Текст книги "Одно сердце – три жизни. Пасхальное чудо"

Постоянно в Москве семинары только отрывали время и деньги у их участников. Десятки организаций вроде «Российского дома Сиренко», РДС, на глазах у правоохранителей собирали деньги с населения, что еще больше ухудшало обстановку. Все это надо было власти, которая вознамерилась поделить все, что было создано при социализме, потом и кровью всего народа, более чем за семьдесят лет.

Залоговые аукционы – усовершенствованная форма мошенничества, – процветали по всей стране. Сидевшие в Москве люди забирали под себя самые лакомые куски: предприятия по производству металла, предприятия нефтяной промышленности, предприятия энергетики, предприятия самого мощного на тот период в мире рыболовецкого комплекса, включая флот. Вначале брали то, что лежало на поверхности. Если руководители шли на соглашения, их даже в знак великой милости оставляли на должностях, если же сопротивлялись – они просто исчезали, и никто их не искал, а на их место приходили «законные» новые хозяева. Даже Дальневосточное морское пароходство, жемчужина морского флота СССР, самая большая в мире судоходная компания, была «прихватизирована». А руководители рангом поменьше старались урвать кто что успеет.

Вскоре все забыли про обещания о том, что каждый получит свою долю имущества, равную по стоимости «Волге».

Вокруг Владивостока и в нем самом рвались военные склады, где хранились боеприпасы, после того как часть складов продали бандитам из Ближнего зарубежья. Десятки военных кораблей были выведены из строя и затоплены в бухтах у острова Русский. По цене одного небольшого катера «толкнули» два авианесущих крейсера. Эшелонами шли танки, которые ранее хранились на «коконе» (в режиме «заправил и поехал»). В КНР уходили суда из госрезерва, которые в случае войны могли бы быть задействованы. «Спецэкспортеры» по лицензиям Министерства внешнеэкономических связей выводили со складов металл всех видов, а чуть позже на металлолом пошло оборудование заводов, включая станки с программным правлением, – будучи в командировке в США в 2004-м и 2007-м годах я таких и не видел, они стоили миллионы долларов, а китайцы все это забирали за бесценок, чтобы укомплектовывать свои заводы.

Народ нищал, и только сила, изначально заложенная в русском человеке, помогала ему выжить в это тяжелое время. Более всего пострадали, конечно, высокотехнологичные предприятия, продукция которых оказалась никому не нужной. Шахтеры, добывающие миллионы тонн угля, были выведены на поверхность из шахт, а шахты затоплены. Оставшиеся шахты были за бесценок переданы друзьям, окружающим Чубайса, в том числе Абызову Михаилу.

Конечно, лучше было бы не знать об этом, но я был в гуще событий и все хорошо представлял, как и кем делалось, только не мог понять, почему власть, включая правоохранителей, способствует, как бы их раньше называли, расхитителям социалистической собственности?

Деньги в России были, и по непонятным причинам, иногда без всяких на то оснований, выделялись кредиты на бизнес. Я и сам на безвозмездной основе оказал содействие в получении кредита на налаживание производства по выпуску шампуней, не открытого по сегодняшний день.

Сердце обливалось кровью, не было страха за себя, но было страшно за будущее детей. К 1993 году мы все поняли, что всю страну, каждый край, каждый город просто грабили, оставляя мизер, чтобы люди были хоть немного сытыми и массово не шли на баррикады. На баррикады не шли, но в городах, где раньше было серьезное производство и люди остались без работы, участились случаи самоубийства.

Китай принято ругать, но дальневосточникам в то время он во многом помогал выживать. Одной рукой Китай все забирал за бесценок, подчас заставляя расстаться с последним, но другой подкидывал подачки. Из Китая везли себе и на продажу одежду, туалетную бумагу, тушенку, консервы, алкоголь. Никто не думал о качестве, думали, как набить желудок и прикрыть гениталии. В этом вопросе нашему краю повезло – близость Китая.

Подспорьем для многих людей было приусадебное хозяйство, дачные участки, дававшие возможность прокормиться. Каждый выживал как мог, с одной стороны, обстановка была зловещая, а с другой – люди чем могли помогали друг другу.

Как жить? Как выживать? Вопросов было больше, чем ответов, к тому же колдуны из телевизора, Чумак и Кашпировский, я уже говорил о них, уводили людей от реальной действительности. А после каждой речи господина Ельцина об успехах и светлом будущем многие готовы были идти за ним. И хотя всем известно, что по факту выборы 1996 года он проиграл, благодаря продажной интеллигенции и влиянию внешних все-таки стал президентом. Чтобы стать им, он раздал добрую часть бюджета по залоговым аукционам, то есть просто передал тем, кто его продвигал, основные активы страны, породив новый класс – олигархов, и новую форму власти, при которой олигархи могли распоряжаться бюджетом как своей собственностью, с послушной правовой и судебной системой. То есть тогда была заложена основа преступного государства, и на сегодняшний день мало что изменилось.

Чтобы дать людям, которые конечно же протестовали, выплеснуть отрицательную энергию, власть придумывала кровавые формы отвлечения от проблем: Нагорный Карабах, Чечня, где перемалывали наиболее активную часть населения. По прогнозам многих политтехнологов было ясно, что к концу первой четверти XXI века в России в основном будут хозяйничать и управлять олигархи и транснациональные компании, но никто из самых сильных экономистов не мог предположить, что в короткое время концентрация капитала в руках менее одного процента населения достигнет такого максимума, что из страны будут открыто вывозиться миллиарды и триллионы, и власть не будет препятствовать этому; что русские на своей земле, в своем государстве будут жить значительно хуже, чем жили люди в других странах СЭВ и Варшавского договора. В стране, имеющей до 40 процентов мировых запасов стратегического сырья, включая нефть и газ, около 70 процентов населения оказалось за чертой бедности, и из страны в годы перестройки уезжали все, у кого появились малейшие финансовые возможности.

Кто вел меня по жизни в те годы, не знаю – какой-то промысел, но я оказался в числе тех, кто не бедствовал. В восьмидесятые – девяностые годы я проучился на специальном факультете при Новосибирском университете и в Институте экономики организации промышленного производства, где деканом был академик Аганбегян А. Г. В 1990 году мой коллега, Царствие ему Небесное, Берестовой Александр Алексеевич и председатель краевого комитета профсоюзов предложили мне перейти на работу в краевой комитет по туризму, заместителем по экономике. В «Приморсктурист» входили владивостокское Бюро путешествий, уссурийское Бюро путешествий, артемовское Бюро путешествий, спасское Бюро путешествий, находкинское Бюро путешествий, автотранспортное предприятие, гостиница «Владивосток», турбазы «Лазурный берег» и «Океан». Я лично хорошо знал всех руководителей.

После путча и развала СССР ельцинской командой все вдруг потребовали самостоятельности и выделения из состава «Приморсктуриста». С целью сохранения мною была разработана стратегия туристического бизнеса и хозяйственной деятельности всей группы предприятий «Приморсктурист», которую одобрили в верхах и поддержали все коллективы, включая директоров. Но все хотели быстро стать богатыми хозяевами. Каждый искал покровителя во власти и криминальных кругах. Удержать нам удалось только автотранспортное предприятие, да и то ненадолго, владивостокское Бюро путешествий и созданное при самом «Приморсктуристе» предприятие по туристической деятельности.

Если бы в то время люди поняли, а у них был шанс, то в течение трех-четырех лет они бы стали успешными предпринимателями. Во владивостокском Бюро путешествий, куда я пошел директором, сначала были высокие доходы. В первые месяцы я нашел поддержку в лице руководителей отделов и служб (Сабуровой, Костровой, Кушнаревой, Девятовой), но люди не смогли удержаться от соблазна отправлять за счет бюро свои группы и присваивать доходы.

Когда я прибег к убеждениям, они не помогали, и ко мне пришли молодые ребята – рэкетиры. Попытки принудить людей работать в рамках закона привели меня в налоговую полицию, где те, кто ставил палки в колеса, подкупили нескольких полицейских. С помощью руководства налоговой полиции и генерала ФСБ Гаврилова О. В. мне удалось решить все вопросы и продолжить работу. Получив права безвизового обмена с КНР, мы, практически единственные в России, смогли стать лидерами отрасли в РФ, но непрерывный шантаж и угрозы расшатают нервную систему и здоровье любого человека, даже у кого железное здоровье.

Но мне все равно хотелось решить много вопросов по финансово-хозяйственной деятельности, по минимизации налогов, – тогда все это было законно. Во время одной из поездок в Москву я встретился с Аганбегяном. Мы поговорили, и он сказал, что «у нас открывается спецфак по финансовому менеджменту, приезжай поучишься, повстречаемся, будет большая польза». От такого предложения мог отказаться только идиот. Я, конечно, поехал со своим товарищем, который вместе с женой помогал мне во всех моих житейских и бытовых вопросах. На факультете преподавали светила российской экономической науки, настоящие патриоты, такие же, каким был сам Абел Гезевич: Кондраков Николай Петрович – бухгалтерия, аудит; Ивашковская – бухгалтерия и финансы. Лекции у нас читали члены правительства, Министерства финансов и экономики. От них мы узнавали много из того, что есть, но самое главное – что будет. Предупрежден – значит вооружен.

В Москве, в силу уже подорванного здоровья, я начал изучать возможности лечения в больнице, но более подробно остановлюсь на этом дальше.

Авария в Чернобыле в 1986 году унесла жизни многих людей, и мало кто знает, что после нее в Белоруссии и на Украине принудительно было сделано полмиллиона абортов. Образно выражаясь, перестройки стала для нашей страны Чернобылем. Как будто взорвался подземный вулкан, по силе отрицательных последствий превосходящий бомбы, взорвавшиеся над Хиросимой.

Наша жизнь – бег в колесе, или суета сует

Возможно, в силу того, что я был уже не совсем здоровым человеком, я решил расстаться с коллективом, который в основном был настроен на работу без меня. Доходы и прибыль были неплохие, и они думали, что это их заслуга. Из Москвы я вернулся уверенным в себе, имея знания. А в самой Москве я не терял времени – думал, что можно было бы создать. В те годы я видел другие направления в неразумном, конечно, цвете, но в рамках созидания и удовлетворения потребностей.

За короткое время с помощью моего друга мы создали фирму «Дальинтурист» и приступили к отработке технологий по сервису, сфере услуг и логистике. Отказавшись от зарплаты за предыдущий год – около 100 тысяч долларов, для того времени большие деньги, – я покинул Бюро. Все, что было наработано ранее, включая право безвизового обмена, не помогли Бюро и его коллективу, и чуть позже им пришлось выехать из здания, имеющего как материальную, так и историческую ценность.

Более трех лет, которые я посвятил работе в Бюро, дали мне много, но и забрали уйму здоровья – организм начал давать сбои. Возможно, этому способствовала генетическая предрасположенность по линии отца: мой отец, тетка Ольга, дядя Митя – все болели сердцем, у кого-то была одышка, но они редко обращались в больницу.

Начиная с 1991 года я уже частенько обращался к лучшему кардиологу города Вере Николаевне Полуниной, она работала в партийной больнице ВТИ, чуть позже – к профессору Суханову, Тамм Ларисе Павловне, Сторожевых Людмиле Николаевне. Денег было достаточно, поэтому меня с удовольствием лечили все, к кому обращался. Больше всего я заплатил за лекарство, которое в меня вкачивали литрами: неотон, я его приобретал ящиками. Позже я прибегал к услугам больницы РАН на улице Чкалова, где главным врачом был Крижановский Сергей Николаевич, интеллигентный человек. В больнице этой были прекрасные чистые палаты, квалифицированные врачи, всегда имелись в достаточном количестве лекарства. Услуги были платные, но на здоровье не экономят. Кардиолог, который меня лечил, Коновалов, раньше был хирургом, но он поменял профессию в целях получения работы и хорошего вознаграждения, так тогда поступали многие.

Мы же не могли тогда и подумать, что к 2020-м годам в медицине появятся мошенники. А тогда поменявшие квалификацию врачи хотели помочь, но не имели достаточного опыта в кардиологии и хирургии, а Интернета и телемедицины не было.

Я метался, искал, где что найти, кто мне поможет, так как состояние ухудшалось. Прибегал и к услугам народных целителей, и мне кто-то из них сказал, что я приговорен шаманами по просьбе работницы Насоновой, которая обиделась на меня за неправильное, по ее мнению, увольнение. Позже я понял, что был неправ, уволив ее, – от Насоновой просто решили избавиться, как от честного человека, моими руками. Я встречался с ней, вроде мы поняли друг друга, хотел восстановить ее на работе, но было поздно. Как мне сказали люди знающие, колдовство и проклятие шаманов обратной силы не имеет, а я приговорен был «ниже земли», то есть к смерти. Насонова поступила жестоко, но, возможно, я у человека, а она имела сына, забрал последний кусок хлеба; а так она была женщина образованная и трудолюбивая, жалко ее.

Позже я обращался к тибетской, монгольской, китайский медицине. У них я покупал траву по цене ненамного дешевле золота. Потомственные, в десятом поколении, целители с тяжелыми мочками – признак особого клана, ничего не смогли сделать.

В Москве я обращался в институт Шумакова, собирался съездить в Новосибирск к известному в то время кардиохирургу Мешалкину. Я задыхался, не хватало сил дойти до машины, подняться по лестнице – это стали замечать другие.

Обстановка во Владивостоке, как и везде, была тяжелой, но все равно хотелось что-то сделать для людей, и когда поступило предложение пойти в мэрию, где раньше я работал замом по экономике, а потом и первым замом, я согласился с условием, что буду работать по восемь часов. Как говорят, свежо предание, но верится с трудом.

В горисполком, то бишь в мэрию, я вернулся как домой, будто бы и не уходил оттуда, а я там, кроме официальной должности, был еще секретарем партийной организации. Со многими я работал раньше – Вишнякова Галина, Севастьянова Лариса, Кантур С. А., Вишков В., это те, кого я помню. На момент моего прихода бюджет был практически пустой, не было средств платить правоохранительным органам, медицине, учителям и другим работникам социальной сферы. В городе были перебои с продовольствием и хлебом.

Как я сейчас жалею, что раньше не читал Библию, и в частности Книгу Экклезиаста, – там есть слова, которые конкретно относятся ко мне и другим: «Что польза человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем. Нет памяти о прежнем, да и то, что будет, не останется в памяти у тех, которые будут после. Все суета сует, и кто умножает познания, умножает скорбь». Мы не понимали и не понимаем этих слов. Воспитанные на героях революции, Павле Корчагине, Павлике Морозове, мы не можем остановиться и понять жизнь. Думаю о людях, далеких и близких, сберегая природу, надо думать о себе. Рвать себя ради других, выше своих обязанностей и возможностей, не стоит, ты не должен, иначе тебя просто раньше не станет, а кому это надо.

Наше поколение жило в основном так: если за что взялся, выкладывайся, делай все, что можешь, не думай о себе и своем здоровье. Как по пословице: если взялся за гуж, так и не говори, что не дюж. Разве мог я со своим характером, имея подчиненных, которые брали пример с меня, расслабляться? Накаченный неотоном, иногда с капельницей на штативе я продолжал работать, в то время как мой руководитель, чуть кашлянув, ложился в постель на два-три дня. Думаю, он делал так, потому что ему было на кого опереться. Но его зам, Нечипорук Михаил, был грамотным, честным, компетентным человеком.

На работу я приезжал к шести тридцати – семи утра, выезжал в восемь-девять вечера, а то и позже, пытаясь разобраться в том хаосе, что был вокруг. Я всегда выглядел бодрым, старался решить все вопросы. Когда организм давал сбои, водитель-помощник вез меня в больницу РАН, где за мной практически была закреплена палата – знали, что на неделе точно привезут. Я никогда не принимал процедуры и лекарства до конца – как только чуть-чуть становилось легче, уезжал на работу, иногда даже не заезжая домой. Но в больнице РАН был строгий режим. Там я за три-четыре дня отходил и снова бросался в океан хаоса и страстей.

Часто в этой больнице мне приходилось встречаться с Берестовым Александром Алексеевичем, который в то время был на самом горячем месте в Администрации края – председателем Комитета по туризму. Он должен был удовлетворить все запросы от туристических организаций, вырастающих как грибы во влажном помещении. Удовлетворить квоты на пересечение границы с КНР, а в то время Китай спасал от голодной смерти жителей Дальнего Востока. На Берестова давила власть, пытались контролировать правоохранительные органы, криминал, и всех надо было удовлетворить. Я ему не завидовал.

Нередким гостем в больнице был и начальник налоговой полиции генерал Ролик Александр Иванович. Мы все раньше знали друг друга по жизни, по работе, и никто из нас не поменял своих принципов – своим делом занимались как коммунисты при выполнении ответственного задания. Мы сочувствовали друг другу и понимали друг друга. Александр Иванович, именно в силу человеческого понимания проблемы, зная о дырах в бюджете и проблемах по выплатам, активно помогал в урочное и неурочное время с развитием и упорядочиванием предпринимательства, так как только это могло спасти от катастрофы и коллапса город и край.

Примеру Владивостока следовали другие города края, положительный опыт быстро распространялся. В городе была создана комиссия из работников ГИКа, отдела финансов, отделов экономического развития, торговли, налоговых органов, СЭС, фонда занятости, представителей банков и правоохранительных органов. В ходе недолгих разбирательств было выяснено, что развитию бизнеса мешал слишком консервативный подход, тормозящий регистрацию и мешавший деятельности. Комиссией был налажен механизм, позволяющий зарегистрировать предприятие в срок до десяти дней. Предприниматели получали не только советы, но и реальную помощь, узнавали, где и как оформить кредитование, как получить средства из фонда занятости, где повыгоднее снять в аренду помещения. Индивидуальная работа с предпринимателями и фирмами позволила через три месяца почувствовать отдачу, а в течение шести-девяти месяцев резко увеличились поступления в бюджет, что с учетом субсидий из края и займов решило вопросы по выплате заработной платы и ликвидации задолженностей. Активность предпринимателей в то страшное и унылое время превосходила ожидания тех, кто работал во власти.

Конечно, времена поменялись, бизнес, особенно малый, и частное предпринимательство – дело личное, но я все же считаю, что власть на всех уровнях должна вникнуть и помочь начинанию стать успешным. В основном, в бизнес шли люди подготовленные, уверенные в себе, но среди этого потока были и такие, кто хотел сразу получить от власти преференции на любых условиях. Правда, таких были единицы.

Проработав во власти с полной отдачей чуть больше двух лет и добившись вместе с коллегами заметных результатов, я стал понимать, что со своим открытым характером и желанием помочь всем и охватить все, проживу недолго, что надо покидать эту работу, хотя механизм деятельности был отлажен, да и команда сложилась хорошая.

Случай, который подтолкнул меня к смене деятельности, был следующий. Загорелось здание больницы ВТИ, элитного медицинского учреждения, в котором ранее лечились в основном партийные и советские работники, а теперь блатные, у кого были деньги. Когда я приехал, здание полыхало вовсю, и, как мне сказали пожарники и представители правоохранительных органов, спасать его бесполезно: погибнут люди, техника. Давайте спасать ГИМ, который был рядом, и другие здания. Искры и головешки отлетали на сотни метров. Мы перекрыли движение со всех сторон, сообщили наверх по всем инстанциям, и реакция была такова: «Горит, ну и пусть горит, не спасете». Поджог, как после выяснили, был осуществлен изнутри, и мы после пожара предполагали, что кто-то покажется, кто хотел приватизировать здание за бесценок.

Смотреть было страшно: огромный факел, все горит. Но у страха глаза велики. Прибыли боевые расчеты, мы за считаные минуты собрали в городе, что можно было. А уже была глубокая ночь. Оценив ситуацию, пожарники решили, что за шесть-восемь часов пожар может быть ликвидирован. Подключили все прилегающие к зданию гидранты, начали заливать. Пожарники готовы были идти внутрь, но тут выяснилось, что практически на всех машинах закончилось топливо. В таких ситуациях мозг работает на пределе возможностей и выдает правильное решение. Я позвонил друзьям, с которыми вместе вел проекты, и под честное слово – в то время никто бы не поверил, что такое возможно, – они привезли деньги и питание за кратчайшее сроки, подогнали автозаправщики. Заправив машины, накормив людей, выдав камуфляж тем, кто в нем нуждался, и выдав каждому вознаграждение, мы переключили внутреннюю установку, что здание должно сгореть, и люди с невероятной энергией бросились тушить пожар. За два-три часа все основные очаги были ликвидированы. Все радовались, смеялись – люди победили не только пожар, но и себя.

К счастью, никто не пострадал, правда, само здание дымилось еще сутки, а то и двое. Странно, но не было позже никакого расследования причин пожара, и я до сих пор жалею, что не добился награждения тем пожарникам, среди которых, как выяснилось, было много моих знакомых. Каким-то чудом в больнице было сохранено 80 процентов имущества и инвентаря. И только главврач Ирина Васильевна Сиренко как бы про между прочим сказала спасибо.

Так и ушел в прошлое этот эпизод. Многие тогда говорили, что, мол, Лысак за свои деньги тушил объект, который днями должен был приватизировать. Прекрасное здание, построенное по заказу торгового дома «Кунст и Альберс» в начале XIX века, до сих пор украшает город, и мне абсолютно безразлично, кому оно принадлежит.

На этом пожаре, где я пробыл более двенадцати часов, я промерз и наглотался угарного газа, а когда слег, никто не пришел меня проведать, поинтересоваться. И я, вспомнив пословицу «плетью обуха не перешибешь», ушел в отставку. На тот момент я уже был инвалидом второй группы. Меня звали работать в Уссурийск, но я решил, что займусь лучше теми вопросами и идеями, что у меня накопились.

Шел 1996 год. Думаю, что это правильное решение в какой-то мере способствовало сохранению моей жизни.