Текст книги "Влюбленный герцог"

– Где у вас болит? – прошептала она. – Здесь?

– М-м… – согласился он, когда она прижала большие пальцы к двум точкам в основании черепа. Бел принялась массировать напряженные шейные мускулы до тех пор, пока они постепенно не расслабились.

– Белинда, – наконец проговорил он осторожно, стараясь, чтобы голос его звучал любезно – он боялся, что одного неудачного слова окажется достаточно, чтобы она перестала дарить ему это немыслимое наслаждение, – все эти разговоры сегодня в тюрьме насчет Парижа и того, что вы преподавали в пансионе, – это правда?

Она опустила руки.

– Роберт, дражайший мой, – с легкой насмешкой в голосе пожурила она его, – почему вы считаете, что наше соглашение дает вам право интересоваться подробностями моего прошлого?

– Но ведь речь идет о моей сестре…

– Ну так не бойтесь, я не испортила вашу сестру. Леди Джасинда невредима. Хотя должна заметить, что эта девица склонна к опрометчивым поступкам; смею предположить, как ей не хватает руководящей материнской руки. – Вы уклоняетесь от ответа. – Ну ладно, если хотите знать – некоторое время я преподавала французский, музыку, историю и манеры в пансионе миссис Холл». Это была моя последняя приличная работа перед…

Хоук закрыл глаза и почесал бровь, окончательно запутавшись. Одно дело – когда тебя гладит по голове куртизанка, и совсем другое – когда это делает учительница из пансиона.

– Долф сделал так, что меня уволили, – продолжала она. – Он приходил каждый день в течение месяца, пытаясь увидеться со мной, и в конце концов убедил начальницу, что он мой любовник, то есть что я не целомудренна и не респектабельна и плохо влияю на девиц. Миссис Холл решила, что я представляю собой угрозу для учащихся-, что мое «поведение» повредит нравственному облику учениц, и меня уволили.

– А вы не сказали ей, что Долф лжет?

– Конечно, сказала. Но ведь вы знаете, какой занудой бывает миссис Холл, если вы имели с ней дело. Она беспокоилась из-за престижа своего заведения, и я не хотела, чтобы на репутацию моих учениц легло хотя бы пятнышко еще до того, как они начнут выезжать в свет. Ради них я и отказалась от этой работы – впрочем, без особого сожаления.

– И что же вы сделали?

– Отправилась к Харриет, а потом – к вам.

– А-а… – сказал он, ощутив по легкому изменению ее тона, что ступил на опасную почву.

– А теперь, ваша светлость, не будете ли вы так добры замолчать и наслаждаться массажем? Или мне прекратить его?

Он откинул голову и печально улыбнулся:

– Я не скажу больше ни слова.

Она распоряжалась его телом, которое было точно глина в ее руках. Закрыв глаза, он воображал, что ему хотелось бы с ней сделать. А она осторожно гладила его виски, потом ее пальцы легко пробежали по его лбу и, найдя маленькие впадинки под бровями, нажали на точки, которые теперь тупо и слабо пульсировали.

Потом она остановилась – ровно настолько, чтобы по телу его пробежало как вспышка разочарование из-за того, что она перестала с ним возиться. Он ждал. Мягко проведя костяшками пальцев по обеим сторонам его лица и шеи, она наклонилась над ним и расстегнула еще несколько пуговиц на его рубашке. Потом нежные руки скользнули под рубашку и принялись гладить его голую грудь, изучая и согревая ее.

Потом она поцеловала его в ухо, слегка потеребила языком мочку… и он, испустив тихий стон благодарности, расставил ноги, потому что она обхватила рукой его плоть поверх черных панталон и начала гладить ее.

Возможно, она хотела проверить, станет ли он возражать, но возражать он не мог: он был околдован.

Грудь его вздымалась; он был в нерешительности. Она расстегнула на нем панталоны, и рука ее скользнула внутрь.

– Ах, Роберт! – шепнула она одобрительно, обхватив его гладкий и твердый ствол и нежно лаская его кончиками пальцев.

Он нашел ее губы и поцеловал, дрожа от желания, а она все гладила и гладила его. И вдруг отпустила. И поцелуй прервала. И тогда он открыл глаза, туманные и мерцающие, и посмотрел на нее, потрясенный и огорченный. Не может же она бросить его вот так! Он заплатит, сколько она захочет.

Но она его не бросила, увидел он, испытывая бесстыдную радость, – она просто встала перед ним. Он смотрел на нее, вожделея, удивляясь, понимая, что все-это уже не раз грезилось ему во сне. Она выдержала его взгляд, ее красивое лицо было соблазнительно и холодно, в глазах плескалось желание.

Положив руки на его бедра, она медленно опустилась на колени между его ногами. Он ждал, затаив дыхание; никогда в жизни он не испытывал такого возбуждения. Точно некая прекрасная язычница, исполняющая обряд поклонения божеству, она провела руками по его обнаженной груди, одновременно целуя ее.

Хоук не верил своей удаче. Этого он не просил, этого не покупал; она не обязана это делать, и это означало одно: ей не нужны его деньги – ей нужен он сам.

И тут его изумление сменилось восторгом, потому что губы ее, целуя, скользнули вниз. Она легко и дразняще прошлась языком вокруг его пупка, потом медленно, соблазнительно обхватила губами верхушку его возбужденной плоти. Откинув голову на спинку кресла, он застонал от восхищения и коснулся ее шелковистых волос. Она целовала нежно, ее жаркие легкие руки страстно гладили его.

Тяжело хватая воздух от вожделения, он провел пальцами по ее волосам, опустил голову и смотрел на нее, поглаживая по щеке костяшками пальцев, охваченный бурной, нежной страстью. Зачем он столько времени отказывался от этого, он теперь и сам не понимал.

Наконец она подняла глаза, улыбнулась проказливой улыбкой блудницы – мечтой школяров – и провела языком по всей его длине. Поймав его взгляд горящим понимающим взглядом, она опять наклонила голову и принялась водить языком по его сверхчувствительному кончику.

В ее движениях и широко раскрытых обожающих глазах, когда она поднимала ресницы и взглядывала на него, была какая-то изобретательная наивность, выдававшая отсутствие опыта, но от этого его наслаждение не становилось слабее, а, наоборот, усиливалось. Слишком большое мастерство с ее стороны было бы, пожалуй, неуместно. А так он не мог устоять.

Он не знал, сколько времени прошло; она отодвинулась и встретила его взгляд, пылавший страстью; лицо его выражало яростное, животное возбуждение. Он жаждал задрать ей юбку и усадить на себя верхом прямо в этом кресле. Но она задумала иначе. Она встала на колени, стиснула его бедра, царапая их длинными ногтями.

Внезапно он обхватил ее за шею, привлек к себе и стал целовать с безудержной страстью.

Сквозь эти безумные поцелуи он расслышал ее тихий радостный вздох. Господи, да он мечтал вот так целовать ее в первый же вечер, когда увидел ее у Харриет! Никаких ограничений, никакого самоконтроля. Ему хотелось ласкать ее до тех пор, пока он не растопит последний кристаллик льда, из которого сделан ее надменный фасад, и пока не высвободится ангел, спрятанный за этим фасадом.

Наконец она отодвинулась от него. Он схватил ее за руки.

– Позвольте мне любить вас, – прошептал Хоук. Она покачала головой с легкой, холодной, таинственной улыбкой.

– Просто наслаждайтесь.

У него не было сил протестовать, потому что она снова раскрыла свои сладостные губы и втянула его в себя полностью, слегка задыхаясь от его величины, а потом принялась целовать так, что он понял ее намерения. Он закрыл глаза и сдался.

Много времени не потребовалось. Комнату наполнили его восторженные стоны, и молодая красавица куртизанка отодвинулась и довела его до оргазма горячими нежными пальчиками.

– О Боже, Белинда! – выдохнул он наконец, чувствуя себя полностью опустошенным.

Она поднялась на ноги, взяла его галстук и с понимающей улыбкой бросила ему на живот.

– Теперь вы чувствуете себя лучше, Хоуксклиф?

Он рассмеялся, а она допила его бренди. Потом небрежно взяла испачканный галстук и швырнула в огонь.

Хоук смотрел на нее в потрясенном восхищении, слишком удовлетворенный, чтобы пошевелить хотя бы пальцем.

Какая женщина!

Молча она приблизилась к нему, застегнула на нем панталоны, потом погладила его грудь кончиками пальцев.

Он осторожно обхватил ее запястье и потянул к себе на колени, обняв за талию, чтобы она не могла убежать. Хоук пригладил ее растрепавшиеся волосы и заметил в ее глазах некоторую неуверенность.

– Зачем вы это сделали? – поинтересовался он.

– Затем, что вы в этом нуждались. Вам не понравилось? – спросила она, мгновенно переходя в наступление.

– Конечно, понравилось, – отозвался он с хриплым смешком. – Вы ничего не имели против?

– Не говорите чепухи. С того вечера, как мы с вами познакомились, вы сомневались в моих способностях куртизанки, и я решила, что пора поставить вас на место, – заявила она надменно.

Обнимая ее, Хоук почувствовал, как она напряжена. Он усмехнулся и ласково поцеловал ее в щеку.

– Ну что ж, вы меня убедили, мисс Гамильтон. Можете ставить меня на место всякий раз, когда вам этого захочется.

Она с улыбкой опустила ресницы. Так они и сидели: она – скованная и настороженная, он – удовлетворенный и счастливый, обнимающий ее за талию; в его объятиях она была теплой и удивительной.

– Я все сделала правильно, Роберт? – неуверенно спросила она спустя какое-то время. – Можете сказать мне правду. – Вопрос был так нелеп, что он чуть не расхохотался, но от смеха его удержали ее слова: – Потому что, видите ли, я… я еще никогда не…

Он смотрел на нее в крайнем изумлении.

– Вам не понравилось, – вздохнула она и съежилась под его пристальным взглядом.

– Нет, мой ангел, все было просто замечательно. Идите сюда, – прошептал он, нежно обхватив ее лицо ладонями. Он изгнал ее страхи поцелуями. Она постепенно расслабилась и позволила ему раздвинуть ее губы и коснуться языка. Видит Бог, он ей верит. Но почему она решила наградить этим даром именно его? Целуя ее, он задрожал. В эту минуту она была для него целым миром; он втянул в себя ее дыхание, поймал языком ее крошечный вздох и потерял себя, совершенно загипнотизированный преклонением перед ней, наслаждаясь ее ртом, который поглотил его.

Он поцеловал ее страстно и нежно, чтобы выразить поцелуем мысли, обуревавшие его. Она таяла в объятиях Хоука, отвечая на его поцелуи и пробегая пальцами по черным шелковистым волосам. Он чувствовал, что ее желание расцветает, точно тугой бутон розы, медленно раскрывающийся под яркими солнечными лучами.

Он провел рукой по нежной шее – ему хотелось поцеловать ее там, но он не мог оторваться от этих сладостных губ. Целуя ее рот с нежной настойчивостью, он ласкал светлые волосы и думал: «Господи, девочка, что же ты со мной делаешь?»

Наконец она отодвинулась от него, тяжело дыша. В ее сине-фиолетовых глазах были боль и страдание. Он провел пальцем вниз по изгибу ее шеи.

– Спите со мной. Окажите мне такую любезность…

– Нет. Спокойной ночи, Роберт, мне нужно идти. – Она попыталась вывернуться из его объятий, но он сжал ее крепче, просительно улыбаясь в ответ на ее не очень искренние попытки освободиться.

– Останьтесь, милая. Спите в моих объятиях. Он взял в ладони ее лицо и наклонился, чтобы еще раз поцеловать нежные губы, но она выскользнула из его рук и быстро вышла из библиотеки, шурша юбками.

Дверь за ней тихо закрылась, и Хоук помрачнел. Не пойти ли ему за Бел? Нет, не стоит. Какие бы ни были у нее причины, но она явно не хотела, чтобы к ней сейчас прикасались, а он не желал совершать ошибок. Она знала лучше, чем все известные ему женщины, как держать мужчину на расстоянии, как должен рыцарь карабкаться на ее стены, штурмовать ее крепость, захватить ее башню из слоновой кости. Так размышлял он, чувствуя себя одиноким после ее ухода. Его беспокойный взгляд блуждал по библиотеке и наконец остановился на настроенном фортепьяно; тут ему пришло в голову, что у нее есть другие чувства, которые он может удовлетворить.

«Нашим душам нужна музыка, как телам – прикосновения». Мудрая куртизанка из пансиона, подумал он, грустно улыбаясь.

Сделав над собой огромное усилие, он выбрался из кожаного кресла. Рубашка и жилет были расстегнуты и висели на его голой груди, когда он шел к фортепьяно, разминая пальцы.

Устало сев на банкетку, он поднял крышку. Ощутив странный приступ тоски по той части самого себя, которая давно была утрачена, он осторожно коснулся клавиши, слушая, как одинокий звук тонет в колодце его души. Если она не хочет принять его прикосновение, он подарит ей музыку.

Клавиши из слоновой кости показались ему атласно гладкими. Он медлил, закрыв глаза, отыскивая в памяти самую любимую вещь, которую он знал, и надеясь, ради них обоих, что он все еще в состоянии излить свое сердце при помощи звуков…

Бел переоделась в халат и подошла к туалетному столику из красного дерева.

Этот поцелуй. О Господи!

Дрожащими руками налила она воды в таз и наклонилась, чтобы вымыть лицо перед сном, потерла его, пожалуй, излишне грубо, содрогаясь от слепого отчаяния человека, сражающегося с невидимым врагом.

Она не могла поверить, что сделала это. Как настоящая, закоренелая проститутка, она удовлетворила герцога Хоуксклифа таким способом… и герцог был так… так красив. Так красив в своей покорности, так красив в своем освобождении, так красив с этим светящимся туманом удовлетворения в темных глазах. Она не знала точно, зачем это сделала, но, кажется, ей хотелось проявить свою власть над ним. Пусть он считает ее шлюхой, но поймет при этом, что она в точности знает, как сделать так, чтобы его лицемерный фасад рухнул.

Итак, она соблазнила своего покровителя. Наверное, теперь ее положение избалованной, хорошо оплаченной любовницы упрочилось. Она будет богата. Ему это так понравилось, что он, пожалуй, захочет, чтобы она осталась в качестве его любовницы и после того, как он покончит с Долфом. Но уважать ее он уже не будет. После такого!

Она и сама себя не уважает и, наверное, уже превратилась в настоящую шлюху, поскольку даже не жалеет об этом. Она ощущала его плоть в своих руках, ощущала, какая она сильная, горячая и бархатистая. Ощущала ее вкус. Ощущала, как она отвечает на ее поцелуй, на каждое прикосновение…

Она задалась целью покорить его, а в результате обнаружила ужасающее одиночество собственного сердца, отразившееся в его уязвимом вожделении, – пустоту внутри, алчущую, его силы и нежности. А под конец все вопросы о власти были забыты. Целовать его, угождать ему, дарить ему наслаждение – этого было для нее достаточно, и такое положение было очень опасным.

Роберт. Она вздрогнула, крепко зажмурилась, потому что вода стекала с ее пальцев обратно в таз и удержать ее было невозможно, как и любовь. Она согнулась, держась за живот и стараясь подавить мощную волну страстного вожделения к нему, вызывающего у нее физическую боль.

Он не должен знать об этом. Она не должна этого чувствовать. Куртизанка не может влюбиться, иначе она погибла.

Она добралась до кровати и легла, положив руки на глаза, чтобы удержать подступившие слезы.

И тут снизу донеслись первые ноты, искушающие, вопрошающие, точно первый поцелуй в ту ночь у Харриет. Она слушала затаив дыхание. Музыка звучала все громче, и Бел все сильнее поддавалась ее очарованию. Она слушала, впитывая каждую ноту, как если бы от этого зависела ее жизнь.

Он играл виртуозно. Соната была слишком сложна для нее, она бы не смогла ее исполнить. Это была нежная, мрачная, медленная и величественная музыка, которую мог сочинить только Бетховен. Мало-помалу она поняла, что Роберт разговаривает с ней, только с ней, и тихий радостный смех сорвался с ее губ, а слезы хлынули из глаз, принеся долгожданное освобождение. Впервые таким вот странным способом, отделенная от него половиной дома, эта холодная звезда полусвета наконец позволила мужчине коснуться себя.

Глава 10

Прошло около двух недель. Бел стояла перед зеркалом в мастерской своей портнихи на Бонд-стрит. Жизнерадостная француженка проверяла, хорошо ли сидит вечернее платье, которое она только что сшила для красавицы Гамильтон. Это был великолепный наряд из льдисто-голубого шелка с вырезом сердечком, открывающим щелку между грудей. Ошибиться было невозможно – это платье для куртизанки.

Бел придирчиво следила за тем, как француженка расправляла на ней широкую юбку. Она понимала, что ее внешний вид все больше приближается к тому образу, который она создала, но самое удивительное заключалось в том, что эта роль доставляла ей такую радость, какой она никогда не испытывала прежде.

Она могла думать только о Роберте.

– Он нравится это платье, мадемуазель, – пробормотала француженка; ее темные глаза блестели от сдержанной гордости за свой талант.

– О да, – согласилась Бел, восхищаясь мастерством портнихи. Ей не терпелось посмотреть, какое лицо будет у Роберта, когда он увидит смелое декольте.

– Особый случай?

– Апартаменты Арджила.

– Я думать, это для парадный обед?

– Нет, на обеде я буду в розовом. Это для бала куртизанок.

После того вечера в библиотеке в их отношениях появилось нечто новое и чудесное, растущее, точно зеленый нежный побег пока еще неизвестного цветка. Она давно забыла, каково это – чувствовать себя в безопасности. Каково это – быть счастливой.

Розыгрыш продолжался – рауты, концерты, вечера, Воксхолл, ресторан на Пиккадилли, театры, опера, парк. Роберт больше не заговаривал ни о Долфе, ни о леди Колдфелл. Бел тоже избегала упоминания о них, зная, что первое августа настанет очень скоро, а вместе с ним окончится и срок договора, заключенного между ней и Робертом. До этой даты ей хотелось получить от него приглашение остаться на неопределенное время в качестве его любовницы. Это было совершенное решение в ее несовершенном мире – возможно, единственно верное. Ей уже никогда не стать порядочной женщиной; равным образом она исключала возможность для себя возвращения к прежней жизни, когда их план осуществится. Какова вероятность, что она найдет нового покровителя, которому сможет доверять, как доверяет своему герцогу? Кроме того, она осмелилась поверить, что овладевает умением делать Роберта счастливым.

До нее дошли сплетни, что на днях в палате лордов он рассмеялся вслух – совершенно беспричинно, прямо в середине сессии. Потом голосовал не за того докладчика, к изумлению своих знатных единомышленников, и ему пришлось встать перед креслом лорда-канцлера и изменить свое «нет» на «да».

На прошлой неделе к ней с визитом пришел Мик Брейден, но Роберт запретил впускать его в дом – и этот случай заставил ее почувствовать себя не обманутой, но защищенной, к ее вящему удивлению.

Интимные сцены вроде той, в библиотеке, больше не повторялись, но между ними все изменилось. Она поняла, что оба они медленно, но верно снимают свои маски, что претензий друг к другу у них становится все меньше и они превращаются в настоящих друзей.

В добавление ко всему у нее теперь в банке хранилось около семисот пятидесяти фунтов, и она надеялась успеть до расторжения договора накопить нужные три тысячи, чтобы вызволить отца из тюрьмы.

Она очнулась от своих размышлений, осознав, что портниха задала ей какой-то вопрос.

– Как поживать мадам Жюли? Такая красивая! Я давно ее не видеть.

– Снова в ожидании, – доверительно шепнула Бел. Портниха посмотрела на нее, раскрыв рот.

– Мой Бог! Уже будет пятеро детей?

– Шестеро. Этот – от полковника Непьера. Портниха что-то пробормотала себе под нос, а потом, наклонив голову, проговорила, держа во рту булавки:

– Вы, мадемуазель, будьте осторожны.

– Непременно, – пообещала Бел.

Харриет объяснила ей во всех подробностях, как правильно пользоваться маленькой губкой с привязанной к ней ниткой – единственной защитой от беременности, а также как производить необходимые вычисления по календарю.

Когда портниха закончила подгонять платье по фигуре, Бел вернулась в туалетную комнату, осторожно сняла его и, надев свой послеобеденный ансамбль, вернулась в примерочную, чтобы выписать чек.

Выйдя из лавки и направляясь к своему элегантному двухместному экипажу, она с гордостью думала о том, что положила в банк еще сто фунтов. Сумма будет увеличиваться медленно, из расчета пяти процентов, но, слава Богу, дело пошло. Она решила, что нужно выказать благодарность своему покровителю и, перед тем как пойти к портнихе, купила изящную серебряную охотничью фляжку, на которой ювелир выгравировал весьма рискованную дарственную надпись:

Роберту с поцелуем, чтобы его светлость мог омочить свои губы в будущих играх в «двадцать одно».

От Белинды, покорившейся с радостью. Июнь 1814 года.

Выйдя от портнихи, Белинда случайно бросила взгляд на другую сторону оживленной улицы и увидела Долфа Брекинриджа, наблюдающего за ней из фаэтона. Он не прикоснулся к своей шляпе и не улыбнулся своей невыносимой улыбкой в знак того, что заметил ее взгляд; он просто смотрел на нее, не делая попыток к ней подойти. Сначала она почувствовала себя преследуемой добычей, а потом по спине у нее пробежал холодок, потому что она догадалась, что он смотрел на нее через окно, когда она примеряла платье.

– Лучше бы вы ехали домой, мисс, – проворчал Уильям, который тоже ощетинился, заметив Долфа. Но Бел молча покачала головой. Она не побежала от надзирателя «Флита» и, уж конечно, не побежит от Долфа Брекинриджа. И она не бросится сломя голову в Найт-Хаус. Она еще не все дела сделала.

– Нет, Уильям. Пожалуйста, отвезите меня к Харриет Уилсон.

Деньги, которые Роберт только что положил на ее счет, означали, что она должна отвезти Харриет чек на сумму, равную двадцати процентам. Бел надеялась, что ее наставница не развлекает сейчас клиента, потому что ей очень хотелось поболтать с ней, но у них давно уже не оказывалось времени на это.

Долф сидел в фаэтоне, смотрел, как она уезжала, и не делал попыток преследовать ее. Бел несколько утомилась оттого, что уже много вечеров ей пришлось провести вне дома. Нужно бы отдохнуть от этого вращения в обществе, но сегодня они собирались побывать на концерте, который давался в честь героя войны, прусского генерала Блюхера. Бел улыбнулась. Мысль о том, что они куда-то идут с Робертом, наполнила ее радостным волнением.

Гарцующие вороные кони везли ее экипаж по многолюдным лондонским улицам. Бел равнодушно смотрела в окно, а прохожие провожали ее карету взглядами, словно знали, кто она такая.

А может, и знали.

Она осторожно поглядела назад и увидела, что Долф едет за ней. Она тяжело вздохнула и отвернулась. Наконец Уильям остановил ее коляску у дома Харриет. Долф тоже остановился неподалеку и продолжал наблюдать за ней. Уильям спрыгнул со своего сиденья и, подойдя к двери, постучал в нее. Увидев, как на крыльцо вышла Харриет, Бел сочла себя настолько в безопасности, что решилась выйти из экипажа, хотя Долф находился довольно близко. Она спустилась на землю и быстро направилась к двери, и тут Харриет вышла ей навстречу.

Бел ничего не сказала ей о Долфе, чтобы не доводить дело до конфликта, беспечно улыбнулась и обняла Харриет. Королева куртизанок ахнула, увидев ее коней и коляску, и с легкой завистью принялась восторгаться щедростью герцога.

– Разве вы их еще не видели? – спросила Бел с улыбкой. – А я думала, что уже показала их вам. У меня хороший вкус, не так ли?

Харриет громко рассмеялась:

– Вы и ваш экипаж настолько великолепны, что я этого просто не вынесу. Заходите же, выпьем чаю.

Она потащила Бел в дом, и та с радостью подчинилась.

– Ах, моя маленькая протеже, вы взяли Лондон штурмом! – воскликнула Харриет немного погодя, когда они уютно устроились на кушетке, поставив на колени чашки с чаем. Это была та же самая комната, в которой Роберт некоторое время назад сделал ей свое необычное предложение. – Хоуксклиф, и никак не меньше! Будь я в вашем возрасте, я бы вас возненавидела. А так я испытываю почти материнскую гордость за ваши достижения. Хоуксклиф и красавица Гамильтон! Свет только об этом и говорит. Итак, рассказывайте. – Харриет бросила на Бел проницательный взгляд. – Как ваш герцог?

– Чудесно. Мне кажется, он теперь в более бодром настроении, нежели в тот день, когда я впервые увидела его…

– Да нет, простушка вы этакая, я имею в виду – как он в постели?

– Харри! – рассмеялась Бел, делаясь пунцовой, потому что даже Харриет не знала правды об истинной природе их связи.

– Такой педант, как он, наверное, либо настоящий зануда, либо извращенец. Итак, что же?

Ошеломленная, Бел раскрыла рот, но ничего не ответила.

– Ах, ну говорите же, Бел! Вы же знаете, я никому не расскажу.

– Ну да, конечно, не расскажете, кроме Арджила и Хертфорда, а потом весь парламент будет обсуждать наши отношения с Хоуком.

Харриет хмыкнула и откинулась на спинку кушетки.

– Ну что ж, похоже, он действительно Само Совершенство. – Она вздохнула и опустила глаза. – Ах, Бел, как удачно все у вас сложилось – он богат, могуществен, красив как черт, очень щедр, да еще и хороший любовник! Признаюсь, я за вас беспокоюсь.

– Почему? Как видите, у меня прекрасное положение.

– Слишком прекрасное. – Харриет покачала головой. – Я ведь вижу, как вы на него смотрите. Это совсем недурно – испытывать к своему покровителю привязанность, но заклинаю вас ради вас самой: не забывайте основного правила.

Они посмотрели друг на друга.

Конечно, Бел знала его наизусть: никогда не влюбляться.

Она опустила глаза на чашку с чаем.

– Конечно, я этого не сделаю, Харри.

– Бел! Посмотрите на меня, Бел! Вы дуетесь?

– Просто… откуда взялось это правило? – выпалила она. – Почему нам этого нельзя?

– Вы знаете почему – потому что это портит всю игру! Кто первым открывается, тот проигрывает. Вам это известно, Бел. Посмотрите, что случилось со мной.

– А что случилось? Ни одной женщины в Англии не добиваются так, как вас…

– Я отдала свое сердце моему прекрасному, бесценному Понсонби, а он разбил его вдребезги, вернувшись к жене. А теперь каждый второй любовник вызывает у меня отвращение – но я должна продолжать развлекать клиентов, потому что никакой другой жизни я не знаю. Если подумать, так я страшно несчастна. – Харриет посмотрела на камин и мелодраматически вздохнула. – Я не хочу, чтобы с вами случилось то же самое. Будьте красивы, веселы и жестоки, Бел. И никогда не влюбляйтесь.

– Но, Харриет, – начала Бел, – лорд Блессингтон женился на Маргерит…

– Я не желаю об этом слышать! – упрямо оборвала ее Харриет. – На одну Маргерит найдется тысяча таких, как мы, которые кончают нищими бродяжками в сточных канавах.

– В сточных канавах!

– Туда-то я и угожу, видит Бог, ведь у меня столько долгов.

– Ах, Харри, вы же знаете, что можете выйти за Уорче-стера хоть завтра!

– Славный глупый мальчуган, – грустно вздохнула Харриет. – Я слишком привязана к нему, чтобы согласиться, ведь я понимаю, что подобный неравный брак ни в интересах моего маленького маркиза, ни в моих собственных.

– Он, может быть, моложе вас, но все знают, что он вас любит.

– Любовь? – Харриет погладила Бел по щеке. – Ни слова больше об этой чепухе. У меня и так тяжело на душе из-за того, что я втянула вас в эту проклятую жизнь. Не желаю видеть, как она вас погубит. Не желаю видеть, как вы наделаете тех же ошибок, какие наделала я, когда мне было пятнадцать лет и я только-только начинала. Как бы ни был великолепен ваш Хоук, этот сокол, в один прекрасный день он улетит. Когда Блессингтон женился на Маргерит, он не был восходящей парламентской звездой.

Бел ничего не ответила, она рассматривала пол, и в душе у нее назревал бунт.

– Бел! – не унималась Харриет. – Неужели вы думаете, что участь Маргерит теперь, когда она стала леди Блессингтон, так уж чудесна? Ее никогда не станет принимать у себя ни одна светская леди – они даже не разговаривают с ней, хотя ее поведение безупречно! Если вы увлечете Хоуксклифа настолько, что он сделает вам предложение, его карьера государственного деятеля рухнет. Если вы лишите его этого, если вы позволите, чтобы он – в особенности он – предпочел страсть долгу, он будет жалеть об этом и в конце концов станет вас презирать, и что тогда с вами будет?

– Я знаю, все, что вы говорите, – правда, но Хоуксклиф не похож на других. Он такой хороший, добрый, такой по-настоящему благородный…

– Хватит! – сердито вскричала Харриет, вскакивая и зажимая уши руками. – Вы хотите погубить себя. Не нужно так привязываться к нему. Получите от этого человека то, что вам нужно, но будьте готовы уйти от него, как только заметите, что ему становится скучно.

– Но это звучит так холодно…

– Такова реальность, милочка моя. Я учу вас, как выжить.

Бел расстроенно вздохнула и схватила Харриет за руку.

– Не сердитесь на меня, Харри. Я стараюсь. Вы же знаете, я всегда буду слушаться ваших советов, – солгала она только для того, чтобы закончить спор.

«Харриет не все знает, – подумала она строптиво. – Может, ее основное правило и годится для обычных случаев, но мои отношения с Хоуксклифом – дело не обычное».

Харриет дулась до тех пор, пока Бел не раскрыла ридикюль и не выписала ей чек на пятьдесят фунтов – двадцать процентов от той суммы, которую Роберт положил на ее счет. Чек несколько пригладил взъерошенные перышки Харриет. Они поболтали о всякой всячине, и наконец Бел простилась с подругой. Когда она вернулась к своему экипажу, оказалось, что Долф уже уехал. Уильям доложил, что никаких осложнений с баронетом не было.

Они направились к Найт-Хаусу. Несколько раз Бел бросала взгляд в заднее окно и осматривала улицу, чтобы узнать, не рыщет ли Долф где-то поблизости. Наконец, довольная, что на этот раз избавилась от него, она оперлась подбородком о кулак и принялась смотреть в окно кареты, желая убедить себя, что Харриет ее не поняла. Роберт не похож на праздных, эгоистичных кавалеров, которые роятся как пчелы вокруг дома сестер Уилсон.

Внезапно она увидела две знакомые мордашки в толпе на углу Риджент-стрит и Бик-стрит. Она узнала своепгвось-милетнего друга бродяжку Томми, который пытался заработать монетку, метя улицу перед джентльменом в цилиндре, собравшимся эту улицу пересечь, в то время как – с ужасом увидела Бел – его девятилетний брат Эндрю, держась сзади, шарил в кармане незнакомца!

Бел изо всех сил дернула за шнурок. Уильям остановил карету. Она не стала ждать, пока он откроет дверцу, спрыгнула на землю, бросилась к перекрестку и схватила обоих мальчишек за уши. Потом не очень ласково потащила их к карете.

– Эй, леди! Пустите!

– Это я, дурачки! Неужели не узнаете?

– Мисс Бел? – изумленно завопил Томми.

– Вы что же это делаете? Хотите, чтобы вас повесили? Садитесь в карету! Живо!

– Есть, мэм!

– Есть, мисс Бел!

Побледнев и разом присмирев, они уселись в ее экипаж.

С гулко бьющимся от ужаса сердцем Бел сердито смотрела на них, задаваясь вопросом, видел ли кто-нибудь, как Эндрю шарил в кармане джентльмена. Она устроилась в коляске напротив мальчиков. Экипаж наполнился ужасающей вонью, исходившей от детей. Они были так истощены, что спокойно поместились на сиденье для одного человека.