Текст книги "Лингвистика информационно-психологической войны. Книга 1"

Идея о том, что избежать войны нельзя, прослеживается в работе А.Г. Дугина «Философия войны»: «Отказ от войны, бегство от войны, неготовность к войне свидетельствуют о глубоком вырождении нации, о потере ею сплоченности и жизненной, упругой силы. Тот, кто не готов сражаться и умирать, не может по-настоящему жить. <…> Не случайно так почитаем православными Святой Георгий, воин за Веру, заступник за православный люд, спаситель еще земного, но уже православного (т.е. уже ставшего на небесные пути) царства» [Дугин 2004б: 121]. Аналогичные мысли о неизбежности войны высказывали и другие русские философы (см., например, [Трубецкой 1994: 269; Бердяев 1990: 155]). Таким образом, философия утверждает необходимость оборонительной войны. Такую войну называют также войной справедливой [Шмитт 2008; Walzer 2015 и др.].

Возникает вопрос о том, ради чего приходится воевать, т.е. вопрос «этики войны»: «Весь вопрос в том, отстаиваются ли в войне какие-нибудь ценности, более высокие, чем человеческое благополучие, чем покой и удовлетворенность современного поколения? <…> Ценность чести, национальной и личной, выше благополучия и покойного удовлетворения. Достижения жизни исторической, решения мировых задач выше достижений жизни замкнуто-эгоистической, личной и семейной. Без такого сознания не может быть закала народного характера. Если в народе побеждают интересы покойно-удовлетворенной жизни современного поколения, то такой народ не может уже иметь истории, не в силах выполнить никакой миссии в мире» [Бердяев 1990: 161]; «…великая война должна иметь и творческие исторические задачи, должна что-то изменить в мире к лучшему, к более ценному бытию» [Там же: 168].

Этот пафос войны в ее информационно-психологическом аспекте выражается в средствах высокого стиля. Тем более что «…победить в информационной войне может та страна, которая выстроит в информационном пространстве и предложит своим гражданам яркий символический проект национальной идеи – систему национальных приоритетов, идей и традиций, которые для большинства окажутся более значимыми, чем любые информационные воздействия и соблазны извне» [Василенко 2010: 163].

5. Постулат о коллективной ответственности в войне. Н.А. Бердяев пишет: «Мы все так или иначе участвуем в войне. Уже тем, что я принимаю государство, принимаю национальность, чувствую всенародную круговую поруку, хочу победы русским, я – участвую в войне и несу за нее ответственность» [Бердяев 1990: 156]. Лингвисты не могут быть безучастными к ведущейся ИПВ и должны изучать ее языковые и речевые особенности, прежде всего, для обеспечения информационной безопасности общества и государства.

Между тем россияне, особенно интеллигенты, в относительно мирное время, когда нет «горячей» войны, склонны не столько поддерживать свое государство, сколько его критиковать. Философия заметила, что «национальная самокритика» и «национальное самоосуждение» составляют несомненную черту русского народа.

«Нет народа, который до такой степени любил бы ругать себя, изобличать себя, смеяться над собой» [Вышеславцев 2003: 628]. Однако эта черта, полезная в период национального благополучия, оборачивается несомненным злом в период национального кризиса и геополитических угроз, которые сейчас переживает Россия. Так, несвоевременная национальная самокритика может обернуться национальной безответственностью, что мы и наблюдаем сейчас со стороны тех, кто по сути дела способствует противникам России в ведении против нее ИПВ.

Проблема коллективной ответственности в противодействии ведущейся против России ИПВ особенно остро стоит в отношении интеллигенции и, в частности, экспертного сообщества. Современная социальная философия отмечает, что в отношении политики глобализации «должен действовать общий принцип, касающийся современных технологий: чем выше их мощь и соответственно опасность их деструктивного использования, тем более надежных и всеобъемлющих форм экспертизы и контроля они требуют. Гуманистическая экспертиза и надежный демократический контроль – вот тот ответ, которого требует нынешний вызов глобальной власти» [Панарин 2007: 602].

6. Постулат о разграничении и взаимодействии военной науки и военного искусства: «Рациональная, вещественная часть военного дела – достояние военной науки. Иррациональная, духовная – достояние военного искусства. <…> Наука сливается с искусством лишь в натурах гениальных» [Керсновский 1939]. Причем «военное искусство, подобно всякому искусству, национально, так как отражает духовное творчество народа» [Там же].

Для ведения войны необходимы элементарные знания о стратегиях и тактиках боевых операций. В работах по философии войны представлено описание некоторых стратегий ИПВ, предполагающих лингвистический компонент, таких как: дискредитация основных атрибутов общественного устройства; пропаганда новой системы ценностей; раскол населения на враждующие группы; маскировка образа актора как бескорыстного «спасителя» страны от язв и пороков прежнего режима; построение мифов и другие [Василенко 2010: 159; Зиновьев 2006: 449–450; Самохвалова 2011]. Отмечается, что «…СМИ концентрируют внимание на скандальных фактах, обнародывают конфиденциальные сведения из личной жизни публичных политиков, ведут скандальные “расследования”, сознательно фальсифицируя информацию, смакуя “пикантные” подробности. Задача состоит в том, чтобы активизировать подкорковые механизмы человека, включив механизм манипулирования чувствами и эмоциями людей, что является основой управления психологией толпы» [Василенко 2010: 159].

Менее изученным оказывается вопрос о военном искусстве. Ценным является такое наблюдение: «Чтобы оперировать большой темой, нужно оперировать не столько логикой, сколько нервом ситуации, не доступным привычной логике. Он складывается из чего-то такого, что каждый понимает и чувствует, но не может внятно объяснить. <…> Именно по этой причине невозможно просчитать, например, исход военного сражения. Его нужно чувствовать. Кто чувствует нерв ситуации и умеет им оперировать, тот гений» [Проект Россия 2009: 386]. На ИПВ высказанная мысль может быть экстраполирована как способность участников этой войны учитывать ситуацию и чувствовать противника, видеть его сильные и слабые места. Лингвист, занимающийся исследованием ИПВ, должен уметь выделять типичные ситуации этой войны, ее стратегии, тактики и определяемые ими речевые средства.

7. Постулат о ценностном основании войны и взаимосвязи физической войны и войны духовной. Изучение лингвистики ИПВ невозможно без обращения к языковому выражению общенациональных ценностей, которые в первую очередь становятся мишенями войны. Это объясняется тем, что «именно ценностные ориентиры обеспечивают единство и устойчивость данной социальной общности, определяют смыслы человеческой жизнедеятельности и незримо, “изнутри” управляют динамикой и развитием социума. Ценностные установки формируют и определяют отношение между мыслью (сознанием) и действительностью (бытием), обеспечивая гомеостатическое состояние общества, уровень консолидации и согласия его граждан» [Толстых 2012: 151].

Любая война, в том числе война за территорию, экономические преимущества, в философии рассматривается как духовное противостояние нравственных мотивов, ценностей, взглядов, идей и т.д.; подчеркивается, что физические войны на земле начинаются с борьбы в сфере духа и сопровождаются этой борьбой. Н.А. Бердяев писал: «Физическое насилие, завершающееся убийством, не есть что-то само по себе существующее, как самостоятельная реальность, – оно есть знак духовного насилия, совершившегося в духовной действительности зла. Природа войны, как материального насилия, чисто рефлективная, знаковая, симптоматическая, не самостоятельная. Война не есть источник зла, а лишь рефлекс на зло, знак существования внутреннего зла и болезни. Природа войны – символическая» [Бердяев 1990: 152–153].

Названный выше постулат помогает осмыслить понятие мишени ИПВ. «Российское общество уникально по набору ключевых ценностей, его идентичность не может подвергаться сомнению. Жизненные ценности-мотиваторы россиян и есть смысловое и психоэмоциональное ядро национальной идентичности» [Национальная идея России 2012а: 482]. Именно эти ценности являются мишенями воздействия текстов ИПВ.

Лингвистический аспект изучения ИПВ подразумевает описание выраженных языковыми средствами символов, мифов, идеологем, симулякров, а также ключевых слов, фразеологии, метафор этой войны. Отдельные наблюдения над «вбросом в политический дискурс идей и концепций» [Василенко 2010: 157] представлены в работах по философии ИПВ: «Достаточно ярким примером последних лет является вброс в политический дискурс таких идей и концепций, как “столкновение цивилизаций” и “борьба с терроризмом”, которые послужили основой для последующего программирования операций в Югославии, Афганистане и Ираке» [Там же].

Одной из стратегий ИПВ является «стратегия формирования будущего» [Кара-Мурза 2013: 257]. Различные нации предъявляют свое видение будущего, возникает «конкурс общемировых проектов лучшего будущего» [Панарин 2007: 582], и эти проекты имеют свои понятийные системы, в которых одни и те же слова-понятия получают разное наполнение и разные оценочные коннотации, позволяющие манипулировать этими понятиями. Лингвистика ИПВ должна предъявить обществу объективную картину манипулирования геополитическими терминами.

8. Постулат о важности иррационального воздействия на противника. В информационном наступлении и информационной обороне важно сочетать рациональное (логическое) с иррациональным (эмоциональным) началом. Отсюда необходимость разработки, как в обороне, так и в наступлении, технологий двух типов [Василенко 2010: 154]. Иррациональный компонент войны связан непосредственно с настроением народных масс, с их эмоциональной сферой. Чтобы мобилизовать весь народ (а не только армию) на войну, особенно отечественную, нужно овладеть его иррациональной сферой. Отсюда значимость категории экспрессивности в текстах ИПВ, выраженной при помощи различных средств языка (экспрессивной лексики и фразеологии, стилистических фигур и т.д.).

Постулат о важности иррациональной составляющей в войне отражает тесную связь философии войны с психологией воздействия. Исследователи все больше говорят о том, что войны по своему содержанию становятся психологическими явлениями, поскольку психологическое оружие все больше направлено на моральный дух народа и армии [Караяни, Зинченко 2007]. Психологические основания лингвистики ИПВ – предмет отдельного рассмотрения.

9. Постулат о необходимости учета возрастного, гендерного и социального факторов в войне. ИПВ ведется с учетом целевой аудитории, причем молодежь «гораздо более восприимчивое поколение, чем люди среднего и старшего возраста, сформировавшиеся в культуре письменного текста» [Василенко 2010: 154]. Более того, молодежь – это своего рода стратегический резерв, который как политически наиболее активная часть общества может быть задействован в будущем в нужный актору войны момент. К современному молодому поколению можно отнести такую сентенцию: «Большинство людей находится в состоянии интеллектуального младенчества, у них нет “интеллектуальных зубов”. Не имея чем жевать, младенцы отказываются от твердой пищи, самостоятельного мышления. Питаясь готовыми истинами, они идут за чужой морковкой» [Проект Россия 2009: 385–386]. Лингвисты, изучающие ИПВ совместно с историками, культурологами и представителями других гуманитарных дисциплин, призваны снабдить молодое поколение «интеллектуальными зубами», прежде всего, путем предъявления системы ключевых терминов ИПВ и описания речевой технологии ведения этой войны.

Примером использования гендерного фактора может служить пропаганда, направленная на привлечение женщин к участию в войне (создание женских батальонов в Первую мировую войну, женских стрелковых формирований и женских авиационных полков в Великую Отечественную войну), а также использование образов Родины-матери и т.п. Н.В. Багичева пишет, что «по характеру русский народ ближе к “женской природе” и относится к своей стране, Родине, как к матери» [Багичева 2008: 33].

Если говорить о социальном факторе, то острие ИПВ направлено прежде всего на элиту, поскольку она организует общество и создает «главную информацию, на которой растет наше сознание и подсознание» [Проект Россия 2009: 27]. В связи с этим очень важным моментом является подчинение средств информации противника: именно «контроль информации позволяет формировать массовое мировоззрение и генеральное направление. Не важно, какие вы построите заводы и пароходы, на кого они будут оформлены и кому будут принадлежать фактически. Если один строит материальные объекты, а другой – сознание строителей, через пару-тройку поколений все будет принадлежать тому, кто построит сознание» [Там же: 52].

Социальный фактор в ИПВ состоит также в том, что, как правило, побеждает тот, кто владеет публичным дискурсом, медиаресурсами. Излагая точку зрения французского философа Б.-А. Леви, С.П. Староверов пишет: «Именно Властитель владеет языком, он всегда им владел и всегда будет владеть. Возникает ситуация, когда субъект не имеет собственного языка, он всегда говорит языком Властителя. Властитель – это тот, кто, используя язык в качестве структуры, упорядочивает и, в конечном счете, унифицирует действительность. Язык как власть оказывается во владении Властителя, и язык становится властью Властителя» [Староверов 1997: 232–233].

10. Постулат о готовности к войне: «Правило ведения войны заключается в том, чтобы не полагаться на то, что противник не придет, а полагаться на то, с чем я могу его встретить; не полагаться на то, что он не нападет, а полагаться на то, что я сделаю нападение на себя невозможным для него» [Сунь-Цзы. URL: http://masters. donntu.org/2014/fknt/kebikov/library/article9.pdf]. Это означает, что в концепции информационной безопасности государства важно предусмотреть проведение лингвистических исследований текстов ИПВ – с целью описания речевой технологии ведения этой войны и предъявления широкой общественности концепции формирования контрманипулятивной речевой компетенции.

Сформулированные выше философские постулаты должны лечь в основание лингвистики ИПВ, разработка которой обязывает языковедов с патриотическим сознанием не отвращаться от этой проблематики, ибо «будучи вброшенными в мip земной, мы помимо нашей воли мобилизованы на фронт. Этот факт мы должны принять» [Дугин 2004б: 113].

Цель этого параграфа – предъявление тех теоретических положений психологов и психолингвистов, которые могут составить основание лингвистики ИПВ. Эти положения извлекались из публикаций, посвященных вопросам психологии войны, в том числе войны информационно-психологической, таких авторов, как А.Г. Караяни, Д.А. Волкогонов, В.Г. Крысько, Е.С. Сенявская и др.; учитывались также идеи тех психологов и психолингвистов, которые хотя и не ставили задачи изучения ИПВ, однако сформулировали важные положения об особенностях психологического воздействия на сознание человека: В.П. Белянина, Е.П. Ильина, А.А. Леонтьева, К.Ф. Седова, Г. Лебона, Р. Харриса и др.

I. В изложении теоретических положений начнем с цели и условий успешности психологического воздействия. Но перед этим отметим, что понятие психологического воздействия понимается в психологии войны как «влияние на людей (на отдельных индивидов и на группы), осуществляемое с целью изменения идеологических и психологических структур их сознания и подсознания, трансформации эмоциональных состояний, стимулирования определенных типов поведения» [Крысько 1999: 27]. В психолингвистике психологическое воздействие также рассматривается как «преднамеренное и целенаправленное вмешательство в процессы психического отражения действительности» [Белянин 2009: 363]. В рамках психологического воздействия выделяется особый тип – информационно-психологическое (информационно-пропагандистское, идеологическое) как «воздействие словом, информацией» [Там же: 10]. Именно о таком типе воздействия и пойдет далее речь. На тесную связь проблематики речевого воздействия с тем, что называют «психологической войной», указывает А.А. Леонтьев [Леонтьев 1997: 257].

Цель любой ИПВ заключается в подчинении объекта воздействия актору войны, а в предельном случае в его коммуникативном убийстве (полной дискредитации). Достижение цели зависит от условий успешности информационно-психологического воздействия, сведения о которых можно почерпнуть в работах специалистов в области психологии войны. Назовем некоторые условия (предварительно сгруппировав их), которые могут помочь лингвисту в осмыслении и анализе текстов ИПВ.

1. Учет в речи социально-психологических и национально-психологических особенностей адресата

1.1. Важным является учет традиционного сознания этноса, которое «…представляет собой отражение в массовом сознании конкретной нации наиболее общих представлений об окружающем их мире и социальной действительности, своей роли во взаимоотношениях с другими народами» [Крысько 1999: 57]. Признано, что «различия между образами мира в традиционном сознании разных этносов тем больше, чем дальше отстоят их языки друг от друга, поскольку грамматический строй языка навязывает способ членения и описания явлений окружающей действительности, умозаключений и суждений о них» [Там же].

1.2. Определенную роль в восприятии информации играет гендерная специфика аудитории. Так, установлено, что мужчины наиболее внимательно слушают первые 10–15 секунд сообщения, после чего размышляют о своей позиции по заявленному вопросу [Караяни, Зинченко 2007: 81–82]. Во многих работах необходимым признается и учет групповой принадлежности человека.

1.3. Психология отвечает на вопрос, какие значимые явления, события, объекты способны вызвать эмоциональное реагирование. По этому вопросу существуют разные мнения: «По В. Вундту и Г. Гроту, любое воспринимаемое событие является значимым и вызывает эмоциональный отклик. Р. Лазарус <…> же считает, что эмоции возникают в тех исключительных случаях, когда на основе когнитивных процессов делается заключение о наличии угрозы и невозможности ее избежать. Таким образом, по Лазарусу, эмоциогенными являются только экстремальные ситуации, которые оцениваются как таковые вследствие каузальной атрибуции» [Ильин 2001: 37]. Сказанное свидетельствует о том, что в ситуации ИПВ эмоции играют первостепенную роль. Поэтому важно также определение уровня не только интеллектуального, но и эмоционального развития адресата: «…Обращаясь к эмоционально возбужденной аудитории, не следует особо надеяться на ее мыслительные возможности. Надо также помнить, что на людей с высоким интеллектуальным уровнем развития рационально построенное воздействие оказывает более сильное влияние, чем эмоционально окрашенное» [Крысько 1999: 60]. В определенной ситуации играет роль конкретный «эмоциональный настрой объекта и способность сообщаемой информации вызывать именно те переживания, которые обостряют восприятие ее (интерес, любопытство, удивление)» [Там же: 50]. Отмечается, что в кризисные периоды включаются более примитивные инстинкты людей, поэтому в процессе психологического воздействия нужно опираться на самые элементарные чувства [Караяни, Зинченко 2007: 63].

1.4. Психологи пишут и об ориентированности воздействия на конкретные взгляды и мнения аудитории, поскольку «субъект психологического воздействия не имеет права резко противопоставлять свою позицию позициям объекта» [Крысько 1999: 60]; чтобы «овладеть массами», идеи должны выражать их коренные интересы, быть доступными, понятными, привлекательными [Волкогонов 1983: 15].

1.5. Важной признается информация об уязвимых местах противника и факторах, которые определяют его моральное состояние, поскольку она позволяет предвидеть поведение адресата. Поиск и сообщение информации об уязвимых местах противника является одной из задач тактических психологических операций [Караяни, Сыромятников 2006: 242]. Именно на уязвимые места в морально-психологическом состоянии противника оказывают давление акторы ИПВ, в том числе путем напоминания ему о его неуспехах. Психологами выявлено «отрицательное влияние переживаний, связанных с предыдущим неуспехом, на быстроту и качество интеллектуальной деятельности» [Ильин 2001: 118]. Еще «В. Гумбольдт утверждал, что хранить в памяти негативные представления равносильно медленному самоубийству» [Там же: 435].

Наиболее уязвимыми точками российского народного сознания являются символы и образы национальной истории, для дискредитации которых используются «черные» мифы. Это миф об азиатском выборе Александра Невского, миф о черной сотне; образ России как европейской, а не евразийской державы; разрушение образа Великой Отечественной войны и др. [Кара-Мурза 2011: 209–221].

1.6. Отмечается, что необходимо не только иметь исчерпывающую информацию о противнике, но и оказывать на него воздействие на его языке. Именно так пытаются действовать зарубежные манипуляторы, например, по отношению к потомкам репрессированных в 1937 году, стремясь вызвать у них чувства негодования и ненависти (см. рассказ Юрия Вяземского о беседе с ним голландской журналистки в газете «Аргументы и факты», 2016, № 28, с. 3).

2. Организация речевого воздействия с учетом закономерностей восприятия, осмысления и усвоения информации

2.1. Необходимым условием успешности воздействия является психологическая подготовка человека к некритическому восприятию информации [Волкогонов 1983: 92].

Информация должна быть организована и подана таким образом, чтобы способствовать разрядке эмоционального напряжения, возникающего у объекта в процессе психологического воздействия. Это формирует его доверие к субъекту, проявляющееся в дальнейшем в форме готовности к получению и усвоению новых подобных сообщений. Адресату не дают возможности обдумать информацию, уводя его в развлекательный мир, который притупляет восприятие социальных и политических реальностей, делает людей индифферентными и податливыми к восприятию антиистины, позволяет формировать иллюзии [Там же: 93, 123]. Отсюда – важность анализа ситуации подачи информации, когда, например, во время трагических событий подается развлекательная информация. Способ отвлечения внимания общественности от какой-либо политической реальности или события получил наименование «метода барража» [Там же: 121].

Систематическая информация о грядущих трагических событиях, мрачные пророчества и прогнозы способствуют появлению у людей чувства обреченности и страха перед будущим. Людьми, испытывающими страх, проще управлять, поскольку «страх парализует не только волю, но и мысль, чувства, понимание подлинной реальности» [Там же: 123]. Страх «может нарушить поведение человека, связанное с достижением какой-либо цели, вызывая у него пассивно-оборонительную реакцию (ступор при сильном страхе, отказ от выполнения задания). <…> При сильном волнении человеку бывает трудно сосредоточиться на задании, он может позабыть, что ему надо делать» [Ильин 2001: 118]. Чтобы вызвать негативное эмоционально-психологическое состояние, используют различные средства речевой агрессии [Седов 2011: 180]. Таким образом, психологи отмечают значимость эмоций в психологическом воздействии и поэтому считают, что при воздействии на кого-либо необходимо учитывать когнитивную и эмоциональную составляющую, осуществлять «связь ума и чувства» как двух рычагов воздействия на слушателя/ читателя [Чернявская 2006: 25].

2.2. «…Чем меньше человек информирован, тем он может быть более склонен доверительно относиться к поступающей информации» [Волкогонов 1983: 95]. Поэтому используются различные способы сокрытия информации при помощи умолчания и обтекаемых формулировок типа «Известно, что…», «Некоторые говорят…», «Есть мнение…» и т.д.

2.3. Замечено, что «подача факта без комментария имеет, как правило, недолгое воздействие», что «комментарий к факту увеличивает глубину воздействия», позволяет сформировать отношение к факту, которое остается в памяти надолго [Волкогонов 1983: 143]. Отсюда необходимость разграничения в текстах фактов и мнений (объективной и субъективной информации). В аспекте проблемы лингвистической экспертизы текста см. об этом, например: [Бринев 2014: 122–148; Доронина 2011, 2012, 2013; Карагодин 2011; Кусов 2011: 129–134].

2.4. Воспринимается без доказательства то, что не противоречит стереотипу. «Стереотипы представляют собой распространенные в определенных социальных и этнических группах схематизированные представления о фактах действительности, обусловливающие весьма упрощенные (как правило – неадекватные реальности) оценки и суждения представителями этих групп» [Крысько 1999: 32]. Трансформация стереотипов является, по мнению В.Г. Крысько, одновременно и предпосылкой эффективности психологического воздействия, и условием, соблюдение которого позволяет изменить поведение людей. Стереотипы формируются в результате неоднократного смыслового и эмоционального акцентирования тех или иных явлений и событий [Там же: 32–33]. Учитывая это, лингвист должен обращать внимание на роль смысловых и лексических повторов в рамках текста, газетного номера или телепередачи и т.д.

2.5. В.П. Белянин пишет о том, что «устная речь гораздо доступнее письменной», что «восприятие устной речи требует меньше усилий со стороны реципиента» и что «у манипулятора – при непосредственном контакте с аудиторией – всегда есть возможность контролировать свою речь и подстраиваться под слушателей, учитывая состояние и настроение аудитории». В письменном тексте читателю легче распознать имеющиеся в нем приемы воздействия, поскольку к нему можно вернуться, чтобы обдумать информацию [Белянин 2009: 366].

2.6. Скрытое управление другими людьми значительно облегчает аттракция [Шейнов 2002: 203–204] – формирование у адресата привязанности, положительного отношения к себе; создание ситуации, когда адресанту удалось расположить к себе адресата. Один из способов ее формирования – подчеркивание в речи принадлежности к одной общности.

2.7. Выводы психологии активно используются акторами войны для того, чтобы сделать текст более легким для его усвоения и тем самым для проникновения в бессознательное адресата [Матвиенко 2008: 4]. Один из способов такого проникновения – повторение одной и той же мысли разными словами, поскольку «…часто повторяемая идея в конце концов врезается в самые глубокие области бессознательного, где именно и вырабатываются двигатели наших поступков» [Лебон 1995: 240].

3. Продуманность текста ИПВ в аспекте его логического построения

Психологи отмечают, что информационно-психологическое воздействие в войне осуществляется при помощи убеждения, внушения и манипулирования. К изучению их все чаще обращаются и лингвисты (например, [Никитина 2006; Катенева 2010; Бочарова 2013, Кучеренко 2013 и др.]).

При внушении и манипулировании широко используются алогизмы. Поэтому логическая продуманность в текстах ИПВ выступает в двух видах: убеждение строят на законах формальной логики, а манипуляцию – на намеренном отступлении от них.

3.1. Аргументация в психологическом воздействии более эффективна, если это воздействие строится «в виде цепочки: стимулы и ассоциации, тезисы и аргументы, причины и следствия», с учетом перехода от старого к новому, от известного к неизвестному [Крысько 1999: 51].

3.2. Считается, что «надо учитывать, какие конкретные элементы психологического воздействия в большей степени привлекают внимание. Так, абстрактные рассуждения следует чередовать с конкретными фактами, примерами, иллюстрациями»; «чем ярче, разнообразнее, убедительнее психологическое воздействие, тем легче удержать внимание объекта и тем эффективнее можно влиять на него» [Там же]. Создание образов признается особенно важным, поскольку на их восприятие требуется меньше энергетических затрат, чем в процессе абстрактного мышления. Кроме того, доказано, что «лучше и быстрее осмысливается то, что преподносится небольшими смысловыми частями» [Там же: 59].

3.3. Для облегчения восприятия информации нужно привлечь внимание человека, вызвать его интерес к ней, побудить к принятию решения, и тогда эта информация подвигнет адресата к соответствующим действиям (т.н. «резонансная технология коммуникации») [Караяни, Зинченко 2007: 88–90], поэтому информация должна располагаться в определенной последовательности: вначале должна излагаться информация, способная сразу заинтересовать аудиторию; спорные факты и факты, глубоко затрагивающие эмоциональную сферу людей, должны располагаться в середине сообщения; совет, предложение или требование следует сообщать в заключении [Там же: 82].

4. Учет особенностей формирования убеждений, стереотипов и установок

Психологическое воздействие осуществляется на различные сферы психики: потребностно-мотивационную (знания, убеждения, ценностные ориентации, влечения, желания), интеллектуально-познавательную (ощущения, восприятия, представления, воображение, память и мышление), эмоционально-волевую (эмоции, чувства, настроения, волевые процессы) и коммуникативно-поведенческую (характер и особенности общения, взаимодействия, взаимоотношений, межличностного восприятия) [Крысько 1999: 29]. Для успешного воздействия учитывают присущие этим сферам особенности сознания: «необходимо сначала спровоцировать сбои и перекосы в функционировании отдельных компонентов психики объекта воздействия. Динамическое равновесие между ними нарушится, и он начнет переживать состояние когнитивного диссонанса. После этого можно побудить его к восстановлению душевного равновесия за счет изменения своих прежних, привычных для него взглядов, убеждений и отношений, а затем и стереотипов поведения» [Там же: 30]. Для этого используется специальная технология, в которой далеко не последнюю, если не сказать – главенствующую, роль играет язык.

Так, для формирования нужной установки необходимо создать у адресата потребность в ней, поставить его в соответствующую ситуацию: «Целенаправленное психологическое воздействие создает такую ситуацию, в которой наличная потребность удовлетворяется предоставлением людям конкретной информации, преподнесенной определенным образом. Благодаря ей установка формируется, закрепляется, заменяется или изменяется в сознании людей» [Крысько 1999: 35]. Любая установка формируется в течение долгого времени, поэтому для ее трансформации или изменения необходимо «осуществлять непрерывное психологическое воздействие продолжительное время»; «неоднократно использовать разные аргументы, подкрепленные реальными фактами»; «систематически усиливать убедительность аргументации» [Там же: 38]. Это говорит о необходимости использования лингвистом, изучающим проблемы ИПВ, контекстуального анализа в его широком понимании.