Текст книги "Сегодня ты, а завтра…"

– Это почему?

– А потому, что Шульгин и Трутко только что показали на допросе, что вы покупали у них оружие несколько раз и последний – на прошлой неделе. И что вы рассказали им о своих намерениях, как использовать автоматы.

– Вранье, – закричал Крупнов, – не покупал я у них на прошлой неделе ничего! И не рассказывал! Эти подонки хотят за мой счет себе срока скостить! У-у, с-суки!

Он закрыл лицо руками и зарыдал. Причем, кажется, по-настоящему.

– Нет, Крупнов, плачь не плачь, тут делу не поможешь, – подливал масла в огонь Слава, – придется вам с ними по одной статье идти. Как соучастнику.

– Не-ет, – выкрикнул Крупнов, – не хочу! Не пойду! Не виноват я, гражданин начальник, не виноват!

Грязнов с сомнением покачал головой:

– Не знаю, не знаю, Крупнов. Вот вы ничего говорить не хотите, а сейчас Шульгин и Трутко в другом кабинете дают показания и наверняка опередят вас. А это не в ваших интересах, Крупнов. Поэтому советую подумать.

На лице Крупнова и так отражалась напряженная умственная деятельность. Кодекс он наверняка знал, и что грозит за торговлю оружием – тоже. Но с другой стороны, продавать Балабана, а он, как мы уже поняли, был большой шишкой в нелегальной торговле оружием, Крупнов не хотел. Просто потому что его могли потом достать где угодно – хоть в лагере, хоть в его Люберцах и даже на родине – в колхозе «Светлый путь» Светлогорского района Гомельской области. Несмотря на то что это уже заграница.

Но Крупнов подумал и поступил так, как поступали до него очень многие уголовники, и, я надеюсь, сделают еще не раз. Он начал торговаться.

– А если я все скажу, что вы хотите, вы меня отпустите, гражданин начальник?

– Ну о том, чтобы просто так вас отпустить, не может быть и речи. Ведь для чего-то же вы пытались купить оружие. А обычно оружие покупают для того, чтобы стрелять из него.

– Нет, – вставил Крупнов.

– А для чего же? – удивился Слава.

Крупнов помялся, но, видимо решив, что колоться все равно придется, махнул рукой и сказал:

– Покупал я у них первый раз. Сам, я имею в виду. Решил наварить для себя пару сотен баксов. Попросили друганы купить.

– Для чего?

– Ну, это уж я не знаю. У нас об этом спрашивать не принято.

– Понятно. А откуда их знаете?

– Кого? – не понял Крупнов.

– Трутко и Шульгина.

Крупнов ненадолго задумался, вздохнул и сказал:

– Ну ладно, начальник. Расскажу тебе все как на духу. Только смотри, обещал, что поверишь в то, что я просто пошутить хотел…

Грязнов кивнул:

– Ну прямо так поверить я не обещал, но за добровольную помощь следствию участь твою смягчить постараюсь.

Крупнов пристально посмотрел в честные глаза Славы, словно пытаясь вывернуть его наизнанку и понять – врет он или нет. Но в глазах Грязнова прочитать что-либо было трудно, поэтому Крупнову пришлось положиться на его слово.

– С Балабаном я познакомился на зоне. Я уже два года сидел, когда его привезли. Это в Узбекистане, в Сурхандарьинской области, было. Жара там, я вам скажу, – не то что асфальт, стекло плавится. Так и стекает в рамах, и через три года если не разбили, то сверху уже не толще миллиметра, а внизу соответственно толще.

– Ближе к делу, Крупнов, – прервал его живые воспоминания Грязнов.

– Ну вот я и говорю: привезли его летом, в самую жару. Он еще первые дни все никак не мог поверить, что температура под пятьдесят там норма. Хотя и в этом тоже есть свои положительные стороны – воздух сухой, целебный для легочных больных. И в лагере за многие годы ни одного случая туберкулеза не было, хотя в других зонах – сами знаете. Там неподалеку, около Термеза, даже курорт дли чахоточных есть. Враз вылечиваются…

– Итак, – нетерпеливо произнес Грязнов, – вы познакомились с Балабаном. Кстати, почему у него такая кличка?

– Очень просто. Фамилия у него Балабанов. Оттуда и пошло. Ну и к тому же оказался он шутником. Анекдотов знал… И откуда все в голове умещалось? Значит, я попал на зону в восемьдесят втором, плюс три года, в восемьдесят пятом привезли Балабана. Это я хорошо помню – как раз Горбатый начал всем уши шлифовать. Нас, помню, кум – Заместитель начальника колонии по воспитательной работе заставлял каждый день в красном уголке собираться. Сначала сессию смотрели, потом съезд, потом какую-то партконференцию… Лафа, одним словом. Вместо того чтобы на жаре цемент таскать, сидишь себе слушаешь, как они в «ящике» баланду травят. Хорошо! А потом кум с лекцией выступает, чтоб, значит, мы все осознали, что там они наговорили.

– За что Балабанов попал на зону? – возвратил его в нужное русло Грязнов.

– Он говорил, что за валюту. Тогда за это сильно за уши трепали.

– Так, и что дальше?

– Мне дали шестерку. Так что через три года я освободился. А Балабан оставался на зоне. Ему еще два года оставалось трубить.

– Значит, он должен был выйти в девяностом году?

– Не только должен, но и вышел. Я ему оставил адрес своей подруги, а теперь жены моей. Ну в Люберцах. И где-то в конце девяносто первого заявляется. Разодетый, расфуфыренный, одеколоном каким-то воняет. Ну будто не из зоны год назад вышел, а из Парижу приехал. На машине иностранной! И человек у него за плечами стоит, охранник, значит. Ну, сели мы с ним, выпили, закусили. Он говорит: «Ты, Кочан, мне на зоне много помогал. И теперь хочу тебе помочь». И вынимает из кармана пачку долларов. А тогда их только-только разрешили обычным людям иметь. «Вот, говорит, это мой тебе небольшой подогрев». Побалакали мы с ним о том о сем, правда, ничего про себя, как ему удалось подняться, он не рассказывал. Я и до сих пор не знаю. Ну в полпервого ночи отчалил, и визитку мне свою оставил. Будет трудно, говорит, звони. Ну я, понятно, до следующего утра еле дотерпел. Все денежки ощупывал. А с ранья с самого побежал в город, баксы, значит, продавать. Продал их – почти за двести тысяч! Это ж деньги тогда были, не то что сейчас. Ну и гуляли мы на них! Эх, ребята, как гуляли!

Крупнов, похоже, совершенно забыл, где находится. Он мечтательно закатывал глаза, ерзал на стуле, размахивал руками.

– И что, все двести тысяч пропили? – весело спросил Грязнов.

– Ну нет. Не все. Ляля, жена моя, ночью из кармана вытащила, зараза, пока я спал. Наутро пытался найти, даже поколотил ее – нет. Так и не сказала. Вот баба, крепче танка встала и молчит, как Зоя Космодемьянская. Хоть на мороз выводи и водой обливай. Но мы и на оставшиеся деньги погуляли! Месяц не просыхали! Одним словом, отдохнули на все сто. И ни в какие Сочи ехать не надо, все есть, под рукой. Лишь бы деньги были. Ну Лялька, понятно, на эти деньги детишкам вещичек накупила, себе платьев, даже мне приличный костюм – до сих пор в шкафу пылится. Ну и вообще, жили мы на них долго – пока Гайдар всех по миру не пустил и не превратились наши деньги в ерунду фуфловую, мать его за ногу…

– Значит, через некоторое время все-таки пришлось позвонить по телефону на визитной карточке?

– Да.

– Когда именно?

– Ну это… мы с ребятами магазин взяли. В общем-то ерунда, так, по мелочи. Но на следующий день нас повязали. Короче, светило мне несколько лет. А на зону ну так не хотелось, так не хотелось, прямо до невозможности! И моей Ляльке тоже, шутка ли, с двумя детишками на шее, пока я буду на зоне прохлаждаться. Ну и она разыскала среди старых квитанций за свет и за газ эту самую карточку. И позвонила.

Крупнов помолчал, почмокал губами и продолжил:

– Дальше как по волшебству все было. На суде всем под завязку дают, а мне – два года условно. Представляете? И отпускают из зала суда. Я сразу понял, чьих это рук дело. Ну и, конечно, решил Балабана отблагодарить как-то за то, что меня с кичи снял. А как его отблагодаришь? Пузырь не купишь – он водкой хоть бассейн наполнить может, а еще как можно – я не знал. Ну и пошел к нему, так мол и так, спасибо тебе, Балабан, теперь я навек должник твой. Он засмеялся и сказал, что я ему ничего не должен, а старые друзья друг другу должны помогать. Но если, говорит, хочешь подзаработать, то вот, позвони, мол, моему помощнику. Звоню ему. А он говорит: найди покупателей на оружие. Не впрямую, а намеками, недомолвками. Ну ясно, я для него человек чужой, хоть и рекомендовал сам хозяин. Я, помню, еще спросил, на какое оружие. А он улыбнулся и говорит, что хоть на танки и БТРы, все может достать. Тогда я и понял, откуда у Балабана деньги.

– И что дальше?

– Где ж я покупателей найду? Среди дружков-алкашей, что ли? У них на пузырь не хватает, не то что на пушку. Ну я ему не звонил, этому типу. А тут случайно в разговоре услышал, что у одного моего приятеля есть брат, которому позарез «калаши» нужны. Ну я и говорю, что могу, мол, достать. Позвонил помощнику Балабана, он прислал своих ребят… Дальше вы знаете.

Все это было похоже на правду. Во всяком случае, мы легко могли это проверить.

– Как звали помощника?

– Леня. Больше ничего не знаю.

– Телефон Балабана не потерял?

– Нет. – Крупнов вынул из кармана потертую и засаленную книжку, послюнявив палец, перевернул несколько страниц и наконец положил ее перед Грязновым, показав пальцем нужный телефон: – Вот.

– Так, гражданин Крупнов, – сказал Слава, отдав книжку своему помощнику проверить, на чье имя зарегистрирован и где находится телефон, – а теперь вы должны позвонить Балабану и назначить встречу. То есть скажете, что надо встретиться и вы хотите приехать к нему. Чтобы он назначил время.

На лице Крупнова отразилась внутренняя борьба. Однако если говоришь «а», то надо говорить и «б», и он, помявшись, согласился.

Он набрал телефонный номер Балабана. И нам, наверное первый раз за этот длинный день, повезло. На том конце провода взяли трубку.

– Слушаю, – ответил чей-то голос.

– Передайте Балабану, что с ним хочет поговорить Кочан.

– Одну минуту.

Через некоторое время ответил уже другой голос:

– Да, я слушаю.

– Балабан, это я, Кочан, – сказал Крупнов.

Ну и народ эти уголовники! Ни имен, ни фамилий, одни кликухи поганые!

Это выглядело бы дурным спектаклем, если бы не было реальностью…

– Послушайте, я старший оперработник МУРа. Старший лейтенант милиции. Меня зовут Кот Ольга Владимировна. Надеюсь, вы понимаете, что нарушаете закон, задерживая меня? – уже в третий раз повторила Ольга.

Она строго поджала губы и уверенно посмотрела на сидящего напротив нее мужчину. Мужчина презрительно хмыкнул – между прочим, в первый раз. Все остальное время он просто игнорировал присутствие пленницы.

Она понимала, что это было абсолютно бесполезно. Бесполезно угрожать, изображать возмущение и негодование. Ольга прекрасно осознавала, что если эти люди решились на похищение, то они понимают, что делают, и ее реакция была, скорее, рефлекторной, нежели осмысленной. Рефлекторно взывая к их разуму, она словно говорила себе: ты муровец, сотрудник правоохранительных органов, с тобой ничего страшного не случится, закон на твоей стороне…

Она очнулась часов пять-шесть назад в сыром полуподвальном помещении. Сквозь небольшое узкое окно было видно иссиня-черное небо, усыпанное звездами. Такого неба не бывает над городами, и Ольга поняла, что, скорее всего, она находится где-то в Подмосковье. Ведь не по воздуху же ее переправляли! А такое чистое небо могло быть или в горах, или довольно далеко от города. Узнать бы, где именно она сейчас находится!..

Окно располагалось почти под самым потолком. Как Ольга ни пыталась, взобравшись на низкий табурет, заглянуть в окно, ей это не удалось – было слишком высоко. Первый раз в своей жизни девушка пожалела, что она не баскетболистка. Пленница подошла к двери и припала к ней ухом. Сначала она ничего не услышала, но выждав несколько секунд, Ольга различила едва заметный методичный звук. Казалось, за дверью кто-то ходит.

Кто же это?

«Часовой», – наконец догадалась девушка и тут же решительно подняла табурет над головой. Захотелось трахнуть что есть силы по дверям, заорать благим матом… Но потом она передумала шуметь и села на кровать. Старая металлическая сетка противно заскрипела.

Ольга решила терпеливо дождаться, когда ее пригласят «на беседу». Ведь зачем-то ее похитили! Захотели бы убить – то давно бы убили. Но нет же: усыпили, привезли сюда, охраняют… Значит, будет разговор. И к нему нужно подготовиться – успокоиться, сосредоточиться, собрать волю в кулак.

Спокойствие, Ольга Владимировна, только спокойствие…

– …Кто вы и откуда, я знаю, – неожиданно грубо сказал мужчина и демонстративно мотнул головой, как бы убирая со лба воображаемую челку. – И не нужно мне угрожать лишний раз.

– Я не угрожаю, а предупреждаю, – почти миролюбиво произнесла Ольга. – И потом, чем может угрожать женщина…

– И предупреждать не надо, – прервал ее мужчина, – предупреждать здесь будем мы.

– Кто это – вы?

– Мы – это мы… – исчерпывающе ответил тот.

Ольга оглядела комнату, в которой проходил допрос.

Кроме нее и мужчины в помещении находился еще один человек. Совсем еще мальчишка, подумала Ольга про себя. Во время допроса «мальчик» сидел, плотно сжав тонкие губы, и смотрел, почти не моргая, в одну точку, казалось, что он не слышит, о чем идет речь. Было в этом остановившемся взгляде что-то жуткое. Она периодически поглядывала на «мальчика», но он так ни разу и не пошевелился и ничем не выдал своего присутствия.

«Не часовой, а монумент, в самом деле», – подумала девушка и решила больше не смотреть в его сторону.

Второму, тому что вел допрос, было около сорока лет или чуть меньше. Мужчина был достаточно высок и строен, на худом лице строго выделялись скулы, редкие волосы были коротко и аккуратно подстрижены. Понаблюдав за ним, Ольга, к своему удивлению, обнаружила, что этому человеку совершенно не шло улыбаться: когда он неожиданно растягивал губы в подобие улыбки, то обнажались крупные зубы и десны. И тотчас у собеседника создавалось неприятное ощущение, как будто он случайно узнал какую-то страшную, отвратительную по своей натуралистичности правду про этого человека. Становилось неловко, даже жутко.

– Могу я узнать, кто вы такие, и где я нахожусь? – задала резонный вопрос Ольга.

– Конечно, конечно, узнаете, – резиново улыбнулся мужчина. – Только сначала ответите на мой вопрос…

Он совсем близко подошел к девушке и внимательно посмотрел ей в глаза.

– Отойдите подальше! – не дождавшись, когда он отойдет, Ольга сама невольно отстранилась.

Мужчина выдержал паузу и сделал шаг назад.

– Если вы собираетесь врать, – в голосе мужчины послышался металл, – то предупреждаю: бесполезно, так что лучше сразу говорить правду. Понятно?

– Вы меня пугаете?

– Предупреждаю…

– Даже так?

– Да. Даже так. И хватит болтать! – Мужчина поднял указательный палец вверх и почти без паузы быстро спросил: – Где папка?

– Папка?

– Только не стройте из себя девочку! И не делайте вид, что вы не поняли, о чем я говорю…

– Я поняла, о чем вы говорите, – решительно сказала Ольга. – Речь идет о папке, которую я обнаружила в офисе, ведь так?…

– Да.

– Эта папка осталась в машине.

Мужчина подошел к столу, и свет настольной лампы упал ему на правую руку. Только теперь Ольга рассмотрела на рукаве у допрашивающего черную повязку. На прямоугольном куске ткани был изображен белой краской какой-то знак: что-то среднее между свастикой и многоугольной звездой.

– Ого! – невольно вырвалось у нее.

– Что? – быстро, по-волчьи сощурив глаза, спросил мужчина.

– А я-то думала, что вы – обычные бандиты. А вы, оказывается, тут люди убежденные…

Мужчина неожиданно усмехнулся:

– Настолько убежденные, что вам и не снилось.

Ольга повернула голову в сторону сидящего без движения часового и попыталась рассмотреть, есть ли у него на рукаве такая повязка, но ничего не успела рассмотреть.

– Давайте вернемся к нашему разговору. Я же просил вас не врать, – укоризненно произнес мужчина, и Ольга с удивлением заметила в его голосе неподдельную грусть.

Ничего себе! Оказывается, злодеи действительно склонны к сентиментальности. Казалось, еще немного – и ее мучитель сядет напротив с фужером шампанского в руках и зальется цыганским плачем гитара…

Стоп! Не расслабляться. Всем свои видом Ольга изобразила оскорбленное достоинство:

– Почему вы решили, что я вру?

– Потому что папки в вашей машине не было.

Последняя фраза была сказана с расстановкой, спокойно. Возникла пауза.

Он посмотрел на нее. Она посмотрела на него.

Секунда, другая…

– Когда я покинула машину, папка находилась в «дипломате», что было потом, мне не известно…

– Зато нам все прекрасно известно, – произнес мужчина и взял в руки пульт. Ольга удивленно посмотрела на него.

В дальнем углу комнаты на низкой полированной подставке стояли большой телевизор «Панасоник» и видеомагнитофон «Шарп». Девушка повернула голову в сторону экрана и увидела саму себя, выскакивающую из машины…

Ах вот в чем дело! Оказывается, ситуация гораздо хуже, чем она думала. Ольга автоматически отметила, что в тот момент у нее растрепались волосы и был достаточно испуганный вид. Оператор успел запечатлеть этот исторический момент, но, к счастью для Ольги, камера снимала с той точки, откуда было плохо видно, что девушка в темном брючном костюме держит в руках. Полностью прикрытая летней кофтой, папка совершенно не обнаруживала себя. Замечательно! Точка съемки была выбрана таким образом, что солнце светило прямо в объектив, в следующем кадре оператор постарался справиться с естественным освещением, но теперь девушка в темном костюме вбегала в подъезд семиэтажного дома и находилась к камере спиной…

Ольга в душе поздравила себя, что догадалась прижимать папку к телу. Поскольку ее запечатлели сзади, теперь на экране вообще не было понятно – держит ли она что-то в правой руке или нет. Левая рука была свободна, Ольга на экране именно левой толкнула дверь и скрылась в подъезде… А правая? Правой, казалось, девушка запахивает пиджак. Экран потух. Все.

Один – ноль в ее пользу!

– По-моему, получилось неплохо! – Она постаралась скрыть злорадство по поводу неудачливого оператора. – По крайней мере, я выгляжу вполне симпатично.

– Сейчас речь не об этом!

– Разве?

– Кончайте дурачиться!.. Когда вы выходили из машины, то держали в руках папку, ведь так? – полувопросительно произнес мужчина.

– Нет, это была моя кофта.

– Это была папка!

– Кофта.

– Папка…

– Почему вы мне не верите? – возмутилась Ольга.

– Потому что вы врете. А мы очень не любим, когда нам врут.

Ольга насторожилась, она услышала в словах мужчины неприкрытую угрозу.

– И что же дальше? Я утверждаю одно, вы – другое. Хотя только что видели на экране, что папки у меня не было…

– Тихо! – прикрикнул мужчина. – Раз вы не хотите по-хорошему…

– Вы что, будете меня пытать?

– Надеюсь, вы до этого не доведете.

– Я вам говорю правду, папка оставалась в машине… – Ольга не договорила.

– Сергеев, – мужчина повернул голову в сторону часового, – пригласи старика.

Ольга почувствовала, как уплотнился воздух в комнате и по ее телу пробежала холодная волна. Часовой встал, вытянул руку вперед и развернулся к двери. Мужчина внимательно смотрел на Ольгу.

– Это совсем не трудно – сказать правду. Не правда ли? – произнес он каким-то просящим голосом.

– Я говорю правду…

– Сейчас мы это узнаем.

Тем временем Сергеев вышел из комнаты.

Казалось, время остановилось. Шаги Ольга не услышала, скорее, догадалась, что сейчас в комнату войдут. И в тот же миг дверь действительно открылась – сначала показалась небольшая тележка, ее катил коренастый человек в темном халате и длинном фартуке, на лице человека была надета маска.

Это еще что?…

Почему– то Ольге показалось, что она становится зрителем какого-то чудного представления, все происходило как будто во сне. Человек подкатил тележку к столу и замер. На девушку он не смотрел, словно ее не было в комнате…

– Сейчас с вами поговорят, – не скрывая злорадства, произнес мужчина.

И вышел из кабинета.

Сергеев сел на свое место. Через несколько секунд в комнате появились еще двое – точно в таких же в масках. Они подошли к Ольге и завели ее руки за спину. Девушка почувствовала стальную хватку чужих рук и попыталась воспротивиться. Она сделала резкое движение, но мужчины в масках уже держали ее крепко.

Коренастый снял ткань с тележки, и Ольга, вздрогнув от неожиданности, увидела набор инструментов.

– Нет, – произнесла девушка каким-то чужим голосом, – не нужно.

Но ее слов как будто никто не слышал. Коренастый деловито раскладывал инструменты, двое в масках плотно завязывали ее руки. Они работали слаженно, словно автоматы. Сергеев сидел с невозмутимым видом. Ольга зажмурила глаза. Через секунду послышался металлический звук, девушка тотчас открыла глаза и увидела, что столик уже находится между нею и коренастым, а те, кто ее связывал, отошли на шаг и остановились позади стула. Во всем этом чувствовался какой-то зловещий ритуал. Но самое страшное было то, что эти люди не шутили.

Они же убьют тебя!

Ольга с ужасом наблюдала, как коренастый медленно надел перчатки и протянул одну руку к инструменту… Того, что в следующую минуту сделала девушка, не ожидал никто, в первую очередь – она сама. Ольга резко подняла ногу и толкнула столик, послышался грохот падающего металла, в глазах у коренастого появилось удивление.

– Что же вы стоите?! – гаркнул он. – Быстрей, быстрей!..

Двое в масках сзади подскочили и схватили девушку за плечи.

– Вяжите ей ноги!

– Чем?

– Какая разница… – Коренастый, не стесняясь, выругался. – Держи! – Он протянул кусок проволоки…

– Сволочи, какие сволочи! – услышала Ольга изменившийся до неузнаваемости свой голос. – Немедленно развяжите меня. Прекратите этот балаган. Фашисты!

– Быстрей! – вновь гаркнул коренастый.

В какую– то минуту девушка почувствовала, что в глазах ее темнеет, к горлу подступила тошнота, и Ольга провалилась в спасительную черноту…

В детстве, примерно класса до пятого или шестого, Славика Сергеева дразнили Мамочкой. Длинные, загибающиеся вверх, белесые ресницы, тонкие кисти рук, огромные глаза… А голос? Разве у мальчишек из Люберец бывает такой голос? Писклявый, ломкий, постоянно срывающийся на «петуха». Хочешь крикнуть басом, наберешь полную грудь воздуха, плечи развернешь пошире, нахмуришься (как же без этого!), крикнешь, в конце концов, что есть силы, – а получается сплошной конфуз. Да нет конечно же Мамочка, какой тут может быть разговор!

Он даже не пробовал сопротивляться. Да и попробуй, например, выскажи свое мнение этим «ледовым амбалам» – так в классе называли ребят, которые занимались хоккеем в местном Дворце пионеров. Враз забьют! Как это было, например, с Валяевым из параллельного класса. Он переехал в Люберцы из Воскресенска этой осенью, а когда пошел в школу, был в первый же день избит старожилами. Избит просто так, без видимых причин. Потому что посмотрел не так. Сказал лишнее. Показался заносчивым… А главное – потому что чужак и плохой пример подает другим. Не помог даже разряд по боксу. Налетели «ледовые амбалы» на беднягу Валяева с разных сторон, словно стая голодных волчат, и все – забили, запинали до крови. Хорошо, что еще не покалечили.

И ходить бы Славику Сергееву вечной мишенью для шуток да довольно болезненных тычков, если бы не встреча с Митрошиным…

Митрошин был местным участковым, и его, естественно, никто не любил. А вы можете назвать хотя бы одного участкового, которого любят? Да просто нет таких. Боятся – да, такие встречаются сплошь и рядом. Уважают – наверное, есть и подобные экземпляры. Но чтобы любили! Нет, это из разряда розовых статеек из газет и передач по «ящику». В России издавна повелось опасаться городовых, приставов и прочих жандармских чинов (если задуматься, то разницы между тем приставом и нынешним участковым нет никакой!). Ну не любят у нас власть в любой форме, в любом проявлении, не любят, и все тут!

Милиционера Митрошина не просто не любили, его ненавидели.

Своей колоритной внешностью он напоминал былинных русских богатырей. Рост два метра и почти четыре сантиметра. Вес соответствующий, килограммов полтораста, не меньше (а если зимой, в тулупе, в валенках, да еще при полной амуниции – и все двести кило потянет!). Вечно насупленные густые брови, гигантский нос-картошка и красный цвет лица. В довершение к портрету можно добавить лопатообразные ручищи. Одним словом, как сказал классик, «руки – крюки, морда – ящиком». И если внешний вид участкового вызывал довольно отталкивающее впечатление, то характер – крайнюю степень человеконенавистничества. Словно он, Митрошин, когда-то давным-давно решил: его не любят – хорошо, посмотрим, он будет платить людям тем же…

Участковый будто мстил окружающим за эту нелюбовь. Например, поймает старушек, торгующих семечками возле магазина, и давай над ними изгаляться:

– Ну что, буржуйки недобитые, попались?

– Да мы, Иваныч, не буржуйки…

– Ха! А кто же?

– Так, стоим просто…

– Ну-ну… Значит, стоите просто. А это что? – В голосе участкового звучит уставной металл. – Ведь торгуете?

А что тут ответишь, раз попались. Вон они, сумки-то проклятые, прямо здесь, под ногами. Как с сумками семидесятитрехлетней убежать? Как же теперь от них отвертишься? Но вертеться нужно, вот ведь жизнь настала, так ее растак!

И начинают пойманные канючить:

– Разве это торговля?

– А что это?

– Всего два кулечка с утра продали…

– Два?!

– Ну три. Или четыре. Кто же считает! Отпустил бы ты нас, Иваныч…

Митрошин бронзовеет прямо на глазах. Теперь это не человек, а буква закона. Того самого противного закона, который никому (никому!) не нравится, но за который все голосуют. Голос участкового густеет, и без того свекольное лицо наливается кровью.

– Так, лицензия есть? А накладные? А расходные ордера?…

Молчат старушки, что им ответить. Ну какая у них может быть лицензия?! Они и слова-то эти слышали только по телевизору (у кого он еще есть!).

– Чего молчите?

Молчат.

– Ну?!

И вновь в ответ тишина. Только кто-нибудь вновь жалобно протянет:

– Отпустил бы ты нас, Иваныч…

Нет, не отпустит. И мзду брать не будет. Не такой. Не приучен. А возьмет кошелки с семечками – и в грязь вытряхнет. А еще сапожищами пройдется взад-вперед. Из вредности. Потому что не только с торговками себя так ведет Митрошин. Со всеми. И с вечерней шпаной, и с алкашами возле пивного ларька… Мелкую промашку допустил человек или крупную – не важно. Если к Митрошину в лапы попался, то, считай, все, не вырваться. Пока душу из тебя не вынет – не отпустит. Если хулиганишь, то кулаком в морду двинет и руку вывихнет. Если пьяный лежишь, то последние деньги заберет и на весь белый свет опозорить постарается. Если просто попадешься без паспорта, то задержит – отведет к себе в кутузку, и давай часа четыре мурыжить, поставив посреди комнаты (и не даст ведь присесть, гад!)… Почему? А Бог его знает. Вроде и по службе расти ему некуда, и возраст у него солидный, и третью маленькую звездочку (участковый был в звании лейтенанта) дадут только перед тем, как вытолкнуть на пенсию.

Вот с таким человеком и встретился Славик Сергеев.

Не просто встретился – спас его…

Славик возвращался из школы, когда уже было темно. Шел через пустырь, насвистывая марш из известной композиции группы «Любэ». Группу в Люберцах не то чтобы любили – боготворили, и Славик, естественно, не был исключением из правила. Уж что-что, а патриотизм (пусть даже такой, местечковый) у него был.

Итак, Славик возвращался коротким путем через пустырь, когда дорогу ему преградила чья-то гигантская тень. Первая мысль, мелькнувшая у подростка, – все, попался, снова будут деньги просить! Отнимать деньги или «шакалить» у подростков считалось в городке нормой, на которую уже никто не обращал особого внимания. Ну подойдут, ну заберут мелочь – что же из этого! Подумаешь! Главное, чтобы морду не набили. А то вон сломали же бедняге Валяеву переносицу самодельным кастетом. Впрочем, Валяеву вечно не везет…

Размышляя таким образом, Славик уже сунул было левую руку в карман, чтобы выгрести оттуда мелочь и показать «шакалам» – мол, брать у него особо нечего… И вдруг замер. Он узнал человека, который преградил ему дорогу. Это был участковый Митрошин.

Милиционер стоял, чуть покачиваясь, и в первый момент Славик подумал, что тот пьян. Но это было не так. Митрошин тяжело поднял руку, что-то прошептал и неожиданно со всего маху «поцеловал землю» – рухнул прямо лицом в сухую дорожную пыль. И только тут Славик разглядел, что из спины у милиционера торчала рукоятка ножа…

Вот это да!

Странно, но мальчишка совсем не испытал страха. Первая реакция – любопытство. Ничего себе! Гроза микрорайона лежит у него под ногами с финкой между лопаток… Если кому рассказать, не поверят. Это надо же, как ему повезло! Славик даже машинально огляделся, отыскивая взглядом хоть кого-нибудь из знакомых мальчишек. Но приятелей вокруг не было. Только ветер вдруг хищно прошелестел над пустырем, прошелестел и затих.

Славик несколько раз мигнул. Нет, это ему не привиделось. Митрошин не исчез. Он лежал огромной бычьей тушей, тяжело дышал в землю, словно что-то бормотал, но что именно – не разобрать. Нож, который торчал в его спине, время от времени едва покачивался в такт слабому шевелению тела.

Мальчишка осторожно шагнул вперед, протянул руку… У него в голове вдруг мелькнула безумная (а какая еще!) мысль. Оружие! У милиционера должен быть пистолет. Как же это, мент и без пушки. Вон она, кобура, совсем близко. Сейчас он достанет табельный ПМ и даст деру. Вот сейчас…

Неожиданно предательски зазвенела мелочь. Это Славик забыл от волнения, что протянул к заветному пистолету ту самую руку, в которой были приготовлены монетки для «шакалов».

О черт! Надо же так опростоволоситься. Вот дурак! Но ничего, ничего… Спокойствие, только спокойствие. Еще немного, и все будет о'кей…

– Помоги, – неожиданно четко произнес Митрошин.

– Чего?! – Рука задрожала и повисла в воздухе всего в нескольких сантиметрах от кобуры.

– Помоги, – слабо повторил участковый. И затих.

Славик вернулся на грешную землю. Приключение кончилось. Из него словно выпустили воздух. Все стало обыденным и простым. Перед ним лежал и просил о помощи раненый человек.

Как сумел обыкновенный, да к тому же довольно хлипкий шестиклассник дотащить огромного Митрошина до остановки автобуса, остается тайной. Но ведь приволок! Прямо с ножом в спине и дотащил. Потом врачи сказали: молодец, что не попытался вытащить застрявшее лезвие, а то бы Митрошину точно не жить. А так – ничего, выжил. Везунчик. Кто его ударил, так и не узнали. Участковый на эту тему не любил распространяться. Лишь хмуро пояснял во время следствия:

– Шел. Вдруг – удар. Сзади. Упал. Ничего не слышал. Как встретил мальчишку – не помню…

И все.

Славик тоже отмалчивался. На вопросы приятелей коротко отвечал:

– Ну донес, ну и что.