Текст книги "Одержимость"

11

Он ехал домой с жестким намерением отоспаться. Выпить полпачки аспирина, потом какого-нибудь снотворного и продрыхнуть часов десять. Чем закончился „эксперимент“ для Керубино, он так и не узнал. А Гордееву наскоро наложили швы на лбу и на ноге и оставили ждать в приемном покое более тщательного обследования. Оного так и не случилось, примчался какой-то совсем юный доктор, возможно, даже студент, поинтересовался, не болит ли голова, посветил фонариком в глаза и порекомендовал не ходить сегодня на работу – все. Притом что голова не просто болела – раскалывалась, а перед глазами и без фонарика плавали желтенькие пятнышки, ему даже таблетку не предложили. И в результате выбрался Гордеев из больницы только под утро. Такси уже выехало на Волоколамское шоссе, когда в кармане куртки заверещал сотовый. Как он только не разбился, пока кувыркались?

Гордеев не хотел отвечать. Кто еще, кроме Рубинова, может звонить ему в шесть утра? Никто. А разговаривать с Керубино совсем не хотелось. Поговорил уже. Хватит. Но сотовый, заткнувшись на пятом звонке, выдержал короткую паузу и завелся снова.

– У вас телефон звонит, – подсказал таксист, как будто Гордеев сам этого не слышал.

Он секунду колебался: отключить сотовый совсем или все-таки послать Рубинова? А зачем, собственно, откладывать? Послать! Раз и навсегда.

– Я вас разбудил? – голос вроде знакомый. Гордеев сперва не понял, кто это, но голос спешно представился: – Норинский Станислав. Нужно поговорить.

– В шесть утра?

– Очень нужно. Куда мне подъехать?

– Я сам, и не раньше, чем через два часа. Дотерпите?

– Постараюсь. С меня кофе и все остальное, что пожелаете. Записывайте адрес: Бауманская…

Напившись аспирина, Гордеев минут сорок отмокал в ванне, потом минут пять изучал в зеркале физиономию. Бриться было форменным безумием – все лицо оказалось исцарапано, покрыто ссадинами и синяками. Все же, соскоблив кое-как щетину с „живых“ мест, он осмотрел свой костюм и вынужден был признать, что придется купить новый. Облачился в джинсы и свитер. Решил буквально на минуточку прилечь, полежать с закрытыми глазами, снова разболелась голова, и проснулся от телефонного звонка.

– Ну, вы едете или как?! Может, все-таки я к вам?

– Еду.

Потом позвонил Щербак и уже окончательно его разбудил:

– Юрий Петрович, тут менты трех балбесов задержали, лет по 18—19. Это они Керубино били на набережной. И трахнули, в смысле изнасиловали – тоже. Один из них. Это все уже точно установлено, экспертиза и все такое. Короче, получается, что не было у него никаких зеленых или других гостей и не похищал его никто. Юр, скажи чего-нибудь? Спишь, что ли?

– Не сплю.

– И что?

– А ничего. Я его послал уже и слышать о нем больше не желаю.

До квартиры Норинского он добрался только в начале девятого и увидел, что выглядит бизнесмен не лучше его, Гордеева. Без синяков, конечно, но лицо серое, под глазами мешки, тоже небось всю ночь на ногах.

– Я на работе сказал, что приболел и задержусь, – буркнул он вместо приветствия и, подталкивая гостя на кухню, напомнил: – надо поговорить.

В кухне плотными слоями плавал табачный дым, на столе – две переполненные пепельницы, остатки то ли ужина, то ли завтрака. Норинский сгреб все в раковину.

– Сейчас включу кондиционер. Садитесь. Кофе?

– Давайте.

Появился кофе, дым чуть рассеялся, но Норинский тут же снова закурил:

– Вы вчера говорили о военных…

– Говорил.

– Можно еще раз, без эмоций и помедленнее?

– Можно. Военные…

– А это… – тут же перебил бизнесмен, – у вас с лицом… как-то связано с нашей проблемой?

Гордеев посмотрел на его испуганную физиономию. Допугать, что ли? Пожалел:

– Никак не связано.

Но на Норинского это отрицание подействовало хуже подтверждения. Если еще минуту назад он сомневался, то теперь был уверен на сто процентов: Гордеева избили сами военные или из-за военных.

– Ну, мне-то вы можете сказать, – канючил он, – мы же в одной лодке. Мы же вместе?..

– Не знаю.

– То есть как?!

– Обыкновенно, – отрезал Гордеев. – Это вы, я так понимаю, хотите меня убедить, что мы вместе. Я слушаю.

– Можно все-таки вначале еще раз про военных?

– Можно. Вы вложили деньги компании в разработку шахматного компьютера, так? К тому моменту, как вкладывать, вы знали, что над проектом работают специалисты из НИИ, ранее финансировавшегося Министерством обороны. Вы, вероятно, не могли не догадываться, что разрабатывается в военных НИИ. Оружие. Новое оружие…

– Да, дальше я помню. Его, по-вашему, испытывали на Богдане и этом Мельнике, а Осетров сговорился с военными?

– Точно. Только вчера вам все это казалось чушью собачьей, а сегодня вы мне звоните в шесть утра именно из-за этой чуши. Что-то случилось?

– Не знаю. То есть не совсем. Вы знаете такого Органского?

– Знаком.

– Вчера он был у меня. Ну, короче, у нас в службу безопасности понадобился крутой программист, конкурс там какой-то, я вообще был не в курсе, не моя сфера. Пришел этот Органский и ко всем своим достоинствам как хакера и все такое сказал кому-то, кто там с ним беседовал, что, мол, со мной знаком, и я, короче, могу за него подписаться. Его ко мне и послали. А мы реально один раз, ну, может, два пересекались, когда я с нашими спецами ездил смотреть этот шахматный компьютер. Ну, он пришел, а я сразу вспомнил твой звонок… Давай на „ты“, ладно? И, значит, к нему: почему работу ищешь и все такое. А он: надоело на пентагон впахивать, рамки там сильно жесткие, шаг вправо, шаг влево… свободы, короче, захотелось. Ну я и спросил у него про шахматный компьютер, мол, что он думает по этому поводу. Действительно военная разработка?..

– А он? – подтолкнул Гордеев.

– А он говорит, что об этом не думает и мне не советует. Что некоторые думают, будто эта программа была разработана для проведения секретных психологических экспериментов. Ты, например, так думаешь. Но по тону я понял, что и он тоже так думает.

– И что?

– Ну как что?! – взорвался Норинский. – Если ты думаешь, что я что-то об этом психологическом или каком-то там оружии знал – ошибаешься! Я тут не сообщник, а такая же жертва, как и Богдан, понимаешь? И если ты действительно что-то такое знаешь, я тоже хочу это знать. Чтобы спрыгнуть успеть, понимаешь? Фиг уже с ними, с этими деньгами!

На злодея он и в самом деле не тянул. Даже опереточного. Гордеев смотрел на его прыгающие губы, на пляшущую в пальцах сигарету – нет не злодей. Определенно не злодей. Как наложил вчера после беседы с Органским полные штаны, так и ходит, не снимая.

– А о чем ты с Мовсесяном около зоопарка разговаривал? – спросил Гордеев. Последняя проверка: расскажет или не расскажет?

– Как о чем? О призовых для Леры и наследников Мельника. Мовсесян этот с мельниковской теткой мутят там что-то… То есть теперь я понимаю, о чем они. Раскусили они этот компьютер, доперли, что это он и Богдана, и Мельника… Но тогда-то я еще этого не знал, думал, просто хотят замутить себе побольше, а в результате ни Лере, ни им ничего не достанется. Организаторы и так уже согласились вдвое против обещанного заплатить, чего еще надо?

– А ты по собственной инициативе или организаторы тебя попросили на Мовсесяна повлиять?

– Никто меня ни о чем не просил, – замотал головой Норинский, прикуривая очередную сигарету от предыдущей. – Я просто смотрю, как Лера с одного „решающего совещания“ на другое ходит и ходит, а толку – ноль. А ей эти бабки очень бы пригодились, эта ее работа, блин… Короче, я ей бабок могу дать, есть пока, но она ж не берет… А с чего ты про Мовсесяна спросил?

– Я еще и про Гуревича спрошу. Ты в курсе, что у него после вашего визита инфаркт приключился? – Гордеев сообразил это только что, хотя мог бы давным-давно догадаться: мордатые наглые молодцы из компании „Универсал-Инвест“ – кто это еще мог быть, кроме Норинского и его коллег?

– А что Гуревич?

– Его-то вы зачем прессовали?

– Да не прессовал его никто!. Я поехал спросить, как с Богданом такое могло случиться, не понимал я, как мой друг на такое решился. Я же не виноват, что этот Гуревич такой нервный?!

– И интересовали тебя в том разговоре не военные и не компьютер?

– Да сам у него спроси! С чего мне тебе врать?

– Можно я окно открою? – уклонился Гордеев от ответа и, распахнув форточку, пересел на подоконник. – Начадил ты.

А бизнесмена ответ не особо и интересовал – он силился донести главную свою мысль:

– Знаешь, может, вы бы завязывали с этим вашим расследованием, а? Есть как бы много выходов: можно на этих разработчиков и их военных партнеров наехать, конечно. Еще неизвестно, кто круче окажется. Но, может, ну его на фиг, а? Я тут подумал: если за ними уже два трупа, и не бомжей каких-нибудь, и это при всех – при журналистах, при ментах, – и никто ничего! Самоубийства – и все. Ты понимаешь, к чему я веду? Вот тебе морду разукрасили…

– Это автокатастрофа.

– Бабушке своей расскажи! Автокатастрофа. Тоже в гроб захотел? Я лично не созрел еще, молодой слишком.

– А как же торжествующая справедливость, возмездие? Что твой друг Богдан, по-твоему, этого недостоин?

– Слушай, Гордеев, – Норинский скривился, как от зубной боли, – кончай пургу стелить! Тебе гонорар не заплатят, если ты все бросишь и скажешь: тупик, приплыли, а эта – как она там у вас называется, версия – никуда не ведет? Я тебе зарплату заплачу за год вперед, давай?

– Ага… Ты знаешь этого типа?

– Какого еще типа?! Ты согласен?

– Этого типа! – Гордеев ткнул пальцем в оконное стекло. на противоположном тротуаре, вернее, даже не на тротуаре – на асфальтовом пятачке перед шеренгой круглосуточных ларьков три дамы, очень похожие на возвращающихся со смены путан, хохотали, пощипывая за бока рыжеволосого увальня. Тот тоже скалился, несмело трогая одну из них за интимные места. И увалень этот был, вне всякого сомнения, господин Колпаков. – Вон тот, который с девицами.

Норинский нехотя выглянул в окно:

– Местный дурачок. Дворник или грузчик, все время около этих ларьков трется. Ты на мой вопрос не ответил.

– И как давно трется?

– Да почем я знаю?! Давно. Я что, по-твоему, с ним лично знакомился?

– И в последнее время ты его часто видел?

– Не помню. Вроде не видел. Не присматривался я.

– Но ты же знаешь тем не менее, что он дурачок?

– Знаю. Это каждый в округе знает. Я тоже в этих ларьках иногда сигареты покупаю. Он по идиотизму своему может тебе машину помыть за бесплатно, один раз видел, как местные беспризорники в карты его делали, но вообще он, по-моему, местная знаменитость, и народ его не чмарит особенно. Прикольно, что на роже у него идиотство не написано, на дауна не похож. Богдан его тут увидел, тоже удивлялся, а Лера испугалась, говорит – он сексуальный маньяк, только я все-таки не врубаюсь, с чего он тебе дался?

– То есть ты не знаешь, что он главный и единственный свидетель самоубийства Мельника?

– Того самого? – абсолютно искренне удивился Норинский.

– Естественно. Что этот дурачок уже несколько месяцев работает в гостинице „Хилтон“, тоже не в курсе?

– Слушай, кончай мне голову морочить! Надо решать, что делать, а ты за какого-то идиота цепляешься. Я тебе сделал предложение, ты согласен на него или нет?

– Я должен подумать, – ответил Гордеев.

– Сколько?

– Хотя бы до вечера.

– Но не дольше, ладно? Тебя подвезти куда-нибудь?

– Нет, я сам.

Гордеев поторопился попрощаться. Колпаков закончил с девицами, или это они закончили с ним, и скрылся в недрах одного из ларьков. Гордеев очень хотел выловить его и напрямик спросить, знает ли он Норинского. Бизнесмен был стопроцентно убедителен и в своем страхе, и в своей абсолютной дистанцированности от таких, как Колпаков, и все же он прямо предложил взятку за прекращение расследования, а значит, и страх, и все остальное – возможно, актерство, просто очень хорошего качества.

Колпакова в ларьках не оказалось. Гордееву сказали, что он буквально минут пять назад ушел. Наверное, на троллейбус или на метро. Что он тут рядом живет, но направился вроде не домой.

Можно было проверить хотя бы троллейбусную остановку, но Гордеев не стал. Он не то чтобы окончательно и бесповоротно разочаровался в своей версии, но Колпаков своим появлением у ларьков спутал Гордееву все карты. И даже вероятное знакомство уборщика с Норинским однозначно работает на версию Брусникиной: организатором обоих убийств является Мовсесян, а Норинский – его сообщник.

А что, если Колпакова в гостиницу пристроил Норинский или Мовсесян, чтобы иметь послушного и неболтливого человека среди персонала? Недаром Колпаков стал свидетелем гибели Мельника, возможно, шел к Мовсесяну, но явился не вовремя…

Гордеев позвонил Брусникиной:

– Евгения Леонидовна, можете узнать, кто устроил Колпакова на работу в „Хилтон“? Только спрашивать нужно не у него, а, например, у Башковой…

– Вы уже и Колпакова умудрились записать в ряды компьютерных злодеев? – фыркнула Брусникина. – И вообще, почему бы вам самому это не выяснить?

– Пожалуйста, Женя. Я вас очень прошу.

Брусникина с минуту молчала. Удивилась, очевидно, до сих пор они по преимуществу то спорили, то ругались. Почему-то хотелось верить, что нижайшая просьба ее просто обезоружила.

– Ну, хорошо, попробую, – пообещала она, даже не потребовав ничего взамен.

12

Голова все еще побаливала, и, чтобы ничего не забыть, Гордеев решил записать свой утренний разговор с Норинским. Он уже заканчивал, когда вернулась Брусникина.

– Господи! Что у вас с лицом? – ужаснулась она с порога.

– Бандитская пуля, – буркнул Гордеев. – Узнали что-нибудь?

– Да, сейчас расскажу. Только вначале поделитесь, как эта взятка за идиота вписывается в вашу версию?

Гордеев с трудом сдержал разочарованный вздох:

– Значит, была все-таки взятка?

– Была. Но по вашему виду как-то не заметно, что вы этому рады. разве не это я должна была узнать?

– Радоваться вы должны! Моя версия рухнула сегодня утром с таким же треском, как ваша вчера. Кто платил? Норинский или Мовсесян?

– Взятка была анонимной. Башковой заплатили, чтобы без разговоров взяла на работу инвалида, но попросили об этом по телефону, а деньги в конверте подсунули под дверь.

– И вы верите, что она не знает кто?

– Если она в конце концов после моего давления, с одной стороны, и клятвенного заверения, что информация никуда не уйдет, – с другой, признала, что взятка имела место, какой ей смысл скрывать взяткодателя? Но я все еще не понимаю, как это ломает вашу версию? Ну, помог кто-то Колпакову сменить хорошую работу на лучшую. И что из того? Почему вы не квалифицируете это как знак судьбы?

– Потому что Норинский давным-давно знает Колпакова, знал его задолго до того, как тот попал на работу в „Хилтон“. Это Норинский его туда и устроил. Короче говоря, почитайте стенограмму моего утреннего разговора с Норинским. – Гордеев развернул к Брусникиной свой монитор и уступил стул.

– Ну что вы все время спорите?.. – пробурчал себе под нос Савелий Ильич. – спорят и спорят, спорят и спорят, было бы из-за чего спорить… Вот вчера наш биатлонист на Кубке мира расстрелял мишени своего соперника – и все в „яблоко“, вот это я понимаю!

Брусникина тем временем дочитала:

– Ну и?

– Что, „и“? – удивился Гордеев. – Норинский устроил Колпакова в гостиницу, чтобы иметь под рукой надежного человека, может быть, шпиона, соглядатая, может, ассистента – на стреме постоять. Разве не очевидно?!

– Но Болотников же выпрыгнул сам! И чем тогда помогал Норинскому Колпаков?!

– Значит, он помогал Мовсесяну! Значит, Норинский сосватал Колпакова Мовсесяну, и уже тот устроил его в гостиницу и использовал!

– Да забудьте вы вообще про Колпакова! – топнула ногой Брусникина. И для пущей убедительности добавила еще кулаком по столу. – Вас должен волновать Норинский, и только Норинский!..

– По какому поводу крик? – спросил Воскобойников, входя в комнату. – И что у вас с лицом, Юрий Петрович?

– Порезался, когда брился, – отмахнулся Гордеев.

– И ваше „бритье“ никак не связано с нашим делом?

– Забудьте вы про мое лицо! Есть более достойный предмет для разговора. Я встречался сегодня с Норинским. Хотите, прочтите сами, хотите, могу пересказать…

Воскобойников стал читать. Брусникина, оставив препирательства, присоседилась к нему и из-за его плеча еще раз просмотрела стенограмму. Гордееву вдруг показалось, что она с трудом сдерживает хохот, и, чтобы не завестись по новой, он отошел к подоконнику и минут пять смотрел на улицу.

– Так о чем вы все-таки спорили? – повторил вопрос Воскобойников, дочитав.

– А они все время только и делают, что спорят, – вставил Савелий Ильич, обиженный тем, что совершенно выпал из команды: последние полчаса его не то чтобы сознательно игнорировали, о нем в пылу спора просто забыли.

Но Брусникина снова пропустила мимо ушей его замечание.

– Юрий Петрович уверен, что давнее знакомство Норинского и Колпакова (хотя Норинский всякие отношения с уборщиком вообще отрицает!) разбивает в пух и прах его версию.

– Вот именно, – подхватил Гордеев. – А Евгения Леонидовна полагает, что в жизни возможны такие случайные совпадения, как взятка за устройство на работу человека, который потом окажется единственным свидетелем самоубийства, случившегося как раз рядом с его рабочим местом!

– Но если Болотников прыгнул сам, о каком сообщничестве Мовсесяна и Норинского вы говорите?! – возмутилась Брусникина.

– Достаточно! – воззвал Воскобойников. – Заканчивайте! Оба добытых вами сегодня факта крайне важны. Мало того, они наконец позволяют нам достроить картину мира и назвать убийцу.

– Таки убийцу? – с иронией переспросил Гордеев.

– Какие факты? – не отставала Брусникина.

– Факт первый: взятка. Факт второй… – Воскобойников выдержал паузу. – Колпаков был знаком с…

Брусникина уныло закончила за него:

– Норинским?

– Нет, господа, с Болотниковым!

– Это Болотников дал вашу анонимную взятку? – протянул Гордеев, начиная наконец кое-что понимать. – Болотников, получается, нанял Колпакова убить Мельника. И тот его убил?

– Что вы несете?! – изумленно фыркнула Брусникина. – А сам Болотников?

– А сам Болотников погиб случайно. – Гордеев переглянулся с Воскобойниковым. Да, они оба понимали, что головоломка сложилась, именно так все и было. – Болотников ненавидел Мельника. Он его ненавидел настолько, что убил. Чужими руками убил.

– Савелий Ильич, можно ваш реестр фактов? – попросил Воскобойников.

Заставнюк, кряхтя, притащил листок, где уже красовались две колонки плюсов и минусов.

Гордеев предоставил Воскобойникову право самому растолковать все своим подчиненным. А сам так и эдак прощупывал решение и не находил в нем ни одного изъяна. Вот вам, господа следователи Мосгорпрокуратуры, и два самоубийства!..

– Факт шестой, – объяснял тем временем Воскобойников, – Мельник – большой ребенок, Болотников – ярко выраженный лидер и последовательный авантюрист. Постоянный конфликт между ними. Конфликт, действительно постоянный, очевидно, обострился после турнира в эмиратах. Болотников не смог простить Мельнику победы. Никакой реванш не мог компенсировать ему, тщеславному эгоисту, международной школы имени Мельника. Мельник самим фактом своего существования отравлял мир, в котором жил Болотников. Познакомившись с подходящим, на его взгляд, „исполнителем“ – Колпаковым и попав в соответствующую обстановку, он решился Мельника убить. Он заранее начинает готовить почву: жалуется, что компьютер на него „давит“ – это наш факт № 1: некто распускает слухи о вредоносной сущности „Владимира“. Сам же Болотников их и распускает. Он лично умирать не собирался. Прыгал убежденный, что под окном стоит грузовик.

– Зачем он это сделал? – спросила Брусникина.

– Юрий Петрович, – предложил Воскобойников, – у вас есть версии?

– Вижу как минимум три причины: либо он личным примером инструктировал Колпакова, объяснял, что и в каком порядке нужно сделать; либо это была часть мистификации: потом, когда его бы спасли, он бы с чувством мог рассказать, как компьютер его „заставил“ покончить с собой; либо, как ни абсурдно это звучит, он и тут позавидовал Мельнику: тот еще испытает – каково оно летать, а ему, Болотникову, что, не дано? Возможно, подробности этого прыжка известны Колпакову. Скорее всего, отсюда и противоречивость его показаний – убил, как получилось, а излагает заранее оговоренную с Болотниковым последовательность событий.

– Факт № 4, – снова взял слово Воскобойников, – у самоубийства Болотникова нет свидетелей, а у самоубийства Мельника есть – проехали. Колпаков не свидетель, а убийца… Тайные сношения Мовсесяна с Норинским к делу не относятся. Полагаю, их встреча была нужна для выработки согласованной тактики в борьбе с Development Comp.Inc. Они тоже наверняка раскопали прецеденты вроде тех, что нашли Савелий Ильич и Юрий Петрович. Наверняка знали об американских школьниках и их семьях, выколачивающих из компьютерных фирм пять миллиардов. Возможно, и другие случаи отыскали и, имея на руках „предсмертную“ записку Мельника, намеревались выдавить из Development Comp.Inc. пусть не миллиарды, но хотя бы сотни тысяч… Ни обанкротившаяся школа Мельника, ни уход Органского из проекта „Владимир“, ни связь Чиркова и Гуревича с Осетровым также отношения к делу не имеют… Все. Готов выслушать комментарии и возражения.

– Добротная рабочая версия, – переглянувшись, выдали Брусникина и Заставнюк.

– А конкретные возражения? – Воскобойников оглядел всех по очереди. – Савелий Ильич?

Заставнюк замахал руками, открещиваясь:

– Мое дело факты коллекционировать…

– Евгения Леонидовна?

– Волюнтаризм форменный, – фыркнула, ни к кому конкретно не обращаясь, Брусникина. – Съем собственную шляпу, если завтра же эта версия не развалится, как и две предыдущие.

– У вас есть шляпа? – спросил Заставнюк.

– Ради такого случая заведу.

– Хорошо, я участвую, мне отдадите ленточку. У вас будет шляпа с ленточкой?

– С ленточкой.

– Заводите шляпу, Евгения Леонидовна. – Гордеев кивнул: – Обязательно заводите. Рекомендую соломенную – ее и есть приятней, и солома для здоровья гораздо полезней фетра.

– Предлагаю до завтра не ждать, – заявила Брусникина. – Предлагаю все проверить прямо сегодня.

– Отлично, – поддержал Воскобойников. – Значит, на том и порешим. Сегодня составлю для федерации меморандум, завтра передам по инстанциям. А вообще, Колпакова нужно сдавать опростоволосившимся следователям, пусть берут его за жабры.

Дверь за Воскобойниковым закрылась. Некоторое время все молчали.

– А Колпакова, между прочим, в связи с гибелью Болотникова не допрашивали, – заметил Гордеев. – И даже когда допрашивали по Мельнику, наверняка Болотникова не поминали: зачем травмировать его и без того неустойчивую психику пустыми разговорами? И мне кажется – нет, я просто убежден, – Колпаков вообще не в курсе, что Болотников мертв!

– Ну, это вы, пожалуй, загнули, – хмыкнул Савелий Ильич.

– Почему загнул? – возмутился Гордеев. – Помните, Евгения Леонидовна, в первом разговоре с нами Колпаков сказал, что скоро станет знаменитым? Что он имел в виду? Я думаю, Болотников обещал ему славу Герострата. Объяснил: надо, мол, немного выждать, естественно, встречаться нельзя ни под каким предлогом…

– Вы еще вспомните, что в кабинете у Болотникова куча книг по психологии и психиатрии! – воскликнула Брусникина.

– Вот именно! Наверняка там было что-то и про олигофренов. Я даже нечто такое листал…

– Это опять же может оказаться совпадением. По логике вещей Болотников должен был бы убрать и Колпакова…

– Но подумайте, – убеждал Гордеев, – как он мог его убрать, если сам к тому моменту был уже мертв? И еще подумайте о торжестве правосудия. С одной стороны, Колпакова признают невменяемым как пить дать и отправят в психушку, которая для него и так дом родной. С другой стороны… С какой стати убийство должно сойти ему с рук?! Славы он хотел – соображал! А вспомните, как он на вас пялился?!

– Юрий Петрович! – возопил Савелий Ильич. – Так нельзя! Нельзя так! Неужели вы и вправду могли возомнить себя носителем высшей справедливости?! Для этого есть…

– Не буду, Савелий Ильич, не буду, – рассмеялся Гордеев. – Только про суд и правовое государство не начинайте, хорошо?

– Мы строим замки на песке, – сказала Брусникина. – Какой смысл рассуждать о наказании для Колпакова, если мы не уверены, что он виновен?

Гордеев согласно кивнул:

– Значит, нужно убедиться в этом. Или в обратном.

– Едем в „Хилтон“? Нет. Вначале к Гончаровой. Посмотрим книги.

– Вы считаете это необходимым? – Гордеев мгновенно забыл и о Колпакове, и о Болотникове с Воскобойниковым. Новая встреча с Валерией? Да еще в присутствии Брусникиной? Гм-гм… Он ведь ей так и не позвонил.

– Разумеется. Это может решить все вопросы. Возможно, избавит нас от необходимости встречаться с Колпаковым.