Текст книги "Дом на колёсах"

Нечестно, конечно, было вот так бросать Киру, но мысль о походе в парк развлечений была заманчивой, и я согласилась. Отвлекусь хотя бы от этих дурацких снов.

За обедом я спросила у папы с мамой, можно ли сходить с Мартином покататься на аттракционах. Они подумали и согласились: все-таки ему уже двенадцать, да и до парка недалеко.

Когда мы дошли до парка, я уже пожалела, что согласилась. И почему я так рвалась послушать его рассказы про театр? Они, конечно, интересные, но после пяти таких историй я была сыта по горло. Абсолютно все они сводились к тому, что театр – лучшее место на земле, и Мартин в свои годы отлично в нем разбирается, и отец ему полностью доверяет. И через два года, в четырнадцать, он поедет на гастроли, и будет сам вести все дела, и набирать новых актеров в труппу (что-то я сомневаюсь, что ему это доверят), и, когда вырастет, он будет заниматься только театром, ведь все остальное – такая жуткая скукотища!

– Я знаю, ваша семья путешествует, – снисходительно говорил Мартин, – но я для себя такого не представляю: как можно куда-то уехать от театра? Да и что там смотреть? Везде все одинаковое: поля, дома, люди, магазины… («И театры». – Так и тянуло меня сказать).

Ну хоть аттракционы оказались что надо. Выяснилось, что Мартин и впрямь храбрый: он мужественно прокатился со мной четыре раза подряд на вышке «свободное падение», три раза подряд на чертовом колесе, два раза на старинном вертолете, с которого открывается красивый вид, и аж шесть раз на огромных горках с мертвыми петлями. Вы не подумайте, что мы там потратили кучу денег, нас везде пускали бесплатно, так как папу Мартина там все очень уважают, чем сам Мартин пользуется без зазрения совести. Правда, уже после третьего круга на горках вид у него стал не столько храбрый, сколько пришибленный. Еще одним волшебным эффектом аттракционов было то, что он сделался намного молчаливее, и на обратном пути у меня даже получилось вставить слово и ввернуть пару историй про наши путешествия. Мартин слушал вполне внимательно, а иногда даже смеялся и присвистывал от удивления.

– Оказывается, путешествия – не так уж и скучно, – великодушно признал он.

– Театр – тоже здорово, – ответила я любезностью на любезность.

Мы уже подходили к дому, когда Мартин сказал:

– У нас через три дня открытие театрального сезона, мы уже месяц к нему готовимся. Все билеты давно раскуплены, но я могу тебя посадить на ступеньке в проходе, хочешь?

– Было бы здорово, – сказала я.

Мы попрощались, и только после этого я поняла: это же как раз тот самый день, на который у нас назначена встреча с Мадам Розой! Ну что за невезение! Ладно, что-нибудь придумаю: постараюсь успеть, а если не получится, изобрету оправдание. В последние дни слишком часто приходилось врать, а это, как назло, у меня получалось из рук вон плохо.

Когда я ложилась спать, мир уже не казался мне таким унылым. Ну и пусть мне не снятся сны, главное, что у меня вполне интересная жизнь, а ведь важно то, что в реальности, верно? Я твердо решила продать все сны. Скоро у меня будут деньги на прицеп, а там наверняка и братик не за горами. И Мартин думает, что моя жизнь интересная, думала я, засыпая. Не такой уж он и хвастун, нормальный парень.

Но утром все опять пошло не так. Я проснулась и, еще не открыв глаза, поняла, что что-то происходит. Внизу раздавались странные звуки. Я открыла глаза и с ужасом поняла, в чем дело: мама паковала вещи. Только не это! В чемодан одна за другой отправлялись вещи: одежда, книжки, ящик с красками, музыкальные инструменты. Что случилось? Папа же не показывал никаких признаков беспокойства: не напевал странных мелодий, картины его были такими же жизнерадостными, как всегда, он не был каким-то особенно рассеянным. Что же теперь делать? Если мама в такой спешке собирает вещи, я, может быть, даже не успею забежать к Мадам Розе, чтобы продать ей сны или хотя бы забрать их обратно! У меня прямо сердце упало. Что же получается – ни снов, ни братика? Надо срочно что-то делать! Я слезла с кровати и уселась за стол. Скорее, скорее что-то придумать! Как жалко, что я не дедуля, у него всегда тысяча идей!

– Доброе утро, Анютка, – сказала мама, – у нас сырники на завтрак, тебе положить?

Какой там завтрак! Надо спасать ситуацию.

– Доброе утро, мам! А куда это ты собираешься?

– Ах да, мы сегодня выезжаем. Что-то мы тут засиделись, да? Хочется куда-нибудь на природу, что мы все в городе да в городе!

Так это что ж, мамина идея, что нам нужно поехать? Чудеса какие-то.

– Мам, а тут разве мало природы? Тут же море, в бухте так классно играть с Кирой! (Слабый предлог, конечно.)

– Да вам везде здорово играть вдвоем. Хочется найти спокойный уголок, а то здесь так много машин, людей, я немного устала.

Странная все-таки мама стала, она же родом из большого города, по сравнению с которым Центральный Терновник – тихая глубинка.

– Мам, нам никак нельзя уезжать, – выдохнув, сказала я.

– Да? – удивилась мама. – А в чем дело? Тебе тут очень нравится?

– Нравится, но дело не в этом, – сказала я.

А в чем? Надо срочно что-то придумать!

Мама отложила вещи на кровать и села напротив меня к столу:

– Ну, малыш, выкладывай, что случилось.

– Понимаешь, мы не можем уехать, потому что… потому что… – И тут меня озарило: – Через два дня в театре Шторнов открытие сезона, и Мартин меня пригласил!

Мама еще больше удивилась:

– Я и не знала, что ты так увлекаешься театром.

Я промолчала, не зная, что ответить.

– Постой, – сказала мама, – дело же не в спектакле? (Неужели она догадалась? Не может быть, как?) Тебе нравится Мартин, да?

Этого еще не хватало! Вначале дедуля, теперь мама, это что, болезнь какая-то? Мартин, конечно, симпатичный и рассказывает интересно, когда не слишком хвастается, но нравится – это перебор. Как маме вообще пришла в голову мысль, что он мне может так нравиться, чтобы я хотела остаться? Я пока не представляла себе, каким должен быть мальчик, чтобы мне захотелось где-то задержаться и пожертвовать нашими путешествиями с мамой, папой и Кирой. Я уже открыла рот, чтобы сказать что-то вроде «Ты что, что за ерунда!», но в последний момент меня осенило, что любой предлог хорош, если это может заставить маму передумать уезжать.

– Ээ… ну… – мялась я. Так же влюбленные обычно делают? – Честно говоря, немного да. – И я уставилась в пол для большей правдоподобности.

– Понятно, – сказала мама и взяла меня за руку, – извини, что я не заметила. (Бедная мама, так неприятно ей врать!) (Примечание от мамы: ну-ну.) Что же будем делать? Мы не можем тут остаться надолго, ты же знаешь папу.

– Давай хотя бы задержимся до спектакля! – Ох, если бы сработало!

– Тебе это важно, да? – понимающим голосом сказала мама.

– Да, очень, – ответила я, пытаясь выглядеть как можно более несчастной.

Мама немного подумала и сказала наконец:

– Ладно, так и сделаем. Дам отбой папе, скажу, что тебе очень хочется посмотреть спектакль.

Я чуть не подпрыгнула от радости! Ура, план спасен! От облегчения я кинулась обнимать маму. У нее все равно был немного расстроенный вид – наверное, она думала, что мое сердце разбито.

Последующие два дня прошли нормально, если не считать двух пунктов: 1. в играх с Кирой по-прежнему ничего не клеилось, идеи вообще не лезли в голову 2. мама обращалась со мной, как с тяжелобольной: не напоминала о том, чтобы я не раскидывала по трейлеру одежду, готовила мои любимые оладушки с земляничным вареньем и подговорила папу почитать нам на ночь мою любимую книгу про мальчика, нашедшего ход в волшебную страну в сундуке со старой одеждой. Когда Кира начинала меня упрашивать рассказать, что мне снилось, мама сразу кидалась мне на помощь и нагружала ее какими-нибудь поручениями. Наверное, она думала, что мне снятся сплошь любовные сны про Мартина. Я чувствовала, что мама расстраивается, ведь до этого мы были маленькими и ни в кого не влюблялись (ну ладно, я и в этот раз не влюбилась, но ведь могла бы), и она не знала, что делать в таких ситуациях. Вечером перед днем Х я нечаянно подслушала разговор мамы с папой, хотя они и пытались говорить шепотом (прим. от мамы: чего только не узнаешь о своих детях!). Я давно заметила, что зря люди думают, будто шепот хуже слышно, наоборот, он только обращает на себя внимание. В общем, не хотелось подслушивать, просто так вышло случайно: я услышала, что говорят обо мне, и уже не могла специально отвлечься и не слушать. Вот что я услышала.

М а м а. Тимур, тебе не кажется, что девочки страдают от кочевой жизни?

П а п а. И как же они страдают? Мне кажется, они вполне довольны.

М а м а. Ну я же тебе говорила про Аню. (Что, мама уже разболтала папе?)

П а п а. Ты думаешь, это серьезно? Ей всего десять лет, да и общались они совсем мало. Тем более, этот Мартин так выпендривается, Анюта же такого не переносит.

М а м а. Только ей такого не говори, ей-то он нравится. Наверное, это не очень серьезно, но я думаю, она сама так не считает. Меня бы в десять лет очень обидело, если б мои переживания не воспринимали всерьез. У нее ведь даже нет шанса проверить, насколько он ей нравится, мы просто утаскиваем ее за собой, и все. А что будет, когда ей исполнится пятнадцать, шестнадцать? Мы так и будем считать, что все это несерьезно?

Молчание.

П а п а. Маечка, не переживай. Хочешь, предложим Ане позвать Мартина с нами попутешествовать какое-то время? Мы можем заехать за ним на осенние каникулы и взять его с собой недели на две. Этого времени ей вполне хватит, чтобы понять, какой он воображала, и перестать по нему вздыхать.

М а м а. Или наоборот.

П а п а. Ну или наоборот – влюбиться в него по уши, ну тогда на месте будем смотреть. Может, у них великая любовь, но я почему-то в этом сомневаюсь.

М а м а. Вообще, хорошая мысль. Все-таки ты такой молодец, Тим.

П а п а. Конечно, это всем известный факт. (А еще обвиняет Мартина в том, что тот выпендривается.)

Родители заснули, а я еще какое-то время лежала и думала. Какие все-таки папа с мамой милые и заботливые! Мне прям стало обидно, что Мартин мне не нравится взаправду. Если бы это не было обманом, я была бы просто счастлива от идеи пригласить его поездить с нами. Я немного подумала, как бы увильнуть от этого предложения, не выдав, что я в него не влюблена, но ничего не придумала и заснула.

Эта ночь, как и предыдущие, прошла без снов. В принципе, меня это не очень расстраивало, просто ночь как будто проходила быстрее и я как-то хуже высыпалась. Ну и с фантазией началась какая-то беда, я об этом уже писала.

Утро дня Х, в который мне нужно было продать сны и успеть на премьеру, началось как обычно: все проснулись, позавтракали оладушками с земляничным вареньем (все-таки в разбитом сердце есть свои преимущества), папа немного порешал с нами математические задачки и почитал из книжки по мировой истории, а потом мы порепетировали с мамой новую песню. После этого все занялись своими делами: папа пошел с мольбертом в бухту рисовать, мама села с гитарой думать над очередной песней, за Кирой прибежали соседские девочки, и они отправились к ним во двор играть в разбойников. Они и меня звали, но я подговорила дедулю, и он сказал родителям, что перед спектаклем мы с ним собираемся в ботанический сад. Дедуля просто клад: согласился мне помочь, даже не требуя объяснений. Когда мы прибыли к дверям Лавки снов, он вопросительно посмотрел на меня, но ничего не спросил и сказал, что будет ждать в баре через дорогу, после чего мы с ним распрощались. Я немножко постояла у двери, собираясь с духом. Я твердо решила продавать сны, но мне все равно было страшно, и сердце просто колотилось в груди. В очередной проверив, лежит ли расписка в кармане, я облегченно выдохнула – обидно было бы ее оставить дома. Наконец я тронула дверь, она оказалось незапертой, и вошла. В этот раз в приемной Мадам Розы было оживленнее: на стульях у входа сидели два посетителя: высокий худой мужчина с длинным носом и полная женщина в широкополой шляпе с розами. Увидев меня, она сощурилась: «А ты, девочка, здесь зачем?» – «У меня назначена встреча», – ответила я. Ну почему все тыкают десятилетним? Тетечка нахмурилась, но не ответила. Я села на соседний стул. Ну вот, наверняка придется долго ждать, и я не успею на открытие сезона. Вот мама удивится, если узнает, что меня там не было! Но тут вышла Мадам Роза и направилась прямиком к худому гражданину:

– Ну что, мистер… – Тут дядечка ее одернул, видимо не желая разглашения его суперсекретного имени. – Я думаю, мы поняли друг друга. Список доступных снов с кратким описанием я перешлю на вашу электронную почту.

– А что насчет тех снов, о которых мы говорили? – вполголоса спросил длинноносый, но я услышала.

– Думаю, вы можете на них рассчитывать, но я не даю никаких гарантий. Я сделаю все от меня зависящее.

Они пожали руки, и мужчина, ни на кого не глядя, вышел за дверь. Тетечка в шляпе уже тяжело приподнялась, но Мадам Роза увидела меня и жестом усадила ее обратно:

– Подождите, с этой девушкой у меня назначена встреча. (Меня впервые назвали девушкой, ух ты!)

Тетечка проводила нас суровым взглядом, а мы проследовали к креслам-качалкам, на этот раз отделенным большой ширмой с восточным узором. Как и в прошлый раз, Мадам Роза пригласила меня сесть и налила чаю, правда, сегодня это был чай с молоком.

– Ну что, Анна, – приветливо начала Мадам Роза, – рассказывайте о впечатлениях. Как вам живется без снов?

– В общем, нормально (интересно, надо ли рассказывать о проблемах с фантазией? Пожалуй, не буду, вдруг она передумает покупать мои сны), немного непривычно.

Мадам Роза понимающе кивнула:

– Это естественно, полностью привыкнете вы только через несколько недель.

Мы некоторое время молча пили чай.

– Ну что ж, – наконец сказала Мадам Роза, – если вы не передумали продавать сны, я дам вам договор на подпись, а потом мы проведем процедуру изъятия снов (жутко звучит все-таки) и вы получите шестьдесят тысяч унов. Вы по-прежнему хотите продать все сны с потерей способности видеть сновидения?

Я кивнула и сказала на всякий случай:

– Да, хочу.

– Тогда вот договор. – Мадам Роза прошла к прилавку, взяла папку из большой стопки и вручила мне.

В этот раз я решила внимательно прочитать договор. Он снова был написан теми же темно-зелеными чернилами. Чтение заняло целых полчаса, и вот вкратце что там было написано:

1. Я обязуюсь передать все права на мои сны, способность их контролировать и видеть их Мадам Розе. Из этого следует, что с момента передачи я забываю все уже увиденные сны и больше мне ничего не снится. Мадам Роза может использовать мои сны по своему усмотрению, в том числе для коммерческих целей.

2. Мадам Роза, в свою очередь, передает мне оплату в размере шестидесяти тысяч унов наличными и обязуется не раскрывать моего инкогнито. (Это значит, что она не имеет права рассказывать никому, что это именно мои сны.)

Там была еще куча пунктов, которые я внимательно прочитала, в том числе и мелкий шрифт. (Примечание от папы: вот теперь молодец!) И вот уже под конец, когда я была готова подписать договор, я увидела пункт – «подпись родителя или опекуна (для несовершеннолетних)». Вот так дела! Я протянула документ мадам Розе, ожидая, что она скажет, что это чистая формальность и можно это пропустить, но она всплеснула руками:

– Ну надо же, совсем забыла! Надеюсь, это не составит проблемы? Вам нужно сходить к родителям, чтобы они поставили подпись.

Что же делать? Мой прекрасный план коту под хвост! Я в панике стала думать, как быть. У меня даже руки задрожали от волнения. Все отменить? Но деньги на прицеп у меня уже практически в руках! Раскрыть карты маме с папой? Но я понятия не имела, как они отреагируют. Тут мне пришла в голову идея:

– А можно я попрошу подписать дедушку? Он тут как раз меня ждет неподалеку.

Но Мадам Роза покачала головой:

– К сожалению, правила есть правила, за этим строго следит паранормальная полиция. (Так, значит, она все-таки существует, раз даже Мадам Роза ее боится) – Изъятие всех снов – серьезная процедура, и она требует разрешения родителя или опекуна. Без этого разрешения возможна только аренда снов или продажа одного сна.

Делать было нечего, я взяла два экземпляра договора, обещала Мадам Розе вернуться завтра с подписями и понуро вышла. Что теперь будет? Я зашла в бар напротив, сразу заприметила дедулю окружении местных мужчин, восхищенно слушавших его рассказ о юношеских приключениях на торговом корабле, явно изрядно приукрашенный. Наверное, мальчики всех возрастов любят выпендриваться, внезапно подумала я. Дедуля распрощался с новыми знакомыми, и мы отправились домой. Он сразу заметил мой унылый вид и с сочувствием поинтересовался: «Ну что, Анютка, коварный план сорвался?» Я вздохнула и пожала плечами: «Пока не знаю, надеюсь, что нет».

Ну по крайней мере, я успевала на открытие сезона. Дома мама немного порасспрашивала про ботанический сад, но дедулин богатый жизненный опыт выручил, и он что-то напридумывал. Мама явно списала мое молчание на разбитое сердце и волнение перед спектаклем. Я решила пока не начинать разговора насчет подписи и продажи снов, а отложить его на вечер после спектакля. Я с удивлением обнаружила, что мама тщательно отгладила мое самое любимое зеленое платье, хотя обычно у нас действует правило, что каждый сам следит за своей одеждой, поэтому мы с папой вечно ходим мятыми. (Примечание от папы: у меня это такой стиль.) Кира смотрела, как я собираюсь и причесываюсь (волосы у меня короткие, поэтому, в отличие от Киры, мне достаточно просто причесаться, и не нужно плести никаких кос) и ныла, почему это ее не пригласили на открытие театрального сезона, ведь она же почти что актриса и даже выступала в театре. Это и правда было нечестно, и она успокоилась, только когда я пообещала все хорошо запомнить и потом поставить дома этот спектакль, разыграв его на куклах.

Перед спектаклем в театре собралась куча людей: видно было, что это важное событие для города. Все дамы были элегантно одеты по местной моде: в длинных ярких атласных платьях и с убранными наверх волосами, а мужчины были в строгих костюмах, но с яркими бабочками и носками в тон. Детей было очень мало, только я, Мартин, Ян и еще человек пять-шесть подростков. Семейство Шторн в полном составе (кроме их мамы) выстроилось у входа и приветствовало гостей, при этом вид у Мартина был настолько напыщенный, что я едва не рассмеялась, пожимая ему руку. Он, странное дело, почему-то при виде меня покраснел и отвел глаза. Интересно, что это с ним случилось? Я немножко постояла с Мартином, Яном и их отцом, ведя светскую беседу о предстоящем спектакле. Оказывается, пьеса, по которой он поставлен, основана на какой-то древней местной легенде. Говорил в основном Шторн-папа, а Мартин молчал и все усиленнее смотрел в сторону. На него это совсем не похоже.

Тут директора театра кто-то отвлек. Я так и села, когда увидела, кто это был! Это оказался – угадайте кто? – тот самый длинноносый из приемной Мадам Розы! А он что тут делает?

– Аня, познакомься, это мистер Эстраньо, – представил его старший Шторн, – автор чрезвычайно многообещающей и оригинальной пьесы. Мистер Эстраньо, это Аня, дочка моего друга Тимура, вы с ним встречались на чаепитии.

К счастью, мистер Эстраньо не удостоил меня особым вниманием, едва посмотрел в мою сторону и что-то пробурчал, весь в своих мыслях. Надеюсь, он меня не узнал.

Теперь понятно, что он делал у Мадам Розы, все сходится! Получается, он врал, что пьеса готова, раз он торговался за какие-то шикарные сны. Интересно, что за сны ему понадобились, вот бы посмотреть.

Я оставила Шторнов общаться с другими посетителями и прошла в глубь театра. Фойе было нарядно украшено, везде стояли живые цветы и горели торжественные канделябры. Больше всего мне понравилось, что по залу расхаживала мама Мартина и Яна и бесплатно угощала всех божественно вкусными пирожными с малиной. Я постаралась так спланировать маршрут по фойе, чтобы почаще попадаться ей на глаза – вдруг она не заметит, что это снова я, и несколько раз накормит меня этой вкуснотищей? Но, к сожалению, она меня узнала и после второго круга уже не вручала пирожное, а просто мило улыбалась. Пришлось мне оставить попытки получить лишний халявный десерт и переключиться на бутербродную стойку и чайный бар в дальнем углу. Эксперимент показал, что впихнуть в себя больше трех бутербродов с рыбой, двух с курицей и трех с шоколадной пастой я физически не способна, что огорчает, да? Никогда не думала, что я такой слабак. В чайном баре мне хотелось было оторваться и попробовать все сорта, но, вспомнила, что мама предупреждала не пить слишком много перед спектаклем, иначе потом все представление придется бегать в туалет, а другим зрителям это обычно очень не нравится. Наконец я так надегустировалась бесплатной едой и чаем, что вообще удивительно, как я еще помещалась в это зеленое платье. К счастью, в этот момент прозвенел третий звонок, и папа Шторн по громкоговорителю пригласил нас в зал.

Перед спектаклем он сказал небольшую речь со сцены: поздравил с открытием сезона, рассказал о том, что скоро грядут неожиданные новинки и громкие премьеры (почему-то я догадываюсь какие). Потом он пожелал приятного вечера и проследовал в зал на свое почетное место в первом ряду. Я, как и обещал Мартин, сидела на ступеньке в проходе, что было даже веселее, чем просто в партере. Погасили свет, и начался спектакль.

Он оказался на удивление мрачным, и уже через полчаса я была рада, что Киру не пригласили со мной. Нет, вы только подумайте: в нем идет речь о женщине, которую бросил коварный муж, изменив ей с ее сестрой. Так эта тетка так расстроилась, что взяла и утопила своих троих детей! У меня прямо волосы дыбом встали от ужаса. Ну просто слов нет! Дети-то тут при чем? Выходит, правильно бросил, наверное, предчувствовал, что она такая истеричка! Нет уж, не буду Кирюше такое разыгрывать, нечего ее пугать, придется что-то свое придумывать, хоть у меня и проблемы с фантазией в последнее время. Тут объявили антракт. Ума не приложу, что будет в следующем действии после такого начала. С этими мыслями я отправилась в буфет. Оказалось, я еще недостаточно объелась и во мне было место для бесплатного чая и пирожных (я очень надеялась, что мама мальчиков снова будет всех угощать). Но по пути меня кто-то схватил за локоть, и это оказался, представьте себе, Мартин. Да что с ним сегодня?

– Аня, нам надо поговорить, – сказал Мартин, красный как помидор.

А вдруг он в меня влюбился? – с ужасом подумала я. Так ведь и пожениться придется из-за всех этих отмазок и недоразумений. Ладно, это я не всерьез подумала, так просто, ерунда всякая в голову лезет.

– Ну давай поговорим, а о чем?

– Не здесь, – таинственно сказал Мартин, – иди за мной.

Совсем сбитая с толку, я прошла за ним, и скоро мы оказались в каком-то маленьком помещении с зеркалом, париками и кучей всяких баночек и тюбиков.

– Эта гримерка тети Лизы, – сказал Мартин. (Знала бы я еще, кто такая тетя Лиза!)

Неловкое молчание.

– Ну, в общем, я хотел с тобой поговорить, – начал Мартин, рассматривая тюбики на туалетном столике. – Отец мне сказал, что твой папа просил его отпустить меня с вами попутешествовать. (Вот так раз, папа с мамой забыли спросить меня!) Эм… вот… Папа еще сказал, что… ээ… ты мне – как это называется, – тут Мартин совсем засмущался, – симпатизируешь. (Час от часу не легче.) Наверное, это был секрет, но у отца от меня нет секретов. В общем, мне очень лестно такое отношение, тем более от такой неординарной девушки, как ты (а что, это мне нравится), но мое сердце всецело принадлежит театру. (Интересно, сколько он к этой речи готовился?) Я давно решил, что никогда не женюсь и не буду отвлекаться на романы, чтобы полностью посвятить себя театру (тут мне так захотелось расхохотаться, что пришлось себя несколько раз ущипнуть. Как ему только в голову такое пришло – «решил не жениться»? Я что, руку и сердце ему предлагаю, что ли? Да мне всего десять лет, я о такой ерунде еще и не думала!) Ты пойми меня правильно: путешествовать с вами – очень заманчивое предложение, я даже пару минут думал, а не согласиться ли. Но я просто не могу отвлекаться – а как же театр, а как же помощь отцу? Кроме того, я благородный мужчина и не хочу давать тебе лишние надежды.

Я собрала все силы, чтобы подавить желание рассмеяться, и как можно серьезнее ответила:

– Конечно, я все понимаю. Ты правильно поступил, что сказал все как есть.

Звучит фальшиво и шаблонно, да? Но к счастью, Мартин не уловил сарказма и с явным облегчением сказал:

– Я рад, что ты меня понимаешь и не обижаешься. Мы же друзья, правда?

– Конечно, – сказала я, расплывшись в улыбке. (Наконец-то можно улыбнуться, не выглядя так, будто я над ним смеюсь.)

Все-таки ему надо меньше смотреть спектаклей! Он так привык к театральности, что сам говорит и действует как драматический герой и не чувствует неискренности в других.

Ну вот, теперь за бутербродами уже наверняка собралась огромная очередь и я не успею до третьего звонка! И пирожные наверняка закончились. Я уже было расстроилась, но Мартин был так рад моей реакции (он, наверное, ожидал слез), что на радостях провел меня на кухню, где мы с ним стрескали по четыре малиновых пирожных каждый. Вот теперь я точно была полна под завязку. Ощущая себя огромным малиновым шаром с кремом, я медленно вкатилась в зал и грузно приземлилась на своем месте на ступеньке. Просто чудеса, что платье еще не лопнуло по шву! Все следующее действие я мысленно прокручивала разговор с Мартином и внутренне хохотала: до чего доводит случайный обман! Но папа тоже хорош: проболтался насчет моей великой влюбленности! А что, если бы она была взаправдашней? Тогда бы я наверняка страшно обиделась, но сейчас мне было очень смешно. Какими забавными людей делают все эти любовные дела. Интересно, а я когда-нибудь влюблюсь? И если да, то в кого?

За этими размышлениями я совсем не могла сосредоточиться на спектакле, но, может, оно и к лучшему, ведь там происходил полнейший бред. Тетка, утопившая детей, окончательно помешалась (хотя казалось бы, куда еще) и застрелила вдобавок своего неверного мужа (ну его хоть понятно зачем). Это ей показалось мало, поэтому она стала выслеживать всех неверных мужей и убивать их тоже за компанию. Потом она почему-то вдруг раскаялась, утопилась сама и с горя стала призраком, который витает над водой и оберегает всех детей, которые купаются в реках, чтобы они не утонули. Спектакль закончился жалостливой песней этой тети-призрака в сопровождении хора купающихся детей. Занавес. Ну не бред ли? И к этому ужасу они готовились несколько месяцев? Я с опаской оглянулась на зал, гадая, стоит ли ожидать шквала тухлых помидоров. Но, как ни странно, другие зрители казались вполне довольными. Более того, они хлопали, а кто-то даже кричал браво! Наверное, это родственники актеров. Все-таки я ничего не понимаю в театре. Надеюсь, хоть спектакль про сны окажется не такой чепухой, недаром же этот высокий гражданин консультируется с мадам Розой.

После долгих аплодисментов, вручения цветов и многократного вызывания актеров на поклон на сцену вышел директор театра и пригласил всех желающих на чаепитие. Я осторожно прокрутила в голове мысль о парочке пирожных, взвесила ее, посмотрела на нее с разных сторон, практически ощутила во рту прекрасный малиновый вкус, но решила отказаться: это платье было мне верным другом, будет грустно, если оно все-таки лопнет. Кроме того, на чаепитии все наверняка будут восхвалять прошедший спектакль, а тут мне сказать нечего: если я честно признаюсь, что все представление ждала, когда этот кошмар закончится, все обидятся и будет неловко, а врать я не люблю. (Примечание от мамы: неужели?) Но самым веским доводом против чаепития было то, что меня ждал важный разговор с мамой, и дальше откладывать его было нельзя.

Кира уже ждала у трейлера. Завидев меня издалека, она радостно подскочила и побежала мне навстречу. Я почувствовала внезапный прилив нежности к Кире – все-таки у меня такая хорошая младшая сестра, хотя и бывает жуткой врединой.

– Ну как спектакль? Рассказывай скорее! Я уже почти час тебя тут жду! – подпрыгивая на одной ноге, щебетала Кира.

– Пойдем домой, всем сразу расскажу, – ответила я, и мы, взявшись за руки, побежали к трейлеру.

Мама с папой сидели за столом и пили какао, а дедуля развалился на их кровати и рассматривал какую-то старую карту.

– Ну, как впечатления от спектакля? – спросил папа, наливая нам с Кирой какао.

– Честно говоря, ерунда какая-то, – призналась я.

Кирино лицо вытянулось от огорчения.

– Серьезно? – удивилась мама. – А столько шуму было! Все соседи уже неделю только и говорили, что о премьере.

– Ну может, я ничего не понимаю в театре, но, по-моему, какой-то жуткий бред: история про тетку, утопившую детей из ревности к мужу, который ей изменил с ее сестрой.

Кирины глаза расширились от ужаса. Дедуля оторвался от карты и сказал:

– А я не удивлен. Чего еще ждать от спектакля, основанного на местной легенде, они тут все мрачные какие-то.

Я пообещала Кире быстренько придумать свою пьесу и завтра ей устроить кукольный спектакль вместо этого.

Когда мы допили какао и все занялись своими делами, я подошла к маме, мывшей посуду, и тихонько сказала, тронув за локоть:

– Мам, нужно поговорить.

Мама кивнула, вытерла руки, и мы вместе вышли за дверь.

– Давай выкладывай, – начала мама, – это насчет Мартина? Вы с ним поговорили, да?

– Поговорили, но дело не в этом. Честно говоря, я соврала, когда сказала, что он мне нравится.

Тут мама удивленно посмотрела на меня:

– Да? Зачем же?

– Так получилось. Мне просто нужно было любым способом задержаться тут на несколько дней.

– Продолжай.

Мама выглядела довольно строго, и мне было не по себе.

Я перевела дух.

– Понимаешь, я готовила вам сюрприз. (Мамино лицо немножко смягчилось, но оставалось вопросительно-удивленным.) Помнишь, ты сказала, что родишь братика, если мы купим прицеп к трейлеру?

– Я так сказала? – смутилась мама. – Мне кажется, там была не совсем такая формулировка…

– Ну неважно, – оборвала ее я, – я решила найти деньги на прицеп. А тут, оказывается, живет женщина, скупающая интересные сны. Ну я и думаю: продам ей сны и заработаю денег, вдруг хватит? – с волнением тараторила я. – Пришла к ней, она посмотрела мои сны (тут у мамы вообще глаза на лоб полезли), и ей понравилось. Представляешь, она готова заплатить за все мои сны шестьдесят тысяч унов! Ну, правда, после этого я не буду видеть снов, ну и ладно, зато этих денег хватит на прицеп, я узнавала! Только мне нужна подпись родителя, подпишешь? – И я протянула ей договор. – Пожалуйста, мамочка, это же такая удача, что ей понравились сны и она готова дать столько денег! Ты же родишь нам братика тогда, правда-правда?