великой депрессии, последовавшей за кризисом 1929 г. в США. Окончательный отказ Британии от золотого стандарта и возвращение к протекционизму в 1931 г. обозначили конец свободной мировой экономики.

Возникновение на большей части Европы диктаторских или тоталитарных режимов не только привело к исчезновению слабых групп либералов, еще сохранявшихся в этих странах, но даже в Западной Европе угроза войны вела к усилению роли правительства в хозяйственной жизни и к экономической самоизоляции.

Конец Второй мировой войны опять ознаменовался временным возрождением либеральных идей, причиной чего, отчасти, было новое осознание опасности всех видов тоталитаризма, а отчасти – понимание того, что главной причиной межвоенной депрессии было умножение препятствий свободе международной торговли. Показательным достижением было заключение в 1948 г. Генерального соглашения о тарифах и торговле (ГАТТ); та же идея стояла за попытками создать более обширные экономические структуры, таких как Общий рынок и Европейская ассоциация свободной торговли.

Но самым замечательным достижением, которое, казалось, сулило возврат к экономическому либерализму, было быстрое экономическое возрождение разбитой в войне Германии, которая по инициативе Людвига Эрхарда сделала ясный выбор в пользу так называемого «социального рыночного хозяйства», благодаря чему вскоре добилась большего процветания, чем страны-победительницы. Эти события возвестили начало периода беспрецедентного процветания, которое сделало правдоподобным ожидание, что в Западной и Центральной Европе сможет укрепиться преимущественно либеральный режим хозяйствования. И в сфере интеллектуальной жизни этот период обозначился новыми попытками переформулировать и усовершенствовать принципы либеральной политики. Но попытки закрепить процветание и гарантировать полную занятость методами экспансионистской денежной и кредитной политики привели, в конце концов, к мировому инфляционному развитию, к которому безработица приспособилась столь хорошо, что уже нельзя было отказаться от инфляции не создав обширной безработицы. Но рыночное хозяйство не может устойчиво функционировать в условиях ускоряющейся инфляции хотя бы потому, что правительства вынуждены будут для борьбы с последствиями инфляции приступить к регулированию цен и заработной платы. Инфляция всегда и везде вела к огосударствлению экономики и весьма вероятно, что приверженность инфляционной политике будет иметь результатом разрушение рыночного хозяйства и переход к тоталитаризму и централизованному управлению в экономической и политической жизни.

В настоящее время число защитников классического либерализма, почти исключительно экономистов, резко сократилось. Даже в Европе имя «либерал» стало, как это было и в США, использоваться для обозначения преимущественно социалистических притязаний; как сказал И.Шумпетер, «в качестве высшего, хотя и непреднамеренного комплимента, враги системы частного предпринимательства сочли разумным присвоить имя».

Поскольку определенная политическая программа была развита только «британским» или эволюционным типом либерализма, она с необходимостью оказывается главным объектом анализа при систематическом изложении принципов либерализма. Взгляды «континентальной» или конструктивистской школы будут использоваться мною только время от времени для сравнения. По этой же причине мы не будем касаться другого важного для континента различия, несущественного для Британии – между политическим и экономическим либерализмом (разрабатывавший это различие итальянский философ Бенедетто Кроче использовал термины «liberalismo» и «liberismo»). В британской традиции эти два вида либерализма неразделимы, поскольку основной ее принцип требует, чтобы власть правительства не выходила за рамки функции принуждения к соблюдению общих правил справедливого поведения, что лишает правительство возможности направлять или контролировать экономическую деятельность отдельных людей. В отсутствие таких ограничений правительство обретает даже власть произвольно ограничивать свободу выбора личных целей, каковую свободу желали бы сохранить все либералы. Чтобы быть свободным в рамках законов, нужна экономическая свобода, а регулирование экономики, будучи контролем над средствами, нужными для достижения всех целей, делает возможным ограничение всякой свободы.

Согласие между различными видами либерализма в вопросе об индивидуальной свободе и об уважении к личности оказывается иллюзорным и лишь маскирует важные различия. В период расцвета либерализма эта концепция свободы имела вполне определенное значение: свободная личность не может быть объектом произвольного насилия. Но чтобы защитить живущего в обществе человека от такого насилия нужно наложить ограничения на всех, лишив их возможности осуществлять насилие над другими. По знаменитой формуле Иммануила Канта, свобода всех возможна только если свобода каждого не простирается дальше того, где она совместима со свободой всех остальных.

Таким образом, либеральная концепция свободы – это свобода в рамках закона, который ограничивает свободу каждого так, чтобы гарантировать свободу всех остальных. Это совсем не то, что порой описывали как «естественную свободу» изолированного индивида; это свобода человека, живущего в обществе и ограниченного нормами, защищающими свободу других. В этом отношении либерализм резко отличен от анархизма. Он признает, что при наибольшей возможной свободе каждого насилие не может быть вовсе предотвращено; его можно лишь свести к тому минимуму, который необходим, чтобы помешать произвольному насилию (групп или отдельных людей) против других. Именно свобода в рамках известных законов сделала возможным избегать насилия до тех пор, пока человек держится в рамках соответствующих норм.

Свобода может быть гарантирована только тем, кто способен подчиняться правилам, предназначенным для ее обеспечения. Полная ответственность за свои действия – а значит, и полнота прав на свободу – предполагалась только за взрослыми и здоровыми; в случае детей и психически нездоровых людей считались оправданными разные уровни опеки. Нарушая правила, гарантирующие равную свободу для всех, человек может быть наказан тем, что будет исключен из системы защиты от насилия, установленной для подчиняющихся законам.

Свобода, предоставляемая всем, кто считается ответственным за свои действия, делала их ответственными за собственную судьбу; защита закона имела целью помощь каждому в достижении его целей, но правительство не считалось ответственным за достижение определенных результатов. Предоставление возможностей использовать свои знания и способности для достижения самолично выбранных целей рассматривалось как высшее благо, которого каждый может ожидать от государства, а также как наилучший способ поощрить каждого в отдельности к наибольшему вкладу в благосостояние остальных. Считалось, что все вместе в наибольшей степени выигрывают от свободы каждого именно потому, что человек поощряется к достижению наибольшего, что возможно при его личных обстоятельствах и способностях, о которых не могут знать никакие власти.

Либеральную концепцию свободы нередко, и вполне справедливо, характеризуют как чисто отрицательную. Подобно понятиям мира и справедливости она предполагает отсутствие зла и открытость возможностей, но не гарантии каких-либо определенных благ; правда, предполагалось, что при этом станут более доступными средства, нужные для достижения целей. Либеральное требование свободы обращено, таким образом, на устранение всех искусственных препятствий индивидуальным усилиям, но не содержит претензий к государству или общине о предоставлении определенных благ. Либерализм допускает коллективные действия в случае их необходимости, или когда они представляются более эффективным способом предоставления определенных услуг, но оценивает их именно по критерию целесообразности, а значит, подлежащими ограничению основными принципами равной свободы в рамках закона. Начавшийся в 1870-х гг. упадок либеральной доктрины тесно связан с перетолкованием свободы как наличие доступа к средствам, нужным для достижения множества особенных целей, причем обычно считалось, что эти средства должны быть предоставлены государством.

Смысл либеральной концепции «свободы в рамках закона» или защиты от произвольного насилия определяется толкованием понятий «право» и «произвол». Различие толкований отчасти определяется тем, что внутри либеральной традиции наличествует конфликт между теми, для кого, как для Джона Локка, свобода возможна только в рамках закона («ибо кто может быть свободен, если он зависит от прихоти другого?»), и теми, кто следует традиции Иеремии Бентама и континентальных либералов – «всякий закон есть зло, ибо всякий закон есть поруха свободы».

Конечно, верно, что закон может быть орудием разрушения свободы. Не каждый продукт законодательства служит защите свободы, то есть является законом в том смысле, о каком говорили Джон Локк, Дэвид Юм, Адам Смит, Иммануил Кант или старые виги. Называя закон незаменимым стражем свободы, они имели в виду те нормы справедливого поведения, которые образуют частное и уголовное право, но вовсе не всякое решение законодателей. Чтобы правительственные декреты могли считаться законами в том смысле, как их понимали британские либералы, они должны обладать теми же свойствами, что и нормы английского общего права: быть общими правилами поведения, однообразно применимыми в неизвестном множестве будущих ситуаций, и тем самым ограждать защищенную сферу индивидуального существования, а значит должны представлять из себя не повеления (команды), а запреты. В силу этого они также неотделимы от института частной собственности. Считалось, что именно в границах, создаваемых нормами справедливого поведения, индивид свободен любым подходящим ему способом использовать знания и навыки для достижения собственных целей.

Предполагалось, что государственное насилие должно быть сведено к контролю за соблюдением норм справедливого поведения. Большинство, за исключением крайних либералов, не отклоняло возможность того, что правительство будет оказывать и иные услуги. Имелось в виду, что для исполнения любых поставленных перед ним задач правительство может использовать только наличествующие у него ресурсы, но не должно принуждать к чему-либо частных граждан; иными словами, государство не должно использовать личность и собственность граждан как средство достижения собственных целей. Именно в этом смысле закон, утвержденный надлежащим образом устроенным законодательным собранием, может оказаться таким же актом произвола, как и решение деспотического правительства. Любое предписание или запрет, направленные на отдельного человека или группу и не вытекающие из универсально применимых правил, должны рассматриваться как произвольные. В соответствии со старой либеральной традицией акт принуждения обращается в произвол, если служит частным целям правительства и если он осуществляется на основании специально принятого решения, а не вытекает из универсальных правил, необходимых для поддержания того самопорождающегося всеохватывающего порядка действий, которому служат все прочие нормы справедливого поведения.