Текст книги "Похищение казачка"

«Пианист – это занятно, – подумал Турецкий. – Такое нечасто сейчас увидишь. Ретро-стиль. Не стреляйте в пианиста… Или как раз стреляйте?»

Вокруг пианиста расположилась компания японских бизнесменов. Они оживленно о чем-то спорили, не обращая ни малейшего внимания на изливавшиеся на них звуки. Или, точнее, они им не мешали, а создавали благоприятный фон.

– У нас тут завод открылся, компьютерный софт производят! – прокричала Ольга, кивая на японцев. Нормально говорить было едва ли возможно.

Турецкий заметил, что у пианиста усталый вид. Глаза блуждали по залу, будто он надеялся, что все-таки найдется кто-то, кто перехватит его взгляд, подойдет к нему, похлопает по плечу и скажет: «Передохни, дружище. Давай-ка я побренчу, а ты выпьешь стаканчик виски с содовой». Турецкий подмигнул ему и попросил официантку позвать менеджера заведения.

– Сейчас есть только арт-менеджер, – надменно сказала официантка, девушка, которая выглядела ненамного старше дочери Турецкого.

– Еще лучше, – кивнул Турецкий. – Зовите. Ольга с любопытством наблюдала за тем, что будет дальше.

Несколько минут спустя появился маленький кругленький человечек с черными усами, эдакий Эркюль Пуаро.

– Скажите, любезный, можно прекратить музыку? – спросил у него Турецкий.

– А зачем? – удивился арт-менеджер. – У нас в концепции заведения в это время заложена музыка.

– У вас тапер играет за деньги?

– Обязательно, – важно кивнул арт-менед-жер. – Что душа пожелает. Заказывайте.

– Тогда я заплачу, чтобы он прервался на часок. Тишины душа желает.

Ольга прыснула.

– Это как?! – изумился арт-менеджер. – Я… мы… у нас так не делают…

– Все когда-то бывает первый раз. – Турецкий хлопнул его по плечу и двинулся к пианисту.

Через минуту вопрос был решен. Немногочисленные посетители распрямили спины и благодарно закивали.

Когда Турецкий возвращался к своему столику, у него в кармане завибрировал телефон. Турецкий на ходу достал его, посмотрел на дисплей – слава богу, это звонил Меркулов. Но Александр Борисович рано обрадовался – связь прервалась, едва он успел сказать «алло».

Он еще не дошел до своего столика, как навстречу привстал мужчина лет пятидесяти и протянул руку. Он был чуть выше среднего роста, худощав. Седые волосы были коротко острижены, на желтом лице виднелись глубокие складки, холеные усы походили на щеточку. Его немигающие глаза светились любопытством. Держался он, однако же, весьма любезно, даже сердечно. Представился Аркадием Сергеевичем Агафоновым и сообщил, что чрезвычайно польщен знакомством с представителем крупного бизнеса. Турецкий несильно удивился тому, что его (точнее, господина Долгих) тут знают, и вернулся за свой столик.

– Поздравляю, вы удостоились чести, – сказала его спутница. – Впрочем, после Леоновича я уже мало чему удивляюсь.

– То есть?

– Ну как же, познакомились с самим Флюгером!

– И кто такой «сам Флюгер»?

– О! Так вы даже не знаете? А вот он явно вас опознал. Впрочем, это неудивительно. После встречи с Леоновичем, наверно, уже слух пошел. Флюгер, то есть Аркадий Агафонов, крупный персонаж игорного мира. У него две страсти – игра и рыбалка.

– Вероятно, он очень терпелив и удачлив?

– Совершенно справедливо. По крайней мере, в Волжске Флюгер – самый знаменитый игрок. Большой талант. Однако гораздо менее известен тот факт, что за свою жизнь он играл не только в покер, но и буквально во все мыслимые игры. А особой его страстью стало держать пари. Я сама слышала, как он говорил: если человек не думает, что это он тебя разводит, то у тебя нет шансов заставить его поставить деньги…

Вот оно что, игрок, значит. Веснин играет в покер. Флюгер – вообще профессионал. Может быть, они знакомы? Черт побери, они должны быть знакомы!

Турецкий оглянулся, но Флюгера-Агафонова в ресторане уже не было. Он повернулся к Вязьмики-ной и невольно вздрогнул.

Отчего-то она невольно напомнила ему…

В голову пришла полузабытая история, женское лицо, большие глаза, нервно подрагивающие ноздри, мочки ушей, почти полностью скрытых каштановыми волосами… Ничего конкретного, как скажет любой криминалист, по таким приметам внешность не обрисуешь… Оно поколебалось перед ним и сгинуло… Собственно, Турецкий, при всем старании, не мог бы восстановить в памяти черты той девушки, с которой был знаком, когда еще работал в городской прокуратуре. А фотографии у него никогда не было. Нет, кажется, была одна, но она сама ее забрала и порвала. Это было лет пятнадцать или шестнадцать назад. Она училась в МГУ и работала в ленинской библиотеке, что-то там каталогизировала и систематизировала. Они познакомились в бассейне, он обратил внимание, как загорелая девушка азартно прыгает с бортика и половину дорожки проплывает под водой. У него уже была семья, но они стали любовниками в первый же день знакомства, и очень быстро Турецкому стало казаться, что он знает ее всю жизнь. Никогда в жизни, ни до, ни после, ему не было так легко ни с одной женщиной. Ради нее он мог бы пожертвовать абсолютно всем, но она никогда и ничего не требовала. Иногда ему казалось, что она читает его мысли. Иногда она угадывала его желания. А иногда даже сны. Почему-то его это и не удивляло, тогда это казалось ему в порядке вещей. Иногда она становилась невероятно холодной и непоправимо чужой. Несколько недель спустя она призналась, что у нее есть не только муж, есть еще ребенок, и он составляет смысл ее жизни. «А я?» – спросил Турецкий, хотя позже возненавидел себя за этот вопрос. «Теперь и ты», – сказала она. Это был последний день лета, вернее, последняя ночь. Турецкий запомнил ее на всю жизнь. Прожженный и часто циничный московский следователь ничего не мог с собой поделать – неделю спустя он понял, как невыразимо любил он эту фактически незнакомую ему женщину. Она совершенно исчезла из его жизни, и тут только Турецкий обнаружил, что не знает ни ее адреса, ни телефона. Он бросился ее искать и наткнулся на стену. Оказалось, что в библиотеке она больше не работает. В МГУ, как выяснилось, она не училась вовсе. У него была ее фотография, но незадолго до исчезновения Вера ее порвала на такие мелкие клочки, на которых не просматривалось ни одной черты ее лица. Она будто исчезла совсем, словно и не существовала. У Турецкого осталось ощущение солнечного удара, какой-то неподвижной боли в затылке – потрясения и непонятного счастья с примесью горечи – надолго, возможно, на всю жизнь… Впрочем, наверно, у каждого мужчины есть такие истории. Он краем глаза посмотрел на Ольгу Вязьмикину. Вот ведь, в самом деле, вспом-нилось-вздрогнулось. Что-то в ее внешности промелькнуло такое, отчего он и… Чтобы окончательно переключиться, Турецкий сказал:

– Ольга Вячеславовна, расскажите мне об этом человеке, Флюгере.

Вязьмикина с азартом кивнула, не обратив внимания на то, что он снова назвал ее по имени-отчеству.

Если было хоть что-то достойное спора, Аркадий Агафонов, известный также как Флюгер, либо делал на это ставку, либо просто помалкивал. А поскольку спорить для него было дело привычное, то за свою жизнь он сделал немало ставок. Но он не был обычным разводилой. Он никогда не искал в качестве жертвы лохов – он искал настоящего чемпиона и делал лоха из него.

Одно время Флюгер любил играть в пинг-понг. То есть он играл в пинг-понг едва ли не всю свою жизнь, но однажды Флюгер решил на этом подзаработать.

Флюгер знал, что заставить любителя играть в пинг-понг на большие деньги невозможно. Но вот, например, Жорж Базилевский, знаменитый бильярдист и в молодости член сборной Москвы по большому теннису, вполне мог заинтересоваться и сделать ставку. Жорж был известен тем, что любил держать всякие теннисные пари. Чтобы якобы дать лохам шанс на выигрыш, он придумывал кучу всяких совершенно бредовых трюков. Например, он играл с двумя собаками, каждая из которых была… пристегнута поводком к ногам Жоржа! Играл против соперника, у которого не было таких искусственных затруднений. И выигрывал. Еще Жорж играл в плаще, галошах и не выпуская открытого над головой зонта. И снова выигрывал! В пинг-понг он тоже поигрывал, только об этом мало кто знал в мире игроков.

Последние годы Жорж жил в Сочи, играл там и выигрывал разные деньги. Там они и встретились на турнире бильярдистов. Жорж сказал Флюгеру, что всегда рад видеть его у себя в гостях. И сразу попытался развести на пари. Поскольку он понимал, что в теннис Флюгер с ним играть не станет, он предложил массу других вариантов, одним из которых оказался пинг-понг. Занятно было то, что они оба знали: Жорж играет гораздо лучше Флюгера. При этом Жорж явно намеревался срубить с Флюгера не пару сотен – значительно больше.

Как и полагается у двух завзятых игроков, они долго обсуждали условия, пытаясь найти компромисс, но Жорж был неуступчив на фору. Наконец Флюгер ему сказал, что будет играть с ним без всякой форы, влобовую, но при одном условии – он сам, Флюгер, принесет ракетки.

– Но мы оба будем играть одинаковыми ракетками? – спросил Жорж.

– Вот именно.

– То есть когда ты принесешь две одинаковые ракетки, я смогу выбрать любую из них?

Флюгер сделал вид, что сомневается, а потом рискует:

– Ладно… я приношу ракетки, ты выбираешь любую.

Жорж решил, что Флюгер намерен выкинуть какой-нибудь детсадовский трюк – например, одна ракетка будет тяжелее или вовсе кривая. Но как только Флюгер сказал ему, что непосредственный выбор ракетки за ним, деньги были поставлены в минуту. Они заключили пари на десять тысяч долларов и договорились играть на следующий день. Перед уходом Флюгер последний раз прояснил правила во избежание непонимания. Они играют в пинг-понг до двадцати одного очка, каждый играет одной из двух ракеток, которые приносит Флюгер.

Флюгер появился ровно в назначенное время, залез в принесенную сумку, достал две сковородки одинакового веса и размера и сказал Базилевскому, что тот может выбрать любую. Жорж был неплохим атлетом, но ничего путного со сковородкой у него не вышло. Довольно быстро у него начала отваливаться рука, и он проиграл – 21:15.

Вот таким образом Флюгер доказал, что можно зарабатывать на жизнь, обыгрывая чемпионов, всего лишь используя голову вместо задницы. Дело в том, что самый легко разводимый человек – это… разводила. Жорж выглядел как деревенский боров, упавший в городскую канализацию. Ларчик открывался просто: Флюгер тренировался играть сковородкой два месяца.

Естественно, новость о том, что старина Флюгер выпотрошил Жоржа Базилевского, разошлась быстро. Полгода спустя Флюгер был в Петербурге, играл там в преферанс – некрупно и в свое удовольствие. Там тусовались несколько разных игроков, включая и Жоржа. Оказалось, Жоржу надоели жаркие края, и он купил домик под Питером. Жорж встретил Флюгера вполне дружелюбно и сказал:

– Флюгер, не могу не признать, ты круто меня разделал.

Они почесали языки на эту тему, и наконец, Жорж сообщил:

– Но у меня есть приятель, который все-таки тебя обыграет в пинг-понг.

– У тебя нет приятеля, который бы меня обыграл, если я выбираю ракетки, – ответил Флюгер.

– А я говорю – есть!

– Очень интересно… Но видишь ли, я тут занят пулькой, а потом должен буду уехать домой.

Жорж жаждал реванша. И где-то в дальнем уголке мозга Флюгер знал, что должен найти способ снова освободить Жоржа от его денег.

Месяц спустя, уже будучи дома, в Волжске, Флюгер развлекался игрой в пинг-понг со старым знакомым. Было жарко, и они пили холодную пепси-колу из маленьких стеклянных бутылочек. Когда они закончили играть, Флюгер взял пустую бутылку, ударил ею по шарику, и тот перелетел через сетку.

– Ни фига себе?! – изумился знакомый. – А ну повтори!

Флюгер попытался, но повторить не смог. И это было неудивительно – узенькая бутылочка не предназначена для такого действия. Флюгер практиковался до тех пор, пока не смог перекидывать шарик через сетку раз за разом, и тогда он понял, что бутылочка из-под пепси может принести немало денег.

Проблема была в том, что Флюгер не мог взять и просто так вернуться к Жоржу, нарываясь на новый матч. Это вызвало бы подозрение и у полена. Ему пришлось выждать еще несколько месяцев. Когда же Флюгер наконец снова появился в Питере, Жорж не стал терять время даром и сразу заявил:

– Готов поспорить, у себя дома ты только и делал, что тренировался в пинг-понг!

Флюгер действительно играл в пинг-понг каждый день, часов по десять. Но как! И главное – чем!

– Мой приятель будет здесь через пару дней, – уточнил Жорж.

– Я вообще-то собирался немного порыбачить. Но если твой приятель хочет со мной играть, дай мне право выбора ракеток, и он получит свою игру.

– А что, если он хорошо играет? Лучше меня, Флюгер, значительно лучше!

– Плевать. Если у меня есть право принести ракетки с собой, мы будем играть.

Жорж пришел в восторг:

– Флюгер, гарантирую, он будет играть!

Флюгер уехал на рыбалку на пару дней, потом вернулся, внутренне посмеиваясь, но в то же время и напрягаясь – потому что, в свою очередь, ожидал сюрприз. И разочарован не был. Жорж нашел корейца, чемпиона студенческой универсиады по настольному теннису! Где он его взял, как уговорил – уму непостижимо. Но это был факт.

– Ну что, начнем? – спросил Жорж.

– Нет, – ответил Флюгер, растягивая момент. – Давайте поставим наши деньги, а играть будем через тридцать дней. Мне нужна практика – я вижу, ты настоящего чемпиона притащил.

– Действительно поставим деньги? И уговор будет в силе?

Флюгер укоризненно покачал головой: Жорж так нервничал, что нарушал правила хорошего тона.

Дело в том, что, когда Флюгер делал ставку, она уже заранее была выиграна. А если он собирался выигрывать, то намеревался слупить денег по максимуму. И, несмотря на то что Жорж и его дружки ждали Флюгера с чемоданами, полными денег, он знал, что если им показать чуток слабины, то весь игроцкий мир узнает о том, что старине Флюгеру вот-вот надерут задницу. И тогда к этому месту немедленно слетится стая стервятников. Что Флюгеру и требовалось.

В результате они договорились отложить матч на тридцать дней и играть на сто тысяч долларов – в маленьком городке под Питером, где у Жоржа была дача, где было тихо, и никто бы не помешал матчу века.

Флюгер не только хотел дать Жоржу возможность растрезвонить о матче всем своим знакомым, но также хотел дать корейцу побольше времени для тренировок со сковородкой.

Прежде чем уехать из города, Флюгер проговорил окончательные условия: игра идет до одиннадцати очков ракетками, которые приносит он. Жорж засмеялся: в игре против профи у Флюгера, да еще в короткой партии, тем более не было шанса.

Деньги были поставлены, и Флюгер уехал.

Месяц спустя, за день до матча, Флюгеру по секрету сообщили, что корейский профи тренируется со сковородкой размером с Ладожское озеро. Для Флюгера происходящее не было новостью – это ведь и являлось его намерением с самого начала.

На следующий день, когда Флюгер приехал, городок выглядел так, будто здесь высадился десант. Каждый второй шулер в России добрался сюда, чтобы поставить деньги против него. Зная, что чемпион его просто порвет, эти люди привезли с собой немало денег. И Флюгер принимал ставки у всех, кто хотел поставить, с коэффициентом один к одному! А когда поток желающих иссяк, Флюгер начал давать 6:5. Это означало, что он заплатит по 6 рублей или долларов за каждые 5 поставленных рублей или долларов.

Наконец, пришло время играть, и все стояли в ожидании, когда же Флюгер достанет свои сковородки. Они думали, что Флюгер просто тянет время, когда он достал две бутылки с пепси. Он открыл обе и вылил содержимое на землю. Жорж и все остальные начали терять терпение. Флюгер подошел к столу для пинг-понга и сказал корейцу:

– Выбирай любую, парень. Какая тебе больше нравится?

– Ракетки? – спросил кореец. – Где ракетки?!

– Да вот эти бутылки и есть наши ракетки. Выбирай.

Кореец округлил глаза, насколько это было возможно. Когда же он наконец взял одну из бутылок, Флюгер сказал:

– Я тебе даже дам выбор – подавать первому или принимать подачу.

Чемпион посмотрел на Жоржа, который выглядел не лучше.

– К черту все. Выбирай подавать первым, – ответил Жорж.

– О’кей, – сказал Флюгер. – Начинаем.

На первой подаче кореец ни разу не смог перебросить шарик через сетку. Ни единого раза! То есть когда он швырнул шарик Флюгеру, счет был 5:0 в пользу Флюгера. Когда Флюгер подавал, кореец (нельзя не отдать ему должное!) задевал шарик каждый раз, но тот либо улетал вертикально вверх, либо попадал прямо в сетку. Он ни разу не взял ни одной подачи Флюгера. Зато потом удачно подал одну свою. И проиграл 1:11.

Неизвестно, сколько Флюгер заработал на этом матче. Но больше никто не предлагал ему играть в пинг-понг…

Вязьмикина закончила рассказывать. Турецкий был впечатлен. Однако он был бы впечатлен еще сильнее, если бы Флюгер-Агафонов помог как-нибудь разыскать Веснина… Что же, однако, Меркулов не перезванивает?

Турецкий сунул руку в карман и телефон там не обнаружил.

– Что-то случилось? – спросила Ольга, заметив, как изменилось выражение его лица.

– Черт, – пробормотал Турецкий. – Он еще и карманник…

– Кто?

– Да Флюгер ваш! Большой талант, ничего не скажешь.

– С чего вы взяли?

– Уж есть с чего. Как его найти, знаете?

– Не знаю, но смогу, – уверенно подтвердила ушлая журналистка.

– Давайте.

– Завтра, вы же сами сказали, рабочий день уже закончен. И потом, вы все еще не мой работодатель. – Она хитро прищурилась. – Или я ошибаюсь?

Турецкий хмуро кивнул:

– Будет вам газета, никуда не денется.

– Йес! Выпьем за это, Петр Петрович?

– Выпьем. – Турецкий налил ей красного вина, себе водки. Поднял рюмку и сказал тост: – За ваше первое редакционное задание. Заказываю вам три материала о тех людях, о которых уже спрашивал. О прокуроре и прочих генералах.

Ольга весело кивнула. Они чокнулись и выпили.

– А где они будут напечатаны?

– Для начала в вашем и моем компьютере. А там поглядим.

Прокурор и главный мент Волжска Турецкого не волновали, но надо же было как-то закамуфлировать свой интерес непосредственно к генералу Тяжлову.

– Кстати, – заметил Турецкий, – западные журналисты говорят, что их задача – показать власти ее уязвимые места.

– Могу только подписаться под этими словами. Но вопрос в том, что такое власть? Что под ней понимать?

– Известно что. Право и возможность распоряжаться чем-либо или кем-либо и подчинять своей воле.

– Хм, недурно. Но человек, который владеет заводом и не платит деньги рабочим, он кто? Он – власть? Он – вор в законе. А, например, вор в законе, который «держит» какую-нибудь рыбную мафию на Дальнем Востоке? Он тоже власть. В регионах власть криминализирована на… не буду говорить сколько процентов.

– Вы проводили исследование?

– Может, и проводила. Но это пока мое частное мнение.

– Значит, ваша работа опасна?

– Не больше, чем любая другая в наше время. Не верьте байкам про отважных журналистов, живущих в постоянной опасности.

– Мне нравится, что вы не кокетничаете на этот счет.

– А чего зря врать? Врать – так уж по делу. – Вязьмикина прищурилась. – Чтобы уж с дивидендами… А так, у каждого опытного журналиста есть своя система страховок. Знаете, какой самый главный закон я вывела для себя? Никогда нельзя вла-151

деть информацией в одиночку. Это, кстати, самая главная ошибка молодых журналистов. Они – жадничают. – Ольга поставила локти на стол, оперла подбородок о ладони и говорила, глядя Турецкому в глаза.

– А вы, значит, старая.

– Это женщина я молодая, – уточнила Ольга. – А журналистка… уже не очень.

– Не возражаю. Так почему журналист не должен владеть секретом в одиночку?

– Потому что информация о твоем расследовании все равно где-то просочится, кто-то что-то кому-то шепнет. И… – Ольга красноречиво развела руками.

– И что тогда? Как это обычно бывает? Как себя ведут те, про кого вы собираетесь писать?

– По-всякому. На откровенное запугивание сейчас уже мало кто решается. Обычно звонят, передают приветы, пытаются назначить встречу. Но самое страшное, это уж вы поверьте, – связь всех со всеми. Куда там итальянской мафии! Вот, например, я что-то затеваю, догадываюсь, конечно, что информация пошла, и вдруг мне раздается звонок от такого персонажа! Пообедать приглашает.

Турецкому на самом деле было интересно, тем более что он улавливал прямую аналогию со своей настоящей работой.

– Что же вы им отвечаете?

– Что тут скажешь? Я говорю: большое спасибо за интерес к моему скромному труду.

– Смешно.

– Нет, на самом деле! Я говорю: я все понимаю, но по этому поводу до выхода статьи никаких разго-152

воров быть не может. А обедать я люблю одна, большое спасибо, и вам приятного аппетита.

– А я думал иначе, – улыбнулся Турецкий.

– О чем?

– Я думал, вы не любите есть одна.

– Это фигура речи, – объяснила журналистка.

– Ясно. А чтобы заниматься криминальными темами, надо дружить со спецслужбами?

– С чего вы взяли, что я ими занимаюсь? Общаться, конечно, нужно со всеми, только прогибаться ни под кого не стоит. А вообще все это ерунда. Думаю завязать с журналистикой.

– Вот тебе на, – искренне удивился Турецкий. – Говорили, говорили… Каковы же ваши творческие планы, сударыня?

– Да никаковы! Еще в детстве авторы умных книг в деталях рассказали мне о тщете всего земного, а продвинутый скандинавский философ Кьеркегор еще и отучил от дурной привычки планировать будущее.

– Кьеркегор? – невольно переспросил Турецкий.

– Ну да. «Выбери один путь – пожалеешь. Выбери другой – пожалеешь тоже. Выбери третий – пожалеешь и о нем. С неизбежностью пожалеешь о всяком своем выборе».

– Действительно философский подход… Да! – спохватился «владелец издательского дома». – Еще кое-что – по поводу работы. Мне нужны фотографии.

– Чьи?

– Кандидатов в мэры, всех первых лиц города. Всех шишек. Сможете организовать?

Ольга пожала плечами:

– Наверно… А зачем вам?

– Если вы все-таки намерены на меня работать, вы должны были спросить «не зачем», а «когда».

Разумеется, все эти фотографии Турецкому нужны не были. Но персонифицировать свой интерес к Тяжлову он не собирался. У журналистов язык без костей. Лучше страховаться. А барышня пусть работает. Пусть чувствует свою значимость и необходимость. Пока же следовало снова перевести разговор в более безопасное русло и, чтобы это выглядело естественным, спросить о чем-то «жареном», что вполне может интересовать нового собственника издательского дома «Три кита».

– А что насчет вашего президента, которого штангой задавило, – Беренштейна? Похоже это было на убийство или нет?

– Леонида Алексеевича? Да бог его знает. Кто-то верит в несчастный случай, кто-то нет. У нас в издательском доме всякое болтали, конечно, но ведь так всегда бывает, когда человек умирает внезапно. – Последняя фраза звучала утвердительно, но Вязьми-кина посмотрела на Турецкого, словно ища подтверждения.

Он невольно кивнул.

– Значит, Легостаев был главным редактором – стал президентом издательского дома. А вы?

– А я была заместителем главного редактора, а стала главным.

Турецкий снова кивнул: вполне естественный ход событий.

– Часто вы общались с Беренштейном?

– Крайне редко. Он не занимался текущими журналистскими вопросами. Все делал Легостаев, он был еще и вице-президентом издательского дома.

– Что он был за человек?

– Который из двух?

– Беренштейн. С Легостаевым-то я общался, – соврал Турецкий, на том основании, что о Легостае-ве он действительно кое-что успел узнать еще в Москве.

– Ого, – оценила Вязьмикина. – Как вам это удалось? Он же в тюрьме сидит? Впрочем, это не мое дело. А Беренштейн… Слушайте, Петр Петрович, не все ли равно и вам? Все его хозяйство теперь ваше. Царствуйте и наслаждайтесь. – Но, заметив, что собеседник не слишком доволен таким ответом, она тут же добавила: – Деловой был человек. Много чем занимался. А издательскую свою империю по кирпичику создал.

– Которую потом Легостаев развалил. Так?

– Ну, это уже дело темное – кто и что развалил. Мое мнение, что за два месяца это сделать было невозможно – все началось гораздо раньше. А Легос-таеву просто нечего было попутно всякой прочей мурой заниматься. Туристическим бизнесом, например. Это, конечно, прибыльно, но…

Турецкий поймал себя на том, что ему нравится наблюдать за Вязьмикиной. Кажется, она относится к собственной персоне столь же серьезно, сколь и иронично и не видит никакого противоречия в том, чтобы быть одновременно сильной и женственной, откровенной и скрытной, вдумчивой и импульсивной.

Видно, последние их слова слышала случившаяся рядом монументальная женщина с изрядным количеством золота.

– Издатели-журналисты? – заволновалась-заколыхалась женщина всеми своим формами. – Очень хорошо! Очень замечательно! Сейчас я вам – всю правду-матку!

– Если про монетизацию льгот, то не надо, – предупредила опытная Вязьмикина.

– Какие льготы?! Кто мне их когда давал? Я хочу рассказать про свой африканский отдых, гори он синим племенем! На личном опыте пришлось убедиться, как турагентства и авиакомпании плевать хотят на своих клиентов и репутацию!

Турецкий и Вязьмикина посмотрели друг на друга.

– А какие турагентства? – на всякий случай спросила Вязьмикина. – Если московские, то неинтересно.

– Да родное же! Волжское!

– Ну-ка, ну-ка? – заинтересовались издатели-журналисты.

– Можно я присяду? – Она плюхнулась на свободный стул. – Когда мы оформляли недельный тур в Египет, между прочим за две с половиной штуки баксов каждый, в местном «Волжск-туре», там пообещали, что вылет в Шарм-эль-Шейх будет из местного аэропорта. Всем так удобнее. Только вот при выдаче авиабилетов оказалось, что вылет из московского Шереметьево-2. Ладно, черт с ним, приехали в Москву!

Женщина перевела дух. Турецкий и Вязьмикина ждали продолжения.

– За два часа до регистрации мы прибыли в Ше-реметьево-2. Возмущение вызвало даже не то, что на табло не было сведений о рейсе, а то, что представительница «Аэрофлота» (как вы понимаете, мы были не единственными введенными в заблуждение пассажирами) отмахивалась как от назойливых мух. «Ну и что, что у вас в билетах написано „Аэрофлот“! – кричала она. – Рейс-то у вас не регулярный, а чартерный, поэтому никто не может вам точно сказать, из какого аэропорта и в какое время вылетает самолет. Звоните в справочную!» Ответа справочной «Аэрофлота» пришлось ждать четверть часа, которые обошлись в кругленькую сумму: звонить-то пришлось по мобильному. Оказалось, что наш самолет вылетает из Шереметьево-1 и на семь часов позже указанного времени. В результате мы снова потратились. Но в назначенное время самолет в воздух не поднялся! Блин!! Почти триста несчастных пассажиров вместе с маленькими детьми мариновали в отстойнике аэропорта еще два часа, не удосуживаясь объяснить, по какой причине. В результате у нас украли целый день оплаченного отдыха. Это как?! А вы – монетизация льгот! При этом вылет обратно был таким же мучительным, задержанным на несколько часов. Представители тур-оператора «Волжск-тур» вывезли людей из отелей заранее, быстренько запихнули в аэропорт и скрылись. Мы уже привыкли, что к россиянам за рубежом иностранцы относятся как к быдлу. Но свои же соотечественники, работающие в турбиз-несе, которым это быдло приносит немаленькие доходы, за что к нам так относятся?

– «Волжск-тур», говорите? – переспросил Турецкий и вопросительно посмотрел на Вязьмикину.

Обе женщины с готовностью кивнули. Монументальная подтвердила информацию, а изящная – готовность заняться раскруткой этой истории.

Когда они снова остались вдвоем, то посмотрели друг на друга и расхохотались.

– Закон Маггериджа, – сказала Вязьмикина.

– Чей закон? – не понял Турецкий.

– Маггериджа. Это знаменитый такой английский журналист. Не слышали, господин издатель? Ну где уж вам! Когда Мальколм Маггеридж работал редактором «Панча», было объявлено, что в Англию приезжают Хрущев с Булганиным. В пятидесятые еще годы, понимаете?

– Приблизительно, – улыбнулся Турецкий.

– Так вот. Маггериджу пришло в голову составить шуточный маршрут по самым невероятным местам, где и вообразить было невозможно появление двух пузатых, грушевидных советских лидеров, явившихся в страну с важным государственным визитом. Но в последний миг половину придуманного маршрута пришлось из гранок вырезать: она совпала с только что опубликованным официальным маршрутом, разработанным для высоких посетителей соответствующими инстанциями. После чего Маггеридж и сформулировал свой закон: мы живем в эпоху, когда стало невозможно шутить – какую немыслимо комичную ситуацию ни выдумаешь, ее тут же у тебя на глазах кто-нибудь, иногда известный человек, воплотит в реальной жизни.

– Короче. «Волжск-тур» имел какое-либо отношение к покойному Беренштейну?

– Еще бы. Это его детище!

– Но в активы издательского дома оно не входит, – заметил Турецкий. – Я же знаю, чем владею.

– И что дальше? – насмешливо спросила Ольга.

– Узнайте, пожалуйста, кому фирма сейчас принадлежит.

Она приложила руку к виску: есть, мол, будет выполнено.

Связаться с Агафоновым труда для ушлой журналистки не составило. Как она это сделала, Ольга Турецкому не рассказала, но сообщила, что Агафонов живет за городом и приглашает господина Долгих к себе в гости – к полудню.

В машине Турецкий машинально включил радио.

«В начале недели на центральную часть России обрушилась вторая волна удушающей жары. Столбики термометров вновь подползли к сорока градусам тепла. Хуже всего, что затянувшееся повышение температуры сопровождается отсутствием дождей. Аграрии обреченно подсчитывают убытки».

– Уф… Турецкий выключил радио. В жару слушать про жару – себя не жалеть. Впрочем, в навороченном «Ауди» климат регулировался, включая шумовые эффекты, например шум морского бриза или легкий шелест оливковой рощи.

Но вот снаружи был сущий ад, что да, то да.

Турецкий уже знал (всезнающая Вязьмикина сообщила), что руководителям крупных предприятий города было рекомендовано сократить рабочий день, по возможности сместить график работы на более прохладные утренние часы и отправить максимальное количество людей в отпуска. На особый режим перевели медиков, энергетиков, пожарных, работников коммунальных и дорожно-постовых служб. Правда, количество пожаров в области все равно удвоилось.

Дом Флюгера-Агафонова находился в полусотне километров за Волжском, в старом дачном поселке, построенном еще в тридцатые годы прошлого века, для городской номенклатуры и красных командиров – не так чтобы на берегу реки, но и не очень далеко от нее.

– Серьезная у вас машина, – сказал Агафонов, открывая гостю ворота. Несмотря на жару, он был в спортивном костюме. Турецкий сразу обратил на это внимание. А потом припомнил, что и в ресторане Агафонов был одет не совсем по сезону.