Текст книги "Лингвистика информационно-психологической войны. Книга 1"

II. Перейдем к используемым акторами ИПВ речевым стратегиям, субстратегиям, тактикам, сведения о которых можно почерпнуть в литературе по психологии войны. Сразу отметим, что в этой литературе не используются выделенные термины, а стоящие за ними понятия характеризуются описательно.

В психологии войны принят термин «психологическая операция», под которым понимают «комплекс мер информационно-психологического воздействия на войска и население противника» [Ефремов и др. 2000: 79]. По масштабу, целям и задачам выделяют три типа психологических операций (иногда именуемых уровнями): стратегический (реализуется в глобальном масштабе для достижения долгосрочных целей), оперативный (осуществляется в определенных регионах и преследует среднесрочные цели), тактический (соотносится с краткосрочными целями) [Там же: 80]. То, что в психологии понимается под оперативным уровнем, соответствует в определенной степени понятию субстратегии в работах по коммуникативистике [Денисюк 2004; Радевич 2015 и др.] и понятию частной стратегии в работах по маркетингу [Черняховская 2008]. Поэтому можно говорить о выделении цели общей (соотносимой со смыслом войны) и цели частной (соотносимой с целями отдельных операций, или акций).

Стратегический характер имеют наставления акторам психологической войны, которые приписывают древнекитайскому мыслителю Сунь-Цзы: «1. Разлагайте все хорошее, что имеется в стране вашего противника. 2. Вовлекайте видных деятелей противника в преступные предприятия. 3. Подрывайте престиж руководства противника и выставляйте его в нужный момент на позор общественности. 4. Используйте в этих целях сотрудничество с самыми подлыми и гнусными людьми. 5. Разжигайте ссоры и столкновения среди граждан враждебной вам страны. 6. Подстрекайте молодежь против стариков. 7. Мешайте всеми средствами работе правительства. 8. Препятствуйте всеми способами нормальному снабжению вражеских войск и поддержанию в них порядка. 9. Сковывайте волю воинов противника песнями и музыкой. 10. Делайте все возможное, чтобы обесценить традиции ваших врагов и подорвать их веру в своих богов. 11. Посылайте женщин легкого поведения с тем, чтобы дополнить дело разложения. 12. Будьте щедры на предложения и подарки для покупки информации и сообщников. Вообще не экономьте ни на деньгах, ни на обещаниях, так как они приносят прекрасные результаты» (цит. по [Крысько 1999: 6]). Сунь-Цзы считал, что лучшая победа – та, которая достигается без применения оружия [Сунь-Цзы 2011: 61–62].

Из всего набора стратегий и тактик, охарактеризованных психологами, назовем только те, которые предполагают их речевую реализацию. В задачи лингвиста входит более детальное изучение и описание как уже выделенных психологами стратегий и тактик, так и не отмеченных ими. Интересующие нас стратегии и тактики психологи описывают под разными терминами: «методы идеологического воздействия», «способы внушения/манипулирования», «механизм воздействия» и т.д. Например, Е.С. Сенявская рассматривает конструирование образа врага на социальной, этнической, религиозной или идеологической основе (создание оппозиции «свой – чужой»). Под «конструированием образа врага» понимается «подчеркивание агрессивности противника, его жестокости, коварства и т. п.» на фоне «противопоставления своим собственным качествам, которые рассматриваются как позитивные ценности» [Сенявская 1999] (в этой же работе приводятся различные лексические единицы, служащие уничижительными наименованиями врага). Д.А. Волкогонов пишет о дискредитации руководящих органов соперника, общественных организаций, политических мероприятий, конкретных лиц, концепций и т. д. Он отмечает, что «обычно выискиваются теневые, негативные стороны объекта дискредитации <…>, затем они гипертрофируются, раздуваются и выдаются за сущность, основное содержание явления или лица. Объекту дискредитации обычно даются заведомо ложные характеристики, принижаются его положительные качества» [Волкогонов 1983: 121]. Этот автор выделяет такие речевые способы (стратегии/тактики) воздействия:

▪ запугивание («духовный террор»), которое направлено на создание астенических состояний (страха, паники и т.д.) путем мрачных пророчеств, кликушеств и т.д.;

▪ стереотипизация, когда в общественное сознание внедряются стереотипы «западной свободы», «западной демократии», «политического плюрализма», «прав человека» и т. д.;

▪ создание иллюзий, например об обществе «равных возможностей» [Там же: 116, 160];

▪ «кража лозунгов», когда «в сложившиеся понятия, призывы пытаются внести враждебное содержание»; «подтасовка карт», когда «события, факты подгоняются под определенную концепцию, версию, точку зрения», «наклеивание ярлыков», когда «без всяких доказательств отдельные действия, лица, организации объявляются подрывными, нелояльными, продажными, террористическими и т.д.» [Там же: 125].

В.Г. Крысько отмечает, что для психологической войны характерны также:

▪ «игра в простонародность», основанная «…на побуждении объекта внушения к отождествлению субъекта и преподносимых им идей (понятий, суждений) с позитивными ценностями вследствие “народности” этих идей либо вследствие принадлежности источника информации к так называемым “простым людям”. Именно поэтому свои пропагандистские материалы органы психологической войны часто преподносят от имени рядовых граждан или военнослужащих противника» [Крысько 1999: 286];

▪ подведение под «общую платформу» – способ, который «…заключается в побуждении объекта воздействия принять содержащуюся в информации идею (суждение, оценку, мнение) на том основании, что якобы большинство представителей данной социальной группы или воинского подразделения разделяют ее» [Там же];

▪ «сияющее обобщение», которое «…заключается в обозначении конкретной идеи или личности обобщающим родовым именем, имеющим положительную эмоциональную окраску» [Там же: 285].

В изученной нами литературе описаны и такие явления, которые не квалифицируются как методы, способы или механизмы воздействия, однако их можно отнести к стратегиям или тактикам ведения ИПВ. Таким явлением считают, например, мифотворчество, включающее в себя мифологизацию, героизацию, создание (конструирование) символов, актуализацию суеверий [Сенявская 1999; Караяни, Сыромятников 2006: 387]. В процессе мифотворчества большую роль играет обращение к архетипам, больше всего проявляющимся в мифах и сказках [Брудный 1998: 46].

Информация о стратегиях и тактиках ИПВ, имеющих речевую реализацию, содержится также в работах по психологии массовых коммуникаций, по проблеме манипулирования общественным сознанием. Например: «навязывание повестки дня» [Харрис 2002: 54–55], осуществляемое в основном для отвлечения внимания общества от какой-либо острой проблемы; напоминание противнику о его неуспехах, объясняемое тем, что психологами выявлено «отрицательное влияние переживаний, связанных с предыдущим неуспехом, на быстроту и качество интеллектуальной деятельности» [Ильин 2001: 118].

Интересны для лингвистики ИПВ наблюдения психологов о составляющих технологии ИПВ: «определенный набор часто повторяющихся положений, которые нужно навязать общественному сознанию; <…> создание “мифов”, дающих ложную, искаженную картину мира; подмена проблемы современности историческим прошлым, исходя из интересов сегодняшнего дня; ликвидация героев, составляющих гордость русского народа; создание ложной дихотомии; распространение через СМИ взаимоисключающих суждений, провоцирующих некритичность, порождающих безразличие, апатию, неадекватность в оценке ситуации» [Чернякова 2010: 206]. Исследователи также пишут о методах, направленных на разрушение психики и ценностных ориентаций подрастающего поколения: навязывание западных образцов воспитания; отрицание традиционных взглядов; создание и трансляция кинопродукции, демонстрирующей и внедряющей перевернутые ценности; раннее сексуальное просвещение молодежи; пропаганда идей, противоречащих нормам воспитания мальчиков и девочек; пропаганда наркотиков, экстрима; использование психоделической музыки и кинопродукции, погружающих человека в ощущение мистического ужаса, воспевающих сатанинские обряды, демонстрирующих фантазии на тему распятия; навязывание обезображенной внешности; поэтизирование образа порочных женщин и описание красивой жизни «ночных бабочек»; возведение воровства, убийства в разряд обыденных явлений; формирование искусственных потребностей; эксплуатация в компьютерных играх наиболее темных и мрачных архетипов «ада», «смерти», «чудовища» и др. [Там же].

Можно выделить публикации, в которых обсуждаются отдельные методы психологического воздействия. Например: «Один из главных методов подавления морального духа посредством стратегии устрашения (террора) состоит в том, чтобы держать человека в состоянии неопределённости относительно его текущего положения и того, что его может ожидать в будущем», – писал Курт Левин, немецкий психолог (цит по кн.: [Ковалев и др. 2014: 34]).

Психологический подход к ИПВ позволяет выявить наиболее эффективные тактики, связанные с мифологизацией общественного сознания. Например, миф о демократии, развенчиваемый в работе У. Блума «Смертоносный экспорт Америки – демократия» [Блум 2014]. В рецензии на эту книгу В. Краснов пишет: «Новая работа Уильяма Блума развенчивает один из главных и наиболее губительных мифов, созданных в Вашингтоне, – о том, что распространение в мире демократии по-американски рождено заботой о судьбах других народов и великодушием Америки. Вовсе нет. «Продвижение демократии» стало удачной упаковкой для жесткого, часто безжалостного продвижения интересов американского государства и капитала. По ходу дела само понятие “демократия” лишилось своего изначального смысла: вместо власти народа в интересах народа “демократия” по-американски в других государствах становится властью интересов Вашингтона над народом этой страны» (Литературная газета. 2014. № 17). (О политике мифологизации, проводимой США, см. [Хомский 2013]; о мифах перестройки и реформирования в России – [Осипов 2000].)

Одной из разработок психологов, представляющей интерес для лингвистики ИПВ, является т.н. «трехступенчатая теория изменений», разработанная К. Левиным с участием советских психологов. Суть этой теории в том, что на первом этапе войны осуществляется «размораживание» ситуации (дискредитация существующей системы ценностей); на втором этапе, называемом «движением», стимулируется отказ от прежних убеждений и ценностей и принятие новых; на третьем этапе происходит «замораживание» (стабилизация), которая «гарантирует сохранение вновь приобретенных убеждений, ценностей и типов поведения» [Ковалев и др. 2014: 35–36].

III. Теоретическим основанием лингвистики ИПВ могут послужить выводы психологов об используемых акторами войны жанрах (не всегда с применением этого термина), таких как: листовка, плакат, кинофильм, мультфильм, компьютерная игра; призыв, лозунг, девиз; анекдот, комикс, комментарий, репортаж, интервью; цирковая пантомима, карикатура, фарс [Ефремов и др. 2000; Караяни, Зинченко 2007; Крысько 1999; Сенявская 1999].

Частью ИПВ психологи считают т.н. «лингвистическую борьбу», которая сводится ими к достижению преимуществ перед противником за счет особенностей семантики и перевода с одного языка на другой [Ефремов и др. 2000: 98].

Покажем возможности анализа текстов ИПВ в лингвистическом аспекте, но с учетом ее психологических оснований, о которых говорилось выше, на конкретном примере – газетной публикации под названием «Привет от тов. Тютчева». Сразу оговорим, что для нас не существенно, ставит ли автор статьи цель принять участие в ведущейся ИПВ или просто выражает свою точку зрения; главное, что такой текст, на наш взгляд, «играет на руку» акторам этой войны. Приведем этот текст (жирный шрифт принадлежит автору).

ПРИВЕТ ОТ ТОВ. ТЮТЧЕВА.

Когда нам снова откроют Европу?

В последнее время в связи с обострением отношений с Западной Европой в России вс¸ чаще слышатся голоса: дескать, а что нам Европа, что Меркель, Олланд? не богом же помазаны! Мы и сами с усами! Жили при коммунистах без Европы, без валюты, без иномарок, без памперсов – прожив¸м и теперь.

Часть россиян готова с этим согласиться. Для кого-то Европа по материальным соображениям всё её равно недоступна (и таких большинство). Кто-то травмирован распадом СССР и обвиняет в этом Европу. На кого-то действует обида за санкции, за постоянное брюзжание – и то у нас не так, и это… Многие верят в то, что Европа при Горбачёве нас обманула и «легла под Вашингтон».

С русским аршином

Но в среде русской городской интеллигенции есть устойчивая прослойка, которая совершенно искренне верит в особый путь России и считает, что наши пути с Европой ну никак не совпадают. Ярче всего эту особливость сформулировал поэт-дипломат Ф. Тютчев.

 
       Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
       У ней особенная стать –
       В Россию можно только верить.
 

Фёедор Тютчев, кстати, сформулировал и идею, которую после революции 1917 г. с большой охотой подхватили большевики, а сегодня поддерживают поборники «нового консерватизма»: что Россия жила, живёт и будет жить в окружении врагов, что в Европе только и думают о том, как бы навредить русским, и что, кроме армии и флота, у России нет и не может быть иных союзников.

 
       …И мы плывём, пылающею бездной
       Со всех сторон окружены.
 

«Пылающая бездна» по Тютчеву – это заражёенная революцией Европа.

С царского плеча

Советские историки и литературоведы, мотивируя изоляцию России от Европы, всячески превозносили Тютчева. За скобки выводилось то, что поэт, будучи действительно талантливым, откровенно выполнял политический заказ Николая I. Заказ императора был сформулирован так: «Создавать позитивный облик России за границей».

Николай I и его вельможно-бюрократическое окружение были страшно напуганы Французской революцией 1848 г. и, опасаясь за судьбу монархии, спешно возводили по европейским границам России подобие того, что веком позже назовут «железным занавесом». Ф. Тютчев был одним из тех приближённых к трону литераторов, которым было поручено идеологически обосновывать благотворность изоляции России от Европы.

Центральной идеей его публицистики стало утверждение, что в «современном мире» существуют только две силы – революционная Европа и консервативная Россия – и что «тысячелетняя Русь» должна противостоять европейским новациям. За эти мысли Тютчев, будучи весьма посредственным дипломатом, получил и звание камергера, и должность председателя Комитета иностранной цензуры, и ранг тайного советника, а также был неоднократно поощряем из личного кошелька Николая I крупными суммами.

Но вот что интересно: самому Тютчеву европейская действительность очень нравилась, в Россию, занимая дипломатическую должность в Баварии, он возвращался с большой неохотой. С тем большей неохотой, что в своих обоих браках он был женат на немках из весьма состоятельных семейств.

Чьи мысли?

Прочитав одну из статей Тютчева, Николай I записал в своём дневнике: «Нашёл в ней все свои мысли». И вот сегодня опять: более 150 лет спустя в России находится масса людей, которые в охаивании Европы и проповеди изоляционизма «находят все свои мысли». И это несмотря на то, что за последние десятилетия в России написаны тома исследований о пагубности изоляционизма и надуманности «особого пути». А ведь тютчевские фантазии при коммунистах были фактически положены в основу советской внутренней и внешней политики.

Каков же результат? Отгородившись от Европы, Россия к концу ХХ в. по уровню развития экономики и гражданского общества выпала даже не из десятки, а из полусотни успешно развивающихся стран. И продолжает утрачивать позиции по важнейшим параметрам развития, в том числе по экономическому и научному потенциалу, по уровню образования.

А между тем достаточно выйти на улицы наших городов, даже не самых знаменитых, чтобы убедиться, что мы насквозь и сверху донизу европейцы. Наш быт, образ жизни, культура, семейные отношения (в том числе интимные), наши увлечения, мода связаны с Европой. Россияне, приезжая в Европу (разумеется, если есть деньги), чувствуют себя в своей тарелке. Они знают, как себя вести, одеваться, разговаривать. В России мало-мальски образованный человек без затруднений назовёт десяток знаменитых европейских композиторов, художников, поэтов, писателей, философов, которых он знает и любит. И, скорее всего, затруднится, если его спросят о китайской поэзии или японской живописи. Русская поэзия, литература, живопись, музыка (особенно в период своего становления) вдохновлялись прежде всего европейскими мотивами. И сегодня европеизм в его лучших проявлениях становится всё более притягательным для молодёжи. Что касается нашей столичной элиты, то она настолько «заевропеизирована», что порой приобретает со своими «лабутенами» карикатурный вид.

* * *

Не будем отчаиваться: нынешняя дискредитация европеизма – это пропагандистский заказ, обусловленный сложными обстоятельствами российской действительности. Власть, особенно в условиях кризиса, мало что может предъявить населению с точки зрения развития гражданского общества, а в последнее время и потребительских возможностей. Почти по всем статьям сравнение с Европой не в нашу пользу. Значит, нужно отвести русские глаза от Европы, а лучше на время и вовсе прикрыть её. А чтобы Аленушке не так горько было сидеть у зарастающего тиной пруда, ей нужно рассказать о том, какая Европа гнилая, извращённая и как там не любят наших Иванушек.

Хотелось бы надеяться, что эти «новые песни о старом» – всего лишь плод временной политической нетрудоспособности. Что в нашем репертуаре они ненадолго. И, как только Россия начнёт оправляться от кризиса, нам снова покажут старые добрые фильмы – и «Из Парижа с любовью», и «Римские каникулы», и «Английского пациента» («Аргументы и факты». 16.03.2016).

Основная мысль, которая проходит через весь текст, состоит в отрицании продуктивности идеи особого исторического пути России. На основании этого стратегию текста можно определить как дискредитацию этой идеи.

Названная стратегия осуществляется с использованием тактик и приемов, обслуживающих сквозной композиционный прием оценочного сопоставления консервативных взглядов дипломата и поэта Ф.И. Тютчева с взглядами современных сторонников «нового консерватизма». Можно предположить, что выбор Ф.И. Тютчева не случаен: он является одним из тех поэтов-классиков, на текстах которого формировалось патриотическое мировоззрение не одного поколения россиян.

▪ Тактика установления дискредитирующей ассоциации, ср. название статьи «Привет от тов. Тютчева» и высказывания в тексте: «А ведь тютчевские фантазии при коммунистах были фактически положены в основу советской внутренней и внешней политики»; «Фёдор Тютчев, кстати, сформулировал и идею, которую после революции 1917 г. с большой охотой подхватили большевики, а сегодня поддерживают поборники «нового консерватизма». Лексемы «товарищ», «фантазии» (в значении «нечто надуманное, неправдоподобное, несбыточное» [Толковый словарь… 2011: 1045]), «поборники» (слово с высокой окраской [Там же: 656]) приобретают в контексте ироническое звучание.

▪ Тактика «чтения в сердцах» (безосновательного приписывания человеку каких-либо мыслей, чувств, намерений) с использованием лексических интенсификаторов (выделены разрядкой):

«…идею, которую <…> с большой охотой подхватили большевики» (большевики ссылались в своих работах на Тютчева?);

«Центральной идеей его публицистики стало утверждение, что в “современном мире” существуют только две силы – революционная Европа и консервативная Россия – и что “тысячелетняя Русь” должна противостоять европейским новациям. За эти мысли Тютчев <…> получил и звание камергера, и должность председателя Комитета иностранной цензуры, и ранг тайного советника, а также был неоднократно поощряем из личного кошелька Николая I крупными суммами» (а почему не за дипломатические успехи?);

«…самому Тютчеву европейская действительность очень нравилась, в Россию, занимая дипломатическую должность в Баварии, он возвращался с большой неохотой. С тем большей неохотой, что в своих обоих браках он был женат на немках из весьма состоятельных семейств» (есть признания Ф.И. Тютчева на эту тему? почему они не цитируются?).

▪ Тактика бездоказательных утверждений, как явных, так и скрытых: «…Тютчев, будучи весьма посредственным дипломатом…»; «Почти по всем статьям сравнение с Европой не в нашу пользу»; Тютчеву «…было поручено идеологически обосновывать благотворность изоляции России от Европы» (этот факт поручения как-то документирован?); «Когда нам снова откроют Европу?» (ложная пресуппозиция: скрытое утверждение о том, что власть «закрыла Европу» для россиян).

▪ Тактика необоснованной генерализации (обобщения): «А между тем достаточно выйти на улицы наших городов, даже не самых знаменитых, чтобы убедиться, что мы насквозь и сверху донизу европейцы. Наш быт, образ жизни, культура, семейные отношения (в том числе интимные), наши увлечения, мода связаны с Европой»; «В России мало-мальски образованный человек без затруднений назовёт десяток знаменитых европейских композиторов, художников, поэтов, писателей, философов, которых он знает и любит»; «Не будем отчаиваться…».

▪ Тактика оценочной инверсии (преподнесение фактов нормативного поведения как отклоняющегося от нормы и потому негативного): «…что поэт, будучи действительно талантливым, откровенно выполнял политический заказ Николая I. Заказ императора был сформулирован так: “Создавать позитивный облик России за границей”» (но ведь создание позитивного образа своей страны – не только профессиональный долг дипломата, но и нормальное поведение любого гражданина).

▪ Тактика маркирования другой распространенной позиции как ложной, не соответствующей действительности: «Многие верят в то, что Европа при Горбачёве нас обманула и “легла под Вашингтон”»; «Но в среде русской городской интеллигенции есть устойчивая прослойка, которая совершенно искренне верит в особый путь России и считает, что наши пути с Европой ну никак не совпадают».

▪ Тактика умолчания невыгодной информации: «И это несмотря на то, что за последние десятилетия в России написаны тома исследований о пагубности изоляционизма и надуманности “особого пути”» (умалчивается, что не меньше работ посвящено обоснованию «особого пути» России).

▪ Тактика предъявления таких биографических деталей, которые могут быть интерпретированы в выгодном для манипулятора смысле: «…в своих обоих браках он был женат на немках из весьма состоятельных семейств».

▪ Тактика подбора цитат для подтверждения мысли о том, что часть русской интеллигенции «заражена» идеей особого пути России («Ярче всего эту особливость сформулировал поэт-дипломат Ф. Тютчев», далее цитируется стихотворение Тютчева).

На языковом уровне текста прослеживается оппозиция лексем, сочетаний слов и устойчивых конструкций с негативной и позитивной коннотациями (приводим их по ходу разворачивания текста):

1) для контекстов, характеризующих сторонников «особого российского пути», используются: А что нам Европа, что Меркель, Олланд?; Мы сами с усами!; с русским аршином; всячески превозносили, политический заказ, вельможно-бюрократическое окружение, «железным занавесом», приближенных к трону, изоляции России, весьма посредственным дипломатом, в охаивании Европы, проповеди изоляционизма; дискредитация европеизма, пропагандистский заказ, отвести глаза от…, плод политической нетрудоспособности; соответственно о результате политики изоляции России от Европы: выпала из…; продолжает утрачивать позиции; у зарастающего тиной пруда;

2) для контекстов, характеризующих сторонников европеизма: насквозь и сверху донизу европейцы; связаны с Европой; чувствуют себя (в Европе) в своей тарелке; знаменитых европейских композиторов, художников и т.д.; вдохновлялись… европейскими мотивами; европеизм… становится все более притягательным для молодежи; сравнение с Европой не в нашу пользу.

Можно сказать, что при построении текста соблюдены следующие условия успешности психологического воздействия, о которых говорилось выше:

▪ учет национальной идентификации адресата, который выражается в обращении к русским фольклорным мотивам как в вербальном тексте («А чтобы Алёнушке не так горько было сидеть у зарастающего тиной пруда, ей нужно рассказать о том, какая Европа гнилая, извращённая и как там не любят наших Иванушек»), так и визуально (коллаж А. Дорофеева);

▪ учет закономерностей восприятия информации, что выражается с помощью приема интимизации повествования (мы, наш, нам покажут, не будем отчаиваться), смыслового повтора (политический заказ – политический заказ; совершенно искренне верит в особый путь России – о пагубности изоляционизма и надуманности «особого пути», благотворность изоляции России от Европы – проповеди изоляционизма – о пагубности изоляционизма), а также путем использования стереотипных представлений о советской России в контексте ее современной характеристики;

▪ учет необходимости логической продуманности информации, предназначенной для воздействия: построение текста от частного к общему (индуктивный путь изложения как наиболее легкий для усвоения неискушенной публикой);

▪ учет такой особенности формирования или трансформации установок, как длительность и непрерывность воздействия: анализируемая статья является в газете далеко не единственным текстом, в котором ставится под сомнение целесообразность идеи особого пути развития России или проводится мысль о европеизме Тютчева и России, последнее – «рассеяно» в контекстах публикаций этого же автора в «Аргументах и фактах», например: «Полеты во сне и наяву» в № 26 за 2014 г., «Гибридная Россия. Страна запуталась в выборе своего пути» в № 33 за 2015 г., «Вундеркинд, бунтарь, “почти иностранец”. Неизвестный Федор Тютчев» в № 49 за 2016 г.

Конечно, на материале одного текста нельзя показать все или бóльшую часть речевых стратегий и тактик ИПВ. Важно отметить, что многие речевые стратегии и тактики применительно к политической борьбе охарактеризованы (порой не терминологически, а описательно) в публикациях журнала «Политическая лингвистика» (см. [Амиров 2015; Погорелко, Герасина 2016; Сковородников, Королькова 2015; Никифирова 2015; Сковородников, Копнина 2012 а и др.]; см. также параграф 3.1).

IV. Из работ, посвященных вопросам психологического воздействия [Почепцов 2000а, 200б, 2000в; Психология господства… 1998; Экман 1990; Майерс 1998; Шейнов 2002; Щербатых 1998; Бубличенко 2005; Реклама… 2007; Крамник 1991; Контроль сознания 2001; Харрис 2002; Цыганов, Бухарин 2007; Коровин 2014; Панкратов 2001; Крысько 1999; Бэрон, Ричардсон 1997 и др.], лингвистика ИПВ может воспользоваться следующими понятиями (приводим их ниже по алфавиту), которые условно можно разделить на три группы:

1) понятия и термины, связанные с видами психологического воздействия, его технологией и механизмами: агрессия, аргументация и контраргументация, атакующее убеждение, внушение словом, демагогия, духовное помыкание, запутывание ожиданий, защита от манипуляции, зомбирование, классический гипноз, косвенное воздействие, логика психологической войны, манипулирование имиджем (статусом, рангом), манипулирование сознанием, массовое сознание, метод «промывания мозгов»; механизм внушения, механизм воздействия, механизм коммуникативного воздействия, мишени воздействия, модели контроля сознания, НЛП (нейролингвистическое программирование), объект и субъект воздействия, понуждение к действию, порождение информации, программирование поступков, пропаганда, психические вирусы, психическое заражение, психолингвистическая модель речевого воздействия, психологическая операция, психология политического насилия, психология пропаганды, психотерапия, референтные группы, ролевое управление, семантические психотехнологии, скрытая агрессия, стресс, суггестия, теория устрашения, техника мифов, техника обнаружения лжи, технология обмана, технология разрушения сознания, технология скрытого управления, провокация, убеждение, управление разумом, управление событиями, «цыганский гипноз», эриксоновский гипноз и др.;

2) понятия и термины, связанные с условиями психологического воздействия: архетипы, аспекты внушаемости, аттракция, закон духовного единства толпы, захват аудитории, ориентировка в ситуации, отвлекающий фон, поведенческие эффекты, присоединение аудитории, психологические барьеры в общении, психологическое заражение, психология толпы, стандарты поведения, стереотипы, установки, уязвимость подсознания, феномен личного влияния, фрустрация, традиции и ритуалы, ценности, эксплуатация потребностей, эффект когнитивного диссонанса, эффект новизны, эффект ореола, эффект первичности, эффект престижа, эффект стереотипности и др.;

3) термины, связанные с конкретными методами и приемами воздействия: вымысел, демонизация имиджа, десенсибилизация (снижение чувствительности); дестабилизация, искажение, «историческая маска», конструирование интерпретаций и воспоминаний, манипулятивная селекция, манипуляция с новостями, метод пробуждения страха, мифы, навязывание повестки дня, переворачивание информации, политическая метафора, символы, создание образа простака, создание псевдособытий, спекуляция на ценностях, уловки (организационно-процедурные, психологические, логические), утечка информации, фальсификация исторических событий, формирование новостей, эффект «нарочитой правдивости» и др.

Приведенный в параграфе краткий обзор теоретических положений психологии войны, которые могут быть использованы в лингвистическом анализе текстов ИПВ, не претендует на полноту и предполагает дальнейшие исследования в этом направлении.