Текст книги "Парк-авеню 79"

20

Питер сидел в темной комнате возле открытого окна и злился: сегодня у Марии короткий рабочий день, а потому она давно должна быть дома. Он выглянул на улицу – по тротуару в обнимку шла молодая парочка. Питер сразу узнал Марию и этого... Майка, чтоб его черт побрал. Девчонка – дрянь, окончательно отбилась от рук. Шляется по городу с парнями, а он, Питер вынужден часами ожидать ее дома.

За короткое время из игривой девушки Мария превратилась в совсем взрослую, смелую и независимую женщину. И все из-за этой проклятой работы! На своем веку Питер предостаточно наслушался рассказов о том, чем занимаются девочки для танцев, а кое с кем из таких отпетых шлюх даже проводил время. Правда, это было давно, еще до женитьбы на Кэтти.

В голове Питера зашевелились сальные мысли, от которых он сразу взмок. Вот полуодетая Мария идет к умывальнику, и в вырезе халата белеет нежная кожа груди.

Питер облизал пересохшие губы, ладонью вытер мокрый лоб. Девчонка обнаглела и ведет себя так, словно его вообще нет в природе: крутит хвостом с другими мужчинами, разгуливает по квартире в открытых платьях. Может, она делает это нарочно? Дразнит?

Питер тяжело поднялся со стула, пошатываясь, доплелся до кухни. Пива в холодильнике не было. Последнюю банку он выпил час назад. Черт побери все на свете! Некоторое время Питер изрыгал ругательства в пустой холодильник, потом вспомнил о припрятанной в гардеробе бутылке сливовицы. Он быстренько отыскал ее за стопкой белья, трясущейся рукой вынул пробку и отхлебнул прямо из горлышка.

В желудке загорелось приятное тепло, а через минуту Питер почувствовал себя сильным и смелым. Сейчас он покажет этой поганке, кто здесь хозяин!

Осторожно неся перед собой недопитую бутылку, Питер вернулся в комнату и выглянул в окно – никого. Дом давно затих, на лестнице – ни звука. Он подождал минут десять, отпил еще несколько глотков.

Интересно, где сейчас болтается эта шлюшка? Наверняка в подъезде. С парнем. Уж кто-кто, а Питер знал, чем можно так долго заниматься в подъезде. У, тварь, всем дает, кроме Питера. В хмельной голове появилась прекрасная идея, и он немедленно ее осуществил. Прокравшись на лестничную площадку, Питер заглянул через перила вниз. Так и есть: целуются. В самом темном углу. Спина Майка заслоняла девушку, и до Питера долетал только ее тихий смех. Лишь дурак поверит, будто дело здесь ограничилось поцелуями, но Питер – не дурак.

Наконец, Мария легонько оттолкнула парня, и Питер сверху увидел улыбающееся девичье лицо с припухшими губами.

Майк спросил:

– До завтра?

Легко рассмеявшись, девушка повернулась к лестнице.

– Конечно, до завтра.

Питер на цыпочках влетел в квартиру и спрятался в темной гостиной напротив зеркала. С этого места он хорошо видел отражение кухни и детской. Питера сжигала ревность. Он поднес бутылку к губам, но руки так дрожали, что сливовица облила щеки.

Без скрипа открылась входная дверь, в желтом пятне тусклого света появилась Мария. Она заглянула в кухню, негромко окликнула:

– Питер!

Ответа не последовало.

– Питер, ты спишь?

Питер затаился за дверью. Пусть думает, будто он спит.

Девушка прошла в свою комнату, включила настольную лампу.

Питер осторожно перевел дыхание: кажется, эта сучка поверила, что он спит и поэтому не закрыла за собой дверь. Хорошо! Вот она сняла платье, и до Питера долетело ее веселое мурлыканье. Похоже, у Марии сегодня прекрасное настроение. С чего бы это?

Внезапно она подняла голову, и Питер замер: неужели заметила? Но нет, обошлось. Девушка спокойно прошла в кухню, там полилась в умывальник вода и загремели кастрюли – Мария мыла посуду.

Напевая, она вернулась в свою комнату, расстегнула лифчик, ладонью потерла красные следы от бретелек. Потом скрылась за дверцей шкафа.

Питер допил бутылку, вытер губы тыльной стороной руки. Его начало развозить.

Снова зашелестели легкие шаги. Он поднял голову и застыл с отчаянно бьющимся сердцем – Мария вышла из детской в незавязанном кимоно, под которым больше ничего не было! Девушка прошла на кухню, пустила воду, и Питер сообразил, что сейчас она будет принимать ванну. Мария никогда не делала этого при отчиме, но сегодня осмелела. Ха, ему удалось обмануть девчонку! Сначала Питер подкрался к двери кухни, потом передумал, перебежал в детскую и притаился за открытой дверью.

Тем временем ничего не подозревавшая девушка нежилась в теплой воде. Когда-нибудь и у нее будет настоящая белая ванна, а не это облупленное корыто. Но даже в нем вода остается прозрачным ласковым чудом.

Мария не спеша намылила тело, так же медленно смыла пену, потом откинулась на стенку ванны. Закрыла глаза. Майк... Он – необыкновенный. Когда Майк ее целовал, у Марии закружилась голова, внутри появился какой-то сладкий жар и едва не подкосились ноги. Все это странно... И прекрасно, как в книге.

Вода остыла. Девушка открыла глаза, вылезла из ванны и, завернувшись в полотенце, пошла в свою комнату.

Уже поздно, пора спать.

Войдя в детскую, она бросила полотенце на спинку стула и уже хотела надеть ночную рубашку, как вдруг внезапный страх заставил ее обернуться. Перед ней неподвижно стоял Питер. На миг Мария застыла, потом в ужасе прикрылась рубашкой. Глупо осклабясь, пьяный отчим протянул трясущиеся руки:

– Мария!

Не спуская с него глаз, девушка отбежала за детскую кроватку. Страх сменился взрывом ненависти. Свистящим шепотом Мария скомандовала:

– Вон отсюда!

Пошатываясь, Питер стоял перед ней и облизывал толстые губы. На лбу выступили крупные капли пота, глаза остекленели. Мария пришла в бешенство:

– Вон отсюда, пьяная скотина.

Едва двигая языком, он невнятно пробормотал:

– Мария, почему ты злишься на меня? Ведь я тебя люблю.

Питер сделал к ней шаг, и Мария замерла.

– Пошел вон, козел вонючий!

От шума заплакал ребенок. Инстинктивно она опустила глаза к малышу, всего на один миг, но этого было достаточно. Питер схватил ее за руку и с силой притянул к себе.

Мария попыталась вывернуться из потных объятий – не получилось. Тогда она обеими руками вцепилась в постылую физиономию:

– Пусти! Сукин сын!

Вскрикнув, он разжал руки, провел ими по лицу, тупо уставился на окровавленные пальцы.

Мария с ненавистью выдохнула:

– Ну что, получил? Катись отсюда!

Пьяный Питер почти не чувствовал боли, но от вида собственной крови пришел в страшную ярость. Тяжелым ударом в лицо он свалил девушку с ног и медленно пошел к ней.

Собравшись в пружину, Мария вскочила, метнулась к кровати, попыталась вытащить из-под матраса нож. Не успела. Питер схватил ее за волосы и вторым ударом по голове свалил на постель. Мария упала молча. От боли в мозгу вспыхнул резкий свет, из глаз брызнули слезы. Тело перестало слушаться Марию и лишь вздрагивало под тяжелыми кулаками. Последнее, что она почувствовала на краю беспамятства, была пронзительно-острая боль внизу – то ли в животе, то ли в промежности. В кроватке надрывался от крика ребенок.

* * *

Сознание медленно возвращалось в оглушенную голову. Мария медленно открыла глаза. По-прежнему горела настольная лампа, но звезды за окном уже начали тускнеть.

Постепенно девушка вспомнила все. Она резко села в кровати и вскрикнула от боли. На полу валялась одежда Питера – несвежие вонючие тряпки, от вида которых Марию затошнило. Зажав рот, она выбежала на кухню. Ее рвало, до колик в животе, потом начался озноб.

Мария быстро налила в ванну горячей воды, влезла в нее и принялась исступленно тереть себя мочалкой. Распаренная кожа скрипела под пальцами, но липкая грязь забилась куда-то глубоко и никак не смывалась. Наверное, от нее Марии не избавиться никогда.

Вода немного усмирила боль в избитом теле; Мария вылезла из ванны, и, мокрая, вернулась в детскую. Там она достала из шкафа чистое полотенце, тщательно вытерлась, надела свежее белье, юбку и блузку. Аккуратно причесалась, накрасилась, и, пока девушка все это делала, зеркало отражало ее застывшее, словно маска, лицо. Живыми оставались только глаза. В них светилась неукротимая ненависть.

Закончив туалет, Мария подошла к постели, расправила простыни, застелила одеяло. Наволочка оказалась запятнанной кровью и девушка ее сменила. Снова запищал ребенок. Двигаясь быстро и четко, как заведенная, она перепеленала малыша, дала ему бутылочку с водой, потом положила обратно в кроватку. Твердо подошла к постели, выдернула из-под матраса нож и вошла в комнату отчима. Вспыхнул свет, но Питер не шелохнулся. Лежа на спине, он громко храпел, и кровать тяжело прогнулась под его бесформенной тушей.

Мария поднесла нож к потному красному лицу:

– Просыпайся.

И тут же наотмашь ударила по щеке:

– Просыпайся, гадина!

Питер открыл глаза и мгновенно протрезвел – над ним склонилось искаженное звериным оскалом лицо Марии. Сначала он ничего не мог понять, но, увидев нож, побледнел.

– Что ты делаешь, Мария? Опомнись.

Тихим внятным шепотом девушка ответила:

– Я пришла выполнить свое обещание. Помнишь его?

Он застыл, боясь шелохнуться.

– Ты сошла с ума!

– Сначала сошел с ума ты.

Мария улыбнулась и длинным, ловким взмахом ножа полоснула его по лицу. Ткани под лезвием разошлись, словно арбузная корка. Глубокая рана от уха до подбородка на секунду блеснула чем-то сочным и красным и тут же залилась омерзительно-густой кровью.

Питер дико взвыл, вскочил на ноги и, волоча за собой одеяло, вылетел из квартиры. Подъезд наполнился его истошными воплями.

Едва Мария вышла следом за ним, как отчим тонко визжа, кинулся вниз по лестнице. Буквально на второй ступеньке он запутался в одеяле и, как бочка, скатился на нижнюю площадку.

Девушка молча смотрела на окровавленного Питера. От его крика стали открываться двери соседних квартир. Дом проснулся.

Мария закрыла глаза и тут же увидела лежащую на ступеньках мертвую мать. Усилием воли девушка отогнала горестное видение. Не обращая внимания на нарастающий шум в подъезде, она вернулась в квартиру и плотно прикрыла за собой дверь.

Мария аккуратно вымыла нож, положила его на кухонный стол. Вытерла руки, потом села на любимый мамин стул. Здесь Кэтти обычно дожидалась возвращения Марии с работы. Свет немощной лампочки показался нестерпимо ярким. Только теперь она почувствовала невероятную усталость и закрыла глаза.

Дверь вздрогнула от сильного стука. Мария спокойно пригласила:

– Войдите.

Так она встретила полицию.

21

Пожилая дама из попечительской службы продолжала настаивать:

– Мария, для такого поступка должна быть причина, причем, веская. Назови мне ее.

Девушка подняла неподвижный взгляд, сжала губы и молча покачала головой.

– Ты ведь не хочешь попасть в исправительную колонию?

Марию упрямо передернула плечами:

– Какая разница: назову я причину или нет? Все равно посадят...

– Девочка, ты многого еще не знаешь. Одно дело – школа-интернат и совсем другое – колония. Подумай!

В широко открытых глазах Марии не было ни раскаяния, ни надежды, а лишь тупая безысходность.

– И то, и другое – за решеткой.

– Мне казалось, что ты собиралась воспитывать своего братика...

Мария вскинула голову:

– А можно? Если я расскажу правду, мне разрешат остаться с ним?

Попечительница грустно покачала головой:

– Нет. Для воспитания ребенка ты еще слишком мала. Но...

– Значит, нас все равно не оставят вместе? И меня упрячут подальше?

Пожилая дама молча опустила голову: ей нечего было сказать. Мария решительно встала.

– Ну, хватит. Давайте быстрее покончим с этим делом.

* * *

В пустом зале суда был занят, да и то не полностью, лишь первый ряд. Там сидело несколько зевак – любителей порыться в житейской грязи. Они лениво оглядели проходившую к своему, месту Марию. Кто-то легонько тронул ее за локоть:

– Привет, Мария.

Девушка вздрогнула: Майк. Она медленно повернулась и равнодушно посмотрела сквозь парня в тусклую, давно не крашеную стену. Майк ободряюще улыбался, однако глаза тревожно вглядывались в ее осунувшееся лицо, а губы чуть слышно прошептали:

– Я пытался добиться свидания, но мне не разрешили.

Девушка вяло отвернулась. Бессмысленно объяснять этому мальчику, что она сама просила никого к ней не пропускать. Он не поймет, как тяжело сейчас Марии видеть людей. Всех без исключения. И даже его. Майка.

Она молча прошла мимо. Из-за спины донесся шепот попечительницы:

– Какой приятный у тебя друг!

– Я не знаю его... Первый раз вижу.

По усталому лицу судьи было видно, что ему смертельно надоели и обвиняемые, и подсудимые, и свидетели, и вообще все. Судья окинул Марию хмурым взглядом:

– Вы обвиняетесь в вооруженном нападении на своего отчима с применением холодного оружия.

Девушка не ответила, и судья повернул голову к секретарю:

– Мистер Ритчик пришел?

Секретарь вызвал:

– Мистер Ритчик!

Из задних рядов неуклюже вывалился Питер.

Бинты все еще скрывали оплывшее лицо, но по нервному покашливанию Мария поняла, что он трусит.

Его появление не вызвало в девушке ничего, кроме холодного недоумения: неужели она могла терпеть рядом с собой этого чужого, неприятного человека? За пять недель, что прошли со страшной ночи, Мария повзрослела на целую жизнь.

Судья приступил к делу:

– Мистер Ритчик, расскажите нам, что произошло?

Питер негромко откашлялся:

– Позвольте вам сказать, ваша честь, что она – дрянная девчонка. Шляется по ночам... Подолом метет. Как устроилась работать в танцзал, так ни разу вовремя домой не пришла. Являлась за полночь или даже к утру. В тот вечер я потребовал, чтобы она вела себя прилично, как и подобает девушке. Ну, а потом эта... она пробралась в мою комнату и напала на меня.

Хотела убить.

Девушка грустно усмехнулась. Если бы не грязь, которая упадет на мамино имя, Мария рассказала бы им все. Но Кэтти заслужила покой, и ее дочь будет молчать.

Суд кончился быстро. Марию поставили перед кафедрой, и судья сквозь очки сурово посмотрел на осужденную.

– Мария, мы посылаем тебя в исправительную колонию.

Там ты будешь находиться до своего восемнадцатилетия и приобретешь полезную профессию, а также навыки христианского образа жизни. Надеюсь, что наказание пойдет тебе на пользу.

Мария не ответила.

– У осужденной есть вопросы?

Она молча покачала головой.

Судья стукнул молоточком, поднялся со своего места и торжественно проследовал к выходу. Когда дверь за ним закрылась, попечительница скомандовала:

– Пойдем со мной, Мария.

Без единого звука девушка двинулась вслед за ней и когда проходила мимо загородки, увидела Майка. Он пытался что-то сказать, но Мария ничего не слышала, ничего не понимала. Только за дверью к ней вернулась способность чувствовать, и она заплакала.

В сопровождении попечительницы и полицейского Марию перевезли в отдаленную безлюдную часть Бронкса, где размещалась колония для несовершеннолетних преступниц. Выйдя из машины, девушка с любопытством огляделась по сторонам – тихо и пустынно, как в деревне.

Через час одна из воспитанниц, с любопытством стреляя глазами на новенькую, провела ее по длинному серому коридору к кабинету врача, открыла дверь и пропустила Марию вперед себя:

– Входи, подружка.

Худощавый седой человек поднял утомленное лицо. Девушка пояснила:

– Я привела к вам новую птичку, док.

Доктор кивнул на маленькую комнатку:

– Туда. Раздевайся.

Осмотр продолжался несколько минут. Наспех одевшись, Мария направилась к двери, но доктор остановил ее и протянул какой-то рецепт:

– Это лекарство тебе выдадут в амбулатории. Принимай его всю беременность.

Мария вздрогнула, растерянно оглянулась по сторонам потом снова повернулась к доктору, крикнула:

– Беременная? Кто, я?!

Сзади, раздался насмешливый голос провожатой:

– А кто же еще? Я-то мужика два года вблизи не видела, пропади все пропадом!

Ничего не понимая, Мария потрясение уставилась в бумажку, но уже через секунду грохнулась на стул и громко захохотала. Доктор поморщился:

– Не вижу ничего смешного.

Мария не могла остановиться. Между приступами смеха она отчаянно всхлипывала, размазывая по щекам горячие слезы. Боже, какая глупость! Он никогда не узнает того, что случилось, не узнает правды. Никто не узнает правды!

Штат Нью-Йорк против Мэриен Флад

Секретарь вызвал первого свидетеля обвинения, и перед залом появилась высокая девушка с непроницаемыми глазами на туповатом лице. Широкий пробор казался особенно ярким среди распущенных смоляных волос.

Пока секретарь выполнял формальности, связанные с принесением свидетелем присяги, публика нетерпеливо гудела. Девушка же казалась совершенно спокойной и на присутствующих не обращала ни малейшего внимания.

Я ждал.

Секретарь поднял голову:

– Будьте любезны, назовите ваше имя.

– Рей Марней.

Голос у девушки оказался слишком тонким и писклявым для ее мощного сложения.

Секретарь дал мне знак. Я быстро вышел вперед, остановился напротив свидетельницы и начал опрос:

– Сколько вам лет, мисс Марней?

Девушка быстро ответила:

– Двадцать три.

– Где вы родились?

– Чилликот, штат Огайо.

– Когда вы приехали в Нью-Йорк?

– Около двух лет назад.

Я начал привыкать к ее странному писку.

– Чем вы занимались в Чилликоте?

– Жила...

По залу прокатились смешки. Когда публика успокоилась, пришлось пояснить:

– Мисс Марней, я хотел узнать, чем вы зарабатывали себе на жизнь в Чилликоте?

– А, я не поняла, что именно вас интересует. В Чилликоте у меня была должность учительницы.

Самое убийственное заключалось в том, что эта женщина действительно работала в школе.

– В каких классах вы преподавали?

– В младших. Я люблю детей!

Ее неуместное воодушевление вызвало тихое веселье в зале. Даже я не смог сдержать улыбку.

– Я не сомневаюсь в вашем отношении к ученикам. Почему вы решили оставить любимое дело и уехать в Нью-Йорк?

– Мне захотелось стать актрисой. Сначала я работала учительницей и ни о чем таком не думала. Но потом профессор Берг, который преподавал драматическое мастерство в старших классах, написал пьесу: «Жаворонок в долине», и мы поставили ее в нашем маленьком театре. Я играла главную роль. Профессор Берг сказал, что у меня талант, как у Мэри Астор, и что я не имею права губить свое дарование в захолустном Чилликоте. После этого мне пришла в голову мысль поехать в Нью-Йорк.

Теперь я спрашивал без тени улыбки:

– И что с вами случилось в Нью-Йорке?

– Ничего не случилось. Долгое время я пыталась устроиться в какой-нибудь театр, но никто не захотел посмотреть меня на сцене. Даже рекомендательные письма профессора Берга не помогли.

– Почему же вы не вернулись в Чилликот?

В ее писке прозвучала обида:

– Это было невозможно. Тогда бы весь городишко знал, что из меня ничего не получилось.

– Понятно. Ну, а на что вы жили?

– Мне удалось устроиться официанткой в ресторан на Бродвее. Туда часто приходили многие заправилы шоу-бизнеса. Я слышала, что кое-кто из работавших там девушек пробился на сцену.

– Сколько времени вы проработали в ресторане?

– Почти три недели.

– А что произошло потом?

Тут голос мисс Марней достиг высоты комариного дисканта:

– Меня выгнали. Хозяин сказал, что держит ресторан, а не драматическую студию.

Зал взорвался дружным хохотом. Мало-помалу ряды успокоились, и я продолжил опрос:

– И что с вами стало после этого?

– Ничего хорошего. Некоторое время я искала работу, не никак не могла найти и однажды разговорилась со своей соседкой по пансионату. Эта девушка сказала, что с моими данными, а она имела в виду лицо и фигуру, я вполне могла бы стать манекенщицей. Идея мне сразу понравилась, потому что многие актрисы сначала работали манекенщицами. Я попросила девушку что-нибудь мне порекомендовать, и она назвала Парк Авеню Моделс.

Я кивнул.

– Итак, вы утверждаете, что именно тогда решили стать манекенщицей?

– Да. Именно тогда.

– Что вы сделали дальше?

– Я отправилась в Парк Авеню Моделс и подала заявление.

– Кто из служащих Парк Авеню Моделс беседовал с вами, когда вы пришли туда?

– Миссис Моррис.

– Что она вам сказала?

– Миссис Моррис спросила, нет ли у меня с собой фотографий, которые она могла бы поместить в свою картотеку. Я ответила, что все фотографии остались в Чилликоте. Тогда она написала на листочке адреса четырех студий и посоветовала сфотографироваться именно там. В тот день у меня кончились последние деньги, и я сказала об этом миссис Моррис. Она заявила, что очень сожалеет, но без фотографий ничем не сможет помочь. Слава Богу, как раз в это время из своего кабинета вышла мисс Флад.

– Вы имеет в виду мисс Флад, которая сейчас находится здесь, в зале суда?

Девушка кивнула:

– Да.

– Что произошло после того, как мисс Флад вышла из своего кабинета?

– Мисс Флад увидела меня, щелкнула пальцами и сказала, что одному магазину нужна как раз такая девушка. Она дала мне записку, с которой я поехала в меховой салон на 14-ой улице. Там на меня надели манто и велели ходить взад-вперед по витрине. Я тогда позировала впервые в жизни, но все равно понравилась покупателям. Дело в том, что высокие манекенщицы видны издалека, а я – высокая. С того дня мне предложили работать в магазине три раза в неделю.

– В это время вы работали манекенщицей где-нибудь еще?

На мгновение она замялась.

– Нет. Только там.

– Сколько вам платили в меховом магазине на 14-ой улице?

– Десять долларов в день.

– Если я правильно понял, ваш заработок составлял около тридцати долларов в неделю. Этих денег хватало на жизнь?

Мисс Марней покачала головой:

– Что вы, конечно нет. Уроки сценического мастерства стоили гораздо больше.

– А каким образом вы получали остальное?

– О, у меня было много свиданий.

Эти слова были ею сказаны с невольной гордостью. Я переспросил:

– Свиданий?

Девушка утвердительно кивнула:

– Да. Мы их так называли.

– Кого вы имеете в виду, говоря: «Мы»?

– Знакомых девушек.

– А каким образом вы получали приглашения на эти м-м-м свидания?

– Очень просто. Все началось через несколько недель после того, как я устроилась манекенщицей в магазин. Однажды мне пришло в голову попросить мисс Флад о дополнительной работе, и она пригласила меня в свой кабинет. Там мисс Флад сказала, что труд манекенщицы очень утомительный, но, к сожалению, малооплачиваемый и что ей часто звонят богатые клиенты с просьбой порекомендовать девушку для приятного времяпрепровождения. Со слов мисс Флад можно было понять, что все эти мужчины щедро платят за такие встречи. В конце концов она спросила, интересуют ли меня подобные предложения?

– Ну и что вы ответили?

– Ответила, что интересуют.

В зале воцарилась атмосфера радостного возбуждения.

– Чем закончилась ваша встреча с мисс Флад?

– Мисс Флад в тот же вечер устроила свидание с одним симпатичным пожилым джентльменом. Сначала мы поужинали в ресторане, потом зашли к нему домой выпить пару бокалов хорошего вина. Вообще, он оказался довольно забавным, а когда я уходила, дал мне десять долларов и сказал, что остался доволен нашей встречей.

– Скажите, мисс Марней, находясь в доме этого джентльмена, вы выпили пару бокалов вина и больше ничего не делали?

В лице девушки появилось нечто, напоминающее смущение. Чуть слышным шепотом она ответила:

– Делали... У нас было два праздника.

Я озадаченно посмотрел на присяжных, присяжные – на меня.

– Праздники? А что вы называете праздниками?

Еще больше понизив голос, она выдохнула себе под нос:

– Совокупления.

– Вы хотите сказать, что с этим мужчиной совершили два половых акта?

Мисс Марней кивнула:

– Да. Я хотела сказать именно это.

– Явились ли для вас неожиданностью его намерения?

– Да что вы? Конечно, нет. Точно так же вели себя мужчины в Чилликоте. Им всем только одного и надо.

Ее ответ развеселил не только публику, но и присяжных. Судья постучал молоточком, шум стих.

– А что было потом?

– О, я чувствовала себя утомленной, поэтому поехала домой спать.

Зал грохнул, словно в суде взорвалась бомба. Чтобы не рассмеяться, я закусил губу и опустил голову. За те несколько минут, что публика хохотала, мне удалось вернуть своему голосу необходимую твердость.

– Меня интересует, что произошло, когда вы снова пришли в Парк Авеню Моделс?

– Я пришла туда на следующий день, чтобы поблагодарить мисс Флад за ее доброту. Она поинтересовалась, хорошо ли обращался со мной тот джентльмен, как мы провели время и нужна ли мне впредь такая работа? Я сказала, что нужна, но только в том случае, если другие мужчины будут столь же милы. Мисс Флад заверила, что все ее знакомые чрезвычайно обходительны и щедры. Потом она спросила, сколько у нас было праздников и достала из конторки деньги. Я не хотела их брать, поскольку джентльмен уже дал десять долларов, но мисс Флад засмеялась и назвала те деньги чаевыми. В конце концов мне пришлось взять...

– Сколько?

– Пятьдесят долларов.

– Вы отдавали себе отчет в том, что совершили акт проституции?

– Ну знаете! Лично я к этому отношусь совершенно иначе. Если бы джентльмен мне не понравился, я ни за что не стала бы...

– В течение долгого времени вы встречались со многими джентльменами. Скажите, был ли среди них хотя бы один, который вам не понравился?

Девушка ответила, не раздумывая:

– Нет. Мисс Флад была права: все ее знакомые – на редкость приятные, воспитанные люди.

Публика веселилась так, будто пришла не на судебное разбирательство, а в цирк.

– Мисс Марней, скажите, до знакомства с мисс Флад вы вступали когда-нибудь в половую связь за деньги?

– Нет, сэр.

– А после знакомства с мисс Флад вы вступали в половую связь за деньги только с теми мужчинами, к которым она вас посылала, или были другие связи, помимо мисс Флад?

Она возмущенно вскинула голову:

– Никаких связей, кроме тех, что устраивала мисс Флад, у меня не было и быть не могло. Я не шлюха!

– Благодарю вас. У меня нет больше вопросов к свидетелю.

По пути к своему месту я на секунду остановился перед столом защиты. В напряженных темных глазах Марии светилась неуместная гордость. Мне вдруг показалось, что гордится она мной.

Я отвел взгляд от ее прекрасного лица и коротко обратился к Вито:

– Свидетель в вашем распоряжении.

Теперь опрос Рей Марией будет вести защитник Марии. Глядя на него, я снова (в который раз!) восхищался высочайшим профессионализмом Вито. Легкой походкой, непринужденными, уверенными движениями, бархатным голосом он сразу же вызвал почтительное внимание публики. Вито обратился к свидетельнице:

– Мисс Марней, вы упоминали некую пьесу, кажется: «Жаворонок в долине», не так ли?

– Да, сэр.

– Вы сказали, будто исполняли в ней главную роль?

Девушка кивнула:

– Да, исполняла.

– Вами был назван автор этой пьесы – профессор Берг, преподававший драматическое искусство в старших классах.

– Да, сэр.

– С ваших слов мы поняли, будто именно профессор Берг навел вас на мысль уехать в Нью-Йорк. Ведь это он сказал, что нельзя губить такой талант в Чилликоте?

– Да, это сказал профессор Берг.

– Скажите, мисс Марней, какой талант имел в виду профессор Берг? Драматический?

Девушка замялась. Вито нетерпеливо наседал:

– Почему вы раздумываете, мисс Марней? Профессор Берг имел в виду именно ваш драматический талант, разве не так?

Она неуверенно пискнула:

– Наверное...

– Я бы попросил вас высказаться более определенно.

– Да, он имел в виду только это.

– Что именно?

– Драматический талант, сэр.

– Мисс Марней, расскажите подробнее о том маленьком театре, в котором, по вашему утверждению, шла эта пьеса.

Девушка растерянно заерзала, оглянулась на меня. Я постарался успокоить ее уверенным взглядом, хотя и сам не понимал, куда клонит Вито.

– Этот театр... не совсем театр.

– Если это не совсем театр, то что же это такое?

– Видите ли, представление состоялось в клубе «Антилопа». Мы разыграли шоу, которое профессор Берг специально написал для ежегодного юбилея этого клуба.

Вито многозначительно повторил:

– Клуб «Антилопа»... Понятно.

Потом он выразительно посмотрел на присяжных и легко повернулся к свидетельнице:

– Поясните, был ли этот ежегодный юбилей просто-напросто холостяцкой вечеринкой? Ну, был или нет?

Она опустила голову:

– Мне кажется, был.

– И вы играли в шоу единственную женскую роль? Не правда ли?

Девушка кивнула, не поднимая головы:

– Да, сэр.

– И кого же вы играли?

Ее писк перешел в шепот и едва долетал до моего уха:

– Деревенскую девушку.

В голосе Вито зазвучали суровые нотки:

– Скажите, мисс Марней, много ли в вашей пьесе текста? И кроме того, я попросил бы вас пересказать ее содержание.

– В этой пьесе речь шла об одной деревенской девушке и трех мужчинах: фермере, его сыне и работнике. Дело происходило ночью, ну и... мы должны были делать разные движения. Никто из нас вообще не сказал ни слова, поскольку разыгрывалась пантомима. Видите ли, профессор Берг – большой новатор и поклонник метода Станиславского.

– Станиславского? Гм-м-м.

Вито театрально почесал в затылке:

– Это тот русский, который словам предпочитает действие?

– Совершенно верно, сэр.

– И что же, в пьесе было только действие?

Мисс Марней кивнула:

– Да.

И тут Вито блеснул. Очень громко, внятно (чтобы слышали задние ряды) и с убийственной издевкой в голосе он проговорил:

– В вашей пьесе преобладало действие того сорта, какое именуется порнографическим представлением. Полиция, нагрянувшая на этот, с позволения сказать, юбилей, была вынуждена предъявить артистам соответствующие обвинения. В результате шумного скандала и вас, и профессора Берга уволили из школы. Я прав?

Закусив губу, девушка потрясенно молчала. Вито повысил голос и почти крикнул ей в лицо:

– Отвечайте! Я прав?

В один миг краска отлила от ее щек, и лишь грубые мазки румян оживляли бледную пористую кожу. Девушка тяжело выдохнула:

– Да...

Вито удовлетворенно кивнул головой.

– У меня все, мисс Марней.

Он повернулся к присяжным, молча пожал плечами, словно не понимая, как можно принимать во внимание показания такой особы.

Пока следующий свидетель приносил присягу, Алекс и Джоэл с двух сторон возбужденно шептали мне в уши:

– Как он ее вздул! Высший класс!

– Не говори, оставил, в чем мать родила.

Я облегченно вздохнул:

– Ребята, вы упустили главное – Вито не стал влезать в фактическую суть дела. Он расправился с этой дурой, но обошел стороной сведения о причастности Флад ко всем ее похождениям.

Джоэл поддакнул:

– Кто спорит – Вито не дурак. Грамотно работает. В два счета подорвал доверие к показаниям свидетельницы.

У меня на этот счет было другое мнение:

– Подорвал – не подорвал, какая разница? Учитываются только факты, имеющие непосредственное отношение к делу. Вито и сам это понимает.

Алекс наклонился к моему плечу:

– Будь осторожнее, Майк. Обычно у него в запасе целый мешок хитростей.

Секретарь привел к присяге одну девушку и снова дал мне знак. Я встал и, огибая стол, бросил своим помощникам:

– Если Вито хочет выиграть дело Флад, ему придется подыскать что-нибудь посильнее правды.

Начался опрос второго свидетеля.

* * *

Я на цыпочках вошел в темную палату. В сонной тишине слышалось ровное спокойное дыхание Старика. Сестра приложила палец к губам: