Текст книги "Смертельный груз"

Часть 3
Лондон и Париж

Глава 21
Защитники Феликса

Среди миллионов людей, развернувших утром газеты, у многих загорелись от возбужденного любопытства глаза при виде заголовков типа: «Тайна бочки. Леон Феликс взят под арест». Хотя полиция обнародовала далеко не все известные ей факты, в печать просочилось достаточно информации, чтобы вызвать живой интерес у широкой публики. Трагические обстоятельства дела, как и окружавшие его загадочные события, захватили воображение общества. Хотя считалось, что полицейские располагают всеми необходимыми доказательствами для ареста подозреваемого, однако никто, за исключением узкого круга официальных лиц, не имел реального представления, какого рода обвинения будут представлены против Феликса.

Но ни один человек из миллионов читателей газет не воспринял новости с таким глубоким изумлением и ощущением шока, как уже знакомый нам доктор Уильям Мартин из усадьбы «Вязы» близ деревни Брент по Грейт-Норт-роуд. Напомним, доктор Мартин был тем человеком, который на глазах притаившегося за деревьями констебля Уолкера пришел в «Сен-Мало» и пригласил Феликса в себе домой на партию в бридж. Они были давними приятелями. Много дней провели они вместе на берегу соседней речки за ловлей форели, много вечеров скоротали, играя на бильярде. Члены семьи Мартина тоже воспринимали Феликса как родного человека. Все они с радостью привечали его у себя в усадьбе, доверяя ему порой самые сокровенные мысли.

Поначалу доктор Мартин попросту отказывался верить попавшимся ему на глаза громким заголовкам в прессе. Феликс, его близкий и верный друг, арестован? И притом по подозрению в убийстве! Это представлялось совершенно невероятным, вселяло такой ужас, что он долго не мог осмыслить прочитанного. Он был готов принять случившееся за кошмарный сон, но в отличие от дурных сновидений реальность не исчезала, и хотя мысли доктора находились в некотором беспорядке, они то и дело возвращались к этим жутким событиям.

Поневоле он стал припоминать подробности жизни друга. Тот неизменно проявлял скрытность, не слишком откровенничая о себе, но доктору он всегда виделся человеком очень одиноким. Жил отшельником, и Мартин не вспомнил ни единого случая, чтобы к нему приезжали гости и оставались ночевать в его доме. Феликс ни разу не упоминал о каких-либо своих родственниках. «Кто же, – думал он, – придет ему на помощь сейчас?»

У такого доброго и отзывчивого человека, как доктор Уильям Мартин, подобный вопрос не мог долго оставаться без ответа. «Я должен навестить его, – размышлял он. – Нужно выяснить, кто будет представлять его интересы. И если больше никого нет, то эту миссию должен взять на себя я, делая все, что в моих силах».

Но возникали сложности практического свойства. Как получить разрешение на свидание с заключенным? Доктор не знал этого. Для мужчины своего возраста и общественного положения доктор Мартин был невежествен в юридических вопросах. Но стоило ему столкнуться с одним из них, как он неизбежно прибегал к самому простому выходу из положения – советовался с Клиффордом. Вот и новую проблему надо решать так же – посоветоваться с Клиффордом.

Клиффорд, носивший полное имя Джон Уэйкфилд Клиффорд, был старшим партнером в адвокатской конторе «Клиффорд и Льюишем» почетного судебного общества Грейс-Инн, а для Мартина стал доверенным лицом и закадычным другом. Случайно познакомившись в отпуске, они затем поддерживали тесные связи, часто бывали в гостях друг у друга. При этом внешне Клиффорд разительно отличался от веселого и беззаботного доктора. Низкорослый, уже в почтенных летах, умудренный жизненным опытом, он неизменно одевался с тщательной элегантностью, бережно ухаживал за седой шевелюрой и усами – словом, мог служить живым воплощением порядка во всем. Его манеры отличала сдержанность и даже холодность, но природное чувство юмора не давало ему окончательно превратиться в сухого и скучного педанта.

Юристом он был первоклассным. Те, кто восхищался им, называя адвокатом от бога, знали, что не только ум, проницательность и опыт делают его столь грозным оппонентом в любом суде. В основе всего этого лежала скрытая от поверхностного взгляда бесконечная доброта этого человека.

Неотложные дела продержали Мартина на работе всю первую половину дня, но после обеда, около трех часов пополудни, он уже поднимался по ступенькам к дверям фирмы «Клиффорд и Льюишем».

– Мартин! Как поживаешь? Очень рад тебя видеть. Чему обязан неожиданным удовольствием?

– Спасибо, дружище, – сказал доктор, принимая предложенную хозяином сигару и опускаясь в удобное кожаное кресло. – Боюсь только, что мой визит не доставит тебе удовольствия. Я пришел по довольно неприятному делу. У тебя есть несколько свободных минут?

Его собеседник с серьезным видом кивнул в ответ.

– Разумеется, – сказал он. – Я в твоем распоряжении.

– Речь идет о моем соседе Леоне Феликсе, – продолжил доктор, перейдя без долгих предисловий к сути. – Ты, вероятно, читал, что вчера вечером его арестовали по обвинению в убийстве женщины, чей труп был обнаружен внутри некой бочки? Тебе известно об этом?

– Я видел публикации в утренней прессе. Так, стало быть, Феликс – твой сосед?

– Да, и близкий друг. Он так часто бывал в моем доме, что стал восприниматься нами как член семьи.

– В самом деле? В таком случае весьма прискорбно знать, что с ним стряслось.

– Я много думал о нем и до крайности расстроен. Мы все огорчены. И потому мне нужен твой совет. Можно ли хоть чем-то помочь ему?

– Ты имеешь в виду юридическую защиту?

– Да.

– Вы встречались после его ареста?

– Нет, и как раз об этом я хотел в первую очередь спросить тебя. Мне не известен порядок получения разрешения на свидание.

– Его можно добиться, если в заявлении указать достаточно уважительную причину. Как я догадываюсь, ты пока даже не знаешь, имеется ли у него собственный план защиты?

– Верно. Если честно, моя идея заключалась в том, чтобы побеседовать с ним, и если он не успел нанять для себя другого адвоката, просить тебя стать им.

Клиффорд медленно кивнул. Предложение Мартина выглядело для него привлекательным с любой точки зрения. Если даже оставить в стороне вопрос о денежном вознаграждении за услуги, дело столь драматического и необычного свойства обещало стать одним из самых громких процессов года. И он решил, что если обвиняемый согласится, нужно засучив рукава, не оставить камня на камне от обвинений и добиться оправдания.

– Если ты уговоришь его передать дело нам, – сказал он после продолжительной паузы, – то можешь быть уверен: мы сделаем для твоего приятеля все, что в наших силах. Но должен предупредить, что обойдется это недешево. Мы соберем группу защитников – вероятно, из двух или трех адвокатов, – а их гонорары весьма высоки. Как ты понимаешь, – он улыбнулся своей суховатой улыбкой, – нам тоже надо зарабатывать на жизнь. Возникнут расходы, связанные с поисками свидетелей, для чего может потребоваться частный детектив. Короче, защита в любом крупном деле связана с не менее крупными издержками. Способен ли твой друг оплатить их? Каково его материальное положение?

– По-моему, он не испытывает финансовых затруднений, – ответил Мартин, – но в любом случае все денежные вопросы я беру на себя. Феликс заплатит, сколько сможет. Я покрою остальное, если возникнет необходимость, из собственных средств.

Клиффорд пристально посмотрел на собеседника.

– Должен признать, это благородно с твоей стороны, Мартин. – Он снова замолчал, словно собираясь развить тему, но потом передумал, сменил тон и продолжил: – В таком случае тебе следует встретиться с Феликсом и обсудить его намерения. Если ты располагаешь временем, я готов сейчас же отправиться с тобой на Боу-стрит, чтобы попытаться немедленно получить разрешение на свидание. В ходе разговора с ним ты выяснишь положение. Мы охотно возьмемся за его защиту при условии, что он в ней нуждается. Но пусть чувствует себя совершенно свободным: он может обратиться к услугам любых других адвокатов. Договорились?

– Спасибо, Клиффорд. Да, я принимаю твои условия. Меня все вполне устраивает.

Представив своего приятеля и теперь почти клиента начальству знаменитого полицейского участка на Боу-стрит, юрист извинился и отправился по другим делам. А Мартин в одиночестве стал дожидаться формального ордера на посещение заключенного, выдача которого потребовала гораздо больше времени, чем он предполагал. И только около пяти часов вечера дверь камеры Феликса открыли, чтобы впустить к нему старого друга.

– Мартин! – воскликнул узник, выглядевший печальным. Он вскочил и схватил обеими руками ладонь посетителя. – Как же ты добр ко мне! Я не осмеливался даже надеяться на твое появление здесь.

– Разве же я мог, узнав, что мой старинный приятель оказался в такой дыре, не сунуть в нее свой длинный любопытный нос, – ответил доктор с грубоватым юмором, откровенно смущенный той горячностью, с которой Феликс приветствовал его. – Ты тоже хорош! Как ухитрился вляпаться в такие крупные неприятности? Что нужно было натворить, чтобы наделать столько шума?

Феликс унылым жестом потер себе лоб.

– Богом клянусь, Мартин, – простонал он, – я и сам не понимаю. Пребываю в полнейшем недоумении. Мне известно об этом кошмарном деле едва ли больше, чем, например, тебе. Все, происходившее сегодня, свелось к чистым формальностям, а потому обвинения против меня – в чем бы они ни состояли – пока не выдвинуты, как и не предъявлено никаких доказательств. Не возьму даже в толк, на основании чего они меня подозревают.

– Я тоже не знаю никаких подробностей. Просто решил навестить тебя, когда прочитал, что ты арестован.

– Не могу выразить, насколько я благодарен тебе, Мартин! Чем же смогу ответить на твою доброту? Я думал написать тебе сегодня записку с просьбой о помощи, поскольку завтра дошел бы до полного отчаяния. Но ты не представляешь, как важно для меня твое появление даже без просьбы с моей стороны! Самое главное, я смею теперь думать, что ты не веришь в справедливость чудовищных подозрений против меня. Я прав?

– Разумеется! Не впадай в тоску и не суетись понапрасну. У тебя же есть друзья, в конце-то концов. Вся моя семья тревожится за тебя. Жена в ужасе, как и мальчики. Они просили взбодрить тебя и сказать, что все ошибки уже скоро будут исправлены.

– Да благословит их Господь за это! – снова воскликнул Феликс и стал мерить камеру шагами, охваченный эмоциями. – Передай им, насколько я ценю… Как важно для меня их отношение ко всему.

– Не пори чепухи! – резко оборвал его доктор. – Разве ты мог ожидать чего-то иного? Но мне предоставили для свидания не так много времени. Вероятно, уже осталась всего пара минут, и потому хочу спросить тебя о главном. Ты имеешь какие-то планы относительно своей юридической защиты?

– Защиты? Никаких планов нет. Я не мог даже заставить себя думать об этом. Понятия не имею, что делать, к кому обратиться. Что ты мне посоветуешь?

– Обратиться к Клиффорду.

– Что? К какому Клиффорду?

– Найми себе защитником Джона Клиффорда из адвокатской конторы «Клиффорд и Льюишем». На вид он черствый сухарь, но умнее и опытнее адвоката не сыщешь. К тому же он очень порядочный человек. Это как раз то, что тебе сейчас нужно.

– Но я с ним не знаком. Как думаешь, он возьмется за мое дело?

– Конечно. Скажу больше, именно к нему я пошел за помощью, чтобы получить разрешение на встречу с тобой. Я-то с ним знаком прекрасно. Его фирма возьмется за твою защиту, если ты их попросишь об этом. А значит, твоим адвокатом станет персонально Клиффорд, и, повторяю, лучше защитника тебе не найти.

– Мартин, ты просто возвращаешь меня к жизни! Бог все видит и воздаст тебе за благие дела! Так ты договоришься с Клиффордом? Хотя минуточку! А я смогу оплатить его услуги? У таких адвокатов обычно очень высокие гонорары.

– Какими средствами ты располагаешь?

– О, точно не знаю. Наверное, у меня есть тысяча фунтов или около того.

– Более чем достаточно. Я сразу же отправлюсь на переговоры с ним.

Друзья успели побеседовать еще несколько минут, прежде чем у двери камеры появился надзиратель. Время Мартина истекло. Он оставил Феликса в приподнятом настроении, пообещав скорую встречу. Француз проводил его, не скрывая слез.

Преисполненный решимости не терять времени даром и завершить начатое, Мартин поспешно вернулся в контору «Клиффорд и Льюишем». Но их рабочий день уже закончился, и он застал в помещении фирмы лишь нескольких задержавшихся младших клерков. Доктору пришлось записаться на завтра на прием, после чего, весь сияя от удовлетворения достигнутым успехом, он вернулся домой, чтобы обо всем рассказать близким.

На следующий день после обеда Мартин вновь сидел в кабинете адвоката.

Когда они достигли окончательной договоренности, что фирма берет дело в свои руки, мистер Клиффорд сказал:

– А теперь я обязан предупредить тебя, что такие случаи рассматриваются крайне медленно с соблюдением всех бюрократических и процедурных формальностей. Сначала прокуратура оформит обвинительное заключение, соберет все имеющиеся у них улики, подготовит свидетелей, и на это уйдет уйма времени. Мы, разумеется, тоже сразу же приступим к работе, хотя маловероятно, что многое удастся сделать, пока не ознакомимся с доказательной базой обвинителей в полном объеме. Потом нам потребуется время для основательной проработки линии защиты. Если станет необходимым снятие повторных показаний Феликса – а такое вполне, возможно, – то одному богу известно, сколько недель или даже месяцев пройдет до того момента, когда обе стороны окажутся готовы к началу слушаний в суде. Не говоря уже о том, что он иностранец, и Франция может потребовать его высылки для проведения процесса на родине.

– Уму непостижимо, – пробормотал доктор. – Вы, адвокаты, чертовски ловко навострились тратить время и деньги клиентов.

– Здесь все обстоит несколько иначе. В отличие от вас, медиков, нам не удается скрывать свои ошибки, – с холодной и ироничной улыбкой возразил Клиффорд, – а потому приходится проявлять двойную осторожность.

Мартину шутка так понравилась, что он звучно хлопнул себя ладонью по бедру.

– Ха-ха! – рассмеялся он. – Отлично сказано! Тут ты меня поймал, ничего не скажешь. Но теперь я не стану тратить твое время попусту. Как я понял, есть практические вопросы, которые ты хотел со мной обсудить?

– Да, есть пара моментов, – кивнул Клиффорд. – Первое, я предлагаю включить в нашу команду Хеппенстола. Ты же знаешь Лусиуса Хеппенстола из Королевской коллегии адвокатов? А ему может потребоваться ассистент или даже двое. Как тебе такая идея?

– На твое усмотрение. Ты лучше знаешь, как организовать защиту Феликса.

– Второй вопрос куда серьезнее. Ты должен рассказать мне абсолютно все, что тебе известно о Феликсе.

– Должен признать, – ответил Мартин, – что я могу рассказать о нем не слишком многое. Я сам задумался, хорошо ли знаю его, и поразился, насколько скудны мои сведения. Мы познакомились около четырех лет назад. Тогда Феликс только приобрел «Сен-Мало», пустовавшее поместье всего в двухстах ярдах от моего собственного дома. Приобрел и тут же ухитрился заболеть воспалением легких. Меня вызвали вовремя, но болезнь оказалась очень серьезной, и какое-то время он был на грани жизни и смерти. Однако выкарабкался, и в процессе затянувшегося выздоровления мы с ним успели крепко подружиться. Когда он выписался из больницы, я пригласил его на пару недель пожить у меня – в то время экономкой в «Сен-Мало» служила неряшливая и неумелая женщина, а ему был необходим уход. Моей семье он так полюбился, что уже скоро стал почти полноправным ее членом. С тех пор он то появляется, то вдруг исчезает, как домашний пес. Зато часто ужинает у нас, а взамен настаивает, чтобы мальчики ходили с ним в театр, моя жена тоже присоединяется, когда у нее есть время.

– Но, по твоим словам, живет он очень одиноко, верно?

– Да, если не считать экономки.

– И ты не встречал никаких его родственников?

– Никого. Я никогда даже не слышал о его родственниках. Думаю, у Феликса их нет. А если есть, он вообще не упоминает о них. – Мартин немного замялся, а потом продолжил: – Быть может, это всего лишь обманчивое впечатление, но меня поразило, что он как будто специально сторонится женщин, и если когда-либо отпускал при мне циничные реплики, то именно по их поводу. Я даже начал думать, что в его прошлой личной жизни было какое-то жестокое разочарование, но сам он и намеком об этом не обмолвился.

– На что он живет?

– Он – художник. Делает эскизы плакатов по заказу какой-то фирмы из Сити и выполняет иллюстрации для глянцевых журналов. Не знаю, есть ли у него сбережения или солидный счет в банке, но выглядит он вполне обеспеченным человеком.

– Ты в курсе этого, более чем странного, происшествия с бочкой? Что тебе известно?

– Почти ничего. Только с его слов. И был еще один запомнившийся мне эпизод. Вечером в… Дай-ка припомнить, когда в точности это случилось. Да, вечером в понедельник пятого апреля ко мне заехала пара приятелей, и мы захотели сыграть в бридж. Я отправился в «Сен-Мало» спросить, не пожелает ли Феликс стать четвертым в нашей компании. Было это около половины девятого. Он поначалу колебался, но потом принял приглашение. Я вошел и подождал, пока он переоденется. Камин в кабинете только что растопили, и комната, как, впрочем, и весь дом, казалась холодной и неуютной. Мы играли в бридж почти до часа ночи. После этого о Феликсе я услышал вновь, когда он лежал на койке в больнице Святого Фомы в глубочайшей прострации от пережитого шока. Не в качестве профессионального врача, а просто как друг я отправился навестить его, и он рассказал мне о бочке.

– И что же он поведал?

– По его словам, он получил письмо с сообщением о бочке с деньгами, отправленной ему, – детали услышишь от него самого. Когда в понедельник вечером я пришел к нему, Феликс только что получил ту бочку с борта парохода, доставив ее в «Сен-Мало». Вот почему он не сразу согласился уйти из дома – ему не терпелось вскрыть бочку.

– Отчего же он сразу и прямо не сказал об этом тебе?

– Я задал ему такой же вопрос. Феликс ответил, что у него возникли проблемы с представителями пароходства по поводу получения груза, и он не хотел пока никому выдавать местонахождение бочки, чтобы служащие не потребовали вернуть ее. Однако тебе предпочтительнее будет все выяснить у Феликса лично.

– Я непременно поговорю с ним, но сейчас мне важно понять, насколько ты осведомлен о бочке.

– Больше мне нечего добавить.

– Что ты знаешь о его друзьях?

– Ровным счетом ничего. Думаю, за многие годы я всего лишь дважды слышал, что он встречался с кем-то из своих знакомых, но то были художники, приезжавшие посмотреть на его работы в студии и не остававшиеся даже переночевать. Возможно, он с кем-то встречался в городе, но я не знаю об этом.

Несколько минут адвокат сидел молча.

– Что ж, – сказал он потом, – по всей видимости, сегодня мы больше ничего предпринять не сможем. Я буду держать тебя в курсе, но напоминаю, что события, вероятно, будут развиваться крайне медленно.

Они по-дружески распрощались, обменявшись рукопожатиями, и доктор удалился, а Клиффорд взялся за письмо королевскому адвокату Хеппенстолу, чтобы выяснить, согласится ли тот взяться за это дело.

Глава 22
Новая история, рассказанная мистером Феликсом

Следующий день оказался у мистера Клиффорда целиком занят разнообразными техническими формальностями и получением от властей всей информации, имевшейся на данный момент, а потому только утром второго дня он смог познакомиться со своим клиентом. Несчастный сидел в камере, обхватив голову руками, с выражением безысходной тоски на лице. Некоторое время они говорили обычные в таких случаях фразы, а потом адвокат перешел к делу.

– А теперь, мистер Феликс, – сказал он, – вы должны рассказать мне все, что вам известно о злосчастном деле – все до последнего штриха, каким бы мелким и незначительным он вам ни показался. И помните, что в таком положении равносильно самоубийству скрывать информацию. Ничего не утаивайте. Ваши признания будут сохранены в секрете, как при исповеди. Если вы наломали дров, наделали глупых ошибок или даже, уж простите, действительно совершили преступление, в котором вас обвиняют, расскажите мне правду. В противном случае я уподоблюсь слепому поводырю для слепца, и нас обоих ждет падение в пропасть.

Феликс порывисто поднялся.

– Я так и поступлю, мистер Клиффорд. Я ничего от вас не утаю. Но прежде чем мы углубимся в детали, один вопрос мне следует прояснить сразу. – Он поднял руку: – Клянусь, и Бог Всемогущий, в которого я глубоко верю, мне свидетель, что невиновен в этом преступлении. – Он снова сел и продолжил: – Причем я не прошу от вас безоговорочной убежденности в моей правоте. Пусть она придет потом. Однако необходимо, чтобы уже в начале нашего общения этот факт был отмечен. Я решительно и категорически отрицаю какое-либо участие в этом ужасающем и мерзком деянии. А теперь можем приступать.

– Мне важно и отрадно было услышать от вас подобное заявление, сделанное столь выразительно, мистер Феликс, – сказал адвокат, на которого произвели глубокое впечатление манера выражаться и серьезность тона клиента. – Но давайте начнем, как говорится, с самого начала. Расскажите все известные вам подробности дела.

Феликс был хорошим рассказчиком, и потому его слова, обращенные к Клиффорду-профессионалу и чисто по-человечески, увлекли юриста по мере того, как развивалось повествование.

– Я сразу даже не соображу, с чего начать, – сказал Феликс. – Первым событием, прямо связанным с делом, стала моя встреча с группой друзей в парижском кафе «Золотое руно». Но прежде чем перейти к ней, наверное, имеет смысл в общих чертах объяснить вам, кто я такой и как француз оказался в итоге жителем Лондона. Полагаю, это необходимо, поскольку неизбежно встанет вопрос о моем прошлом знакомстве с бедняжкой Аннеттой Буарак. Что скажете, мистер Клиффорд?

«Это более чем необходимо, – подумал про себя адвокат, для которого сам факт знакомства Феликса с погибшей женщиной стал не самым приятным открытием. – Ты, как я вижу, пока не понимаешь, дружище: ни один другой пункт этого дела не станет для тебя более важным, чем твое с ней общее прошлое».

Но вслух он лишь произнес:

– Вы правы, я тоже считаю это необходимым.

– Что ж, очень хорошо. Повторю: по национальности я француз. Родился в Авиньоне в 1884 году. С детства я питал пристрастие к рисованию, и поскольку учителя заметили в моих работах проблески таланта, то еще совсем молодым я переехал в Париж, где поступил в художественную школу мсье Дофэ. Там я учился несколько лет, поселившись в небольшом отеле недалеко от бульвара Сен-Мишель. Мои родители умерли, и я унаследовал некоторую сумму денег – немного, но на жизнь хватало.

Вместе со мной в школе учился юноша, которого звали Пьер Боншоз, привлекательный и очень порядочный малый года на четыре моложе меня. Мы стали приятелями и частенько занимали вдвоем один номер в гостинице. Но к учебе он относился спустя рукава, не добиваясь заметных успехов. Ему не хватало трудолюбия и упорства, он слишком любил вечеринки и карточные игры, чтобы всерьез заниматься живописью. А потому я был не так уж удивлен, когда однажды Пьер заявил мне, что сыт по горло школой искусств и собирается уйти в бизнес. Он обратился за помощью к старому другу отца, старшему партнеру фирмы «Роже» – экспортеров вина из Нарбонна. Там ему предложили работу, и он согласился. За два или три месяца до отъезда Пьер привел в школу новую ученицу, свою кузину мадемуазель Аннетту Умбер. Они казались гораздо ближе друг другу, чем обычно бывают двоюродные братья и сестры. Боншоз рассказал мне, что они практически выросли вместе и давно стали не просто родственниками, а неразлучными друзьями. И это, мистер Клиффорд, была та самая несчастная девушка, ставшая затем мадам Буарак.

Она представляла собой самое прелестное существо, какое я только встречал прежде. И как только я увидел мадемуазель Аннетту, мной овладело глубочайшее восхищение ее красотой – чувство, прежде мне незнакомое. Видимо, сама Судьба распорядилась так, что мы оба увлеклись техникой работы пастелью, часто встречались в классе и интересовались успехами друг друга. Неизбежное случилось: уже вскоре я глубоко и искренне полюбил ее. Она не отвергала моих ухаживаний, но поскольку держалась ровно и доброжелательно со всеми, я не смел надеяться на взаимность с ее стороны. Но не стоит затягивать эту часть истории. После долгих и мучительных колебаний я, собрав всю храбрость в кулак, сделал ей предложение. И вообразите мою радость, когда она приняла его.

Затем, естественно, настало время просить ее руки у отца. Мсье Умбер происходил из древнего и знатного рода, по праву преисполненный гордостью своим благородным происхождением. Он не был богат, а лишь весьма состоятелен, жил в принадлежавшем его семье замке Ларош, словно в собственном государстве, занимая ведущее положение в местном светском обществе. Явиться к нему и начать разговор о его дочери было бы поистине испытанием для всякого, а для меня, и близко не обладавшего подобным социальным статусом, это представлялось сущим кошмаром. И мои дурные предчувствия полностью оправдались. Он принял меня вполне учтиво, но категорически отверг мои притязания. Мадемуазель Умбер еще слишком молода, она не познала еще окружающего мира, не разобралась в собственных ощущениях, а у него имелись совсем другие планы относительно ее будущего и так далее. При этом он, конечно же, не преминул тонко намекнуть, что мое положение в обществе и ограниченность в средствах едва ли делали меня достойным стать членом семьи со столь древней историей и славными традициями.

Едва ли нужно описывать, сколь сокрушительным ударом стало его решение для нас обоих. Скажу только, что после бурного объяснения с отцом Аннетта подчинилась его власти, бросила учебу в художественной школе и надолго уехала гостить к своей тетке в одну из южных провинций. А для меня жизнь в Париже, где теперь на каждом шагу преследовали видения из прошлого, стала невыносимой. Я перебрался в Лондон, получив работу в фирме «Грир и Худ», производителей печатной рекламной продукции с Флит-стрит. Имея постоянное жалованье, а в свободное время делая иллюстрации для «Панча» и других популярных изданий, я вскоре обнаружил, что мой ежегодный доход превышает тысячу фунтов. Теперь я смог удовлетворить одну из своих амбиций – купить виллу в пригороде и небольшой двухместный автомобиль, чтобы ездить на работу в центр столицы. Это поместье, названное «Сен-Мало», располагается близ Брента по Грейт-Норт-роуд. Там я обосновался совершенно один, если не считать приходящей экономки – женщины почтенных лет. Огромный чердак дома я переделал в мастерскую, где начал делать эскизы к давно задуманной мною большой картине.

Но не успел я прожить на новом месте и месяца, как очень серьезно заболел воспалением легких. Мартин, врач, живший поблизости, занялся моим лечением, и так родилась дружба, результатом которой и стало ваше сегодняшнее появление здесь.

Года два я вел уединенный и монотонный образ жизни, но однажды утром меня ожидал приятный сюрприз в лице появившегося у меня на пороге старинного приятеля Пьера Боншоза. Он рассказал, что сделал успешную деловую карьеру, и руководство фирмы приняло решение назначить его своим постоянным представителем в Лондоне. Поведал он мне и о том, как после года «тоски и хандры» его кузина Аннетта исполнила желание отца и стала женой мсье Буарака, богатого промышленника. Пьер виделся с ней по дороге через Париж, и, по его словам, она выглядела вполне счастливой.

Я снова сблизился с Боншозом, и следующим летом – то есть два года назад – мы с ним совершили продолжительный пеший поход по Корнуоллу. Мне необходимо упомянуть об этом, потому что тогда рядом с Пензансом произошел инцидент, глубоко повлиявший на наши с Пьером дальнейшие отношения. Мы решили искупаться на пустынном берегу между скалами, и когда я вошел в воду, меня подхватило мощным потоком отлива, и вопреки всем моим усилиям, я понял, что не справлюсь и скоро окажусь унесенным в открытое море. Услышав мои отчаянные крики, Боншоз бросился в воду, доплыл до меня и с огромным риском для собственной жизни помог выбраться на сушу. И хотя он отнесся к этому эпизоду с легкомысленным юмором, я не мог забыть опасности, которой подвергался он сам, спасая меня. Мною овладела мысль, что я теперь нахожусь в долгу перед ним и буду рад возможности как-то отблагодарить.

Хотя, как я упомянул, моим постоянным пристанищем стали окрестности Лондона, я никогда не забывал и о Париже. Сначала изредка, а потом все чаще стал возвращаться туда, чтобы проведать друзей и быть в курсе событий, происходивших в художественных кругах Франции. Около восьми месяцев назад, во время очередного такого визита, я совершенно случайно заглянул на выставку произведений знаменитого скульптора. Там, по чистой случайности, встретил человека, разговор с которым весьма заинтересовал меня. Он оказался страстным собирателем скульптуры малых форм и был подлинным знатоком вопроса. Мне он сообщил, что его коллекция ныне стала одной из крупнейших в мире, а поскольку я высказал неподдельный интерес, то получил приглашение тем же вечером отужинать в его доме и осмотреть собрание.

Я приехал и был представлен супруге владельца дома. Можете вообразить себе мои чувства, мистер Клиффорд, когда ею оказалась не кто иная, как Аннетта. От неожиданности мы ни словом, ни жестом не выдали нашего прежнего знакомства. Хотя, я уверен, не будь мсье Буарак столь поглощен мыслями о своей коллекции, он непременно заметил бы наше взаимное смущение. Впрочем, когда первый шок от узнавания прошел, я понял, что ее присутствие больше не волнует мне кровь. Она по-прежнему вызывала у меня глубочайшее восхищение, но моя одержимость ею пропала без следа. Былая любовь ушла безвозвратно. А по ее поведению и манере держать себя стало ясно: чувства Аннетты ко мне претерпели такую же метаморфозу.

Мы с мсье Буараком стали добрыми приятелями, связанные поначалу моим интересом к его коллекции, и потом я не раз принимал его приглашения заглянуть в гости всякий раз, когда оказывался в Париже.

Это, мистер Клиффорд, все, что я мог бы назвать преамбулой к моей истории. Боюсь, я не проявил при этом полной беспристрастности, но постарался изложить факты как можно яснее.

Адвокат с серьезным видом кивнул.

– Ваши показания пока звучат предельно ясно. Будьте любезны, продолжайте.