Текст книги "Лингвистика информационно-психологической войны. Книга 1"

Исходные предпосылки

Исследователи отмечают, что «в современном обществе существует устоявшаяся тенденция критики всех направлений взаимодействия религии и государства, ведется массированная критика социальной и воспитательной деятельности Русской православной церкви» [Национальная идея России 2012б: 818]. Возникает вопрос, при каких условиях эта критика становится фактом ИПВ, одна из задач которой состоит в том, чтобы «столкнуть церковь и государство, ослабить православную церковь» [Лисичкин, Шелепин 2005, с. 147], лишить народ веры в нее.

Сотрудник Центра оборонных исследований Российского института стратегических исследований (РИСИ), кандидат технических наук Игорь Николайчук говорит, что «если число негативных публикаций за единицу времени превышает в пять раз число нейтральных, то мы начинаем рассматривать ситуацию как информационную войну» [Индекс агрессивности 2014]. Мы взяли печатные выпуски двух газет, противоположных по идеологии, и посмотрели, какое количество критических публикаций, связанных с освещением событий в России, в которых принимали участие представители РПЦ, в октябре 2016 года в них представлено. Результаты приводим в виде таблицы.

Как видим, и «Новая газета», и газета «Завтра» опубликовали аналитические статьи, посвященные открытию памятника Ивану Грозному в Орле (заметим, что оценка этому событию в них дается прямо противоположная); в обеих газетах был опубликован критический материал, связанный с деятельностью банка «Пересвет». Можно обратить внимание и на тот факт, что в октябре «Новая газета» обошла вниманием значимое для Русской православной церкви событие – визит Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла в Сурожскую епархию (Великобритания). В рамках этого визита 18.10.16 в Лондоне в Букингемском дворце состоялась встреча Патриарха с Королевой Великобритании и Северной Ирландии Елизаветой II.

В октябре были и другие события с участием РПЦ, отраженные в новостном формате в «Российской газете» и газете «Известия»:

Таблица 1

Освещение в «Новой газете» и газете «Завтра» событий в России, в которых принимали участие представители Русской Православной Церкви, в октябре 2016 г.

(в числителе указывается кол-во критических публикаций, в знаменателе – нейтральных или с преобладающей позитивной оценкой)

VII Международный фестиваль «Вера и Слово» (24–26.10.16); II Международный православный студенческий форум на ВДНХ (13.10.16); начало исследования гробницы Христа в Иерусалиме и др.

Таблица показывает, что критические статьи имеются в обеих газетах, но их соотношение с нейтральными или позитивно-оценочными публикациями различно: 4/0 в «Новой газете» и 3/1 в газете «Завтра». Возникает вопрос, можно ли на основании только этих, чисто формальных, показателей критические считать статьи текстами ИПВ? Ведь, как говорится, критика критике рознь. Для решения поставленного вопроса необходим содержательный критерий.

Считаем, что критика переходит в противостояние, крайней формой которого является ИПВ, только при совокупности определенных условий.

Применительно к художественному произведению А.А. Бернацкая формулирует два условия, позволяющие анализировать его на предмет ИПВ:

1) «наличие в его содержательной структуре общественно-политического компонента»;

2) «исключительно или, по меньшей мере, преимущественно негативный модус представления всего, что составляет государственные устои: истории государства, национальной самоидентификации этноса, его языка, верований, ценностных ориентиров, государственных символов; внутренней и внешней политики государства, его международного имиджа; высших достижений в разных областях материального и духовного производства, выдающихся государственных, общественных, культурно-исторических личностей, – всего, что составляет национальную гордость граждан страны и обеспечивает устойчивость существования государства». Если эти условия соблюдаются, то широкомасштабная явная и скрытая деструктивная критика перерастает, по мнению исследователя, в войну [Бернацкая 2016б, с. 242–243].

Добавим к названным условиям еще одно – публичный характер текста. Дело в том, что «в отличие от межличностных манипуляций сознанием, объектом воздействия в информационной войне является массовое сознание противника, учитываются коллективные особенности больших групп людей, являющихся объектами воздействия, а также видовые особенности человеческого сознания» [Якунин и др. 2013: 276].

Поскольку тексты СМИ имеют публичный характер и оказывают большое влияние на общественное мнение, считаем, что сформулированные выше условия нужно принимать во внимание и при анализе публицистического текста. Рассмотрим с заявленных позиций четыре текста «Новой газеты».

Краткий анализ газетных публикаций

I. Посмотрим, в каком модусе – позитивном и/или негативном – оценивается деятельность Русской православной церкви в критической статье «Царебожники. Почему православная церковь простила И. Грозного?» (№ 118, эл. вариант см. https://www.novayagazeta.ru/ articles/2016/10/1870219-oprichnoe-bogoslovie).

Поводом для написания статьи послужила установка памятника государю Ивану IV в Орле как основателю этого города. На памятнике так и написано: «Царь Иван Васильевич Грозный. Основатель города Орел. 1566 г.». Присутствие на мероприятии Старца Илии, духовника Патриарха, осветившего памятник, и других представителей Русской православной церкви позволило автору статьи осуществить смещение предмета обсуждения с царя как основателя города на царя – жестокого правителя и поставить вопрос об отношении РПЦ к его деятельности в целом: «…Насколько появление нового монумента соотносится с настроениями в Русской православной церкви?». Освещение памятника и участие в событии других представителей церкви квалифицируется автором статьи как одна из «попыток реабилитации Ивана Грозного».

Автор рассматривает «аргументы в пользу почитания Ивана Грозного», которые «проговаривались в церковной среде» 20 лет назад, когда осуществлялась «канонизация Ивана Грозного» (хотя осуществлялась ли?). Обратим внимание на использование им речевых конструкций, позволяющих умалчивать о какой-либо информации: (о книге «Самодержавие духа») «настоящим автором книги считается референт Сычева – Константин Душенов» (автор умалчивает о том, кто так считает и на основании чего, поскольку вопрос авторства книги остается до сих пор дискуссионным); в «апологии Ивана IV» его «карательный облик не отрицается, а, наоборот, оправдывается», «оправдывался опричный террор» (кем конкретно оправдывается «террор» и какова аргументация?); «апология жестокости Грозного с религиозной точки зрения предлагает видеть особую ценность самих пыток и мучений…» (метонимия, позволяющая не приводить факты); «высказывалась точка зрения (кем?), что опричнина – это вроде “монастыря в миру” и что неплохо было бы такой монастырь возродить». Умолчание информации (или сокрытие ее отсутствия?) сопровождается использованием таких негативно-оценочных слов и оборотов, характеризующих сторонников апологетики царя, их действий, как «симпатизанты тирана», «опричное богословие», «опричная иконография» (речь идет об иконах с образом Ивана Грозного), «опрично-монастырскому уставу». Называется имя одного апологета И. Грозного (Л.Д. Симонович-Никшич), из текста которого приводится цитата, представляющая собой слова, влагаемые им в уста образа Ивана Грозного на иконе о том, что смерть и «страдания, принятые от карающей Царской десницы, есть очищение и искупление». Тем самым конструируется несуществующая реальность: Ивану Грозному приписываются слова, достоверность которых в тексте не доказывается.

Далее в статье говорится о том, что «Патриарх Алексий» сказал о невозможности «одновременно прославлять в лике святых мучеников и их жестоких гонителей». Автор публикации отмечает также, что в октябре 2004 г. на Архиерейском соборе митрополитом Ювеналием Крутицким и Коломенским, председателем Синодальной комиссии по канонизации святых, было оглашено «постановление против прославления и какой бы то ни было реабилитации царя». Таким образом, в газетной статье показывается отсутствие единодушия среди служителей церкви в оценке И. Грозного, их разделение на тех, кто осуществлял, по мнению автора, пропаганду канонизации царя, и тех, кто противостоял этому процессу.

Вторая половина статьи – это ответ автора на вопрос «Что же происходит сейчас?», который заключается в том, что противоборство сторон продолжается. Не рассматривая изложенные в статье аргументы сторон, отметим, что все они «крутятся» вокруг обсуждения действий царя, связанных с его жестокостью, в том числе с убийством сына, т.е. характеризуются односторонним подходом в оценке деятельности Ивана IV. Между тем «в Европе за период, который по времени совпадает с правлением Ивана IV, было убито 378 тыс. чел., большей частью безвинных. Это почти в сто раз больше казненных Иваном IV Грозным», но именно Ивана IV называют «тираном» (по [Авцинова 2011: 45]).

Автором статьи намечены три «линии» апологетики царя: 1) «почитателей Грозного», считающих, что царя оклеветали; 2) тех, кто смягчает образ царя, придерживаясь «мифически-примирительной позиции»; 3) тех, кто «держит курс на оправдание террора». Называя Всеволода Чаплина «пресловутым священником» (негативно-оценочный эпитет), автор пишет о том, что, по мнению этого священника, установка памятника царю поможет реализовать идею «массовых христианских репрессий против бунтовщиков и заговорщиков». Причем существование этой идеи не ставится под сомнение. Наоборот, эта «опричная идея» приписывается Изборгскому клубу, один из членов которого, епископ Августин (Анисимов), «откровенно высказался в пользу заслуг Сталина, то есть защита тирана имеет своих сторонников среди высших чинов церковной иерархии». Происходит подмена тезиса: имплицитно Иван IV по сути ставится в один ряд со Сталиным без каких-либо доказательств, кроме обвинений в «тирании». Далее идет противопоставление сторон информационного противоборства, маркированное противоположными по оценке лексемами: «В церковной среде 90-х был достаточно большой спектр мнений. Были милленаристские конспирологические настроения, мистически оформлявшие образы России как осажденной крепости, но ведь и немало гуманистических настроений, ориентированных на развитие гуманитарного образования, на культурный обмен и гуманизацию общества в целом». Получается, что те, кто не видит в царе Иване Грозном в первую очередь жестокого тирана, и те, кто сравнивает Россию с осажденной крепостью, не являются гуманистами и сторонниками гуманитарного образования, думающими о культурном обмене? Так вот ради чего было все изложенное выше: внушить читателям мысль о необходимости быть на стороне тех, кто видит в правителях России (Иване Грозном и Сталине) исключительно «тиранов».

Автор статьи приходит к выводу: «Получается, что в политическое и медийное поле прорвались именно крайние формы фундаментализма». И продолжает: «А христианский гуманизм <…> стал сегодня малоприемлемым понятием». И далее: «Слово “гуманизм” теперь чуть ли не ругательное в церковном лексиконе». Это выводы, которые не следуют из дискуссии, изложенной автором.

Читатель узнаёт, что, оказывается, в традиции православия «было называть Грозного “новым Иродом”» (прием «навешивания ярлыка»). Он узнаёт также то, что «под воздействием конспирологических идей создается некая оппозиционная принятой в науке история» и что появление этой истории «возможно благодаря религиозному обоснованию». Очень умело автор избегает утверждений о фактах, заменяя их высказываниями, выражающими мнение, в частности гипотетическими высказываниями. И в заключение он наклеивает ярлык на тех православных деятелей, которые не видели в И. Грозном «тирана»: «Поэтому даже если полагать, что в основе сегодняшнего почитания Грозного лежат политические причины, нельзя списывать со счетов то, что предпосылки для этого почитания заложили религиозные поклонники черносотенных идей». (Об истории ярлыка «черносотенцы» см. в кн. [Кожинов 1998].)

В тексте аналитической статьи есть врезка (интертекст) со словами Патриарха Кирилла, которые он произнес 9 января 2014 г. на службе в Успенском соборе Кремля и в которых он осуждает жестокие действия Ивана Грозного, окружившего себя опричниной и творившего «дела беззаконные». Очевидно, по замыслу газеты или автора статьи, это должно наталкивать читателя на мысль о противоречии слов патриарха делу – благословлению своего духовника на освящение памятника Ивану Грозному. В этом мы усматриваем прием скрытого воздействия – прием так называемого причинно-следственного моделирования, или прием «подразумеваемой причинности» [Харрис 2002: 145].

Последний абзац, вероятно, и есть ответ на поставленный изначально вопрос: «Итогом становится фактически неразрешимая ситуация: гуманизм опирается исключительно на пространство светского, а сторонники тоталитарной архаизации получают в свои руки весь арсенал религиозной аргументации. В этой связи объяснимо, почему последние побеждают». Если это ответ на вопрос «… Насколько появление нового монумента соотносится с настроениями в Русской православной церкви?», то вывод автора по сути таков: представители современной Русской православной церкви являются «сторонниками тоталитарной архаизации» и далеки от гуманизма. Безусловно, эта оценка сугубо негативная.

Приведенный краткий анализ газетной статьи можно было бы усилить контраргументацией, но полагаем, что уже отмеченного (односторонний подход к анализу деятельности правителя; умолчание информации; «навешивание ярлыков» и другие приемы скрытого воздействия) достаточно, чтобы констатировать манипулятивный характер текста. Наличие приемов речевого воздействия, характерных для манипуляции, может служить еще одним критерием, позволяющим анализировать текст в аспекте лингвистики ИПВ (о манипуляции как основной технологии ведения психологической войны см. главу 7 «Философия информационной войны» в кн. [Василенко 2010: 151–165]). Таким образом, статья «Царебожники. Почему православная церковь простила И. Грозного?» – яркий образец текста информационно-психологического противоборства крайней формы, в котором автор занимает одну из сторон.

II. Рассмотрим далее статью «Париж остался без мессы» (URL: https://www.novayagazeta.ru/articles/2016/10/14/70183-parizh-ostalsya-bez-messy), опубликованную 11.10.2016 и посвященную открытию Российского духовно-культурного центра в Париже. Вот какую оценку этот центр получил в статье: «весьма спорный с архитектурной точки зрения объект, увенчанный пятью куполами», имеющий «несколько запутанный статус». Эта негативная оценка, на наш взгляд, «прочитывается» и в таком фрагменте, состоящем из нейтральных слов и сочетаний: «…без всякого аккомпанемента многопудовых русских колоколов, под который теперь просыпаются жители VII округа Парижа».

Автор статьи отмечает, что «Москва рассчитывала именно в Париже разместить опорный пункт своей “цивилизационной экспансии” в Западной Европе». Обратим внимание на слово экспансия, которое в русском языке имеет два значения: 1) «политика, направленная на экономическое и политическое подчинение других стран, на расширение сфер влияния, на захват чужих территорий», 2) «расширение, распространение чего-н. за первоначальные пределы» [Ожегов, Шведова 2003: 907]. Учитывая контекстуальное окружение, можно говорить о том, что это книжное слово используется в первом значении и несет негативную коннотацию, характеризующую намерения Москвы: «Москва рассчитывала» (прием метонимии + прием «чтение в сердцах», имеющий функцию выражения мнения автора).

Негативный модус характеристики Российского духовно-культурного центра прослеживается также в следующих высказываниях: «Французские власти опасались появления рядом с правительственным кварталом загадочного объекта с неограниченными шпионскими возможностями, а парижская культурная общественность доказывала, что уродливый собор в стиле «хай-тек» с золотыми куполами разрушит архитектурный облик исторического района города»; «Но старым русским эмигрантам совсем не по душе то, что затеяли российские власти. Постсоветская гигантомания, с их точки зрения, – только позорит русскую идентичность; Российские власти тоже признают, что для удовлетворения собственно религиозных нужд русских в Париже столь гигантский комплекс не нужен» (последнее высказывание противоречит идее экспансии). В этих высказываниях используется одновременно два приема речевой манипуляции: 1) прием «нагруженного языка», состоящий в скоплении в узком контексте экспрессивно окрашенных слов, в данном случае – с негативной коннотацией (загадочного объекта, неограниченными шпионскими возможностями, уродливый собор в стиле «хай-тек», постсоветская гигантомания, позорит русскую идентичность); 2) прием «неопределенного референтного индекса», который заключается в использовании слов, не указывающих, о чем или о ком конкретно говорится в предложении, в сочетании с нефактивными глаголами и существительными (французские власти опасались, парижская культурная общественность доказывала, старым русским мигрантам совсем не по душе, российские власти признают), и переводит высказывания в разряд субъективных.

Наблюдаем в статье и прием косвенного цитирования, дискредитирующего духовно-культурный центр: Вслед за мэром Парижа Бертраном Деланоэ, который назвал стройку века «показухой», представитель знаменитой эмигрантской фамилии Даниил Струве признался, что испытывает стыд за «распальцовку» своих соотечественников. Жаргонные слова, именующие центр, являются частью того «нагруженного языка», который позволяет автору статьи создать видимость негативной оценки центра всем парижским сообществом. Кроме того, необходимо доказать, что эти фразы имели место в действительности.

В статье содержатся также утверждения: Наиболее ярким идеологом «русского мира» был именно патриарх Кирилл, а потом эта идеология стала основой для войны на Донбассе (между тем причиной войны на Украине не является идеология «русского мира»); За последние 25 лет прошло быстрое перерождение официального православия в России из гонимого в воинствующее, причем в прямом – милитарном – смысле этого слова. Сотни людей погибли во время войны между православными Россией и Грузией, тысячи – во время войны между православными же Россией и Украиной, потерян счет жертвам бомбардировок Сирии. И никаких миротворческих усилий со стороны РПЦ МП! (автор, как мы понимаем, проводит ложную мысль о войне между Россией и Грузией, Россией и Украиной, хотя таких войн не было, а была защита русских подданных и близких им людей от геноцида). Одновременно в статье идет дискредитация не только православия, но и Президента России: Напротив – слова о «священной войне», очистительном «ядерном апокалипсисе», обличения гнилого «западного пацифизма»… Естественно, усвоившему такое «ядерное православие» (выражение одного популярного православного публициста) Владимиру Путину не понять, почему Франсуа Олланд не хочет слушать звон колоколов и пить кагор с красной икрой, когда в Алеппо или Широкино гибнут люди…; Говорят, именно нежелание Олланда участвовать в открытии нового опорного пункта «русского мира» разозлило Путина настолько, что вынудило вообще отказаться от визита во Францию. Снова используются «неопределенный референтный индекс» говорят и прием «чтение в сердцах», позволяющие уйти от правовых рисков и необходимости приведения доказательств.

Как видим, статья «Париж остался без мессы», предназначенная для широкой аудитории, характеризуется крайне негативным модусом представления православия как религии, деятельности Русской православной церкви и действий руководства страны, а значит, является текстом ИПВ.

III. Следующая статья опубликована в рубрике «Расследование» № 119 (23.10.2017) под названием «“Пересвет” ослаб» (URL: https://www.novayagazeta.ru/articles/2016/10/23/70276-peresvet-oslab). Выводы расследования представлены чередованием утверждений о фактах (к ним законом предъявляется требование истинности) и высказываний, выражающих мнения и не требующих верификации (следовательно, не влекущих наступления какой-либо правовой ответственности). Проверка фактов не входит в нашу компетенцию, поэтому обратимся к тем высказываниям, в которых выражается мнение автора, носящее резюмирующий характер.

На мнения указывает модальность предположения (гипотетичности) в высказываниях: «Мы, в частности, сообщали, что есть основания предполагать сознательные действия патриархии по ослаблению двух других российских банков с церковным участием ради усиления «Пересвета» и сосредоточения в нем всех церковных капиталов»; «Судя по всему можно предположить, что начался внезапный и быстрый вывод капиталов из банка…». Если в первом высказывании предположение напрямую касается действий патриархии, то во втором субъекты «вывода капитала» не названы, тем не менее контекст статьи позволяет говорить о том, что и это предположение касается действий церкви. В частности, выводу капитала посвящено такое рассуждение автора: «Основная интрига на сегодня формулируется так: было ли случившееся с «Пересветом» сознательной акцией руководства РПЦ по выводу остатков церковных капиталов, или внезапные недобросовестные действия застали патриарха и его окружение врасплох так же, как и простых вкладчиков банка? Интуиция и здравый смысл склоняют к первому варианту ответа, хотя, конечно, в условиях экономической паники всякое может быть…». Маркерами рассуждения являются вопросительная модальность первого предложения и наличие во втором предложении лексических показателей предположения (склоняют) и одновременно уверенности (конечно) и сомнения (может быть), делающие его алогизмом. Ход авторской мысли эксплицирован и в конце статьи: «Итак, бегство церковных капиталов из России началось? Если это так, то патриотическая риторика патриарха, продолжающего возрождать «русский мир» и поднимать Россию с колен, – звучит все менее убедительно». Перед нами «прием экспликации рассуждения», о чем свидетельствуют подача утверждения в форме интерпретирующего вопроса (формальный показатель итак) и употребление союза если с коррелятом то. Таким образом, автор, чтобы избежать правовых рисков, намеренно маркирует в тексте свою субъективную позицию, обвинения облекает в форму предположений.

Прием неоднократного повторения мысли о возможном выводе капитала из России используется для ее внедрения в сознание читателя с целью убедить в наличии у Русской православной церкви жажды наживы. Причем повторение сопровождается заменой нейтрального глагола «вывод» (капитала) экспрессивным «бегство», что ярко выражает негативную оценку происходящего. Эта замена используется в приведенном выше высказывании, а также в вопросительном предложении, которое дано не только в самом тексте, но и в качестве врезки в текст, т.е. повторяется дважды: «Что это – начало бегства церковных капиталов из России или решительный удар властей по церковному карману?». Этот вопрос ограничивает выбор читателя только двумя вариантами, каждый из которых настраивает на негативное отношение к РПЦ (манипулятивный прием «выбор без выбора»).

Анализируя текст в логико-аргументативном аспекте, нельзя не отметить в нем смещение акцентов с деятельности банка на руководителя Русской православной церкви (подмена тезиса как прием), позволяющее нам говорить о том, что патриарх выступает мишенью воздействия. Рассмотрим высказывание: «“Пересвет” обслуживал ряд коммерческих схем 90-х, на который [очевидно, на которых. – Г.К.] нынешний патриарх РПЦ МП нажил свой капитал…» В нем утверждается, что патриарх «нажил свой капитал» при помощи коммерческой деятельности в 90-х годах, т.е. занимался получением прибыли нечестным путем (нажива – «нечестно полученная прибыль» [Ожегов, Шведова 2003: 381]). Учитывая, что о положительной стороне деятельности Русской православной церкви и банка «Пересвет» в статье не говорится, приведенное утверждение можно считать дискредитирующим.

Как дискредитацию можно рассматривать и начало статьи: «Создавая заново, практически “с нуля”, Московскую патриархию осенью 1943 года, Сталин давал наставления своему “обер-прокурору” Г.Г. Карпову – полковнику НКВД–НКГБ, назначенному первым председателем Совета по делам Русской православной церкви. Одним из наставлений было классическое: “Не заглядывай в карман к попу”. В обмен на обслуживание интересов власти “воссозданной” официальной церкви разрешалось не особо отчитываться о своем финансовом положении. Даже церковные хористы или сторожа помнят, как зарплата еще в советские времена выдавалась им в конвертах и существенно отличалась от зарплат врачей и учителей…» По сути дела, в этом фрагменте реализуется тактика обвинения Русской православной церкви в корыстной поддержке власти. Жанр расследования позволяет автору не сообщать источник получаемой информации, а именно не документировать сомнительные сведения о наставлениях Сталина (упоминание которого не случайно в связи с существованием «черного» мифа об этом правителе как тиране), о разрешении не предоставлять церковью финансовые отчеты, в результате чего читатель не может проверить достоверность информации. Прием генерализации (обобщения) в последнем предложении (Даже хористы и сторожа помнят – обозначение социальной группы вместо указания конкретных людей) также не позволяет судить об истинности сообщаемого и придает суждению субъективный статус: хотя в глаголе помнят есть сема «фактивности», частица даже расширяет объем социальных групп до неопределенности. Прием «генерализации» создает «множественность именной группы» и направлен на моделирование уверенности читателя в истинности сообщаемого [Доронина 2012]. Казалось бы, этот же прием используется в отрывке «…специалисты говорят, что часть денег иерархи успели вывести», однако здесь уже дается качественная характеристика источника получаемой информации (специалисты) (см. о наличии фактивного компонента значения у лексемы эксперт [Там же]).

В лингвистическом аспекте интересна также фраза о том, что банк «имел и неплохое госприкрытие в лице второго акционера – Торгово-промышленной палаты РФ», т.е. находился под прикрытием, где прикрытие имеет значение «сокрытие чего-н. за чем-нибудь». В утверждении о факте (Торгово-промышленная палата РФ является вторым акционером банка «Пересвет») происходит наведение семы ‘сокрытие (маскировка) финансовых операцийʼ РПЦ. Как намек на сокрытие информации церковью может рассматриваться фраза «с загадочного исчезновения главы правления банка Александра Швеца 13 октября», в которой экспрессив загадочного переводит утверждение о факте исчезновения в разряд субъективного.

В тексте в качестве аргумента приводится цитата из комментария Всеволода Чаплина к ситуации с банком «Пересвет», в котором он говорит «о столь масштабном участии церковных структур в ростовщических схемах». Прилагательное-экспрессив ростовщический используется в переносном значении «такой, как у ростовщика, грабительский, разорительный» [Ожегов, Шведова 2013: 685]. Поскольку комментарий дается к ситуации с банком «Пересвет», то контекст позволяет сделать вывод о субъективности мнения Всеволода Чаплина.

Все вышеотмеченное позволяет нам говорить о том, что в статье «“Пересвет” ослаб» реализуются две стратегии: на содержательном уровне – стратегия дискредитации Русской православной церкви и патриарха, на уровне языкового и речевого оформления – стратегия ухода от правовых рисков (легевфемизации). Выражение в публичном тексте сугубо негативного мнения автора о Русской православной церкви при помощи определенного рода приемов субъективизации этого мнения говорит в пользу квалификации статьи как текста ИПВ.

IV. В рубрике «Расследование» 28.10.2016 (№ 121) опубликована статья «Икона стиля: золотой оклад» (URL: https://www.novayagazeta.ru/articles/2016/10/28/70334-ikona-stilya-zolotoy-oklad). На сайте газеты после названия статьи дан подзаголовок «Почему православные Казани взбунтовались против своего митрополита Феофана», который представляет собой утверждение под видом вопроса (почему) с использованием приема генерализации (православные Казани). Предикат взбунтовались содержит сему фактивности (взбунтоваться – ‘поднять бунт, принять участие в бунте’, бунт – ‘стихийно возникшее восстание, мятеж’ [Ожегов, Шведова 2013: 63, 79]). Поэтому можно сделать вывод, что в высказывании содержится утверждение о факте: бунт в Казани против митрополита Феофана подается как свершившееся или актуально совершающееся событие, которое может быть верифицировано. Другими словами, подзаголовок-высказывание может быть разложен на два: Я знаю, что православные Казани взбунтовались против своего митрополита Феофана, и хочу разобраться почему. Однако в печатном номере газеты подзаголовок уже другой: «30 октября православные Казани выйдут на митинг против своего митрополита Феофана – одного из приближенных к патриарху Кириллу» (в нем нет уже лексемы взбунтовались, а есть митинг). Это высказывание относит событие к будущему, т.е. является прогностическим, а не утверждением о факте.

Вариант подзаголовка в электронной версии статьи интенционально противоречит лиду (паралогический прием для привлечения большего внимания к публикации), в котором цель статьи сформулирована так: «Сегодня наш рассказ – об одном из самых ярких представителей патриаршего «кадрового резерва» – митрополите Казанском и Татарстанском Феофане, против которого собственная паства – с согласия властей республики – собирает масштабный митинг 30 октября». В соответствии с целью читатель ожидает рассказ о митрополите Феофане, однако в тексте речь идет не только о нем, но и о других, более значимых фигурах современной российской действительности – Святейшем Патриархе Московском и всея Руси Кирилле (в миру – В.М. Гундяев) и Президенте РФ В.В. Путине. Обратимся к некоторым контекстам, в которых о них говорится.

Характеристика «золотого кадрового фонда» Святейшего Патриарха Кирилла характеризуется при помощи высказываний о состоянии других лиц (прием «чтение в сердцах»): «У патриарха Кирилла есть свой «золотой кадровый фонд», представители которого не только стремятся воспроизводить царский образ жизни своего владыки (вплоть до дворцов, самолетов и личной охраны), но и обладают определенной неприкосновенностью. Они считают себя представителями новой российской элиты и даже формируют особую философию – гедонизм на почве идей личной богоизбранности». Высказывания о внутреннем состоянии лица относятся к разряду субъективных (нефактивных). Думаем, что, по замыслу автора, негативную субъективную оценку приближенных патриарха читатель должен перенести на самого патриарха, что тропеически выражено оборотом золотого кадрового фонда.