Текст книги "Оттенки души. Жизнь глазами психолога"

Когда у меня будет ребенок

Когда у меня будет ребенок, я потеряю грань между днем и ночью, потому что для моего карапуза ее не будет существовать вовсе, и он будет требовать густого материнского молока, когда ему вздумается.

Когда у меня будет ребенок, моя жизнь сильно усложнится, в ней появится множество рисков и непредсказуемостей. Когда он будет плакать, я буду бояться, что ему больно, а я не знаю – где. А когда он будет лежать тихо и почти неподвижно, я тоже буду бояться, и вставать, чтобы проверить – дышит ли он.

Когда у меня будет ребенок, мой дом превратится в ураган. Все будет завязано, спрятано, убрано, но он все равно будет находить щелочку, и маленькими пальчиками вытаскивать через нее мои кремы и папины железяки, с упоением откручивая крышечки и разбрасывая шурупики.

Когда у меня будет ребенок, мне придется ходить в смешных толстых штанах и дурацкой трехслойной шапке, потому что каблуки и капор – не вариант для часовой зимней прогулки. Мои бедра округлятся и волосы ослабнут и я со вздохом буду провожать взглядом подтянутых сверстниц, изящно садящихся за руль своих блестящих машин.

Когда у меня будет ребенок, я буду вынуждена оставить работу, мой кошелек будет преимущественно пустым, а мозг от неиспользования перейдет в режим ожидания, в котором нет места блестящим идеям и умопомрачительным проектам. Да что там, самым интеллектуальным проектом в моей жизни будет освоение горшка.

Когда у меня будет ребенок, мой отпуск перестанет носить романтический или познавательный характер. Мне придется ездить в теплые страны, где тоннами такие же мамы и папы прогревают свои дряблые животы на унылых пляжах или терпеливо ждут, когда сладкоголосые неискренние аниматоры отработают детскую программу.

Когда у меня будет ребенок, после очередной простуды, мы вдруг не поправимся, он будет кашлять и кашлять, и нам придется лечь в больницу. Я буду с ужасом смотреть, как его увозят от меня на кушетке равнодушные белые халаты, а он шепчет: «Пожалуйста, мама, не оставляй меня». А потом три дня и три ночи я буду следить за неровными подрагиваниями его груди, а когда он откроет глаза, буду нарочито весела, и, пряча слезы, буду сочинять для него сказки все равно про что, главное, чтобы они хорошо заканчивались…

Однажды, когда у меня будет ребенок, он придет из школы и скажет мне, что учителя глупые, предметы – неинтересные, мир злой, и что лучше бы я его не рожала. Я закроюсь в комнате и буду плакать в подушку от обиды, старательно и громко, в надежде, что он услышит и все поймет. Как будто мамины слезы могут нас заставить понять, что мир прекрасен и в нем стоит жить…

Когда у меня будет ребенок, я почувствую, что моя мама, хотя номинально все еще ей является, на самом деле перенаправила всю любовь на него, моего ребенка, и теперь он главнее, чем я.

Когда у меня будет ребенок, из моей жизни уйдут комфорт, уверенность, независимость, свобода и… пустота.

Когда у меня ребенок, и грань между днем и ночью сотрется, у нас на двоих с ним появится одно время, и оно будет течь уникально только для нашего маленького дуэта.

Когда у меня будет ребенок, и он скрутит все крышечки с моих кремов, я буду долго оттирать его в ванной, а он, разгоряченный и возбужденный, будет заливаться смехом от лопанья пенных пузырьков.

Когда у меня будет ребенок, и в дурацких толстых штанах я буду гулять с ним по тоскливому зимнему двору, вдруг приедет раньше времени папа, и мы все вместе отправимся на горку. Я буду бояться, а они мне будут кричать: «Давай, мама, не бойся, мы же с тобой!».

Когда у меня будет ребенок, однажды перебирая кубики, он притащит букву «М» и скажет – «Мама» и я заплачу, и почувствую, что это лучший проект во всей моей жизни.

Когда у меня будет ребенок, мы поедем в отпуск на море, и вместе с ним выложим из мокрого песка причудливый замок, и никто мне не скажет, что я занимаюсь ерундой, а должна бы работать.

Однажды, когда мы с ребенком будем лежать в больнице, я придумаю для него сказку про Маленького Бота, и он, а также еще четверо его сопалатников скажут мне, что это самая лучшая сказка в мире.

Когда у меня будет ребенок, и, став постарше, он скажет, что мир злой, и я родила его зря, я пойму, что мой ребенок созрел для того, чтобы пробовать этот мир на зуб и формировать свое собственное мнение, а значит, мне удалось взрастить в нем свободу мышления. А на следующий день он притащит из школы неумело склеенного ангела, у которого на правом крыле будет неровная надпись: «Мама, прости».

Когда у меня будет ребенок, моя мама станет любить его больше меня, и я буду так рада, что у нее вновь появился смысл жизни, и она забыла про свои болячки.

Когда у меня будет ребенок, в моем доме будет бить ключом Жизнь. И, знаете что? Хрен с ним, с комфортом…

Обращение тяжелобольного к близким

Не жалейте меня.

Когда вы меня жалеете, я чувствую свою ущербность, и отчаяние накрывает меня.

Не делайте за меня то, что я могу сделать сам.

Когда вы делаете за меня все, у меня слишком много свободного времени, и я трачу его на копание в своей болезни.

Не терпите мои истерики.

Повышайте на меня голос, если я на вас кричу. Обижайтесь на меня, если я вас обижаю. Возвращайте мне ответственность за мою жизнь, если я ищу виноватых. Иначе я превращусь в жертву. А это только на руку болезни.

Не говорите мне «Все будет хорошо».

Так говорят тем, кому осталось только надеяться, потому что выхода нет.

Не говорите мне «Бывает и хуже».

Это добавляет к моему отчаянию еще и чувство вины за то, что мне не жалко тех, кому хуже.

Не говорите мне «Не парься и все само пройдет».

Мысль о том, что я должен безучастно следить за тем, как мое тело разваливается, приводит меня в ужас.

Не говорите «Ничего серьезного у тебя нет».

Не делайте вид, что проблемы не существует. Что может быть ужасней, чем остаться в полном психологическом одиночестве с проблемой, которую близкие люди отказываются признать.

Показывайте, что без меня вы не справляетесь.

Просите моей помощи и совета. Болезнь лишила меня возможности получать удовольствие от жизни, и единственный способ наполнить свою жизнь смыслом – быть полезным кому-то. Если я не смогу делать кого-то счастливым – причины жить у меня не останется.

Нагружайте меня посильной работой.

Если у меня болит живот – нагрузите мои ноги. Если у меня болят ноги – нагрузите мои руки. Если болят руки – нагрузите мозг. Чем больше вы поправляете мне подушку и оберегаете от дел, тем больше меня раздавливает ощущение беспомощности.

Неустанно доказывайте мне, что я способен победить.

В сотый раз приводите мне примеры моих больших и маленьких успехов в жизни, которых я добился сам. Находите все новые примеры людей, которые справились с похожей ситуацией. Читайте и показывайте мне их истории успеха. Находите реальных людей, победивших болезнь, и знакомьте их со мной.

Заставляйте меня пробовать снова и снова.

Находите новые способы работы с болезнью и отчаянием, и предлагайте выполнять их, даже если они будут нелепыми, а я не буду в них верить. Водите меня к психологу, варите мне народные зелья, приглашайте ко мне знахарей, вместе со мной делайте гимнастику… Если это не помогает, ищите еще способы. Не сдавайтесь, если сдадитесь вы – что останется мне?

Ведите себя со мной, как со здоровым.

Справляйте праздники, приглашайте гостей, подшучивайте надо мной, рассказывайте, как прошел день, смотрите легкомысленные передачи и требуйте моего внимания. Не спрашивайте, хочу ли я этого – я скажу нет. Просто делайте это. Словом, ведите себя со мной, как обычно. Поверьте, траур, в то время, когда я еще не умер – это лучший способ организовать мне скорую встречу со смертью.

Если шансы выжить очень малы, познакомьте меня с Богом и с прощением.

Читайте мне книги о прощении, о Царстве Небесном и о тонкостях жизни после жизни. Разучивайте вместе со мной молитвы. Узнавайте древние легенды о вечном перерождении души. Если я не могу жить здесь, помогите мне увидеть жизнь там.

Поступая так, вы заставляете меня помнить, что я – частичка Творца, а значит, могу управлять своей жизнью даже тогда, когда это кажется невозможным.

Поступая так, вы рождаете во мне веру в себя и в то, что все не зря. Поступая так, вы даете мне надежду. А с ней вдвоем мы обязательно справимся.

Мир всегда больше, чем ты думаешь

Я презирала песни на трех аккордах, начиненные бездарными текстами и положенные на убогую музыку, пока не услышала один из таких образчиков безвкусицы в исполнении дяди Васи, случайного соседа по караоке. Никогда еще столь дурные тексты, излюбленные современной эстрадой, кочковатые, как моя изломанная судьба, не вызывали во мне столько восторга.

Дядя Вася пел, неловко сжимая пошарпанный микрофон, и от его исполнения дрожали не только видавшие виды колонки, и уши любителей попеть, но и наши сердца; отзываясь на каждый завиток его тенора. Оказывается, сиянием души можно добавить в песню все то, что хотел, но не смог вложить в нее автор, и она заиграет новыми красками, заряжая настроением, бередя воспоминания о чем-то желанном, но давно забытом, лишая покоя, ставя вопросы и зовя искать ответы.

Я знаю теперь – нет плохих песен, есть неспособность услышать и разгадать мелодию сердца автора, порой едва угадываемую среди нот.

Мы часто отбрасываем, возмущаемся, не принимаем, смеемся над тем, что не вписывается в известные нам рамки, кичась своей правотой и, казалось бы, бесспорными ее доказательствами. Так уж устроены люди, способность ставить под сомнение – начало здравого смысла, и опора для разумных решений.

Но какими же смешными и нелепыми кажемся мы, наверное, в такие минуты тем, кто знает больше, кто уже отболел высокомерием категоричности, и жестокостью принципиальности. Как должно быть больно им за нас и наше невежество, и грустно от того, что, брызгая слюной, переполненные приятным чувством твердой убежденности, мы находимся в очередном заблуждении, и придется еще не один пуд соли съесть, чтобы выбраться из него на новый уровень, отбросив изжившую себя иллюзию и обзаведясь новой.

Пожалуй, это не значит, что нужно не иметь четкой позиции. В конце концов, все наши поступки определяются тем, соответствуют ли они неким принципам, принятым однажды самими для себя. Не будь нашей внутренней веры в то или иное, человек превратился бы в беспринципную «тряпку», метущуюся от одной позиции к другой, меняя убеждения, как проститутка – клиентов.

Но все же неплохо бы помнить, что мир всегда больше твоих представлений о нем, и что бы ты о нем сейчас ни думал, скорее всего, ты и в этот раз ошибаешься. Самоиронии вам и гибкости в познании мира…

Если честно…

А если честно, не люблю я ваше лето. Ну не восхищают меня солнечные зайчики – от них в глазах рябит. И жара не радует – от нее мысли становятся вязкими, а тело вялым. И от мороженого – стылое горло и ангина на утро.

Вот осень – это да. Дождь, слякоть, серая мгла и пронизывающий холодок – вот чудесный набор. У меня от дождя сознание как будто умывается – таким ясным становится. А от серости будней – покой наступает и тишина на сердце.

И, между нами говоря, эта ваша «нацеленность на успех» и «неутомимость на пути к цели» тоже мне не по душе. Я, знаете ли, люблю пофилонить где-то на середине пути, или даже в начале, а иногда и вместо пути… Посидеть за чашечкой мечты, порисовать бесполезные, но красивые звездочки в ежедневнике, или просто покрасоваться перед зеркалам, выбирая лучший ракурс для несуществующей фотосессии. И нет у меня в этот момент и в помине никакого чувства вины. Так, разве что, легкое беспокойство на предмет того, чтобы никто не застукал…

И если уж на то пошло, то к этой всеми любимой загранице я тоже никаких чувств не питаю. Ни к шезлонгам, ни к морям, ни памятникам архитектуры. Ну, видела я древние храмы, зимние дворцы и столетние статуи. Храмы как храмы. Статуи как статуи. Дворцы как дворцы. Много раз честно старалась, никакой благодати и умиления не ощутила. Мне бы к речке, в плетеное креслице, под клетчатый плед и перед пляшущим костром. Все. Месяц могу так жить, и чувствовать себя так, как будто к щеке Бога прикасаюсь.

И, если уж начистоту, то и Бога вашего я не люблю. Того, который заставляет страдать, чтобы смыть какие-то там грехи в прошлой жизни, про которые я в этой ни сном, ни духом… Того, который сначала сделал меня со свободой выбора, а потом искушенно наказывает за то, что этой самой свободой выбора, по глупости и без присмотра я натворила. Того, который не слышит меня, только если я не обращусь к нему на специально вызубренном, давно мертвом языке. Того, который через своих адептов на любой, даже самый пронзительный крик души отвечает: «Бог терпел и нам велел…»

У меня свой Бог. Он добрый, и любит меня, а не наказания. Он прощает меня за любой выбор, потому что любит без условий. Он дает мне ошибаться, чтобы я научилась, а не чтобы стать потом мишенью для презрения праведников. Он показывает свою мощь, чтобы я знала, что он сильный и могу на него положиться, а не чтобы держать меня в страхе. Он посылает трудности, но для того, чтобы я нашла выход, а не для того, чтобы наказать. Он готов подсказывать и объяснять через людей, обстоятельства и знаки. Он обнимает меня, если сильно попросить. И мой Бог всегда оставляет выход. Всегда.

Каюсь, но не могу я похвастаться и любовью ко всем ближним. Есть среди братьев по вселенной те, которые мне не нравятся. Вообще не нравятся. И не понравятся ни за какие коврижки. А некоторых так вот, знаете, собственными бы руками куда-нибудь в другую вселенную спровадила.

Что, не нравлюсь я вам? Отлично, значит и у вас тоже есть Свое Мнение, и я искренне надеюсь, что оно именно ваше, а не культурно-социально-телевизионно взращенное;)

А ты взял и полюбил меня

Ты полюбил меня еще тогда, когда я плевалась огнем в каждого, кто смел мне перечить и носила латы, тщательно собранные из сарказма, целеустремлености и прочей интеллектуальной лажи, помогающей скрывать пустоту жизни.

Ты полюбил меня еще тогда, когда приходя к тебе в гости, я сначала протискивала в двери разбухшее, а потому очень чувствительное эго, и только потом вваливалась сама.

Ты полюбил меня еще в ту пору, когда я, брызгая слюной, безжалостно клеймила чужие пороки, не замечая своих. Когда пыхая сигаретным дымом, я отравляла твою кухню, а выплескивая свой словесный яд – твое существование.

Ты полюбил меня еще тогда, когда я махала налево и направо наспех и неумело взращенной нелепой мужикастостью, пытаясь уравняться с мужчинами в достигаторстве в поисках иллюзорного социального счастья.

Ты полюбил меня еще тогда, когда я называла женщин, посвятивших себя дому, не иначе, как курицами, и на всякий случай убедительно и концептуально объясняла, почему я для тебя такой становиться не собираюсь и если ты хочешь есть, то вот тебе макароны и майонез.

Я лихо скакала по жизни, волоча, за собой, как гирю, скрюченную аниму – остатки моей женской самости, и уже была готова вот-вот с ней расстаться навсегда, как с чем-то мешающим и доставляющим только боль и страдания…

А ты взял и полюбил меня.

Наверное, ты сумел разглядеть во мне нечто иное, чем то, что я так старательно показывала, или может божественные силы ослепили тебя на то время, пока ты выбирал себе спутницу жизни, потому что иначе меня было не пристроить, а может ты просто чего-то не то выпил или съел и временно потерял способность мыслить рационально.

Иначе как объяснить, что ты выбрал женщину, обещающую стать главной неприятностью твоей жизни?

Ты полюбил меня уже тогда, и я не знаю – почему. Но это не так уж и важно. Просто спасибо, что ты сумел дотерпеть до сегодня…

Если тебе страшно

Если тебе страшно, то это повод отделить главное от пустого. Понять, что на земле не так уж много людей, которые захотят знать о твоем страхе, и среди сотен твоих друзей на фейсбуке едва ли найдутся двое или трое, готовых разделить твою тревогу. А поняв, позвонить им и сказать «спасибо, что вы есть».

Если тебе страшно, то это шанс вспомнить, какой ты маленький, и как величественна и необъятна наша Вселенная. Как мало ты значишь для нее, и как много она значит для тебя. А вспомнив, попросить у нее прощения.

Если тебе страшно, значит пришло время узнать, что ты больше, чем то, чего ты боишься. Что у тебя могут отнять все – работу, благополучие, здоровье, близких; но даже и тогда – ты останешься. Даже если у тебя отнимут настоящее и будущее, твое прошлое навсегда останется с тобой, и никто ни в силах у тебя его отобрать.

Если тебе страшно, то это повод вернуть долг своим родителям, и, как они берегли тебя от своих проблем в детстве, так и ты можешь сейчас уберечь их – от своих. Хотя это не так-то просто – не сказать о своей беде тем, кому больше всего хочется сказать.

Если тебе страшно, то это повод стать образцом силы и мужественности для близких, чтобы они, глядя на тебя, верили, что когда к ним придет беда, они справятся, раз справляешься ты.

Если тебе страшно, и раз уж все равно не спится, то можно разглядеть все звезды на небосклоне, доступные твоему обзору с третьего этажа типовой девятиэтажки, – раньше тебе на это всегда не хватало времени.

Если тебе страшно, то это время остановиться, оглянуться, спросить «За что?», найти ответ и раскаяться. А раскаявшись, поверить в кого-то всемогущего и доброго, потому что ты чувствуешь, что должен быть кто-то, кто может это раскаянье принять и все исправить, кто обязательно любит тебя даже сейчас, даже после всего того, что ты натворил и накуролесил, и он обязательно поможет и подскажет, и он обязательно есть, ведь иначе – какой вообще смысл…

Если тебе страшно, то ты можешь найти кого-то незнакомого, которому еще страшнее, и помочь ему, и приободрить, и заставить поверить в то, что все изменится. Ведь ты теперь ты знаешь – что когда человеку страшно, так нужно, чтобы кто-то был рядом.

Если тебе страшно, и ты осмеливаешься находить в этом смысл, то значит, ты перестаешь быть игрушкой страха, и теперь он – в твоих руках.

Если тебе страшно – ищи.

Однажды паршивым вечером

Когда однажды паршивым вечером тебе покажется, что нет никакого смысла дальше жить, потому что всем все равно, вспомни, пожалуйста, что есть те, для кого это не так.

Мне не все равно. Я хочу, чтобы ты жил. Может, ты не такая уж и важная закорючка в этой вселенной, но без тебя чего-то в ней будет не доставать.

И я очень расстроюсь, если тебя не станет, ведь тогда у меня не будет шанса тебя узнать. А мне страшно интересно, как ты устроен, чем живешь, что с тобой приключалось и как ты до этого паршивого вечера дошел.

Адмиралу не все равно. Ты купишь на базаре у молчаливой бабки в дурацком оранжевом берете и выцветшем синем пальто, из подворота которого он и будет выглядывать черными пуговками глаз.

Он очень огорчится, если тебя не станет, ведь тогда ему так и придется жить у молчаливой бабки, в богом забытой квартире, пропахшей чем-то едким и невкусным.

Без тебя ему не выйти на разноцветную сентябрьскую прогулку с веселыми щенячьими забавами, и не лизнуть уставшего хозяина в нос однажды паршивым вечером. А без всего этого собачья жизнь не имеет никакой радости.

Одинокому Сердцу не все равно. Тому, которое учащенно бьется, когда его хозяин или хозяйка, в профиле на сайте знакомств, просматривает новое сообщение в надежде, что, может в этот раз повезет.

Оно страшно расстроится, если ты так и не отыщешь его, и ему придется качать кровь почти целый век в одиночку, так и не узнав твоего ритма и не сделав ни одного па в такт с твоим сердцем.

Делу не все равно. Делу, которое только и ждет, что ты до него доберешься, и тогда оно заспорится, заиграет в соскучившихся руках, и запоет свою деловую песню, набирая обороты, наливаясь твоими талантами, вбирая лучшее, что в тебе есть, чтобы потом кому-то отдать… А без тебя оно пропадет, покроется плесенью и сгинет, так и не начавшись.

Вот сидим мы тут вчетвером – я, Адмирал, Одинокое Сердце и Дело, и очень хотим, чтобы ты Был. В конце концов, однажды к каждому из нас придет Паршивый День, и кто, если не ты, скажет нам, что ему не все равно?…

О том, что не сбылось

Я смотрела через щелку забора на малину, налившуюся сочным цветом.

Можно было протянуть руку, сорвать и убежать, но бывшее пионерское прошлое прочно впечатало мне в голову – «Не трожь чужое!», и я никак не решалась.

Устав разглядывать вожделенный запретный плод, я отвернулась, чтобы пойти дальше, оставив чужую малину чужим хозяевам, и мне вдруг подумалось…

Когда-то я перестану быть человеком. Сидя на весеннем облаке, задумчиво накручивая на палец луч солнца, я буду пафосно рассуждать с другими душами о прожитых жизнях.

Так, мол, и так, человек слаб, тело – ничто, и как же прекрасно, что мы с вами больше не заточены в сосуды из тканей и нервов, и можем свободно обмениваться энергиями и пребывать в вечной нирване. Ни тебе боли, ни страха, ни страданий.

А только заслуженная безмятежность, и бесконечное творчество в добрых тонких мирах. И как же хорошо, что все жизненные уроки мы уже прошли, и нет больше необходимости воплощаться в этом примитивном мире, полном мучений. Я буду кивать головой, и отпускать колкие замечания в адрес еще живущих, высмеивая их и тут же снисходительно прощая.

Но уже в самом конце беседы во мне опять вспыхнет навязчивое видение – малиновая малина, вся в капельках от прошедшего дождя призывно смотрит на меня из-за чужой ограды в жаркое байкальское утро.

И я вспомню – там, в мире людей, мне так хотелось ощутить ее утреннюю свежесть на шершавом языке, но я так и не решилась, а теперь уже никогда не узнаю, какая же все-таки она на вкус – малиновая малина в жаркое байкальское утро поле дождя…