Текст книги "Сегодня ты, а завтра…"

Оставалось только ждать…

Ну думай, Турецкий, думай. Иначе ко всем громким нераскрытым убийствам прибавится еще одно. Кстати говоря, оно будет висеть не на чьей-нибудь, а на твоей шее. Каждый раз именно тебя будет вызывать генеральный, интересоваться ходом следствия, время от времени у тебя будут брать интервью ехидные журналисты, ты будешь что-то лепетать перед их камерами… Этот висяк не нужен никому, и в первую очередь тебе. Так что думай.

Чтобы прийти к каким-то выводам, нужны отправные точки. А когда их нет? Когда преступники проводят тактику выжженной земли – в буквальном и переносном смыслах. Улики изъяты, те, что не изъяты, сгорели. Те, кто могли что-то сказать, – уже убиты или будут убиты. А я не могу их сберечь по той простой причине, что не знаю их имен.

Хотя нет. Кое-какие имена мне известны. Вот Евсей Беляк и Эдуард Кипарис. Оба живут в Америке. И кстати, неизвестно, причастны ли они к деятельности Филимонова. Мало ли, почему из «Мос-Кома» звонили именно им.

Если кто и причастен, то это Беляк. Кэт сказала, что он подозревается в связях с «русской мафией». Они там, в Америке, просто дрожат, услышав это словосочетание. Хотя информированным людям известно, что не так страшен черт, как его малюют. Так называемая «русская мафия» не идет ни в какое сравнение с действующими в тех же Соединенных Штатах итальянской, пуэрториканской или китайской. Ни по численности, ни по контролируемым финансам.

Итак, нужно проверить этого Беляка. Ну и фамилия!.. Никакой кликухи не надо.

Я позвонил в службу информации, и через полчаса у меня на столе лежала справка:

БЕЛЯК ЕВСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ

Родился 25 марта 1938 года в городе Конотоп Украинской ССР. Национальность – русский. В 1955 году окончил техникум по специальности слесарь-инструментальщик. В 1955–1959 годах работал в депо железнодорожной станции «Конотоп-Товарный». В 1959 году вместе с родителями переехал в Киев, где в 1959–1963 годах работал в штамповочном цеху экспериментального завода «Квант». В 1960 году женился на Савченко Татьяне Афанасьевне. В 1963 году осужден Дарницким районным судом города Киева к 4 годам лишения свободы за кражу государственного имущества. Наказание отбывал в ИТО 3/46-73 в Коми АССР. По отбытии наказания поселился в городе Калининград, где работал разнорабочим в морском порту. В 1969 году вновь был осужден за валютные махинации на 5 лет. Наказание отбывал в Московской области. В 1974 году, освободившись из мест заключения, вернулся в Калининград. В 1975 году, получив израильский вызов, выехал на постоянное местожительство.

Несмотря на скупость информации, можно догадаться, что у этого самого Беляка за плечами долгая и насыщенная жизнь. Девять лет за решеткой, Калининградский порт, валюта, шмотки, контрабанда, возможно, наркотики – да, нью-йоркские полицейские правы, такой человек вряд ли, попав в Америку, успокоится, несмотря на свои шестьдесят лет. И то, что из фирмы «Мос-Ком» звонили именно ему, о чем-то говорит. Только вот о чем конкретно…

Справка об Эдуарде Кипарисе была куда менее интересной. Медицинский институт, аспирантура, потом тоже выезд по израильскому вызову.

Конечно, проверить обоих нужно было как можно скорее. Но как? Для этого нужно ехать в Америку – не вызывать же обоих повестками. А дела требуют моего присутствия здесь. Во всяком случае, пока есть хоть какая-то надежда на то, что следы убийцы еще не совсем остыли…

Когда зазвонит телефон – неизвестно. А пока нужно разложить по полочкам то немногое, что у меня есть.

Итак, Филимонов. Связи с националистическими, возможно фашистскими, кругами. Наверняка с депутатами подобной ориентации в Госдуме. Допрашивать их? Жизни не хватит. И потом, каждый будет хвастаться своей неприкосновенностью, отказываться отвечать на вопросы, не являться на встречи… Нужно будет в отношении каждого добиваться индивидуального разрешения на допрос. Представляете, что это такое? Это значит, депутаты по каждому моему запросу будут голосовать. Когда это будет касаться депутата-демократа, то левые будут голосовать «за», а правые «против». И наоборот. Все будут спорить, обсуждать в газетах и по телевидению… В общем, кошмар. И самое главное, я лично не верю, что кто-то из депутатов сообщит мне нечто вразумительное и ценное для следствия. Нет, государственных деятелей нужно оставить на крайний случай.

Интересы Филимонова, друзья, знакомые. Бывшие однополчане, партнеры. Еще что?…

Жена говорит, что никого из его знакомых не знает. То есть из новых знакомых. А именно они мне и нужны. Хотя… постойте-постойте. Она говорила о каком-то Эдике. Враче-кардиологе. Эдик. Эдуард… А не Кипарис ли это, часом? Если это так, то считай, Турецкий, что тебе сегодня крупно повезло!

Я набрал номер квартиры Филимоновых. На счастье, трубку взяла его жена.

– Надежда Анатольевна, здравствуйте! – чуть ли не прокричал я в трубку, держа пальцы скрещенными – на счастье.

– Я слушаю.

– Это Турецкий. Следователь.

– Здравствуйте, Александр Борисович.

– Можно задать вам один вопрос? Вы говорили, что не помните фамилию этого Эдика, с которым познакомились на банкете. Вы еще сказали, что у него необычная фамилия.

– Да.

– Это не Кипарис случайно?

Ответ последовал сразу:

– Да-да, именно Кипарис. Как я могла забыть?

Я положил трубку и мысленно поздравил себя с удачей. Итак, Кипарис общался лично с Филимоновым. Его надо проверить в первую очередь.

Да, вот еще. Бильярдный клуб. Может быть, именно там Филимонов встречался со своими коллегами. Это необходимо проверить. И немедленно.

Через полчаса я был в бильярдном клубе «Восемь шаров».

Это, конечно, не простой клуб. Судя по публике, здесь собираются так называемые сливки общества. Ну, понятно, не только судя по публике. Интерьер клуба отличался какой-то безудержной роскошью. Большой зал был отделан дубовыми панелями, по углам стояли канделябры, судя по всему, из бронзы. Диваны, обитые натуральной кожей, запах дорогих сигарет. Бильярдные столы тоже были особенные, на толстых резных ножках. Светлые пятна освещенных столов не нарушали царящей здесь полутьмы. Лица играющих рассмотреть было непросто – только в момент ударов обитатели клуба вступали в освещенную зону.

В углу примостился бар, у стойки которого курило и выпивало несколько человек.

Конечно, я не стал афишировать место своей работы – благо в клуб пускали всех желающих. Отсев осуществлялся на входе при помощи напечатанного крупными буквами и вывешенного на видном месте прейскуранта – заоблачные цены здесь могли отпугнуть кого угодно.

Негромкие разговоры, звуки ударяющихся костяных шаров друг о друга. Интересно, с кем здесь играл Филимонов. И вообще – здесь ли его партнер. Девять против десяти, что нет. Значит, надо расспросить кого-то из старожилов.

Вообще– то Глебом Жегловым я себя не считаю, но все-таки присутствие здесь массы людей полукриминального вида заставляло вспомнить известный эпизод из эпохального фильма.

Ко мне подскочил молоденький парнишка в облачении бильярдиста – белоснежная накрахмаленная рубашка, непременный жилет, брюки со штрипками. На лице выражение сдержанного достоинства.

– Желаете сыграть? – спросил он с места в карьер.

Ну, в конце концов, почему бы и нет? Правда, в бильярд я играл последний раз дет десять назад. Все, знаете, недосуг. Дела.

– Да, можно и сыграть.

– Предлагаю партию в пул.

Если честно, когда я в последний раз брал в руки кий, ни о каком «пуле» у нас слыхом ни слыхивали. Все играли в обычную русскую пирамидку. Конечно, правила этой игры я знаю… Почему бы не попробовать?

Я кивнул, и мальчуган провел меня между играющими к одному из столов. Потом он вручил мне кий, а сам достал деревянный полированный футляр, из которого вынул свой, индивидуальный, свинчивающийся из двух половинок. В общем, профессионал!

Потом он собрал в рамку разноцветные шары – одноцветные и полосатые – поставил один из них, белый, игровой, на линии у другого борта:

– Разбивайте.

Если честно, в пул играть гораздо проще, чем в пирамидку. Знаете почему? Очень просто. Лузы гораздо больше, а шары, наоборот, меньше. Так что тут реже случаются непредвиденные столкновения шара с углами, после которых он долго крутится вокруг своей оси, а в лузу – ни в какую.

Короче говоря, я разбил. После чего в две угловые лузы закатилось три шара – два полосатых и один одноцветный. Мальчик немного помрачнел:

– Выбирайте.

Я пожал плечами. О чем речь, конечно, полосатые. Просто потому, что их я забил больше.

После моего следующего удара шар с желтыми полосами ударился о бортик и, чуть помедлив, как будто раздумывая, скакнул в боковую лузу. Уже три. Правда, следующий удар я промазал.

Юноша снял с заднего кармашка брюк индивидуальный мелок, намазал кончик своего замечательного кия и, почти не глядя, резким и сильным ударом послал белый шар в дальний угол, где, как бы просясь в лузу, примостился коричневый шар. И… промахнулся. Коричневый шар ударился об угол и медленно покатился к середине стола. Мой соперник расстроился еще больше. Надо сказать, он проигнорировал так и просящийся в лузу другой шар. Этим и отличаются непрофессионалы – они всегда из ложной гордости отказываются забивать «подставки», то есть верный шар, стоящий прямо у лузы, который нужно только подправить, чтобы он туда угодил. Профессионал, а тем более маркер, ими не гнушается. Потому что раз игра на интерес, то можно забивать любые шары. И простые и сложные.

Однако не думайте, что победа досталась мне так легко. После моего следующего, неудачного удара мальчик положил один за другим три шара.

Партия продолжалась всего минут пятнадцать. И когда на зеленом сукне осталось всего два шара – черный и белый, я собрал всю волю в кулак и загнал-таки черный шар в лузу. Юноша не мог скрыть расстройства.

– Не грусти, – потрепал я его по плечу, – не корову ведь проиграл. Ты мне лучше скажи, кто тут самый главный маркер – Профессиональный игрок в бильярд, играющий на деньги? Я хочу с ним сразиться.

– Николай Павлович, – с уважением произнес мальчик, – вон он у стены стоит. После партии отдыхает.

Я подошел к нему. Вот это действительно был зубр. Конечно, в униформе бильярдиста, конечно, с индивидуальным кием в руках. Чисто выбритый, седой, небольшого роста, почти щуплый. Но этот взгляд… У опытных бильярдистов такой взгляд, что, кажется, они именно им двигают шары.

– Здравствуйте, Николай Павлович.

Он кивнул.

– Хотелось бы сгонять партию.

Он внимательно посмотрел на меня.

– Штука, – ответил он сквозь зубы.

Я вздохнул. Конечно, имелись в виду не рубли. Ну что же, придется соглашаться. Хоть это и накладно для кармана родной организации, но сведения, которые я собирался из него вынуть, гораздо важнее.

Мы подошли к столу. Николай Павлович кивнул моему парнишке, тот услужливо собрал шары.

Метнули жребий. Разбивать снова выпало мне. На этот раз удача, похоже, от меня отвернулась. После моего удара по белому шару лузы так и остались пустыми.

– Хорошо тут у вас, – заметил я, – тихо, спокойно.

– Да, – ответил он, прицеливаясь, – никого лишнего нет.

Шар как заговоренный описал плавную дугу, задел по дороге два других, которые послушно скользнули в лузы.

– Большие люди бывают?

– Бывают, – неопределенно ответил Николай Павлович, прицеливаясь. Тут ему не повезло. Он случайно положил мой шар со сплошной раскраской, и ход перешел ко мне.

– Депутаты там всякие, политики. Да? – исхитрившись, я закатил «подставку».

– Бывают и такие, – с совершенно равнодушным видом ответил Николай Павлович.

Я промахнулся, и пришла очередь играть моему сопернику.

– А Филимонова вы тут видели? – задал я ему вопрос, зайдя со спины.

Рука маркера дрогнула. Кий ткнулся в сукно, не достигнув блестящей поверхности белого шара.

– Ты играть сюда пришел или разговоры разговаривать? – неприязненно произнес Николай Павлович.

– Если честно, разговаривать, – ответил я, подсовывая ему под нос корочку Генеральной прокуратуры. – Хочу кое-что выяснить у вас.

Маркер нехорошо улыбнулся:

– Здесь бильярдный клуб. Сюда люди играть приходят. Так что не надо меня прокуратурой пугать.

– А я и не пугаю. Мне нужно узнать кое-какие подробности о посещениях Филимоновым этого клуба. Вот и все.

Маркер покачал головой:

– Никакого Филимонова я не знаю. Не видел никогда.

Я разозлился:

– Ну вот что, я сюда пришел не для того, чтобы в кошки-мышки играть. Полную конфиденциальность гарантирую. А если не будешь отвечать на мои вопросы, то уж поверь, я все сделаю, чтобы за нарушение правил игры на бильярде тебя отсюда выкинули. И кстати, клуб этот тоже закроем. Так что выбирай.

Николай Павлович бросил кий на стол.

– Нет, ну зачем же так сразу. Давайте закончим партию.

Он нехотя взял кий и с нескрываемой злостью закатил подряд четыре шара.

– Ну хорошо, – сказал он наконец, – расскажу вам, что знаю. Но знаю я немного. Как и все. Приезжал он по воскресеньям, вечером. Стол заказывал заранее. Перед его приездом телохранители рыскали. Потом сыграет несколько партий, и домой.

– А с кем играл?

– С разными людьми. Мне тоже пришлось.

– Ну и как?

Он махнул рукой:

– Неважно играл ваш Филимонов. Даром что генерал. Они, знаете, обычно в нашем деле разбираются. У них в округах времени много, вот и развлекаются от нечего делать. Помню, был у меня партнер. Генерал армии! Вот уж играл так играл!

– Ближе к делу.

Он кивнул:

– Иногда приводил партнера с собой. Не иногда, а чаще всего.

– Кто такой?

Николай Павлович пожал плечами:

– А шут его знает. Невысокий, с усиками.

– Какие-то особые приметы были?

Маркер пожал плечами.

– Да нет… Ну кроме, пожалуй, того, что он всегда был в таком полувоенном френче. Ну знаете, как у Сталина.

Это уже интересно! Скорее всего, кто-то из коллег Филимонова по партии.

– А зовут как его, не припомните?

Маркер наморщил лоб:

– Да и имя у него было какое-то странное. А, вот. Макаром его Филимонов звал.

Черный шар провалился в лузу.

– Партия, – негромко сказал Николай Павлович.

Я достал из кармана несколько стодолларовых бумажек.

– Это не только за выигрыш. Еще и за бескорыстную помощь следствию.

Маркер вздохнул и сунул бумажки в карман.

Ну, в общем, нельзя сказать, что мое посещение бильярдной сильно помогло следствию. Какой-то Макар… В общем, надо думать. Голову ломать.

Так, дальше. «Мос-Ком». Офис сгорел, Чернов убит. Сотрудники наверняка разбежались. Хотя, наверное, стоит проверить здание офиса, может, что и сохранилось.

Ну и, конечно, мастер, который сделал винтовку.

…Когда затренькал телефон, у меня чуть сердце не выпрыгнуло вон. Хотя звонить мог кто угодно, но внутреннее чувство подсказывало, что это он.

Я нажал на кнопку и приложил трубку к уху:

– Алло!

– Это вы звонили по объявлению? – спросил мужской голос.

Это был пароль!

– Да, – в соответствии с инструкцией ответил я, – мне нужен винчестер для компьютера емкостью от двух с половиной до четырех гигабайт.

Такой вот нехитрый пароль. Особенно мне понравилось, что используется слово «винчестер».

В трубке помолчали. Спустя несколько секунд я услышал:

– Сегодня в пять часов на площади Академика Люльки. Это в районе ВДНХ. Красная «десятка». Будет стоять у ресторана.

Часы показывали половину третьего.

– А нельзя ли… – начал я, желая отодвинуть время встречи.

В трубке раздались отбойные гудки. Я быстро набрал номер:

– Откуда был звонок?

– Телефон-автомат около метро «Кузнецкий мост».

Как я и предполагал, торговец оружием оказался предусмотрительным. Ну что ж, работа обязывает…

Нет, все– таки напрасно ругают нашу милицию. Такой оперативности я еще в жизни не видел. Конечно, тут не обошлось без личного вмешательства Грязнова, которого я сразу же известил о предстоящей встрече, но все же… Ведь можем же, когда хотим!

В половине четвертого на площади Академика Люльки, что находится в глубине кварталов за гостиницей «Космос», было больше одетых в штатское оперативников, чем обычных граждан.

Надо сказать, лучшего места для встречи найти было нельзя. Маленькая площадь перед двухэтажным рестораном «Созвездие» имела четыре выезда. Слева проходила улица Бориса Галушкина, по которой можно было за две минуты добраться до проспекта Мира, или же уехать в противоположную сторону – к Преображенке. Справа от «Созвездия» находилась улица Космонавтов, упирающаяся другим концом в «Космос». Кстати, на этой улице находится множество китайских и вьетнамских общежитий. В этих с виду совершенно обычных домах умеют так прятаться, что найти совершенно невозможно.

Сбоку проходила еще одна улочка, по которой в случае необходимости можно было скрыться в глухих Алексеевских переулках.

К тому же площадь прекрасно просматривалась, и надо было соблюдать особую осторожность при подготовке к операции.

Надо ли говорить, что на всех подъездах к площади дежурили машины с оперативниками. Всем был отдан приказ не вести никаких переговоров на милицейской волне – сейчас каждый мальчишка может купить на Митинском рынке радиосканер и слушать все секретные переговоры.

Спугнуть торговца оружием или, скорее всего, его связного мы не имели права. Так что все действовали с большой осторожностью. Грязнов долго убеждал, что вместо меня на встречу должен пойти кто-нибудь другой. Но я отстоял свою кандидатуру. Можете счесть меня не слишком скромным, но я считаю, что кое-какие вещи могу делать лучше других. И многие…

Конечно, я отдавал себе отчет, что все наши предосторожности могут оказаться лишними. А может и нет. Поэтому мы должны сделать все, чтобы операция прошла без сучка без задоринки.

Без двух минут пять я подъехал к ресторану «Созвездие» и припарковал машину. Красной «десятки» еще не было.

Впрочем, долго ждать он себя не заставил. Вернее, они – в машине сидели двое. Я вышел из «Москвича» (на всякий случай Грязнов выделил мне чужую машину) и направился к «десятке».

Двое сидящих впереди даже не оглянулись, когда я забрался в машину. Ну что ж, это проявление крутизны мне только на руку. Я сел на заднее сиденье и захлопнул дверь. Теперь я мог созерцать их затылки. А они совершенно диаметральным образом отличались друг от друга. На водительском месте сидел длинноволосый тип с серьгой в ухе, рядом – широкоплечий качок, подстриженный а-ля «солнцевская братва». Хотя долго изучать мне их не пришлось.

– Ну? – кратко спросил качок.

– Баранки гну, – в тон ему ответил я.

Длинноволосый обернулся и с интересом посмотрел на меня. Он был удивительнейшим образом похож на Джона Леннона. Узкое лицо, круглые очки, волосы. Рассмотрев меня и, видимо, не обнаружив ничего интересного, «Леннон» отвернулся.

– Ты говори, мужик, чего надо, не тяни резину, – несколько раздраженно проговорил качок.

– Нет, – произнес «Леннон», – ты сначала скажи, кто номер пейджера дал?

К этому вопросу я был готов.

– Сеня.

Тут они оба хмыкнули.

– Так он же в тюрьме, – сказал качок.

– Ну да, – как само собой разумеющееся подхватил я, – сам месяц назад оттудова.

– Из Бутырки? – с недоверием спросил «Леннон».

– Ну! Полтора года просидел, потом на суде удалось отмазаться. Условно дали.

– А как туда попал?

– Ну, знамо дело, за кражу. Магазин взял. Радиоаппаратуры, на Полянке. Взял порядочно, погрузил в фургон, поехали. Все чин чинарем, и тут глядь – менты. И тут же свинтили, гады, на следующем же перекрестке. Обидно…

Такую «пургу» я обычно называю шараповщиной в память бессмертного героя, проникшего в банду и сумевшего обвести вокруг пальца самого Горбатого, рассказав совершенно невероятную историю. Хотите верьте, хотите нет, но чаще всего в нее верят. Не могу объяснить почему.

– Ну и че? – перешел к делу качок.

– Мне бы пушечку, ребята.

– Ясно. Что именно? – «Джон Леннон» был явно главным. Хотя тоже наверняка не самым.

– Что-нибудь потише и полегче. Но чтоб калибр покрупнее.

– На слона пойдешь? – иронично спросил «Леннон».

– На кого я пойду, это уже не ваша забота, – тактично заметил я, – тэтэшник с глушителем подойдет. Ну и пару обойм.

«Леннон» кивнул:

– Есть. Пятьсот баксов.

– Согласен.

– Значит, так. Половину сейчас – это задаток. Остальное, когда получишь пушку.

– Э-э нет, ребята, – деланно заартачился я, – так не пойдет. Вы мои баксики возьмете – и тю-тю! Потом ищи-свищи вас. А у меня это, можно сказать, основной и оборотный капитал.

Качок нахмурился и уже было собрался сказать мне что-нибудь нелицеприятное, когда «Джон Леннон» кивнул:

– Хорошо. Через два часа здесь же.

Я кивнул и вышел из машины. Красная «десятка» газанула и, сорвавшись с места укатила в сторону Преображенской площади. Я неторопливо направился к своей машине. Торопиться было некуда – находясь в «десятке», я, как вы, наверное, уже поняли, времени зря не терял. И теперь, снабженная радиомаячком и автономным микрофоном, в просторечии именуемым «жучком», бандитская машина должна была показать нам, где находится склад оружия. Или, если очень повезет, вывести на главного торговца.

“Объект движется по Краснобогатырской улице в сторону Преображенской площади. Следую за объектом до пересечения с Богородским валом, затем сдаю наблюдение «четвертому».

«Четвертый». Объект принял. Следую по Краснобогатырской…”

Мы сидели в микроавтобусе с яркой рекламой пепси-колы, и напряженно прислушивались к радиопереговорам. Грязнов решил, что, даже если за «десяткой» следует машина прикрытия и из нее прослушивают радиопереговоры, что маловероятно, это нам не помешает. В конце концов, милиция может преследовать кого угодно, не обязательно их. Я вообще был убежден, что никто не сидит на милицейской волне.

Слава Грязнов выделил для операции свои лучшие силы и технику. И теперь мы могли не только следить за сообщениями по радио, но и в прямом смысле следить за бандитской машиной на экране монитора. Впрочем, это было не очень интересно. Гораздо интереснее были разговоры сидящих в машине.

Первые несколько минут они провели в молчании. Потом один из них, по-видимому качок, задумчиво сказал:

– Чего-то мне не нравится этот штемп…

У меня екнуло сердце. Неужели я где-то промахнулся?

Через некоторое время «Леннон» ответил:

– Штемп как штемп.

От сердца отлегло. Я вздохнул с облегчением и заметил, что Слава Грязнов сделал то же самое.

Через минуту снова раздался голос качка:

– Нет, Валера, что-то он мне не понравился. Скользкий тип какой-то… Хотя магазин на Полянке действительно вроде брали…

– Ну вот видишь?

– Не знаю, но у меня чувство какое-то нехорошее…

– Да ну, Костян, не бери в голову. Вечно ты ссышь…

Прошло еще полминуты. Из машины наблюдения сообщили, что они подъезжают к Преображенской площади.

– А если это мент? – вдруг произнес качок.

Грязнов посмотрел на меня. В его глазах читалось многое, но что именно, я здесь не скажу.

– Слушай, заткнись, а! – рассердился «Леннон». – Заладил одно и то же. Чувак как чувак. Из тюряги недавно. Вспомни, каким ты чмошником был, когда освободился. Я ничего необычного не заметил.

Я мысленно поблагодарил «Леннона» за оказанное мне доверие. Слава прошипел, что нужно было послать кого-то другого. И честно говоря, я был с ним согласен.

– Ну смотри, на твоей совести.

Машина выехала на Преображенскую площадь и свернула на Большую Черкизовскую улицу.

– Здесь, около будки, – вдруг сказал качок.

"Объект остановился у магазина «Свет», – сказали в динамике, – передаю наблюдение «восьмому».

Слава взял микрофон и распорядился:

– «Восьмой», «восьмой», я «база», остановитесь недалеко от объекта и продолжайте наблюдение.

На экране монитора мы видели, как красная «десятка» остановилась у бровки тротуара. Затем машина наблюдения тоже припарковалась, однако между ней и «десяткой» стояли еще две машины, поэтому, что происходило в машине, мы не видели.

Зато слышали.

– Ну, где он? – спросил качок.

Через несколько секунд, видимо увидев кого-то, он воскликнул:

– Вон, идет!

Послышался звук открываемой и вновь закрываемой дверцы, потом незнакомый голос сказал:

– Ну, привет, ребята.

– Здорово, Кочан!

– Как дела?

– Нормально.

– Как поживает Балабан?

Ага, значит, все-таки Балабан. Шутник, иными словами.

– Хорошо. Ты что-то хотел, Кочан?

– Да. Нужно два «калаша». Сделаете?

– О чем разговор? Цены знаешь?

– Ну а как же. Вот задаток. Здесь половина.

Послышался шелест пересчитываемых денег.

– Ага. Значит, так, через два с половиной часа подъедешь к пустырю возле Черкизовского. Знаешь?

– Само собой.

– Ну давай, Кочан, до встречи. У нас еще дела.

– Счастливо.

Судя по звуку, Кочан вышел из машины. Он оказался низеньким человечком с большой головой. Грязнов тут же распорядился вести его одному из своих сотрудников.

Машина отъехала от тротуара и сразу попала в поле зрения телекамеры. Водитель машины наблюдения держал дистанцию примерно два корпуса.

– Так, теперь к рынку, – сказал качок, – это последний, кажется?

– Да, – ответил «Леннон».

Ты смотри, у них просто конвейер какой-то!

Они встретились еще с одним клиентом, который заказал пистолет Макарова с глушителем, две противотанковые гранаты и «ведро» патронов к автомату Калашникова. Само собой, за вторым, то есть, считая меня, третьим клиентом, тоже остались следить оперативники Грязнова. Это был невзрачный человек в серой тенниске и джинсах. Он быстро пошел к станции метро «Черкизовская» и исчез за дверями.

– Как тебе мафия? – спросил Грязнов. – Впечатляет?

– Да. Следующий шаг – это открыть специализированный магазин где-нибудь в центре. А? «Все для киллера» или «Тысяча мелочей для братвы». И ведь сколько таких групп…

Машина с бандитами стояла на месте. Они почему-то молчали. Сидели и молчали.

– Странно… – Грязнов взял микрофон и сказал:

– Лазарук, что там у тебя, со связью нелады, что ли?

– Нет, Вячеслав Иванович, со связью все нормально.

– А почему ничего не слышно?

– Молчат.

– Странно… – Грязнов увеличил громкость в динамиках до максимума. Стали слышны звуки улицы, гудки, даже разговоры прохожих. Наши же бандиты почему-то упорно молчали.

– Не нравится мне это все, Саша. – Грязнов покачал головой.

– Пошли кого-нибудь, пусть посмотрят поближе, – предложил я. Уже закрадывалось нехорошее предчувствие. Которое я безуспешно гнал от себя. «Нет, ну не может быть, – говорил я сам себе, – почему именно сегодня? Когда я вышел на этого Балабана». Но тем не менее я уже был уверен, что именно сегодня и именно в день моей операции бандиты решили свести счеты друг с другом.

На экране монитора мы видели, как Лазарук вышел и направился к красной «десятке». По дороге он закурил и небрежной походкой приблизился к ней. Как бы невзначай заглянул в окно. Потом, забыв про конспирацию, буквально прилип к стеклу. И быстро побежал обратно.

Я знал, что он сейчас скажет.

– Вячеслав Иванович, они оба мертвые.

Качок и «Леннон» сидели в машине неподвижно, как прикованные. Они были убиты необычным способом – третий клиент ввел им в затылки две длинные трехгранные заточки. Острие проникло в мозг и вызвало мгновенную смерть – все это я могу определить и сам, без всяких судмедэкспертов. Оригинальность же состояла в том, что другой конец заточки как бы поддерживал головы убитых, упираясь в спинки кресел. Поэтому и казалось, что с ними ничего не произошло. К тому же кровь стекала по тем же заточкам назад.

– Лихо придумано, – отреагировал Грязнов на увиденное, – и ведь место бойкое, прохожих полно, никто и не заметил, что здесь произошло убийство.

– Да. Наверное, они даже не успели понять, что с ними произошло. Самое главное, убийца получил возможность уйти, пока не обнаружат трупы.

– Ну от нас-то он не уйдет. У него на хвосте мои люди, – потер ладонями Грязнов.

Однако когда поступило сообщение от оперативников, которые преследовали третьего клиента, нас ждала еще одна неприятность: во время пересадки на «Пушкинской» объект потерялся…

Итак, восемь часов долгого и утомительного перелета в пахнущем уборной, несъедобными обедами и не слишком чистоплотными стюардессами аэрофлотовском «Ил-62» – и Эдик Кипарис оказался в Америке. В долгожданной, чарующей, загадочной и такой многообещающей стране за океаном! В самом Нью-Йорке, где, как казалось ему, жили одни миллионеры, селящиеся в небоскребах и разъезжающие в автомобилях длиной с «Икарус»! Заграница, откуда время от времени приходили редкие письма на тоненькой рисовой бумаге, в невиданных длинных конвертах, та заграница, в существование которой не слишком верилось в Москве! Вот она, под ногами, Америка. Нью-Йорк. Аэропорт имени Кеннеди.

Кипариса встретил низенький человечек из «Наяны», еврейской организации, занимающейся размещением эмигрантов, их устройством и адаптацией на новой родине. Человечек не слишком дружелюбно поглядел на Эдика, с чужими интонациями в голосе коротко поздоровался и пригласил Кипариса в автобус.

– Это весь ваш багаж? – глянул он на худой чемоданишко Эдика.

– Немного, зато необременительно. Омниа мэа мэкум порто, – ответил Кипарис.

– Что-что? – переспросил человечек.

– Это на латыни. Все мое ношу с собой.

– А-а, – хмуро отозвался тот, – профессор, что ли?

– Нет. Кандидат.

– Все равно. Латынь тебе тут не понадобится.

– Ну ясно. Буду английский долбить.

Человечек пожал плечами:

– Да и английский… Некоторые вон с Брайтона не выходят. А там каждая собака по-русски говорит. Не учат – и чувствуют себя прекрасно.

Кипарис немного удивился, но виду не подал.

– …Так что и язык не главное, – продолжил человечек.

– А что главное?

– Работа. Найдешь работу – ты человек. Не найдешь – дерьмо собачье. Понял? – почему-то слишком эмоционально воскликнул человечек. Видимо, эта проблема его сильно волновала.

– А что, – осторожно спросил Кипарис, – трудно с работой?

– Это смотря кому. Слесари-водопроводчики живут припеваючи, – человечек беззвучно, одними губами выругался, – ну те, которые по электричеству, например. Тебя обнадеживать не буду. Дефицита профессоров не наблюдается. И кандидатов тоже.

– Ну с голоду капиталисты умереть не дадут?! – весело, полуутвердительно-полувопросительно сказал Кипарис.

Человечек ничего не ответил. Только посмотрел на него грустными еврейскими глазами с опущенными уголками век, глазами, в зрачках которых чего только не было – и неизбывная тоска, и вселенская грусть, и бесконечная печаль, и много других эмоций. Однако Эдику Кипарису не хотелось разбираться в чувствах человечка. Ну предположим, неудачник, что с того, с кем не бывает? А у него, у Эдика, все будет хорошо. Перед ним была огромная сказочная страна и длинная жизнь в этой стране.

Поселили Кипариса в маленькой квартирке рядом с Брайтоном. Старенькая мебель, видавший виды шкаф, обшарпанный холодильник… А зато в холодильнике! Эдик как открыл дверцу, так и не закрывал минут десять – любовался. Холодильник был до отказа забит американской жратвой в ярких упаковках, испещренных иностранными словами, в которых Кипарис, пользуясь скудным запасом слов в пределах школьного, а потом и институтского курса, разбирал надписи – «сосиски», «бекон», «стейк», «апельсиновый сок» и так далее. В морозильнике ждал еще один сюрприз – мороженое пяти сортов. Но больше всего обрадовался Кипарис вязанке настоящего «Хайнекена» в зелено-белых банках. Вытащил он баночку пива как драгоценность какую-то, неумело отколупнул жестяное колечко так, что брызнуло во все стороны, пожалел пролитое на пол и присосался к дырке, из которой полилась восхитительная жидкость с незнакомым вкусом, никак не напоминающим родное «Жигулевское», «Золотой колос», мутную субстанцию из уличных ларьков и огромных ангарообразных пивных-автоматов. Это был вкус новой жизни, и Эдик сразу решил, что он ему нравится.