Текст книги "Уходящая натура"

– Располагайся. Теперь «твой дом – турма», – голосом Папанова пошутил корпусной.

Тяжелая металлическая дверь со встроенной «кормушкой» с противным скрипом и гулким лязгом закрылась за спиной талантливого компьютерщика, неудачливого авантюриста и состоявшегося убийцы.

В этом помещении даже тусклые лапочки под потолком напоминали, что ты не на свободе. Они были забраны в тонкие металлические решетки, будто бы разделяли участь заключенных. Вонь, стоявшая в камере, ужасала. И, вдохнув ее в первый раз, Валерий едва не грохнулся в обморок. Казалось, что испарения от давно не мытых тел, запахи нестираного белья, параши, скверного мыла, табачного и водочного перегара можно было бы даже рассмотреть висящими в воздухе, будь освещение чуть получше.

На трехъярусных шконках лежали десятки людей. В углу камеры негромко бубнил телевизор. Несколько обитателей «хаты», сгрудившись у самого экрана, следили за поединком «Локомотива» со «Спартаком». За столом два зэка играли в шахматы, а трое резались в самодельные карты.

Минут пять Валерий стоял у двери, не понимая, что теперь его жизнь будет именно такой. И надо как-то жить. Но как?

С верхней шконки у окна спрыгнул молодой паренек в добротном спортивном костюме по последней моде и нехотя подошел к Гончару.

– Давно с воли?

– Почти неделю сидел на Петровке, – ответил Валерий, который до того, как попасть в Бутырку, успел пройти СИЗО, где в отношении него проводилась следственная и оперативная работа. Но наседки??? которые там «кололи» Валерия на признание, остались ни с чем.

– А звать как?

– Валерий. Гончар фамилия.

– Откуда сам? Москвич?

– Да.

– Понятно. А закрыли по какой статье?

– Сто пятая, часть первая.

– Солидно. Ну давай знакомиться будем. Не стой столбом, а подойди-ка теперь к тому вон столу, с тобой «смотрящий» хочет перетереть.

Еще буквально вчера наглый, уверенный в себе и плюющий на других хозяин жизни вдруг понял, что от этого разговора вполне может зависеть не только дальнейшая жизнь в Бутырке, но и сама жизнь вообще. Ноги его сделались ватными, и, едва переставляя их, Валерий добрел до стола.

Мужик лет сорока пяти, с обнаженным торсом, украшенным наколками, равнодушно взглянул на новичка, поинтересовался именем, статьей, а потом спросил:

– Ну рассказывай, как на воле жил?

– Нормально, – промямлил Гончар. – Как все. Компьютерами занимался.

– О, компьютерами! – улыбнулся вдруг «смотрящий». – А говоришь «как все». Может, ты и в попку балуешься?

– Нет, – вздрогнул Валерий.

– Или с мусорами дружбу водишь?

– Какая дружба, если сюда упекли? – Гончару показалось вдруг, что все обойдется. – Не вожу.

– И хорошо. Тогда закуривай, не стесняйся. – Татуированный мужик показал глазами на пачку «Мальборо», лежавшую на газетном листе, расстеленном на столе.

– Спасибо, я не курю, – отказался Валерий.

Ему повезло, потому что его сейчас ловили на элементарную «подставу», о которой он понятия не имел. Если в камере предлагают закурить не из рук, а взяв пачку со стола, можно в одно мгновение оказаться возле параши. Поскольку пачка эта вполне могла побывать в руках пидора, то человек, прикоснувшийся к «запоенной» вещи, автоматически становился «законтаченным».

– Завидую я тебе, – пожал голыми плечами с синими эполетами «смотрящий». – Правильный ты. И везучий. Может, и приживешься. Присматривайся. Но учти, что законы наши не нарушаются. И за каждый «косяк» ответишь. Понял?

– Понял.

– Если есть филки, отстегни на общак, сколько сочтешь нужным. Так положено. Сегодня ты нам поможешь – завтра мы тебя подогреем.

Валерий расшнуровал кроссовку и достал из-под стельки мятую тысячерублевую купюру. Она исчезла в кармане спортивной куртки ловкого паренька.

– Ладно, – подытожил камерный президент. – Возникнут проблемы – обращайся ко мне. Решим как-нибудь. Жить можно и тут, если вести себя правильно. Запомни: вон там, у параши, «петухи» живут. Дальше, под шконками, – шныри. А сейчас тебе покажут твою шконку и скажут время, когда спать.

4

– Как спалось, Валерий Викентьевич?

– Плохо. За столом прокемарил всю ночь. Мое время на шконке дрыхнуть как раз сейчас, спасибо вам.

– Это вы себя благодарите, господин Гончар. В том, что вы оказались в таких условиях, кроме вас, никто не виноват, поэтому я попрошу избавить меня от сарказма. Тем более что ваше положение с течением времени вряд ли будет улучшаться. И я постараюсь, чтобы именно так и случилось. Звать меня Аркадием Борисовичем Турецким. Я старший помощник генерального прокурора Российской Федерации. Вы должны обращаться ко мне «гражданин следователь», но можете называть и «гражданин начальник». Подозреваю, что в недалеком будущем вам эта привычка вполне может пригодиться.

Турецкий не мог заставить себя дружелюбно относиться к этому усталому, невыспавшемуся и нервному человеку. Стоило в его душе промелькнуть жалости, как тут же всплывала мысль, что этот «бедняга» всю жизнь жил за счет других, не испытывая ни малейших угрызений совести, считая, что именно так и нужно. Что он, будучи виновен как минимум в одной смерти, и сейчас полагает себя наказываемым ни за что. И убедить его в обратном будет непросто. Что тут же нашло подтверждение.

– Я не понимаю, о чем вы. – Ни с того ни с сего Гончар решил попробовать пойти в несознанку.

– Ничего, я вам объясню. – Турецкий даже улыбнулся, понимая нервное состояние подследственного. – Вам пока предъявлено обвинение по двум статьям Уголовного кодекса: незаконное хранение оружия и умышленное убийство. Однако следствие располагает неопровержимыми уликами того, что вы, ваш брат и ваша соучастница совершили преступления еще по четырем статьям: лжепредпринимательство, мошенничество, кража, сбыт имущества, добытого заведомо преступным путем. Уверен, что мы сумеем предъявить вам обвинение и по сто восемьдесят седьмой за изготовление поддельных кредитных карт.

– Вы можете полагать и фантазировать что угодно. Но я никаких преступлений не совершал.

– На одном вас взяли с поличным: в вашем доме в присутствии понятых обнаружено незарегистрированное огнестрельное оружие с отпечатками ваших пальцев. Это называется незаконным хранением оружия и наказывается лишением свободы на срок до трех лет в соответствии со статьей двести двадцать два Уголовного кодекса Российской Федерации. Есть основания полагать, что именно из этого пистолета была прервана жизнь академика Дубовика.

– Пистолет не мой. Подброшен. Никакого Дубовика не знаю.

– Не ведите себя, как маленький ребенок, господин Гончар. Вы взрослый мужчина и прекрасно понимаете, что за содеянное придется отвечать. И, между прочим, от вас самого в первую очередь зависит, какова будет мера ответственности.

– Как это?

– Очень просто. Вину вашу в похищении академика Дубовика мы, разумеется, докажем. Если вы не предъявите его живого, докажем и убийство. И не просто убийство, а сопряженное с похищением человека. А за это вам грозит до двадцати лет лишения свободы, либо пожизненное заключение, либо смертная казнь. Да и по любой другой статье, поскольку аппетиты у вас были не маленькие и все вами похищалось в особо крупных размерах, идут максимальные сроки – до двадцати лет. Но ведь есть и нижняя планка – лет от восьми. Суд вполне может учесть искреннее раскаяние и чистосердечное признание, помощь следствию и принять к вам не самые строгие меры наказания из возможных. И вы пока еще можете выбирать: выйти из тюрьмы почти пятидесятилетним, если выйти вообще, или освободиться еще до сорока и начать нормальную человеческую жизнь.

– Какая уж тут человеческая жизнь? – печально произнес Валерий.

– А это уже тоже от вас зависит, – заметил Турецкий. – Ну так что? Будете и дальше в несознанку играть? Или честно все расскажете? Могу задавать вопросы, могу дать лист бумаги, чтобы вы написали чистосердечное…

– Простите, но я очень устал. – Валерий как-то потускнел на глазах. – Мне нехорошо. Правда.

– Ну что же. Давайте прервемся. У меня нет желания вас мучить. Единственное, что я хочу знать, – правду. Вы отдохните сейчас, а после обеда мы продолжим наш разговор.

Турецкий нажал кнопку, вызывая конвойного.

Допрос продолжался три с половиной дня.

За это время Гончар обжился в камере. Никто не лез к нему с расспросами, никто не набивался в друзья. Тут, на «хате», каждый отвечал только за себя.

Тюремный быт разнообразием не отличался.

К восьми утра появлялся баландер, кативший перед собой тележку с алюминиевыми кастрюлями и аккуратно разложенными буханками хлеба. В кастрюлях была каша, именуемая перловой, хотя была приготовлена явно из неведомого науке злака. Кроме этого каждому наливалась кружка слабозаваренного чая. В первый день Гончар в своей «шлюмке», то есть миске, обнаружил засохшего таракана и от еды отказался. Но уже на второй день чувство голода пересилило брезгливость. А на третий день он понял, что питание в тюрьме терпимое и, как ни странно, даже съедобное, хотя многие все же предпочитали употреблять лишь то, что получали в передачках с воли. Можно было добывать продукты и через охрану. Договариваешься с кем-нибудь, и он в свою смену приносит тебе все, что закажешь. Такое знакомство называется «иметь ноги», но Гончар пока их не имел. И приходилось питаться тем, что дают. За три дня он даже составил перечень всего тюремного меню, насчитав аж целых девять блюд: перловка, сечка, щи, рыбный суп, суп с перловкой, рассольник, горох, картошка, капуста. Все бы ничего, но почти во все блюда клались соевые добавки. Противные на вкус кусочки, которые по-местному назывались «вискас». Привыкнуть к ним было просто невозможно. Казалось, что от этой еды скоро отрастет хвост и начнешь мяукать.

После завтрака камера шла на прогулку в малюсенький тюремный дворик с «небом в клеточку». Толстая металлическая решетка сверху и силуэты охранников с автоматами над головой не прибавляли Валерию оптимизма.

Во время прогулки помещение камеры шмонали. Вещи сидельцев были разбросаны по полу, сумки вывернуты, а матрасы сброшены со шконок. Гончару прятать было нечего, но все равно было противно. А у людей то и дело пропадали нужные им вещицы. Обычно менты искали самодельные игральные карты, выпивку, наркотики, оружие и мобильные телефоны. И находили, потому что за деньги в Бутырке можно было купить у вертухаев все, что душа пожелает: хоть пол-литру, хоть таблетку «экстази». Но особым спросом пользовались мобильники, хотя их стоимость у «рексов» раза в четыре превышала вольную цену. Гончар уже стал призадумываться – а не купить ли самому. Хрен с ним, что отметут при очередном шмоне, – хоть брату разок дозвониться. Узнать, что и как. Его-то, надеялся Валерий, оставили на свободе…

А после прогулки арестанты усаживались перед голубым экраном и смотрели очень популярные в этой, истосковавшейся по женщинам, среде аэробику с шейпингом да «Дежурную часть», которая подробным рассказом о перестрелках, взрывах, наездах на фирмы и задержаниях напоминала им о золотых днях на воле.

Потом развлекались, кто как умеет.

Кто-то читал прессу и книги из тюремной библиотеки, кто-то лепил поделки из хлебного мякиша, кто-то с помощью трафарета мастерил карты из газет и того же хлебного клейстера. Некоторые, поддерживая физическую форму, отжимались от пола, подтягивались на шконках, боролись на руках.

Гончару же скучать было недосуг.

Он уже дважды виделся с адвокатом, нанятым Викентием Леонидовичем для любимого, но непутевого чада. Старший Гончар после случившегося сильно сдал, но по-прежнему пытался всеми силами помочь сыну.

Адвокат – один из лучших в столице – уже подал официальную жалобу на неправомерное задержание подзащитного. Предъявленное обвинение он полагал абсурдным, считая, что Гончару можно вменить только незаконное хранение оружия, да и то еще следует доказать, что пистолет принадлежит именно ему. И мера пресечения по этому делу просто запредельна. Он пообещал Валерию, что судебная коллегия по уголовным делам Мосгорсуда протест его против беззакония непременно удовлетворит.

Но значительно чаще подследственному Гончару доводилось встречаться с «гражданином начальником» Турецким. И нервы у виновника гибели Дубовика начали сдавать. Он смирился с бытом следственного изолятора, но призрак академика Дубовика не давал ему покоя. В те часы, когда убийце полагалось спать на шконке, сон не шел к нему, а если и шел, то непременно мучили кошмары. Ему снилось, что по рукам у него вечно текла кровь, а все, к чему он ни прикасался, становилось мертвым. Он вздрагивал, открывал глаза, смотрел на руки, потихоньку успокаиваясь. Но стоило глаза закрыть, все начиналось сначала. Он ничего не мог с этим поделать. Он пытался убедить сам себя, что невиновен, что все произошло случайно, что он не должен так переживать. Сам себе доказывал, что нет, мол, у него совести: он и вор, и мошенник. И никогда его это не тревожило – что теперь-то убиваться? Но оказалось, что совесть у него все же была. И не давала покоя. Как не давал покоя и старший помощник генпрокурора.

– Говорите, что пистолет вам подкинули? Отчего на нем отпечатки ваших пальцев?

– Обнаружил накануне вашего обыска и брал в руки посмотреть. Из любопытства.

– Почему не заявили в соответствующие органы?

– Как раз собирался, но вы опередили.

– И раньше пистолета у вас не было?

– Нет.

Турецкий просил вызвать свидетеля на очную ставку.

…– Проходите, пожалуйста. Садитесь. Назовите себя.

– Смирнов Игорь Олегович.

– Скажите, Игорь Олегович, вам знаком этот человек?

– Да, это Валера Гончар. Брат Данилы. Мы в одном дворе росли.

– А потом, во взрослые годы, вам приходилось общаться?

– Доводилось. Не слишком часто, но случалось.

– Бывали ли вы в загородном доме господина Гончара.

– В Жаворонках? Был. Мы там компанией раза два или три бывали: Валера с Даней, да я с Аркашей.

– Вы имеете в виду господина Баскина?

– Да.

– Не доводилось ли видеть вам в доме Гончаров пистолет?

– В прошлом году мы по мишеням в лесу стреляли. Из «Макарова». Под Одинцовом, неподалеку от их дачи…

– Спасибо, Игорь Олегович. Вы нам очень помогли. До свидания…

– Нужно ли вызывать Аркадия Баскина, господин Гончар?

Валерий отрицательно помотал головой, думая про себя: «Сдали приятели, суки».

– Что скажете?

– Это был другой пистолет.

– Откуда?

– Купил в период разброда и шатаний, называемый перестройкой. Тогда это было просто.

– Зачем?

– Так мы с братом как раз дом построили. А район неспокойный. Для самообороны.

– Где он?

– Выбросил в речку. Боялся, что привлекут за незаконное хранение.

– Правильно боялись. Я попрошу вас указать место, где вы выбросили пистолет. Мы проверим…

– Когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с начальником отдела «Гуманитарный диалог» фонда «Экологический мир» Питером Воссом?

– Я с ним незнаком.

– К кому вы приезжали в штаб-квартиру отдела в город Одинцово?

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Улица Сосновая, дом четырнадцать.

– Я там никогда не был.

– Вот оформленные протоколом результаты просмотра пленки с камеры наружного наблюдения у входа в резиденцию «Гуманитарного диалога». Вы с братом приехали на виллу в тот день, когда академик Дубовик вернулся из Петербурга вместе с хорошо вам знакомой Изабеллой Вовк. Их приезд также зафиксирован телекамерой. Как и отъезд гражданки Вовк. Пленка любезно предоставлена нашими австрийскими коллегами и является неопровержимой уликой.

– Спросите лучше у Питера Восса.

– Ударился в бега ваш приятель. Но вы не переживайте. Мы его непременно спросим. И лучше бы вы рассказали нам правду до того, как он начнет вас топить.

– Какую тему вы вели в научном объединении «Ритм»?

– Я не хочу отвечать на вопросы, не имеющие отношения к делу.

– Ваше право, но я напоминаю, что вчера вам было предъявлено обвинение еще по трем статьям Уголовного кодекса. В числе них и сто двадцать шестая, часть третья, пункт «в» – похищение человека, повлекшее смерть потерпевшего.

– Какая еще смерть? – Валерий разглядывал свои руки.

– Это единственно разумное предположение. Ему не противоречит ни одна из имеющихся улик. Или вы укажете место, где нас ждет академик Дубовик, живой и здоровый?

Гончар молчал.

– Итак, вы можете ответить, чем конкретно вы занимались у Штейна? Почему уволились? Почему Штейн с сыном наносили вам визит, закончившийся дракой?..

Так, ведя многочасовые беседы, постоянно уличая Гончара то в мелкой, то в крупной лжи, предъявляя постепенно улики и показания очевидцев, Александр Борисович расшатывал волю преступника. Жизнь в камере тоже не оставляла надежд. Его даже сокамерники признали, когда с очередной встречи с адвокатом он принес лекарство, понадобившееся Витьку – тому спортивному пареньку, что был правой рукой «смотрящего».

– Спасибо, – поблагодарил больной.

– Судьбу благодари. Не обыскивали сегодня.

На «хате» воцарилось молчание. Бывалые зэки как-то странно, с удивлением, посмотрели на Гончара. А «смотрящий» заметил:

– Я же говорил – приживется везучий. Вот он уже настоящим зэком становится.

– Почему это? – не понял Гончар.

– Ну, как же! «Судьбу благодари». Старинное зэковское выражение…

Уходя все дальше от привычной вольной жизни, Валерий становился и все более безразличен к собственной судьбе. Стали появляться мысли о бренности всего сущего, о бесполезности дальнейшего существования.

«…Ни адвокат, ни следователь, ни судья – ни один из этих низших духов зла не в состоянии абсолютно никоим образом повлиять на мою судьбу, – думал в полусонном бреду Гончар. – Ни на йоту! От них ровным счетом ничего не зависит. Решение по мне принимают не они. На мне лежит знак бездны. И билет в преисподнюю мне уже забронирован. Надежд – никаких! „Ступай же, душа, во ад и буди вечно пленна!..“.

Поначалу он раздумывал повеситься на простыне, но в камере постоянно кто-то бодрствовал в связи с хронической нехваткой спальных мест. А перспектива удавиться на параше Валерия не прельщала.

К концу же третьих суток бессонных мучений в СИЗО Валерий почувствовал вдруг, что ему станет лучше, если он облегчит душу признанием.

5

Автозак ехал долго. Валерий Гончар всю дорогу молчал. Он выговорился накануне и теперь безучастно поглядывал сквозь зарешеченное окошко на знакомую дорогу, по которой не раз добирался и до собственной дачи.

Молчали и сопровождающие. Следственная группа, конвой, несколько санитаров-землекопов, судмедэксперт, оператор. Всем хотелось поскорее закончить достаточно неприятное дело. В целях экономии времени шли по трассе на Брест, огибая Одинцово с юго-востока. За деревней Губкино свернули направо и по Верхне-пролетарской улице вырулили сразу на Сосновую. Переехав маленький мостик через ручей, притормозили у особняка, находившегося в ведении австрийского фонда. Напротив, по другую сторону дороги, начиналась небольшая рощица, тянувшаяся как раз до только что покинутой автострады.

Когда остановились, Турецкий вопросительно посмотрел на Гончара.

– Да, – сказал Валерий. – Это здесь.

И пошел молча вперед, в рощицу.

Турецкий вполголоса проинструктировал эксперта:

– Понимаю, что времени прошло немало, но, по возможности, постарайтесь определить причину и приблизительное время смерти.

– Сделаю все, что могу. Но не исключено, что труп уже скелетирован. Многое зависит от почвы…

Дружно взлетали лопаты, отбрасывая комья земли. Присутствующие начали кривиться: чем свежее и чернее становилась земля, тем настойчивее пробирался в ноздри дурнотный сладковатый запашок…

Как только среди черноты появилось что-то, напоминающее огромных белых червей, отложили лопаты и стали действовать исключительно осторожно, будто археологи на раскопках Херсонеса. Только изыскатели знали, что найдут – запах не оставлял пространства для сомнения. После того как были вынуты очередные горсти земли, оказалось: белое, то, что производило впечатление червей, – выступающие складки местами почерневшей от крови простыни, в которую было закутано нечто аморфное и также червеобразное.

– Боже мой, – прервал внутренний обет молчания Валерий, – это же не он!

Судмедэксперт отвернул край простыни с лица трупа – и оно словно всплыло из-под земли – как в фильмах ужасов.

Гончар был бледен, его трясло. Судмедэксперт мрачно покосился на убийцу, посторонился, пропуская оператора с камерой, и включил портативный диктофон:

– В связи с большой плотностью и высокой влажностью почвы…

Арестованного мутило. Возможно, он упал бы в обморок, но его поддерживал милиционер, к которому Валерий был пристегнут наручниками.

– Вы узнаете убитого?

– Да, – выдавил из себя Гончар. – Он. Только не похож. Но волосы его. И рост…

– Хорошо. Полюбовались делом рук своих? – Турецкий, презрительно сощурившись, глядел на едва державшегося на ногах арестанта. – Уведите его.

Закончив процедуру эксгумации и составив акт первоначального осмотра трупа, медбратья-гробокопатели повезли тело академика в морг Первой градской больницы для дальнейшего исследования.

Усталый Турецкий, отправив подследственного обратно в Бутырку, тоже поспешил в морг. Судмедэксперт должен был провести заключительный осмотр в присутствии следователя. Убийство академика раскрыто. Но с большим трудом и благодаря везению, если честно.

Вот и сегодня следователю улыбнулась удача. В теле академика обнаружили пулю, которая, войдя сбоку под левую лопатку, пробила сердце Дубовика и застряла в грудине, практически раздробив ее. Теперь результаты баллистической экспертизы должны подтвердить очевидный факт: она выпущена из пистолета Валерия Гончара. Это означало, что в суде даже самому хваленому адвокату будет очень нелегко отстаивать невиновность убийцы. Повезло? Пусть. Но везет, как известно, сильнейшему.

В общем, Турецкий понимал, что вся рутинная работа еще впереди. Что в суд будет представлено многотомное дело с доказательствами вины Валерия Гончара, его брата и компаньонки и что эти тома его ребятам из следственной группы еще предстояло написать. Но то, что уже было сделано, все-таки являлось главным: убийца уличен и задержан.

Остановившись на красный, Александр Борисович откинулся на спинку водительского кресла и на секунду смежил веки. Очнулся он от рева захлебывающихся клаксонов, тряхнул головой, отгоняя внезапно навалившуюся сонливость, и криво улыбнулся: не хватало только въехать куда-нибудь, не добравшись до душа и постели…

«Да! – напомнил он сам себе. – Не забыть позвонить Косте. Порадовать. Будет чем похвастаться перед президентом…»