Текст книги "Маски"

III. Фукаи

Еще некоторое время Ибуки продолжал встречаться с Ясуко, тайком пробираясь по ночам в поместье Тогано, в оформленную в западном стиле комнату пристройки, но лицо, похожее на маску Но по имени Масугами, принадлежавшее Харумэ, появилось в его полуночных снах лишь однажды.

Он пытался выманить Ясуко из дома, но та наотрез отказывалась оставаться с ним наедине где бы то ни было, кроме этой комнаты. И вот, терзаясь чувством вины под взглядом Миэко Тогано, он снова и снова задворками шел в пристройку.

Ибуки места себе не находил от негодования, узнав, что Микамэ получил официальное право вывозить Ясуко на прогулки, сопровождать ее на концерты и развлекать другими способами, а ему, страдающему от недостатка времени и денег, оставалось только изнывать от ревности.

Убедив себя в том, что Миэко одобрила его кандидатуру, Микамэ прикладывал все усилия, чтобы добиться расположения Ясуко. Она принимала все его приглашения и даже оставалась с ним наедине, но на все его попытки сблизиться отвечала уклончиво, словно ива на ветру, и разрешала ему разве что за руку себя подержать.

В пору цветения вишни Микамэ пригласил Ясуко поехать с ним в одну горную деревушку – проверить слухи о живущей там старухе предсказательнице, которая якобы умела общаться с духами. На обратном пути он планировал остановиться у водохранилища Мураяма, полюбоваться цветущей сакурой, а потом заночевать в местной гостинице, но опять просчитался. Старую колдунью они нашли, Ясуко вдохновенно расспрашивала ее, вела подробные записи о трансе и фиксировала все высказывания, а потом с явным удовольствием бродила среди белоснежных деревьев у водохранилища и даже набросала несколько стихотворений в своем блокнотике, но в гостиницу, несмотря на все уговоры, поехать отказалась.

Микамэ чувствовал угрызения совести из-за того, что не пригласил Ибуки, как сделал бы это при нормальных обстоятельствах. Однако он подозревал, что Ясуко влюблена в Ибуки, и потому не позвал с собой друга; и надо сказать, за прошедшие месяцы его подозрения ничуть не развеялись, а только окрепли.

Проводив Ясуко, счастливый Микамэ поехал домой, где, к его несказанному удивлению, его дожидалась жена Ибуки. Садако стояла в коридоре, у дверей его апартаментов.

– Садако? Это ты? – воскликнул Микамэ, подходя ближе. – Ты когда сюда пришла? Надо было внутри подождать. – Он открыл дверь и зашел в квартиру, обняв женщину за плечи. Судя по необычайной бледности ее милого личика, это был не просто светский визит. – В чем дело? Вы что, поругались? – Сняв пиджак, он опустился в кресло напротив гостьи.

Садако молчала, словно воды в рот набрала.

– Да что случилось-то, а?

– Я не знаю, как начать. Это все Цунэо, мой муж… я просто не в состоянии понять его. Вот и решила, что лучше всего будет обратиться за советом к вам… в конце концов, это и вас тоже касается.

– Меня? – Лицо Ясуко тут же встало у него перед глазами, но Микамэ сумел совладать с собой. – Что ты имеешь в виду?

– Это имеет отношение к Ясуко Тогано. Вы же сделали ей предложение, правда?

– Да, но пока ничего определенного сказать нельзя. Мы с ней только что из загородной поездки вернулись.

– Вот как? – удивленно вытаращилась на него Садако. – Выходит, она еще не дала вам своего согласия?

– Ну… нет.

– Ничего удивительного. Микамэ-сэнсэй, вы сделаете себе одолжение, если выбросите эту женщину из головы. Чем дольше вы с ней будете общаться, тем больше бед на себя накликаете. Знаю, она пишет какой-то трактат на тему одержимости духами, но поверьте мне, за этим кроется что-то еще. Эта женщина сама – ведьма. Я уже месяц как наняла частного детектива, чтобы он проследил за всем, что происходит в том доме, и…

– Частного детектива?! – изумился Микамэ. Он, конечно же, знал о существовании подобных людей, но ни один из его знакомых ни разу не обращался к ним за помощью.

– Не стоит так удивляться. У меня брат в полиции служит, и он порекомендовал мне одно очень порядочное агентство. Цунэо так странно себя вел, мне пришлось сделать это.

Садако даже бровью не повела. Микамэ был ошеломлен ее внешней непробиваемостью и невозмутимым видом, напрочь отметавшим все подозрения в нечистоплотности и двусмысленности ее действий.

Подозрения Садако по поводу Ясуко и ее мужа родились холодной январской ночью, когда Ибуки не пришел домой ночевать. Вернулся он только под утро, придумав какой-то благовидный предлог и предусмотрительно позвонив домой сообщить, что задержится (один его старинный приятель якобы приехал в город и пригласил его к себе в отель в Синдзюку). Но в тот вечер после занятий, когда он удобно устроился в кресле в распахнутом на груди кимоно, Садако заметила, как маленькая Рурико хихикает и тычет пальчиком в голую грудь отца.

– Папуля! Красный, красный!

Поглядев в ту сторону, она увидела на его коже, под ключицей, ярко-алый след от губной помады, словно лепесток камелии отпечатался.

– Что это еще такое, Цунэо? – нахмурилась Садако.

– Э-э-э… – Ибуки поглядел вниз и увидел лишь отблеск красного пятна. Ему даже в голову не пришло, что это может быть помада. Волноваться не о чем, ведь он прекрасно помнил, что ночью Ясуко была без косметики.

– Вот, погляди. Рурико находит это очень забавным. – Садако схватила с туалетного столика свое зеркальце на розовой подставке и в ярости запустила им в мужа.

Ибуки чудом поймал зеркальце, уставился на яркий отпечаток, отраженный в овале стекла.

– И что это, по-твоему? – Он снова увидел перед собой розовые губки Ясуко, не тронутые помадой.

– Ты и правда хочешь мое мнение знать? Женская помада, вот что это такое! Не на галстуке, не на рубашке, а прямо на голом теле! – надтреснуто расхохоталась жена.

Ибуки долго строил из себя оскорбленную невинность, твердил, что ничего такого не помнит, и в конце концов решил вывернуться, «признавшись», что это, должно быть, работа пьяной гейши из отеля, где они с другом развлекались, сам-то он тоже напился, вот и не помнит ничего.

Самое смешное, что в этом действительно была доля правды. Но с тех пор Садако зорко следила за приходами и уходами мужа. Прекрасно понимая, что гейшу он себе позволить не может (да и в любом случае, муж не питал склонности к подобного рода развлечениям), она перебирала в голове самые разнообразные варианты, пока наконец ее подозрения не остановились на Ясуко Тогано.

– Я просто разрываюсь между Рурико и домашним хозяйством, поэтому у самой у меня нет времени следить, куда он ходит и чем занимается. Но если уж что-то меня волнует, то мне обязательно надо до сути докопаться, такая уж я. А тут совсем разволновалась, ни на чем сосредоточиться не могла, поэтому достала свои сбережения и наняла человека, чтобы помог мне разузнать, что происходит в доме Тогано. И оказалась права: Цунэо оттуда не вылезает.

– Не вылезает… Что ты хочешь этим сказать? Что он спит с Ясуко? – Микамэ почувствовал охватившую его слабость.

– Именно это я и хочу сказать. А в то же время она и вам ручкой машет, так ведь? Цунэо до ужаса боится потерять ее, совсем мозгов лишился. Вы двое – словно куклы в ее руках, а она за веревочки дергает. Эта женщина – настоящая ведьма, как хочет, так мужиками и крутит.

Садако сделала это заявление с явным удовольствием, глядя прямо в глаза Микамэ. Он невольно улыбнулся, услышав ее сравнение, и даже представил себя и Ибуки двумя марионетками – одна толстая, другая тощая, обе скачут вверх-вниз на веревочках. «Интересно, – подумалось ему, – почему в душе у меня нет настоящей злости на Ибуки? Не потому ли, что для меня самого завоевать Ясуко – всего лишь игра, и не более того?»

– Весьма остроумный поступок, Садако, нанять частного детектива. Но какой смысл Ясуко манипулировать мной и Ибуки, да еще таким странным образом?

– А такой! Начнем с того, что вы избаловали ее подарками, всегда покупаете то, что ей хочется, а Цунэо помогает ей в работе над книгой.

– Понятно.

Невозмутимость Микамэ начала выводить Садако из себя, и она одарила его ледяным взглядом. В непреклонной решимости нанять сыщика проявилась вся сила характера этой женщины, но ее злость не имела ничего общего с той разрушительной яростью, которая способна заставить дух обманутой жены покинуть бренное тело и отправиться мстить своему обидчику. Даже если Микамэ и почувствовал этот холодный взгляд, то не подал виду и ободряюще кивнул гостье.

– А что Ибуки? Его отношение к тебе изменилось?

– Да не очень. Попрохладнее со мной стал, пытается скрывать дополнительные доходы; но развода, похоже, не хочет. По крайней мере, у него духу на это не хватает. Я прекрасно понимаю, что у него на уме: хочется порезвиться с кем-то вроде Ясуко, но при этом и семью сохранить.

– Это вполне понятно. Ни один мужчина в здравом уме и твердой памяти не расстанется по доброй воле с такой прекрасной женой, как ты. А что Миэко Тогано? Она в курсе?

– Должна быть в курсе. Всякий раз Ясуко поджидает его в пристройке, где раньше находился кабинет Акио. Миэко не настолько глупа, чтобы не замечать, что они встречаются прямо у нее под носом.

Речь Садако постепенно становилась все вульгарнее. «Конечно, в подобных обстоятельствах сохранить безупречные манеры непросто, – подумал Микамэ, – но похоже, внезапный кризис, такой, как, например, этот, открывает в женщине самые непривлекательные стороны». Он поймал себя на мысли, что вот-вот придет к совершенно абсурдному заключению: Ибуки прав, предпочитая своей жене Ясуко.

– Но Миэко Тогано женщина очень рассеянная, во всем полагается на Ясуко. Вполне возможно, она не в курсе личной жизни невестки.

– Ну, не знаю. Человек, который все это для меня разузнал, то же самое говорит, утверждает, что одна Ясуко во всем виновата. Говорит, что ума у нее – палата, а вот насчет Миэко Тогано с уверенностью не скажешь, то ли слишком умная, то ли дура набитая. Вполне возможно, она притворяется – так ей легче управляться с Ясуко, держать ее под контролем. Почти сразу после свадьбы Миэко потеряла ребенка – это любовница ее мужа все подстроила, но никто ни слова протеста от нее не услышал, так что либо она очень сильная женщина, либо, наоборот, слабая до безобразия, так все дамочки из «Светлого ручья» считают.

Наблюдая за резвым движением тоненьких губок Садако, Микамэ вдруг понял, что доктор Мориока, должно быть, не единственный, кому известно о том инциденте.

– Думаю, из всего вышесказанного можно сделать вывод, что Миэко Тогано не в курсе происходящего. Мне не верится, что она все знает и одобряет. Может, ты не понимаешь, но взаимная привязанность этих двух женщин настолько сильна, что они больше на любовниц походят, а потому мне кажется, что Ясуко тщательно скрывает от Миэко свою связь с твоим мужем.

– Но это же абсурд! Не дом, а ведьмино гнездо! Неспроста вы с Цунэо изучением одержимости занялись – вы с ним оба ведьмами одержимы! – невесело рассмеялась Садако. – Если вы решили жениться на Ясуко, то не можете спокойно относиться к этому, правда ведь? Или хотите сказать, прими она теперь ваше предложение, вы все равно не откажетесь сочетаться с ней браком?

– Ну нет, полагаю, теперь я вряд ли смогу. – Выслушивая ее обвинительные речи, Микамэ смущенно поднял руку и почесал затылок, и все же душевная рана действительно оказалась не слишком глубокой. – Заигрывания Ясуко мне нравятся, но и дружбу с Ибуки ставить под угрозу мне бы не хотелось. Я не слишком ревнив. Жена, которая время от времени ищет приключений на стороне, не так уж и плоха.

– Фу! – Садако передернуло от омерзения. – Вот так подобные Ясуко женщины и делают дураков из таких мужиков, как вы с Цунэо. Не успеете и глазом моргнуть, как она преподнесет вам ребеночка, а вы даже разобраться не сможете, кто из вас папаша. Меня наизнанку выворачивает, когда я думаю, что и меня в эту грязь втоптали. – Внезапно Садако подалась вперед, на ее лице застыло напряжение, как у человека, который решил прощупать почву под ногами. – Микамэ-сэнсэй, вы в курсе, что сестра-близнец покойного мужа Ясуко живет сейчас в доме Тогано?

– Что? Никогда не слышал, что у Акио была сестра, да еще близнец! Ну и ну! Это тоже твой детектив раскопал?

– Он. Не думаю, что Цунэо это известно. Он никогда об этом не говорил. Дочь Миэко воспитывалась у родственников и вернулась в дом Тогано только после гибели Акио. Похоже, она полоумная, потому ее и прячут ото всех.

– Надо же! Ни Миэко, ни Ясуко никогда ни о чем таком не рассказывали. – И вдруг он припомнил красотку, которую видел в беседке в вечер светлячков. – Она хороша собой?

– Говорят, да. У нее классические черты лица, и она будто бы даже красивее Ясуко. Но это еще не все. Похоже, молодая красавица должна скоро родить!

– Ого! – Микамэ заметно помрачнел.

– Если принять во внимание ее умственное состояние, то ее, должно быть, изнасиловали. – Садако снова уставилась на него своими черными глазищами.

Микамэ поспешно затараторил, словно стараясь избавиться от этого неуютного затуманенного взгляда:

– Такое часто случается. Наверное, это какой-нибудь малый, живущий по соседству, тайком туда-сюда бегает. Преступление просто отвратительное, хуже не придумаешь, но такое нередко среди моих пациентов встречается. Видишь ли, подобные женщины в сексуальном плане вполне нормальны, несмотря на младенческие мозги. Представляю, какой это ужас для Миэко, не говоря уже о самой Харумэ! Я и понятия не имел, что у Миэко есть дочь. А если к тому же твоя умственно отсталая дочурка собирается дать жизнь незаконнорожденному ребенку – сердце какой матери это выдержит! Не пойму, почему она до сих пор не устроила ей аборт. Чем скорее она это сделает, тем лучше.

Микамэ накрыла волна жалости к Миэко Тогано. Его предположения по поводу чувств, переживаемых матерью, были вполне естественны, однако на самом деле, со слов служанок (именно их сплетни передал Садако частный сыщик), Миэко не только не испытывала ничего подобного, она вообще никак не реагировала.

Первыми изменения в Харумэ заметили Миэко и Ю. Они обе пристально следили за ее месячным циклом, и каждая из них обнаружила двухмесячный сбой и непомерно возросшее желание приласкаться. Не говоря друг другу ни слова, обе женщины продолжали молча наблюдать за Харумэ.

Харумэ начало тошнить, прямо как на первых месяцах беременности, потом ее пухлое белое тело совсем исхудало, будто из одежды подкладку вынули. Озаренное смутным внутренним светом лицо девушки с изможденным, затравленным взглядом стало странным образом походить на лицо Миэко. При взгляде на то, как Харумэ сидит у окна своей комнаты, тупо уставившись на покрытые алыми листьями ветки старой вишни, у Ю сердце сжималось от жалости.

Однажды вечером, искупав Харумэ и уложив ее в постель, Ю бесшумно вошла в покои Миэко. Она знала, что Ясуко уехала по делам и ее не будет допоздна.

Миэко сидела на татами перед маленьким столиком в углу комнаты, записывала что-то шариковой ручкой в блокнот.

– Извините, что отрываю вас, госпожа, но мне надо переговорить с вами кое о чем. – Ю к старости почти совсем оглохла и теперь села рядом с хозяйкой – так близко, что колени их соприкасались.

Миэко кивнула с обычной для нее снисходительностью и произнесла прямо в ухо Ю:

– Полагаю, речь пойдет о Харумэ.

– Да, госпожа. Вы и сами, должно быть, заметили. Это просто невероятно, но у нее уже два цикла подряд пропущено, а после того, как я рассмотрела ее сегодня в ванной, боюсь, объяснение у меня только одно. – Служанка печально вздохнула и нахмурилась.

– Согласна, – медленно кивнула Миэко.

Ю была разочарована спокойствием хозяйки, но сумела скрыть досаду.

– Простите меня. Мне стоило быть более осторожной. – Она уставилась в пол и вытерла слезы.

Ю понятия не имела, кто виновник этого злодеяния. В последнее время глаза и уши почти совсем перестали ей служить, к тому же почти всю зиму старуха провалялась в кровати с гриппом, не в силах защитить свою подопечную и узнать, что за злодей сподобился покуситься на нее. А теперь, как ни старалась, Ю не могла вычислить среди знакомых Миэко и посетителей этого дома того, кто обесчестил Харумэ.

Харумэ не то чтобы была полной идиоткой, но нормальным взрослым человеком ее тоже, как ни старайся, не назовешь. Мужчина, дерзнувший применить силу к этому беспомощному созданию, являлся в глазах Ю исчадием ада и воплощением зла. Одна мысль о том, что Харумэ носит ребенка этого чудовища, выводила ее из себя.

– Вы должны поскорее отвести девочку к доктору, госпожа. И если наши подозрения оправдаются, надо что-то делать, и чем быстрее, тем лучше. Я не перенесу, если эта бедняжка родит малыша, в ее-то состоянии. – По сморщенным щекам Ю покатились крупные безобразные слезы.

– Да, я так и сделаю. Я о том же самом думала. – Опершись локтем о столик, Миэко одобрительно кивнула старухе. В глазах – ни слезинки, взгляд пустой, отсутствующий.

Ю содрогнулась от отвращения.

– Госпожа, разве у вас нет подозрений, кто это натворил? Мне почему-то кажется, что вы знаете. – Служанка взяла Миэко за руку и сжала ее ладонь холодными и бледными, словно шелковичные черви, пальцами.

– Даже представить себе не могу.

– Неужто? Мне кажется, что вы не слишком честны со мной. – Ю заглянула Миэко в лицо – лицо, которое она слишком хорошо изучила за долгие годы службы, – и отшатнулась, увидев размытые мраком черты. Старуха еще сильнее сжала пальцы хозяйки, словно хотела вернуть ее к жизни. – Молю вас, не умножайте уже содеянного зла. Я знаю вас с тех пор, как вы девочкой бегали, и мне становится страшно за род человеческий, когда я думаю, что такой милый, умный ребенок, каким были вы, может прийти к такому финалу. Я уже стара и скоро умру. Две трети своей жизни, если не больше, я провела в услужении вам. Умоляю, не заставляйте меня страдать, я и так уже немало выстрадала. После смерти Акио я думала, что вы переменитесь, но вижу – нет, вы еще не покончили со своими безумными планами. Деяния ваши настолько страшны, что даже солнечный лик от них отвернулся бы. Да рядом с вами и бывший хозяин, и та женщина, Агури, из-за которой вы столько страдали, безгрешны!

– Ю! – Миэко закрыла ладонями уши и затрясла головой. – Прекрати говорить со мной о тех ужасных днях!

– Нет, госпожа, сегодня мне придется сказать. Перед рождением близнецов я часто высказывала вам все в открытую, разве не так? Но вы меня не слушали. И родили их, несмотря на все мои увещевания. И только мы с вами знали, что они не плоть от плоти хозяина. Тридцать лет с тех пор прошло. Акио-кун принял ужасную смерть, и вы только гляньте, что с Хаумэ-тян случилось! Ваша месть проделала полный круг. Все эти годы я верой и правдой служила вам и никому даже словом не обмолвилась. Похоронила правду в себе. Все ваши страдания были моими страданиями; я словно гэта[42]42
  Гэта – японская деревянная обувь на поперечных подставках.


[Закрыть] на ваших ногах. Умоляю, я уже слишком стара, не заставляйте меня снова страдать!

Не выпуская руку Миэко, Ю склонилась к самым коленям хозяйки. Долго еще она сидела так, без движения, и лишь холодные слезы капали на руку Миэко, а та все гладила и гладила худую, согнутую временем спину с выпирающими лопатками, и молчала.

Через несколько дней Миэко в сопровождении Ясуко и Ю отвезла Харумэ в больницу к доктору Мориоке.

После обследования врач известил их, что Харумэ на третьем месяце беременности и что матка у нее очень сильно загнута назад. Если не сделать кесарево сечение, ни мать, ни дитя не выживут.

– В таких случаях прерывание беременности – лучший выход из положения, особенно если принять во внимание умственную отсталость пациентки, хотя очень часто подобные женщины рожают на удивление здоровых, нормальных малышей. – Он говорил прямо и начистоту, поскольку ему было сказано, что Харумэ – дочь дальних родственников Тогано.

Ясуко украдкой поглядела на свекровь, но по ее лицу невозможно было понять, о чем она думает.

– Но ведь это же новая жизнь, и она только-только зародилась. Мне кажется, мы обязаны дать ей шанс, – невозмутимо проговорила Миэко, игнорируя удивленный взгляд доктора. – Возникнут ли осложнения в процессе беременности?

– Нет, не должны, насколько я вижу. Однако очень важно поддерживать силы матери.

– Родители ее сильно нуждаются, сами понимаете. Пока отвезу ее домой, переговорю с ними, а там посмотрим.

Миэко устремилась к выходу, предоставив Ясуко взять Харумэ за руку и отвести к такси, в котором их ожидала Ю. Оставив Харумэ на попечение старой служанки, Ясуко и Миэко взяли другую машину и поехали на встречу поэтического кружка.

– Мама, – начала Ясуко, ни словом не обмолвившись о Харумэ, – сегодня утром пришло письмо от Садако Ибуки.

– О?! – Миэко даже головы не повернула. – И что же она хочет сказать?

– Вот, сами поглядите. Она пишет, что Микамэ все известно. – Ясуко протянула свекрови пухлый конверт.

Спокойно изучив надпись на конверте, Миэко открыла его, вытащила письмо и начала читать. Такси неслось вверх по косогору, оставляя позади Акасака-мицукэ. Растущие по обочинам вишни утопали в цвету, опавшие белоснежные лепестки танцевали на пыльном ветерке.

– Она утверждает, что все ему рассказала, так ведь?

– Говорит, что наняла частного сыщика. Странная женщина. Я ее всего пару раз видела…

– Но она – его жена, и имеет все права. – Миэко аккуратно сложила листочки и вернула их обратно в конверт.

– Она и по вам прошлась.

– Женщина ее положения обладает счастливой возможностью говорить и писать все, что заблагорассудится. – Рот Миэко дернулся, будто в усмешке. Ее совершенно не волновало, какими эпитетами вознаградила ее Садако. – Скажи, что ты чувствуешь, Ясуко. Хотела бы ты выйти за господина Ибуки?

– Нет, если я за кого и выйду, то только за Тоёки Микамэ. Не хочу разбивать семью Ибуки. Да и он не горит желанием бросать ради меня жену и дочь.

– Видимо, так и есть. Но Садако, будучи его женой, чувствует себя обязанной высказаться, и он ничего не сможет с этим поделать, так ведь? От нее правды не утаишь.

– В письме она называет меня ведьмой, говорит, что я порабощаю мужчин с помощью магии. Но это ведь не так. Я всего-навсего ваш медиум. – Ясуко склонила головку и простодушно поглядела на свекровь. На фоне белого вихря лепестков профиль Миэко выделялся спокойствием и величественной красотой. – Вы собираетесь дойти до самого конца, мама, я права? Хотите, чтобы Харумэ родила этого ребенка? Заставлять такую женщину, как она, рисковать в родах просто бесчеловечно, особенно если учесть те физиологические и психологические сложности, о которых говорил доктор, но план ваш имеет все шансы на успех. Не скрою, меня он тоже завораживает, мне не меньше вашего хочется увидеть ребенка, в чьих жилах будет течь кровь Акио. Именно это чувство вело меня, именно поэтому я и совершила столько странных поступков. Мы с вами соучастницы ужасного преступления, не так ли, мама? Преступления, на которое только женщины способны. Принять участие в вашем плане, мама, значит для меня гораздо больше, чем любовь любого мужчины на свете, – горячо шептала Ясуко прямо в ухо свекрови.

Миэко слушала ее излияния, уставившись на танцующие за окном лепестки. Выбившиеся прядки волос шевелились от торопливого дыхания Ясуко и щекотали ей щеку. Миэко всматривалась внутрь себя, стараясь разглядеть туманную женскую силу, которая скрывалась в ее душе и едва не подчинила себе Ясуко. Она молча размышляла над тем, существует ли на земле средство, способное избавить ее от страшного груза на душе, очистить карму. А впереди ждал темный и грязный путь лжи, по которому ей придется брести вслепую, беспомощно и одиноко, и тащить на себе неизбывное, бесконечно тяжелое бремя, и от этого бремени не убежать, не спастись.

Перед ней встал образ древней богини, распластанной под этим миром, молящей о смерти. Тело ее гниет заживо, кожа вся в язвах, а в них – тлеет огонь, изрыгающий черные искры. Это кошмарное зрелище обратило возлюбленного богини в бегство, но стоило ему повернуться и кинуться прочь, как она тут же вскочила и в ярости бросилась следом – вся ее любовь обратилась в жгучую ненависть[43]43
  Имеется в виду миф о Идзанаки и Идзанами – первых антропоморфных богах, создателях Японских островов. Согласно мифу, богиня Идзанами умирает, рожая бога огня, который опалил ей лоно, и удаляется в страну мертвых. Муж, Идзанаки, отправляется за ней, но, после многих злоключений, бежит из подземного царства и расторгает брак с Идзанами.


[Закрыть]. Женская страсть способна в мгновение ока обернуться неистовым желанием отомстить – одержимостью, которая въедается в кровь и словно река течет из поколения в поколение.

По щеке Миэко скатилась слезинка, такая крохотная, что Ясуко даже не заметила ее. Но в этой соленой капельке воплотилась вся невысказанная боль.

Микамэ и Ибуки сидели лицом к лицу в маленькой комнатке на седьмом этаже того самого отеля. На сей раз обивка мебели и ковровое покрытие оказались бледно-зелеными, но вовсе не в честь наступающей весны; просто каждый этаж гостиницы был отмечен собственным, особым цветом.

Щеки Ибуки ввалились пуще прежнего, иссохшие веки нависли над глазами, тонкие пальцы цвета слоновой кости окончательно превратились в корявые побеги бамбука. Весь его облик резко контрастировал с цветущим видом упитанного Микамэ.

– Да ты хоть замечаешь, что совсем усох? Прямо как Цяо Шэн из китайской истории о привидениях. – Микамэ потягивал пиво, закусывая присланными из ресторана бутербродами. Это саркастическое замечание прозвучало, вопреки его желанию, слишком язвительно. И лишь во взгляде горел привычный огонек беспокойства.

Ибуки развалился на софе у стены, скрестив ноги.

– Издеваешься? – сухо рассмеялся он, сморщил свой орлиный нос и прикурил сигарету. Ни к пиву, ни к бутербродам даже не притронулся.

– Похоже, твои изыскания в области одержимости возымели обратный ход и ударили по своему исследователю.

– И все потому, что у меня жена идиотка. – В голосе Ибуки слышались обычные холодные, язвительные нотки. – Впрочем, разумная женщина так же нелепа, как бумажный цветок на проволоке. Ну почему она старается изобличить всех и вся в мире, о котором даже понятия не имеет? Что бы ни происходило между мной и Ясуко, я же не выставлял это напоказ перед своей женой. Но после того как она пошла к этому детективу – надо же на такую глупость сподобиться! – а потом стала тыкать мне в лицо его отчет, что я мог ей ответить? Признаю, что должен извиниться перед тобой. Но и ты должен признать, что осла-то из меня сделали, а не из тебя. Поэтому, пожалуйста, не суди меня слишком строго. – Последние слова его были насквозь пропитаны самоуничижением.

Доклад нанятого Садако детектива о происходящем в доме Тогано таил для Ибуки несколько сюрпризов, но новость о беременности Харумэ просто ошеломила его – сердце словно ледяная рука сжала. Об умственной неполноценности Харумэ он тоже не подозревал, Ясуко никогда о ее здоровье не упоминала. Это объясняло не только обращение с Харумэ в детстве, но и то, что Миэко и Ясуко изо всех сил скрывали девушку от посторонних.

В комнате пристройки Ибуки провел не одну ночь и был абсолютно уверен, что по крайней мере дважды занимался любовью с Харумэ. Доказательство тому – алый след помады на его груди, который так рассмешил дочку. В тот самый миг, когда Садако протянула ему зеркало и ткнула в это пятно, у него от страха волосы на голове зашевелились. В ту ночь Ясуко была не накрашена (в этом он был абсолютно убежден), выходит, в какой-то момент он действительно сжимал в объятиях другую женщину, наивно полагая, что это Ясуко. Легко догадаться, что женщиной той была Харумэ. Но он даже представить не мог, зачем Ясуко понадобилось привести в спальню другую и так ловко подменить ею себя.

Ибуки собирался спросить об этом напрямую, но всякий раз во время их встреч Ясуко, словно шелком, окутывала его атмосферой изысканной нежности, и он был настолько счастлив просто побыть с ней, что не мог решиться нарушить эту гармонию своим грубым, бестактным вопросом. За это время он мог бы разузнать что-нибудь о ней, постараться постичь ее внутренний мир, но ему отчего-то было все равно. Оставаясь наедине с Ясуко, он испытывал такой экстаз, что реальный мир переставал для него существовать. Ничего удивительного, что Микамэ сравнивал его с Цяо Шэном – юнцом из «Пеонового фонаря», которого соблазнила мертвая красотка. «Может, Ясуко и не дух возрожденной к жизни покойницы, но она точно ведьма», – думал Ибуки.

– Только не говори, что это ты обрюхатил нашу полоумную красотку! Садако больше всего из-за этого расстраивается. Да и меня это, признаться, тоже шокирует.

– Говорю же тебе, я вел себя как последний дурак. – Ибуки прикрыл иссохшие веки и сердито насупился. Перед ним появилось лицо Харумэ, перекошенное страстью, прямо как у маски Но по имени Масугами. Ощущение, что он держит ее в своих объятиях, волной прокатилось по телу, уголки глаз покраснели.

– Выходит, это правда? Ты отец малыша? – Тучное тело Микамэ нетерпеливо качнулось вперед, в глазах загорелось возбуждение.

– К твоему сведению, я понятия об этом не имел. Это все происки Ясуко.

– Ясуко? Что ты хочешь сказать? Поверить не могу, что ты лег в постель с умственно отсталой девицей!

– Тебе повезло, поверь мне, я знаю, о чем говорю. Иногда лучше, когда не тебя выбирают. – Ибуки спокойно и беспристрастно поведал другу о том, как во сне обнимал Масугами.

– Да это еще чуднее, чем одержимость духами! Фантастика просто какая-то. Ты уверен, что тебе не подсыпали опиум?

– Я и сам об этом думал. Но к чему все это? Зачем Ясуко заставила меня переспать с Харумэ и зачать ребенка? Какой в этом смысл? Наверное, просто развлекалась, но даже если принять во внимание, что она не влюблена в меня, то для розыгрыша это слишком жестоко. Разве так шутят?

– Да уж, но с Ясуко ни в чем нельзя быть уверенным. Всего неделю назад она была не против выйти за меня замуж.

– Правда? Что ты имеешь в виду? – Ибуки полоснул по приятелю взглядом.

Неделю назад, когда Микамэ рассказал Ясуко о том, что планирует присоединиться к этнологической экспедиции, которая осенью отправляется в поход по Азии и, возможно, даже до Тибета доберется, она загорелась этой идеей и выразила желание сопровождать его в качестве жены.

– Нисколько не сомневаюсь, – буркнул Ибуки. – Однажды она призналась мне, что ищет удобный предлог, чтобы уйти из дома Тогано. Надеюсь, ты не думаешь, что я это из ревности говорю, но послушай мой дружеский совет: если соберешься жениться на Ясуко, выбери местечко подальше от дома Тогано, причем чем дальше вы с ней окажетесь, тем лучше. Иначе стоит тебе подумать, что Ясуко у тебя в руках, как она сквозь пальцы просочится, и выяснится, что все это время она была просто-напросто медиумом Миэко и исполняла ее волю. Погляди на меня. Я попался в ловко расставленные сети, даже роль играл ту, что они мне написали: не героя, а дурака.

– Но разве ты не был счастлив, как тот парень из «Пеонового фонаря»? Видно, такова уж любовь: сам того не желая, выбираешь себе роль дурака. Я одного понять не могу: зачем Ясуко надо было толкать тебя в постель к нашей полоумной красотке… Что за всем этим кроется?