Текст книги "Одержимость"

2

И опять Жене пришлось добираться до работы на такси. Мастер золотые руки, до которого она утром все-таки дозвонилась, опять ничего не сделал. Он, видите ли, так был удручен неблестящим выступлением наших биатлонистов на очередном этапе Кубка мира… И таксист, как назло, попался не в меру разговорчивый, знала бы, что придется из-за пробок тащиться почти полчаса, поехала бы на метро. Даже с учетом того, что до метро еще надо добираться троллейбусом. Зато не пришлось бы выслушивать бесконечные метеорологические подробности и сетования на нерасторопность городских служб, посыпающих кое-как и черт знает чем, а снег расчищающих только по праздникам.

Протягивая таксисту деньги, Женя заметила Мовсесяна. Метрах в тридцати впереди, на стоянке у парадного крыльца Шахматной федерации, остановился белый «фольксваген», Мовсесян резво выбрался из-за руля, обежал машину, распахнул правую дверцу, помог выбраться даме – естественно, Ангелине Марковне. Ангелина Марковна нетерпеливо прошествовала к крыльцу, недовольно оглядываясь на замешкавшегося спутника, а Мовсесян суетливо возвратился за портфелем, захлопнул дверцы – левую, потом правую, клацнул пультиком, включая сигнализацию, которая не включалась, снова захлопнул дверцу, победил наконец своенравный multi-lock и торопливо, вприпрыжку понесся к крыльцу, на котором хмурым изваянием застыла тетушка Мельника, демонстративно ожидая, когда перед ней снова распахнут дверь, теперь уже входную. Примерно на полпути тренер сбавил ход, даже, к пущему неудовольствию тетушки, вовсе остановился, нашарил в кармане пальто сотовый телефон, ответил на звонок и, стоя же, продолжал разговаривать. Ангелина Марковна, извергая в его сторону невидимые глазу, но легко угадываемые молнии, спустилась со ступенек, сделала несколько шагов.

Мовсесян закончил разговор, недовольно передернул плечами. Лица его Жене видно не было – стоял спиной, но тетушка смотрела на него сперва с подозрением, а после довольно пространных и виноватых, опять же судя только по движениям плеч, объяснений разразилась гневной тирадой.

– Девушка, вы чего замерли? – напомнил о себе таксист. – Сдачу думаете брать или мне тут час сидеть с протянутой рукой?

– Да, спасибо. – Женя, не глядя, сунула деньги в карман.

Ангелина Марковна и Мовсесян тем временем продолжали выяснять отношения, Жене показалось, что это тетушка наезжала на тренера, он только разводил руками, потешно взмахивая портфелем. Закончился разговор тем, что тетушка, гордо вздернув подбородок, двинулась обратно к крыльцу, а Мовсесян – к машине.

Женя, естественно, не имела ни малейшего понятия, кто звонил тренеру. Но этот кто-то, очевидно, назначил Мовсесяну срочную встречу, ради которой он вынужден был пропустить совещание. Решающее, между прочим, совещание с оргкомитетом и разработчиками, куда он так не хотел пускать Чиркова, поскольку каждый голос против их позиции был как ножом по сердцу, а значит, и каждый голос «за» – на вес золота. Естественно, у него могли возникнуть какие-то семейные и прочие форс-мажорные обстоятельства непреодолимой силы, но тогда тетушка вела бы себя, возможно, скромней, а возможно, и нет. но, в конце концов, почему бы, чем изводить себя гаданием на кофейной гуще, просто не поехать за ним и не посмотреть? Может ведь и повезти: вдруг встреча (если это все-таки встреча) назначена на воздухе, на бульваре, например, или в кафе с хорошо вымытыми большими окнами…

– Девушка, может, снимете сумку с капота? – На этот раз таксист вышел и осторожно потеребил ее за руку. – С вами все в порядке? Задумчивая какая-то…

– Вот именно. – "… и если это встреча с… с кем-то имеющим отношение к делу…» – Я передумала, давайте вон за тем белым «фольксвагеном», только постарайтесь не мозолить ему глаза, пожалуйста.

Таксист удовлетворенно крякнул и пулей метнулся за руль:

– Сделаем в лучшем виде. Даже лишних денег с вас не возьму. Ну разве что чуть-чуть.

– Только таранить не надо! – вскрикнула Женя.

Мовсесян на первом же перекрестке резко тормознул на желтый, но таксист знал свое дело – виртуозно вписался в синхронно замедляющую ход колонну машин, умудрившись даже пропустить вперед, между собой и «фольксвагеном» чистенькую, словно не от мира сего, «девятку».

– Я, девушка, в такси уже скоро пятьдесят лет, с тех еще пор, когда две копейки километр стоило прокатиться. вас тогда еще и в планах не было. Кого я только не возил, за кем только не гонялся!

Мовсесян, выскочив на Садовое кольцо, двигался на восток, они приклеились к нему почти вплотную, повторяя все маневры тренера, перестраиваясь за ним из ряда в ряд.

– Иван Васильевич, вы бы поотстали, – попросила Женя (на карточке, закрепленной на «торпеде», значилось, что уважаемых пассажиров обслуживает Иван Васильевич Буйнов). – Заметит же.

– Не заметит, – заверил таксист. – Вон, посмотрите, сколько таких, как мы, вокруг, каждая третья машина – такси. Я тут книжку недавно читал одного французского писателя, там один таксист покрасил, значит, свою машину в красный цвет с черной полосой, салон желтый, чехлы на сиденьях серые, а еще повесил по лобовику гирлянду из бутылок от кьянти, и на переднем сиденье у него настоящий граммофон стоял – вот такую тачку, конечно, заметил бы ваш… кстати, он вам кто? Не хотите, можете не говорить, мне просто интересно, но знать вовсе не обязательно.

Женя предпочла промолчать, никакая правдоподобная басня в голову не лезла, а мямлить что-то о происках врагов и конкурентов, зачем? Да и таксист, похоже, даже обрадовался ее молчанию.

– Я, знаете ли, в таксисты пошел как раз из-за таких вот приключений. Кто-то говорит: мол, дальнобойщики – вот где романтика, дорога, чужие страны. А мне чужие страны без надобности, это только в сериале красиво и романтично, а на самом деле прихлопнут где-нибудь в чистом поле, и поминай, как звали. Другое дело город, тем более Москва, тут такого насмотреться можно, я один раз даже в самой настоящей милицейской операции по задержанию опасного преступника участвовал, жизнь человеку спас. Году, наверное, в семидесятом… – Он прищурился на Женю, делая вид, что мучительно вспоминает. – Да нет, конечно, точно я помню: 7 июля семьдесят первого дело было, это я так, для форсу вид делаю, что забыл. Такое не забывается. самое яркое приключение за всю мою жизнь. Муровцы, два опера, засекли кого-то аккурат около Лубянки – бандит, значит, на «Волге», а они, горемычные, на «Запорожце» ушастом, может, помните, были когда-то такие. И этот «Запорожец», как назло, перегрелся – зимняя же машина, с воздушным охлаждением, – и ни в какую, чихает подлец, а ни с места. А бандит-то уходит. А я как раз дамочку у магазина высаживаю с дитем. Они ко мне. То есть один побежал к телефону подмогу вызывать, а другой меня уговаривать: отдай, мол, машину, нужно для задержания. А я, значит, тоже на «Волге» – новенькая, только полгода как в таксопарке, думаю: побьют мне машину, может, из зарплаты и не придется ремонтировать, милицейское задержание все-таки, дело общественно значимое, но на какую-нибудь старушку развалюшку точно пересадят. Нет, говорю, не проси, товарищ, все понимаю, но машину не дам. Вот и не дал… Такие дела.

– Что?! – расхохоталась Женя. Она как будто сосредоточила все внимание на «фольксвагене» Мовсесяна и к таксисту особо не прислушивалась, но смысл рассказанного, хоть и с некоторым опозданием, до нее дошел. – А приключение-то в чем?

Таксист мечтательно вздохнул:

– Вот в этом самом и приключение.

– А жизнь человека, которую вы спасли?

– Спас, конечно, жизнь. Этого рецидивиста аккурат в двух кварталах от Лубянки и взяли, на Кузнецком мосту, – как раз подмога с Петровки вырулила, и он прямо им в руки. Отстреливался, трех человек подранил, две машины милицейские разбил, вот и выходит, что если бы мы за ним быстренько погнались, то вся эта катавасия на наши бы головы и вылилась. А ребят этих я уже спокойно потом на Петровку отвез, тот, который меня уговаривал вначале, потом сам же благодарил: рецидивист все равно изловлен, они его обнаружили, то есть им все равно благодарность от руководства, зато живы остались и у меня машина целая, потом еще лет десять на ней ездил. А погоню, какая она могла бы получиться, я потом себе сам придумал, иногда кому-нибудь про нее и рассказываю, но вам не стану: много в ней кровавых и ужасных подробностей. А ваш-то нарушает безбожно, сейчас тормознут его гаишники, и кончатся наши догонялки.

Мовсесян действительно очень торопился. По Большой Садовой шел на максимально возможной скорости, нахально подрезал, метался из ряда в ряд, не заботясь о включении поворота. Но, видимо, очень нервничал, поскольку таксист, совершенно не рискуя и маневрируя плавно и аккуратно, тем не менее не отставал.

– Не в зоопарк ли он собрался, а? – хмыкнул таксист, выворачивая вслед за тренером на Красина, а дальше на Зоологическую.

– Если остановится, приткнитесь где-нибудь рядышком, хорошо?

– Само собой.

Мовсесян и самом деле тормознул на стоянке у главного входа в зоопарк, выскочил из машины, повертел головой в разные стороны, кого-то заметил, махнул рукой, но от машины не отошел. К нему спешил плотный высокий господин в сером пальто до пят. Норинский! Лучший друг и наперсник Болотникова. Ну, мерзавцы! Вот, значит, как! Срочные конспиративные переговоры мужской половины двух пострадавших сторон. Значит, Гончарова и Ангелина Марковна отправились на совещание…

– На такой случай у меня в бардачке поляроид имеется, хотите? – почему-то шепотом поинтересовался таксист.

– Хочу, – тоже шепотом ответила Женя и, не сводя глаз с беседовавших, нащупала фотоаппарат.

Норинский, веерно жестикулируя, в чем-то убеждал Мовсесяна, тот, судя по покачиванию головы, не соглашался. Норинский настаивал, потом Мовсесян чуть ли не рукой заткнул ему рот и пару минут сам в чем-то убеждал.

– Понимаете, о чем они? – еще тише спросил таксист.

– А вы и по губам читать умеете?

– Нет, – вздохнул таксист.

– Вот и я – нет.

Она успела сделать три снимка, последний – в момент итогового рукопожатия. Беседа длилась около семи минут, и, видимо, стороны достигли некоего компромисса, поскольку попрощались хоть и не сердечно, но вполне мирно, после чего разбрелись по своим машинам и отчалили.

– Следим дальше?

– Давайте, – кивнула Женя, хоть и была почти уверена, что Мовсесян вернется на Гоголевский бульвар и либо подождет тетушку в машине, либо хоть и с опозданием, но попрется-таки на совещание.

Тренер на совещание поперся. Щедро расплатившись с таксистом и получив в нагрузку к снимкам клочок бумаги с его домашним телефоном (на случай если еще понадобится кого-нибудь отследить), она проводила тренера до самой двери конференц-зала, в котором заседали оргкомитетчики, но естественно, тут уж ничего ни увидеть, ни услышать было невозможно.

Нужно, чтобы Воскобойников обязательно рассказал в подробностях, чем закончилось совещание, а еще лучше было бы, конечно, добыть что-то вроде стенограммы.

3

От Гончаровой Гордеев заехал в «Глорию», и Коля Щербак – хмурый, как всегда, когда с его клиентами случалось что-то нехорошее (а несчастного, невезучего Керубино в «Глории» теперь считали своим клиентом), рассказал, что удалось выяснить.

«Прессовал» Гордеева, как оказалось, человек из «военной» фирмы. То есть к армии она сейчас как будто никакого отношения не имела, просто в ней работали сплошь офицеры в отставке, все званием не ниже майора и все раньше служившие в различных секретных подразделениях и лабораториях ВПК. Щербак, сам бывший офицер, прошедший Афганистан и побывавший в Чечне уже в качестве сотрудника МВД, все еще сохранял неплохие связи в армейской среде и каким-то образом сумел это узнать. Возможно, с помощью компьютерного гения «Глории» – Макса.

Но подробности сыска Гордеева сейчас не интересовали, важно было другое. Очень может быть, что, несмотря на развал ВПК, наши бравые военные еще способны создать какое-нибудь психологическое супероружие или приручить пресловутых зеленых человечков, если допустить, что таковые существуют. Во всяком случае, однозначно ясно, что бывшие военные находятся в «тени» и их очень раздражает пристальное внимание. А защищаться от него они готовы своими, «военными» методами.

В контору Гордеев приехал только в половине первого. После вчерашнего побаливала голова. Не настолько, чтобы принимать меры, но достаточно, чтобы отравить существование. Брусникина на рабочем месте как обычно отсутствовала, а Савелий Ильич выглядел совсем никудышно. Гордеев даже заволновался:

– Что-то случилось? Вам бы прилечь.

– Прилечь бы! – взвился Заставнюк. Энергии в его голосе было хоть отбавляй, но еще больше досады.

– Ну а все-таки?

– Случилось! Вы посмотрите, во что все превратилось! Годы кропотливой работы!

На батареях сушились несколько папок, разбухших от воды.

– Когда буран начался, форточку распахнуло и замело мой стол подчистую, – объяснил Заставнюк. – это я вчера не запер. Всегда замыкал на щеколду, а вчера запамятовал.

– Значит, ночью была метель? – рассеянно спросил Гордеев.

Савелий Ильич оценивающе посмотрел на него и с пониманием кивнул.

– Можно и так сказать. Часов с шести утра до половины девятого. Еле на работу добрался. А тут, – он с нежностью погладил корешок пострадавшей папки, – тут такое, чего уже нигде и никогда не найти: вырезки из газет сорока, а то и пятидесятилетней давности, такие архивы! Не каждая библиотека похвастается, только у самых заядлых коллекционеров может быть что-то подобное… И угораздило же меня оставить все на столе. Вечером перебирал, увлекся, совсем обо всем позабыл, маразматик старый!

– Не переживайте, – попробовал Гордеев успокоить расстроенного сверх всякой меры Заставнюка, – просохнет, можно прогладить, заново подшить…

– Хорошо вам утешать… – Савелий Ильич успокаиваться не желал. – И за сочувствие спасибо. Только утешениями делу не поможешь. Да, кстати, Воскобойников хотел вас видеть.

– Он звонил?

– Забегал с утра, распекал Женю за то, что она с вами «не сотрудничает». Я, конечно, ничего ему не сказал, но, по-моему, Женя-то как раз ни при чем, это вы с ней не сотрудничаете.

– А по какому поводу конкретно хотел поговорить Воскобойников, не знаете? – Гордеев попытался перевести разговор на другую тему: меньше всего ему улыбалось, чтобы Заставнюк оседлал излюбленного конька.

– Понятия не имею!

– А мне опять нужна ваша помощь. – Гордеев виновато улыбнулся: – И как раз для разговора с Воскобойниковым.

– Новая завиральная теория про компьютер-убийцу?

– Упаси боже. Про его отца-основателя. Согласно новым данным…

– Вчерашним?

– Савелий Ильич, вы на что-то намекаете? Так вот, вдова Болотникова подозревает, что Осетров изначально задумывал шахматный компьютер как средство сжить со свету конкурентов.

– Конкурентов в чем?! – окончательно вышел из себя Заставнюк.

У Гордеева не было ни сил, ни желания препираться. Он сосчитал в уме до двадцати, умудрившись один раз сбиться, и ответил, сдерживая зевоту:

– Вопрос не по адресу. я собирался им вас и озадачить.

– А на чем ваша вдова основывает свои подозрения?

– Моя вдова, ну надо же! Хорошо звучит. Никаких вразумительных объяснений она не дала, но вопрос опять не по адресу: Гончарова не посвящена в тайны мадридского двора. Где-то что-то слышала краем уха, от Болотникова или еще от кого, вникать, естественно, никогда не вникала, так что разматывать с этой стороны бесперспективно. Да и версию она высказала в порядке бреда. Но по здравом размышлении мне она представляется весьма и весьма…

– Что «весьма»?! В струю она – это да! С вашими предыдущими фантасмагориями.

– Не скажите. – Гордеев с сомнением поглядел на кофеварку. – Все ведь одно к одному: шахматную программу писали очень секретные ребята – выкормыши нашего пентагона, у Осетрова имеются пятна в спортивной биографии. Или вы станете меня убеждать, что он их смыл?

– Слова-то какие! Пятна в биографии… смыл…

– Вы сердитесь потому, что я прав. Кофе будете?

– Нет. Пил уже, хватит на сегодня. А сержусь я на вас потому, что считал и считаю вас взрослым, здравомыслящим человеком, а вы в детсадовских шпионов играете. Женя сама по себе что-то выискивает, вы – сами по себе. Сами же мне постоянно долдоните: что-то с этими шахматистами не чисто. А ну, как из-за этих вот ваших нечистот ее в темном закоулке кирпичом по голове?!

– Вы сердитесь потому, что я прав, – упрямо повторил Гордеев. – Руку даю на отсечение: Осетров – дрянь человечишка, от него можно чего угодно ждать.

– Вы у нас зато безупречны! – проворчал Заставнюк утомленно. Видимо, переживания за испорченные архивы отняли слишком много нервной энергии. – Вот растолкуйте мне: почему вы считаете себя вправе навешивать людям ярлыки? Осетров – дрянной человечишка. А вы – матерый. Он, между прочим, чемпион мира.

– Если быть точным, экс-чемпион.

– Какая разница? Становился чемпионом. А вы ему оп – бирку. Серийный убийца гроссмейстеров.

– Я никому ярлыков не навешиваю! И вы, Савелий Ильич, это прекрасно понимаете, – обиделся Гордеев.

– Нет, не понимаю. Как иначе прикажете называть то, что вы делаете?

– Чтобы разобраться в явлении, я должен разложить его… грубо говоря, на известные составляющие. Если я сталкиваюсь с чем-то доселе неведомым, я даю этому определение. Пытаюсь, по крайней мере, дать. Вот и все.

– Ага! Вы, значит, не на человека навешиваете ярлык, вы его сперва расчленяете на части, а уж потом маркируете: мозги иссушенные, заплывшие жиром, внутренности тухлые с червоточиной, где была совесть, там вырос сами знаете кто.

– Не передергивайте, Савелий Ильич! Не человек разделяется на составные части, а поступки и мотивы.

– Это все отговорки! Кто твердил: «Не будем спорить о терминах!»? Ваши слова?

– Мои, ну и что с того?

– Вы присваиваете себе право судить других, вот что! Вы же юрист, адвокат, как вы можете защищать людей, если в каждом заранее подозреваете изъяны, пороки и несовершенства?!

– Фу, ну вы и нагородили! – Гордееву стало смешно. Налив себе кофе, он подошел к батарее проведать несчастные папки. С виду они почти просохли. – Ничего не слиплось, и краска нигде не растеклась, – удовлетворенно сообщил он.

– Слава тебе господи! – ожил Заставнюк. – Что конкретно вы хотели узнать про Осетрова?

– Психологический портрет плюс мотив.

– Опять за рыбу деньги!

– У вас материалов – море разливанное. Только они в большинстве своем тенденциозны, всяк же кулик поносит соседнее болото. Я могу подогнать факты под свою версию элементарно, но, что бы вы там ни говорили, Савелий Ильич, стремлюсь я в первую очередь к объективности. А посему соваться без лоцмана в эти фекальные воды не хочу.

– Ладно, слушайте про своего Осетрова, – сдался Заставнюк. – Став чемпионом, он крепко подружился с тогдашним руководством Шахматной федерации – там всем хотелось делать вид, что они борцы за честь державы, вдохновители и организаторы шахматных побед. Когда подрос новый строптивый претендент, руководство начало плутовать, не буду утверждать, что с подачи Осетрова, но, безусловно, к его прямой выгоде. Обманули претендента с городом, где должен был состояться полуфинал отборочного цикла, в ФИДЕ перенесли матч из Голландии в Штаты, сами же ехать претенденту в Америку не позволили, думали, зачтут ему поражение за неявку. Но сорвалось. И потом много всего было. Прерванный матч, когда у Осетрова нервы сдали. Претендент уже стал чемпионом, так к нему тренеров не отпускали на сборы – они как бы военнослужащие, а один шпионил в пользу Осетрова. Психолог его переметнулся к Осетрову. Но все равно нельзя обвинять огульно его одного. Он дружил с системой, она его защищала. Сейчас система, конечно, развалилась, но у него от былого величия остался шахматный журнал и дружба с большими людьми.

– Савелий Ильич, – прервал Гордеев, – дело в том, что и тренер Мельника Чирков, и тренер Болотникова Гуревич – люди, близкие Осетрову. Напрашивается аналогия. Помните, Данила, малолетний ученик Мовсесяна, упоминал, что, когда Мельник придумал дивную по красоте дебютную комбинацию, компьютер ее словно заранее знал. Кто сказал, что в перерывах между партиями Осетров не имел доступа к «Владимиру I»? Очень даже мог иметь и мог по ходу модифицировать так называемую дебютную базу.

Заставнюк посмотрел на него неодобрительно, снова настраиваясь на словесную баталию.

– Думаете, я не вижу, чего вам хочется?! Придать вес своим измышлениям и прикрыться моим авторитетом!

– Думаю, вы заблуждаетесь, – попытался возразить Гордеев, но старик уже вошел в раж.

– И не пытайтесь вкручивать мозги начальству! Воскобойников не тот человек.

– Вы сами себе противоречите, Савелий Ильич! – видя, что Заставнюка не урезонить, Гордеев тоже повысил голос, распаляясь от собственных же слов: – Я не собираюсь никому пускать пыль в глаза. Или вы хотите сказать, Воскобойников сам прекрасно знает, что такое Осетров, и не нужно это лишний раз педалировать? Это уже другой разговор, но в мыслях у меня все равно не было ни малейшего криминала.

– Как же не было? Черт знает что вбили себе в голову, и меня провоцируете на болтовню, пока Женя дело делает! Если вы этого еще не понимаете, тогда…

– И опять вы сами себе противоречите. Вы знаете, из-за чего погибли Болотников и Мельник? Не знаете. Никто не знает. А посему мы с Брусникиной движемся разными путями, пока один из нас не натолкнется на что-нибудь существенное или не убедится, что зашел в глухой тупик. А если вы мечтаете, чтобы мы поскорей пересеклись, прекратите тратить попусту свое и мое время и бездоказательно меня уговаривать, я на уговоры не поддаюсь. Лучше найдите мне еще факты об Осетрове, вдобавок или в противовес к тем, что рассказали. А я пока выверну наизнанку Норинского!

Оставив последнее слово за собой, Гордеев преисполнился кипучей энергии, он был готов немедленно лететь навстречу с болотниковским лучшим другом, хватать за грудки и вытряхивать из него правду, хотя после кофе голова пульсировала, как эластичный аквариум, в котором под монотонную, завывающую музыку танцуют медузы.

– Опять началось, – проворчал Заставнюк, глядя в окно, и до Гордеева только теперь дошло, что заунывный свист в ушах не результат вчерашних приключений, а рецидив ночной снежной бури.

Чтобы не травмировать Савелия Ильича ненормативной лексикой, к которой почти наверняка придется прибегнуть в разговоре с Норинским, Гордеев вышел в коридор и позвонил по сотовому.

– Да, секундочку, – ответила незнакомая женщина.

Гордеев решил было, что неправильно набрал номер, но потом различил сквозь офисный шум знакомый голосок с прононсом. Норинский разговаривал еще по двум линиям, одновременно перекрикиваясь с кем-то, видимо, в соседней комнате. Секундочка длилась минуты две, после чего Норинский попросил другого собеседника обождать и взялся за мобильник:

– Я слушаю.

– Это Гордеев! – произнес Юрий Петрович угрожающе. – Выйдите в другое помещение, где вам никто не помешает.

– Ну, что еще? Я же только разговаривал с вашей Брусникиной, вы что, нанялись меня от работы отрывать? Одна приходит, другой звонит…

Что делала Брусникина в офисе у Норинского, Гордеев даже представить себе не мог, но размышлять сейчас об этом – потерять кураж, настроение. Потом выяснится. А гада надо давить немедленно, не отходя от кассы!

– Значит, нанялись!

– Я перезвоню позже.

– С того света перезвонишь.

Норинский наконец проникся, всполошился:

– Что-то случилось?!

– Хотите со всеми поделиться новостью?

– Сейчас!

Гордеев услыхал, как хлопнули одна за другой несколько дверей.

– Да?! – теперь голос Норинского отдавался эхом, судя по всему, он вышел на лестницу или в курилку с голыми стенами. – Что случилось?!

– А вы не знаете? – Гордеев издевательски усмехнулся в трубку.

– Нет.

– Мельник мертв, Болотников мертв, Гуревич на волосок от смерти, а один близкий друг Болотникова много знает, но до сих пор жив.

– Не понял!

– Чего тут не понимать?! – Гордеев выдержал паузу. – Кто вложил деньги, между прочим, не свои, в осетровский проект? Кто с самого начала знал, что осуществляют этот проект бравые вояки? Кто не мог не знать, что у вояк у этих с Осетровым общий интерес? Кто не мог не знать, чем славен Осетров? Не знать того, что он любит выигрывать любой ценой и не стесняясь в средствах! Кто не мог не догадываться, что обычно разрабатывают военные?

– Это я, что ли?

– Ну не я же?! Если до сих пор не подозревали, чем обычно занимаются военные, я подскажу. Они оружие делают. Это такая штука, из которой можно кого-то убить или ранить. А если оно новое, его нужно испытать. Если секретное – со всех осведомленных взять подписку о неразглашении. А если испытания прошли не совсем удачно, гражданским не положено об этом знать. А если оружие и новое, и секретное, и при испытаниях погибли люди, и скандал до сих пор не разгорелся только потому, что один незаинтересованный гражданский пока помалкивает, тогда что?

– Там не было военных! – возразил Норинский не вполне уверенно. – Они бывшие военные, их взяли не из-за этого…

– Чего?!

– Ну, в каком-то смысле из-за этого. Была уже готовая шарашка: программисты, системотехники, математики-прикладники, короче, то, что нужно.

– Нужно для чего?

– Для разработки шахматной программы. Богдан, когда узнал, крыл Осетрова по-черному, часа два мне доказывал из общих соображений, что он шарлатан, выставил кого-то на много лимонов, а нового в его компьютере на копейку. А через несколько дней, через неделю максимум, снова мне вдалбливал с вечера до пяти утра теми же самыми словами: ему объяснили детали, и он въехал. Осетровский компьютер – бомба! Он всегда был такой: сначала ляпнет, потом разберется…

В конце коридора появилась Брусникина, и, возможно, из-за этого, а может, почувствовав, что Норинский оправился от шока, Гордеев прекратил давить нахально:

– И тем не менее вы положились на его слова, когда речь зашла о серьезных деньгах?

– Если Богдан вникал, он уже отвечал за базар. И вообще, меня интересовала не игровая сила шахматного компьютера, а его раскрутка, реклама. Тут все было путем. Если бы не форс-мажор, был бы гарантированный подъем, минимум пятьдесят процентов прибыли независимо от результата матча.

– Если вы обманываетесь, я скоро об этом узнаю, – сказал Гордеев вместо «до свидания», – а вы нет.