Текст книги "Русский Моцартеум"

VIII. «На ковёр» – по телефону

Тому, кто хочет вернуться живым с охоты на слонов, лучше заранее потренироваться: стать между железнодорожными рельсами и стоять до тех пор, пока не останется лишь несколько шагов до приближающегося поезда. Так можно привыкнуть к слоновьему реву.

Доктор Давид Ливингстон, «Путешествия миссионера»

Помотавшись в предместьях Бонна, я наконец-то увидел на заправке одинокую будку телефона-автомата и вошел внутрь, плотно закрыв за собой дверь. Вспыхнул свет, заставив меня почувствовать себя живой мишенью для снайпера. Я поневоле призадумался и на мгновение представил, сколько зловещих личностей, о которых я не подозреваю, могут питать злобу по отношению к некоему господину Рудольфу Смирнову, Гансвурсту, Гансу Фрайеру, или – как там еще? – Вольфгангу Риттеру, или запроектированному на будущее Владеку Функе. Что ж, придется им пока занять очередь, как на стрельбище в тире.

Я вставил карточку в щель, набрал нужный номер и, услышав телефонистку, продиктовал необходимые цифры. Примерно минуту спустя в мое ухо ворвался голос Сансаныча. От кого-то я слышал, что Сансаныч тоже спит по ночам. Не знаю, но, насколько мне известно, никому еще не удавалось застать его спящим.

– Ганс, – коротко представился я. – План изменился кардинальным образом. Аптечка просрочена, нужно ее выкинуть в мусорный бак и взять новую – промедление смерти подобно. Требуется быстрый автомобиль с умелым водителем. Группа поддержки должна выехать по автобану в сторону Бонна…

Следует воздать Сансанычу должное – идиотских вопросов он задавать не стал. А дал мне дотошные указания, как действовать дальше: как только мы закончим разговор, я должен поехать по тому же автобану на восток, в сторону Берлина, двигаясь на разрешенной скорости, чтобы не рисковать и не привлекать излишнего внимания. Мои встречающие должны меня узнать по подмигиванию фарами ближнего света…

– Опишите им мою машину и скажите, чтобы, заметив меня, они дважды помигали фарами дальнего света. Все. Я подожду, пока вы отдадите распоряжения, шеф.

– Отлично.

Я стоял, прижимая к уху замолчавшую трубку, и смотрел перед собой через стекло телефонной будки. В этот поздний час на автозаправочной станции жизнь почти замерла. Наконец в трубке послышался голос Сансаныча.

– У них «мерседес» цвета металлик, – сказал он. – Габаритные огни зажигаются, когда включены фары: одна пара маленьких лампочек – ниже фар, вторая пара, покрупнее, – сбоку. Они поедут очень быстро…

– Тогда я им подмигну три раза фарами, – сказал я еще раз в трубку и посмотрел на свое лицо, отражавшееся в стекле телефонной будки: оно выглядело удлиненным, жестоким и довольно безобразным. То есть таким, как всегда.

– Похоже, у тебя выдалась тяжелая ночь, Ганс. Мне позвонили из Франкфурта-на-Майне. А они, в свою очередь, получили запрос от полицейских из Бонна. По поводу некоего герра Ганса Фрайера, он же – Гансвурст из Франкфурта-на-Майне. Может быть, ты объяснишь, в чем дело?

– На меня указали жители предместья, шеф. Дескать, я пытался предпринять нечто, связанное с ограблением особняка…

– Это мне уже удалось выяснить. Насколько я понял, тебя арестовали?

– Да, шеф, но отпустили.

– Что ж, хотя бы на этом спасибо. – Голос Сансаныча прозвучал крайне сухо. – Каково самочувствие наших друзей?

Случилось самое маловероятное, и нужно все менять. Что же касается следующей части нашего плана…

– Потеря этой политической пары черным пятном ложится на нас, на контору, – холодно произнес Сананыч. – Они играли кардинальную роль в проекте. Что ты пытаешься доказать, Ганс? Что ты не виноват в их смерти? Что они погибли от тупиковой ситуации, из-за какой-то там любви?…

Моя рука стиснула телефонную трубку. Я не имел права выходить из себя. Ни сейчас, ни когда-либо еще.

– Нет, шеф, – ответил я. – Конечно, я несу ответственность за случившееся. Я хочу, чтобы вы провели расследование.

– Разумеется, мы проведем самое тщательное расследование. Как только уладим все формальности, после контакта наших людей с местными властями и так далее. И когда убедимся, что не поднимется ненужная шумиха. Поэтому надо всем лечь на дно, пока все не прояснится само собой. Будет вскрытие, состоится расследование. Я постараюсь получить копии всех отчетов, эпикризов, черт побери!.. Но факт в том, что ты оказался последним там, в особняке, и два наших ценнейших друга выведены из игры за одну ночь, Ганс. Плюс Хантер. Я с трудом припоминаю, когда нашим врагам удавалось подобное.

– Вы правы, шеф, – сказал я. – Лучше мне было бы остаться в Берлине и любоваться потолком…

В ту же минуту, как я произнес эту фразу, намереваясь всего-навсего сказать что-нибудь приличествующее моменту, я понял, что совершил ошибку. Я ощущал это даже по напряжению наступившего молчания.

– Понимаю, – наконец ответил Сансаныч. – Понимаю, значит, тебе так кажется, Ганс. Что ж, это совпадает с выводами наших специалистов. Когда агент допускает серьезную ошибку, мы тут же анализируем его досье. Как только мне позвонили из Франкфурта-на-Майне, я связался с нашим спецотделом.

Я сказал:

– Я признаю свою вину, шеф. У меня и выхода другого нет – ведь эта пара мертва. А с моим досье все в порядке, шеф?

– Не совсем, Ганс. С тех пор, как ты несколько лет назад вернулся к нам, – после того, как от тебя ушла жена, – ты почти не отдыхал. «Усталость» – диагноза наших док торов.

Это их эпикриз или вердикт, если хочешь знать.

– К чертям собачьим ваших докторов! – взорвался я. – Локальные конфликты в Средней Азии или кавказские события мы проходили без ваших медиков-психологов. Какая еще усталость! Разве я хоть раз просился в отпуск? Если не считать последнего раза…

– Вот именно, – перебил меня Сансаныч. – Усталость и подсознательная обида – так резюмировал наш психолог из конторы. А также, как он выразился, комплекс сверхчеловека по Фридриху Ницше. Мне этот термин не по душе, Ганс, но я был свидетелем того, как меняются люди, которым их профессия дозволяет, заручившись именем могучего государства, быть безнаказанно сильными. Некоторое время спустя у них нарушается способность оценивать реалии вокруг себя, поскольку человеческая жизнь утрачивает в их глазах ценность.

Я машинально хмыкнул.

– Шеф, если вы предполагаете, что я, попав в такую переделку, сознательно засветился и уже работаю на БФФ или ЦРУ, тогда вы просто заблуждаетесь…

– Я говорил о подсознательной обиде, Ганс.

– Разумеется, – сказал я. – Спасибо. Приятно ощущать себя в подсознании предателем, шеф. Хорошо, если вы не против, то давайте оставим психоаналитический диспут на потом. Я буду отрабатывать запасные варианты, как и договаривались…

Сансаныч чуть помолчал и жестко заметил:

– Ты должен немедленно возвращаться домой и доложить мне лично о всех нюансах и обстоятельствах.

Мне это не понравилось.

– Но, шеф… – попробовал возразить я. – Эпизод с Эрикой Шнайдер отметает напрочь все ваши резоны.

Сансаныч резко оборвал меня:

– Можешь быть уверен, что наши люди пойдут по любому следу, на который ты их выведешь. И развязка будет одна. Альтернативы нет.

Ответил я медленно и с расстановкой:

– Встречу назначили лично мне как Гансу Фрайеру или Гансвурсту. И именно ради меня девушка взяла грех на душу и надула криминальную полицию. Навряд ли она впустит к себе какого-нибудь правительственного шпика и уж тем более не станет с ним откровенничать. Нам с вами придется пойти на этот риск.

– Я требую, Ганс, чтобы ты немедленно свернул свою деятельность и вернулся в Москву.

– В чем дело, шеф? – поинтересовался я. – Вы опасаетесь, что я полезу в бутылку и подмочу репутацию нашей конторы?

Сказав это, я ожидал от него любого ответа, но только не того смущенного молчания, которое красноречивее любых слов подсказало мне, что я попал в точку, – да, мол, именно этого он и опасается. Политическую пару убрали – но кто? Меня же могли просто подставить. Опять накат на «Штази», а еще лучше – КГБ или ГРУ – силы, якобы устранившие эту политическую пару.

Да, что-то я разошелся, перестал держать себя в рамках. А может, действительно я выпал из колоды карт и стал угрозой для общества?…

– Скажем так, – осторожно подбирая слова, заговорил Сансаныч. – Мне порекомендовали, чтобы тебя срочно отозвали для обследования и лечения – скорее всего, отдыхом. Вполне вероятно, что уже завтра утром или на следующий день ты отправишься самолетом домой, а там курортно-санаторный режим.

– Спасибо за подарок, шеф, мне это и в лучших снах не снилось, – с чувством произнес я.

– Я настаиваю на том, чтобы ты оставил машину, – ее сдадут без тебя, – а сам проследовал быв сопровождении по обговоренному адресу. Это приказ. Тебя встретят на дороге…

– Да, шеф, я так и сделаю, – пришлось согласиться мне. – Я хочу знать все про Эрику Шнайдер. Она каким-то образом связана с К. Ф. из Мюнхена. И самое важное: она зачем-то выгородила меня в полицейском участке, а потом назначила встречу у себя в боннском отеле Maritim.

Сансаныч помолчал, потом сказал:

– Перезвони через десять минут, тебе дадут на нее объективку.

Когда я прослушал данные об Эрике Шнайдер и узнал, что она подруга дочери Герда Бастиана, то у меня созрел проект разработки для моей невольной спасительницы.

IX. «Дерринджер» – оружие для идиотов

Я еще издалека заметил их «мерседес» цвета «металлик» и подмигнул фарами.

Но тот несся с такой скоростью, что мне пришлось подождать, пока он затормозит и найдет место для разворота на нашу полосу. Я тем временем остановил свой «фольксваген» на обочине.

«Мерседес» уже подкатил и остановился в нескольких метрах позади меня. Мощная машина, впору в гонках участвовать. Сосед водителя – высокий спортивного вида молодой мужчина – Спортач – вышел мне навстречу. Водитель тоже вышел из машины и пошел открывать багажник, растворившись в темноте. Мне это показалось странным, но я решил не показывать виду.

– Ганс, у вас все в порядке? – спросил Спортач.

– Жив, здоров и готов в бой, – ответил я, передавая пакет, который взял в особняке Келли.

Спортач небрежно кинул пакет в машину.

Я внимательно посмотрел на него: молодой, с известной долей снобизма, с презрительной ухмылкой, он был одет аккуратно – явно следил за собой. Вот гримасы судьбы: чей-то папенькин сынок после МГИМО был заброшен к нам, в среду тайных спецслужб, подумал я. Может, он просто решил поднабраться самого разнообразного опыта перед тем, как приступить к писанию шпионских триллеров.

И тут я плавно перешел в атаку, поскольку события разворачивались не в мою пользу.

– Вы посмотрите на мои руки, – вкрадчиво сказал я. – Особый интерес для вас представит правая рука, герр посланец… – Я ненадолго замолчал, чтобы он взглянул на мою правую руку. – Теперь видите? Особое внимание обратите на мой пистолет. «Дерринджер». Тот самый, из которого застрелили Авраама Линкольна. Это один из первых и наиболее массовых «дерринджеров» под унитарный патрон. Моя модель – двуствольная, с вертикальным расположением стволов. Remington Double Derringer 41-го калибра (патронкольцевого воспламенения) выпускается с 1866 года. Тяжелая пуля большого калибра имеет скорость всего 182 м/с, и зафиксированы случаи, когда она пробивала насквозь тело человека такой конституции, как у вас. Пуля, весящая почти десять граммов, летит с такой скоростью, что пробивает доску вот такой толщины. – Я показал пальцами левой руки. – Теперь обратите внимание, что происходит, когда я нажимаю на спусковой крючок…

– Ганс, – умоляюще проговорил Спортач таким голосом, каким воспитатель детского сада обычно успокаивает расшалившихся детей. – Ганс, спрячьте револьвер. Вам вовсе ни к чему проявлять враждебность. Я не собираюсь перекладывать на вас всю ответственность за случившееся. Осторожно с огнестрельным оружием.

– Не паникуйте, герр посланец, – усмехнулся я. – Это самовзводный револьвер. Не так уж часто я нажимаю на спусковой крючок. Поскольку это карманный револьвер, привычной шпоры на нем нет – чтобы он ни за что не цеплялся, а есть только рифленая пластинка. Видите, я удерживаю ее пальцем, чтобы курок не сорвался?

Спортач с трудом удержался от возгласа, когда я, уже отпуская курок, в последний миг задержал его большим пальцем.

– Ганс…

Я ответил как можно спокойнее:

– Давайте проанализируем ситуацию, герр посланец. Боек сейчас находится прямо над капсюлем патрона. Спусковой крючок отведен назад до отказа, а курок полностью взведен и удерживается только моим затекшим пальцем. Дуло нацелено вам в живот. Расстояние – около метра. Я хочу услышать: когда ваш водитель, который сейчас подкрадывается со стороны моей спины, ударит меня по голове клюшкой от гольфа или нанесет удар по шее монтировкой? Ведь при этом курок неминуемо сорвется с моего онемевшего пальца. Мне кажется, что стоит тщательно обмозговать ситуацию. А вы как считаете?

Воцарилась тишина. Невидимый мне водитель, который, должно быть, сумел трезво оценить положение, замер. Герр Спортач, не спуская глаз с дула револьвера, облизнул пересохшие губы.

Я продолжил:

– Следует учесть еще и время. Не так-то просто долго удерживать курок в таком положении. Когда накопится усталость в занемевшем пальце и он станет скользким, тогда… Не забудьте, ведь я тот самый малый, которому не впервой убивать людей…

– Ганс, не спешите с выводами. Я понимаю, что вы питаете ко мне неприязнь, но я клянусь, что проинструктировал вас с полной ответственностью и убежден, что предложил совершенно безопасный способ, чтобы нам тихо-мирно разойтись…

– Вы по дороге сюда получили новые указания из Москвы, не так ли? Вам сообщили, что мое поведение внушает определенные опасения и вы вынуждены будете принять самые жесткие меры, чтобы гарантировать доставку меня на родину или рассчитаться со мной на месте. Я прав?

Молодой человек явно колебался. Наконец он неохотно кивнул.

– Хорошо, – сказал я. – Так вот, передайте мой меморандум. Скажите тому, кто там, наверху, что дилетантский подход себя не оправдал и, возможно, придется объявить охоту на бешеную лисицу. Передайте, что лично я рекомендовал бы использовать винтовку с оптическим прицелом и глушителем или некое экзотическое оружие с ядом кураре. Можно воспользоваться помповым ружьём, и дробовик тоже сойдет, но все это уж слишком шумно и негуманно. Да и кровищи будет – море разливанное. Хороший стрелок может попытать счастья и с пистолетом, но рискует. Возможно, у меня и появился комплекс сверхчеловека, герр посланец, но неуязвимым я себя вовсе не считаю.

– Ганс, вы говорите ерунду.

– Замолчите, – приказал я, – и слушайте внимательно. Вы должны ему четко объяснить, чтобы он не повторил сегодняшней ошибки и не попытался взять меня живым. Сегодня вам повезло. Я отпускаю вас. Другим так не повезет. Вы поняли? Возможно, я не лучший из людей конторы, но я профессионал, чтобы справиться с любым, кто получит приказ доставить меня живым. Так что передайте, чтобы они не рисковали обученными агентами, обрекая других на верную гибель. Назад они уже не вернутся. Ясно?

Герр Спортач снова облизнул губы, не отрывая взгляда от взведенного курка.

– Ясно, – еле слышно прошептал он.

– В нашей организации равных мне по опыту почти не осталось, – продолжал я. – Я знаю ее вдоль и поперек. Мне хорошо известно и то, что если я и в самом деле нужен Сансанычу, то он меня получит – мертвым. Я могу даже облегчить ему задачу. Я буду по-прежнему работать под личиной или Ганса Фрайера, или Вольфганга Риттера, или Влада Функе. И если среди бела дня в Берлине на Курфюрстендамм меня ухлопают, то газеты сообщат только об очередной гангстерской разборке «русской мафии». Если шеф этого хочет, то пусть действует. Я даже не стану прятаться. Дел у меня сейчас и так по горло, и мне некогда разглядывать, не затаился ли в кустах подосланный наемный киллер.

– Дел? – быстро переспросил герр Спортач. – Каких дел? Что вы собираетесь делать, Ганс? Какие у вас дальнейшие планы?

– В Москве все узнают, но только в свое время. Только скажите, что у руководства есть выбор. Они могут приказать, чтобы меня убили. Я не потерплю, чтобы охотники обставляли меня, как хищника, красными флажками и натравливали на меня собак. И я не позволю, чтобы мне мешали. Если я наткнусь на кого-либо из его людей, я выстрелю первым, без предупреждения. Заметка о схватке между двумя суперсекретными правительственными агентами, безусловно, попадет на первые полосы. Красиво получится, да? Шефу придется подать в отставку – и он это отлично знает. Пусть он высылает за мной группу ликвидации. Или оставит меня в покое. Я ему позвоню, как только разузнаю что-то новое.

– Ганс, – сказал Спортач. – Ганс, я хочу, чтобы вы тщательно взвесили возможные последствия такого пагубного шага.

– Последствия меня не волнуют, – сказал я. – Он знает, что именно я делаю и почему. Если он хочет, чтобы задание было выполнено, пусть оставит меня в покое. Это условие к моему собственному расследованию этих трех убийств – политпары и Хантера или мой меморандум. Меморандум Рудольфа Смирнова. Если же нет – пусть отдаст приказ о ликвидации. Выбор у него есть. А теперь садитесь в свою машину и катитесь отсюда ко всем чертям.

Из этих двух я всерьез опасался только водителя. Он наверняка был стреляный волк, но я не дал ему возможности доказать это. Пока он усаживался в «мерседес», я впрыгнул в свой «фольксваген» и был таков.

Глянул в зеркальце: в «мерседесе» разгорался спор. Водитель явно хотел кинуться за мной в погоню. В «мерседесе» он обогнал бы мой тихоход даже задним ходом.

Насколько я понял, герр Спортач взял верх.

По пути я пытался предугадать, как поступит Сансаныч, получив мой меморандум, скорее похожий на ультиматум. Ясное дело – он будет вне себя, но это меня не беспокоило; Сансаныч был не из тех людей, которые мешают чувства с делом. С другой стороны, если он и впрямь уверился, что я сорвался с цепи и стал представлять серьезную угрозу… Но ведь я напоролся на двойное убийство известной политической пары и всех собак повесили на меня.

«Разумеется, эта политическая пара должна была остаться в живых, – сказал бы Сансаныч и, помолчав, добавил бы: – Кто-то очень хотел подставить нашу контору».

Я тряхнул головой. В нашей конторе было неписаное правило: никто не должен погибнуть зря. Конечно, это не относится к папиным деткам и слюнтяям, которые начинают учить настоящих профи, вроде меня. Пусть теперь все детально проанализируют и сделают соответствующие выводы. Возможно и другое: Сансаныч сам под колпаком и деликатные вопросы решаются без его присутствия…

В этой связи уже не представлялось важным, что именно послужило причиной смерти этой политической пары. Мне было поручено, чтобы они остались в живых. Теперь же… теперь обстоятельства складывались таким образом, что я должен был провести собственное расследование. Тем более, что был убит наш сотрудник Хантер. Интуиция подсказывала связь между этими двумя эпизодами. По возвращении в Москву меня не ждал бонус. Оставалась спасительная соломинка в лице Эрики Шнайдер, которая выгородила меня и не дала упечь за решетку.

Когда я подъехал к пятизвездночному отелю Maritim, там царила тишина. Было уже 4. 25 утра. Возле парадного подъезда не было ни души. Свет в номере 180 не горел. Я негромко постучал. Зажегся огонь – стала видна полоска света, послышались шаги, дверь открылась – и передо мной предстала заспанная Эрика Шнайдер.

– Я уж и не ждала вас, – зевая, сказала она. – Входите.

X. Гансвурст включается в игру

Enfant terrible[28]28
  Ужасный ребенок (фран.).


[Закрыть]

Эрика была облачена в розовый пеньюар., Пеньюар с рюшками и короткая стрижка делали Эрику похожей на сказочную Дюймовочку.

– Заходите же, глупый, пока вас никто не увидел, – нетерпеливо позвала она, видя, что я не спешу.

Я прошел в комнату. Кровь бросилась мне в голову от нечаянной близости к девичьим прелестям под тонким пеньюаром.

Эрика заперла за мной дверь и спросила:

– Надеюсь, у вас хватило ума проверить, не следят ли за вами?

При взгляде на комнату меня почти сразу захлестнули неприятные воспоминания. Что-то здесь напомнило беспорядок в особняке Келли. Такой же ковер, та же светлая мебель, огромный экран телевизора на стене. Только здесь царил чисто женский беспорядок.

Я повел себя как истый профи: распахнул дверцы стенного шкафа, внимательно осмотрел его внутри, обследовал ванную. И лишь потом повернулся и уставился на девчушку, которая все еще стояла у двери и во все глаза смотрела на меня. Она казалась несколько испуганной – и неудивительно. Наверное решила, что к ней заявился Дракула или сам черт…

Я не стал разуверять Эрику в ее опасениях, а подпустил еще серию «страшилок».

– Давай не будем играть в кошки-мышки, – сказал я. – После этого происшествия каждый легавый в Бонне и окрестностях знает мою машину. Что мне, по-твоему, делать: загнать ее в кусты и перекрасить в аспидо-черный цвет? – Заметив, что Эрика растерялась и отвечать не собирается, я продолжил: – Насколько я знаю, «хвоста» за мной не было. Но я не гарантирую, что так будет и дальше.

– Мда, – вяло заметила она.

– Так вот, – заявил я, – теперь выкладывай, в чем дело.

Я еще раз огляделся по сторонам и решил, как бы между прочим, проверить прибором комнаты на наличие «жучков». Хотя навряд ли Эрика, учитывая ее поведение, была связана с полицией; если же с ее помощью кто-то другой пытался заманить меня в ловушку, я мог бы себе позволить заглотить наживку и посмотреть, что случится потом. Беглое зондирование приемной, гостиной, спальни и санузла с ванной не выявили чего-нибудь подозрительного. Прослушки не было.

Я развалился в кресле и спросил:

– Расскажи-ка мне, детка, что побудило тебя быть неискренней с полицейскими.

– Не называйте меня так.

Я спародировал поклон.

– Прошу извинить меня за фамильярность, фройляйн Эрика.

– Кое-кто тоже звал меня деткой, – сказала она. – Вот почему…

Она умолкла.

– Только из-за этого? Ты просто не хочешь слышать это слово из уст плохого гангстера?

Эрика улыбнулась уголком рта. Она вновь обретала уверенность. В первую минуту она еще не знала, чего ожидать от меня – мафиози и, быть может, убийцы. Скорее всего, она стала понимать, что Гансвурст, каким бы отъявленным и зловещим ни казался, на поверку всего-навсего мужчина.

– Почему бы вам не называть меня просто Эрика?

Я расплылся в идиотской улыбке:

– О'кей, Эрика.

Затем нахмурился и сказал:

– Итак, Эрика, почему ты спасла меня от ареста?

Она пропустила мимо ушей мой лобовой вопрос. И, помрачнев, спросила:

– Вы наводили обо мне справки?

– А ты как думала? Какая-то пигалица, у которой молоко на губах не обсохло, сперва выхватывает меня из петли, а потом приглашает поболтать к себе в номер.

Эрика чуть помолчала, потом спросила:

– Ганс, а что такое «пигалица»?

– Не строй из себя дурочку.

– Я просто хотела узнать, – не унималась Эрика, – хорошо это или плохо? К чему ближе – к лапоньке или курве?

– Пигалица, – назидательно пояснил я, – это маленькая птичка, чибис. И ты на нее похожа… Что случилось в Танненбуше?

Эрика подняла на меня глаза, но промолчала.

Тогда я ответил сам, как бы цитируя по памяти:

– Известная политическая пара, в настоящее время пребывают где-то в западной части Германии. Такова, во всяком случае, официальная версия. Не спрашивай, откуда я знаю. У меня есть связи, источники, адреса и телефоны.

Эрика быстро ответила:

– Твои источники, видимо, имеют в виду их беспрерывные вояжи по Германии? У меня свои тараканы в голове. Кто-то вышел на человека, которого я наняла, и, как мне кажется, тут же перекупил его. Или напугал как следует, до печенок. Как бы там ни было, он передал мне всего лишь один отчет и отказался продолжать работу.

– Погоди, не так быстро, – попросил я. – Ты имела в виду организацию частной слежки за этой парой?

В первый раз, когда она назвала меня запросто Гансом, я не отреагировал, поэтому сейчас обращением на «ты» она, чуть заметно улыбнувшись, давала мне понять, что обращается со мной как с нормальным человеком. Улыбка говорила о том, что она меня сейчас вовсе не боится. Эрика взяла с туалетного столика сигарету, закурила и села на кровать лицом ко мне. Отважная девчонка.

– И кого ты наняла для этой сыскной работы?

– Частного сыщика из мюнхенского агентства. Я живу и работаю в Мюнхене. Мы встревожились, когда пропал отец моей подруги. Она со своей матерью уехала в отпуск за пределы Германии…

– Пропал, говоришь?

– Он перестал звонить им и не отвечал на телефонные звонки. Я позвонила в Берлин, в штаб-квартиру «зеленых», но мне сказали, что генерал у Келли в пригороде Бонна, в её особняке. Отсюда они регулярно выбираются и колесят по городам и землям Германии. Но вот уже десять дней, как они исчезли с горизонта… Я позвонила сюда и приехала, чтобы разобраться самой.

– К кому?

– Вы знаете. Вы с ней встречались. Высокомерная фрау Линда Шварцер, которая всё видит и всё замечает.

– Фрау Шварцер?

Эрика кивнула.

– Она мне сказала до удивления похожие на ваши слова: дескать, Герд Бастина где-то здесь катается с Петрой Келли, и надо организовать некое наружное наблюдение.

– Понятно. Жаль, что у меня нет такой роскошной подружки, как фрау Шварцер, я действую на свой страх и риск в одиночку… А вначале ты, как выразилась, отрядила на поиски политпары мюнхенского сыщика, а тот приполз назад с поджатым хвостом. И тогда ты бросилась за информацией сама, так?

Эрика замялась, потом пояснила с явной неохотой:

– Тут такая интрига. Герд Бастиан. Словом, дело в том, что она основательно заморочила ему голову.

Я имела в виду Петру Келли.

– Тогда при чём тут эта фрау Шварцер, хотел бы я знать?

– Фрау Шварцер каким-то образом связана со спецслужбами. Она знает такое, о чём рядовому бюргеру неизвестно…

– А в чем это выражается?

– Хотя бы в том, что именно со вчерашнего дня установлен негласный контроль за особняком. Это я поняла по обрывкам фраз. Им кого-то надо взять. Какую-то подозрительную фигуру. Есть даже словесное описание того, кто сюда прибудет.

– Ммм… Даже так, – опешил я.

– И вы чуть не угодили в ловушку, – неожиданно ввернула Эрика.

– Интересно, что она тогда почувствовала? – рассеянно произнес я и уточнил: – Когда ты разбила вдребезги ее планы?

– Она-то? – голос девушки внезапно сорвался на крик. – С чего вы взяли, что она может хоть что-то чувствовать? Это же настоящий фельдфебель!

– Иными словами, – уточнил я, – ты не являешься её пылкой поклонницей?

– Ей бы в концлагере работать. В Дахау, например! – яростно выкрикнула Эрика.

– С Петрой Келли ты знакома или знаешь ее только заочно?

– Черт возьми, еще одна актриса! – Глаза Эрики зло сверкнули. – Ведь этой Schlampe[29]29
  Потаскуха.


[Закрыть] уже за сорок, а ведёт себя с папочкой Эвы, как какая-нибудь малолетка.

– Сорок – разве возраст для женщины?

Эрика бросила на меня быстрый взгляд. Убедившись, что я тоже не выгляжу безусым юнцом, она немного смутилась и решила реабилитироваться:

– Я же не про вас… И вообще, для мужчин возраст не имеет значения.

– Да, детка, ты попала в точку. У мужчин возраста просто не существует.

– Ее мать, Лотта, просто махнула на все рукой. Я… Или нет, мы с Эвой просто не понимали, что происходит. И что он в ней нашел? Не топ-модель, правда, но говорить умеет, ведет себя естественно. Может быть, в постели она ас, хотя с виду не скажешь.

– Тебя, видимо, воротит, когда ты представляешь ее в постели с папочкой Эвы? – заметил я.

– А что в этом приятного? – вскинулась Эрика. – Я собиралась поговорить с ним от имени подруги и жены и предупредить… Должен же кто-то открыть ему глаза, что он просто смешон! Генерал на ножах с родным сыном Тиллем, братом Эвы, и тот теперь живет в другой квартире. Тилль сказал мне, что ноги его больше не будет в родительском доме, пока отец не порвет с этой женщиной.

– Это называется шантаж, – заметил я.

Эрика вспыхнула.

– Но ведь должна же я была что-то сделать! Или мне следовало безучастно наблюдать, как он дискредитирует семью моей подруги, разрушает их фамильное гнездо? Представляете, Эва даже не отвечала на письма своего отца. Боже, как она была зла на него! А Герд Бастиан без конца слал дочери письма и пытался увещевать ее, как несмышленого ребенка. Как будто она ничего не понимала! Еще как понимала! Просто Эве все это казалось отвратительным.

Она замолчала, чтобы перевести дух. Потом продолжила в том же эмоционально-взволнованном ключе:

– И вдруг он исчез. По крайней мере, уже две недели их никто не видел. Ни Герда Бастиана, ни его подруги, Петры Келли. Как будто их похитили. В общем, заговор молчания. Мне даже кажется, что он мертв, Ганс. Его убили!

– За что его убивать? Ревность возможного воздыхателя по «зеленому» движению, новоявленного Отелло?

– Да. Это она все подстроила!

– Петра Келли? Почему ты так думаешь?

– Я же не говорю, что она сама его убила. Но она это подстроила. – Эрика покосилась на меня, потом продолжила: – Мне кажется… Я думаю, что ее друзья из «зеленых» угробили Бастиана.

– За что? В припадке группового экстаза, что ли?

Эрика в ответ нервно потянулась за сигаретой, раскурила ее, высекая из зажигалки огонь.

Я решил взять в «союзники» Элеонору Хайнц, давнюю подружку Келли.

– Мне все доподлинно известно о Петре Келли от ее бывшей подружки Элеоноры Хайнц. Итак, сообщаю вам, детка, выдержки из ее досье: «Хайнц по профессии картограф, на 14 лет старше Келли. У нее был всегда подкупающий ребяческий азарт крутой женщины, стремящейся попечительствовать над всем, что окружало ее в данный момент. Обе фройляйн познакомились случайно, пару десятков лет назад в хосписе для детей, больных раком, основанном Петрой Келли. С тех пор они являлись примером лучших подруг. Когда Петра, вояжируя по миру, не ведала, что за местность представала перед ней, то „любимая и хорошая Элеонора“ тут же присылала ей нужную карту. Кроме того, Хайнц организовывала выпуск для дорогой подруги почти всей политической атрибутики: прокламации и плакаты. А важнее всего была ее оперативность и мобильность – Элеонора всегда была рядом, когда подруге плохо или нужна срочная помощь. Так и сейчас. Она решительно встала на сторону Петры. Особенно теперь, когда многое работало против Келли».

Изобразив, что я прочитал эти выдержки из блокнота, я с шумом захлопнул его.

– Ганс, вы меня прямо-таки ошеломили информацией! – воскликнула Эрика. – Откуда у вас все это? Вы меня пугаете…

Я не спешил отвечать, изучая ее реакцию. Нужно было узнать как можно больше до того, как она узнает о жутком двойном убийстве, поскольку после драки махать кулаками будет уже бессмысленно.

– Всякая любовь сладка – пришедшая или отданная, как утверждал великий английский поэт Перси Шелли, – совершенно некстати сказал я.