Текст книги "Крылья голубки"

Милли в целом не возражала, хотя и задала пару вопросов, а затем решила, что идея хорошая. Ее вопросы – или, по крайней мере, ее собственные ответы на них – вызвали новые соображения у миссис Стрингем: она вдруг поняла, что до сих пор не задумывалась, как прекрасно было бы снова увидеть Мод – высокую, яркую, экзотичную, совсем не похожую на нее саму, с ее особенным британским произношением, но все это были такие отдаленные воспоминания, возможно, окрашенные юношескими чувствами. В этом крылась опасность, честно призналась она себе, характер с годами меняется, разум преобладает над чувствами; возобновить отношения после столь долгого перерыва означает взглянуть в лицо этим переменам. Собрать рассыпавшиеся нити прежней дружбы – это риск, но ради Милли стоило пойти на такой риск. Возможное удовольствие, призналась она себе, тоже было соблазнительно; и ей вдруг показалось, что она заслуживает такого безобидного удовольствия после добрых пятидесяти лет добродетельной и скромной жизни в Новой Англии. Позднее она вспомнила странный взгляд, брошенный на нее молодой подругой; она все еще сидела между двумя свечами, перед законченным ужином, когда Милли сменила позу и пристально посмотрела на нее, как будто оценивая впечатление, произведенное ее заявлением о любви к свободе. Вероятно, это был вызов, и Милли в своей неподражаемой мягкой манере хотела подчеркнуть это, а также показать, что история, рассказанная подругой, оказалась козырем, внезапно извлеченным из рукава, – она была неожиданной и на удивление уместной. И, прежде чем уйти спать, она легкомысленно бросила:

– Рискуй всем!

Эти слова напомнили Сьюзан Стрингем, все еще сидевшей за столом, еще одну особенность Мод Лаудер, почти забытую, но очень важную и вызвавшую теперь небольшое волнение. В ней было нечто твердое, не названное словами, и миссис Стрингем вспомнила об этом, когда девушка уходила, кинув на прощание не то в шутку, не то всерьез свой лозунг. На этот раз она с полной ясностью вспомнила, что после замужества Мод она, Сьюзан, чувствовала себя совершенно потерянной. Миссис Лаудер оставила ее в прошлом, превзошла не только датой – она вышла замуж первой, – но и качеством, и тогда, в письме, чувствовались сдерживаемое превосходство и легкая жалость по отношению к менее удачливой подруге. То неприятное впечатление не совсем стерлось из памяти с годами, хотя и подзабылось на время, так что теперь было несколько странно и неуютно предпринимать попытку возобновить отношения, опасаясь очередного удара или пренебрежения; сама идея о снисходительном превосходстве со стороны школьной подруги выставляла ее план в ином свете. Если позволить себе подробный анализ ситуации, можно прийти к выводу, что ей предоставлялся шанс своеобразного реванша, достижения справедливости, все зависело от того, как обставить свое появление на сцене. Мод столько раз занимала ведущее место в их отношениях в прошлом, что теперь – с опытом роскошной английской жизни – наверняка обрела еще большую уверенность, новые связи, возможности. И хорошо, даже очень; миссис Стрингем чувствовала, что готова к этому вызову. Что бы ни продемонстрировала ей миссис Лаудер, она по праву надеялась, что такой трофей, как Милли Тил, окажется непревзойденным капиталом для нее, бедняжки Сьюзан. Бедняжка Сьюзан засиделась, пока свечи не догорели почти до конца, а когда со стола убрали остатки ужина, достала из сумки аккуратную папку с бумагами. Она не теряла старые адреса, особенно если речь шла о важных контактах; пора было начинать игру. Не откладывая в долгий ящик, она написала письмо.

Книга четвертая

I

После этого дела пошли очень быстро, и вот уже Милли сидела за столом, беседуя с джентльменом по правую руку от нее – одновременно он находился по левую руку от хозяйки дома, – и даже не до конца еще понимала, где оказалась, однако ситуация складывалась весьма романтическая. Они с подругой ужинали на Ланкастер-гейт в окружении, как ей казалось, предельно английских деталей и аксессуаров; хотя она слышала заранее про миссис Лаудер, при встрече та произвела на нее сильное впечатление. Сюзи, как хозяйка дома по-свойски называла подругу, взмахнула волшебной палочкой, и они попали в волшебную сказку; миссис Стрингем переживала момент торжества, пользуясь успехом в обществе в качестве ее феи-крестной. По этому случаю Милли буквально настояла на том, что сама подберет для подруги парадный костюм; и девушка думала, что было бы весело нарядить добрую даму в остроконечную шапку, накидку со звездами и туфли с украшенными бриллиантами бантами, как «правильную» фею из детской книжки. Впрочем, добрая дама и так добросовестно исполняла свою сказочную роль; женщины обменялись быстрыми насмешливыми взглядами через стол, пока Милли вела чинную беседу с лордом Марком. Подруг разделяло не менее двадцати других гостей, но это не мешало им переглядываться, понимая друг друга с полуслова, как повелось с того дня на швейцарском горном перевале. Милли казалось, что судьба сама играет ими, словно они придумали небольшую шутку, а она обернулась чем-то убийственно серьезным. В данный момент она даже не могла сказать, например, в каком состоянии находится: возбужденном или подавленном; и все могло оказаться еще хуже, если бы, по счастью, она не сориентировалась быстро в обстоятельствах и не приняла решение не столько действовать, сколько замереть и наблюдать за ходом событий, ибо она уже отлично видела, к чему все идет.

Лорда Марка ей представили перед ужином, причем сделала это не миссис Лаудер, а красивая девушка, ее племянница, сейчас сидевшая за противоположным концом стола, рядом с Сюзи; новый знакомый сопровождал ее за стол, и теперь она расспрашивала его про мисс Крой, ту самую красивую девушку, которую хорошо было видно с ее места. В первый раз такая возможность представилась ей три дня назад, когда мисс Крой с тетей посетили ее в отеле, сияя красотой и роскошью, словно две героини романа. Это впечатление подтверждалось и сегодня, хотя внимание Милли теперь было рассеяно на множество других персонажей; и все же взгляд ее – когда она не обменивалась заговорщически с Сюзи – снова и снова возвращался к Кейт Крой. Она была поразительным созданием, иначе и описать ее было невозможно; и чисто американская привычка быстро оценивать людей и их возможности позволяла Милли не сомневаться, что дружба с этой очаровательной, умной, знающей себе цену девушкой открывает перед ними обеими множество перспектив. Как новичок в этом обществе, Милли с легкостью приходила к обобщению: английским девицам свойственна особая, впечатляющая красота, особенно когда они облачаются в вечерние платья; по отношению к девушке напротив это было справедливо вдвойне, тем более что и платье на ней было под стать природным данным. Она непринужденно беседовала с лордом Марком. Она заметила, что им вообще легко поладить в разговоре; любопытно было и то, что хозяйка дома, сидевшая по другую руку от лорда Марка, не обращалась к нему, давая ему возможность целиком сосредоточиться на гостье. С другой стороны от миссис Лаудер сидел епископ Мюрремский – Милли никогда прежде не встречалась с настоящим епископом, так что украдкой присматривалась к его сложному облачению, вслушивалась в мелодичный голос и старомодные интонации, не смогла удержаться от сравнения его лица со всеми виденными прежде портретами прелатов; джентльмен по левую руку от нее – крепкий и коренастый, с толстой шеей – смотрел прямо перед собой, словно ему претили пустые застольные разговоры, так что и он не препятствовал ее плавно протекавшей беседе с лордом Марком. Сложив все вместе, Милли – с привычной для нее склонностью к преувеличениям и скорым выводам – с интересом находила подтверждения своим суждениям о людях. Она пыталась понять, что увлекает ее больше: перспектива окунуться в бурный поток жизни или наблюдать за ним, оставаясь на берегу. Соблазнительно было подойти совсем близко, тем более что раньше у нее подобного опыта не было, и все ей казалось теперь увлекательным и необычным.

Она задумалась, смог бы сосед справа верно понять ее, если бы она поделилась своими наблюдениями; но тут же ответила себе: нет, безусловно, не смог бы, и об этом она тоже судила на основании мелких наблюдений. Тем не менее ей уже становилось ясно, что джентльмен мог бы действовать и поумнее; очевидно, что новое знакомство не представляло для нее никакого интереса, хотя в человеке этом были и ум, и естественность. Внутренне она то бледнела, то краснела от мысли, что оказалась вовлечена в чужую игру, а это было несомненно; вся атмосфера, нарочитая как бы непреднамеренность были на ее вкус слишком явными и безвкусными. Все эти мелочи, лица, руки, бриллианты женщин, обрывки разговоров, имена, долетавшие через стол, форма вилок, порядок расстановки цветов, манеры слуг, стены комнаты – все было элементами декорации; она с пронзительной ясностью и остротой воспринимала этот спектакль и осознавала логику своего восприятия. Казалось, она никогда еще не испытывала столь обостренных реакций, доводивших ее до дрожи; ее чувствительность была чрезмерной, лишавшей комфорта; например, ей ужасно хотелось сократить количество знаков, поступавших со всех сторон, научиться быть такой же закрытой и спокойной, как эта прекрасная племянница хозяйки, поразившая ее значительностью и блистательной недоступностью. Такой тип женщины, очевидно, имел колоссальные преимущества; и она была уверена, что между ними возник контакт – легкая и спонтанная связь. Если бы они с мисс Крой смогли поболтать наедине, как делали их старшие компаньонки много-много лет назад, что бы из этого вышло? Они бы обнаружили взаимную симпатию? Оказалась бы она прочной? Или это было бы ординарное светское знакомство? Она сомневалась, ведь с момента приезда в Англию она сразу поняла, что Мод Мэннингем видит в ней утративший корни побег и неясный, но продуктивный ресурс, считает ее зависимой от своих капризов, постыдно глупой и считает возможным контролировать ее и управлять ее поведением с безумной целью «ввести ее в общество». Совершить такое серьезное паломничество ради общества, которое могла предложить им миссис Лаудер, вот уж не стоило стараний, и она решила придерживаться своей тактики: наблюдать с любопытством за происходящим вокруг. Она могла бы описать свое любопытство как желание увидеть места, о которых она прежде читала, и такое описание мотивов годилось для разговоров с посторонними – например, с соседом по столу, хотя в итоге ей пришлось осознать, как мало она читала. В данный момент ей казалось, что недостаточно ясное предвидение того, что ее ждало, – она могла назвать все увиденное не меньше, чем величественным, – и откровенное преобладание двух фигур – она не смогла найти им другое название – и вызывало у нее обостренное и настороженное внимание. Миссис Лаудер и ее племянница при всем их различии имели нечто общее: каждая из них представляла собой грандиозную реальность. В первую очередь это было справедливо в отношении тети, настолько справедливо, что Милли задумалась, как ее собственной компаньонке некогда удалось оказаться с ней в друзьях; и все же ей виделось, что миссис Лаудер – персона, которую можно было бы понять за два-три дня общения. По крайней мере, это казалось достижимым при определенном усердии; а вот что касается мисс Крой, той красивой девушки, на пути знакомства с ней могут возникать неисчислимые препятствия. Она была реальной, более того, все и всё здесь были реальными; и это, без сомнения, было отличной отправной точкой для их приключения.

Однако ум лорда Марка был ничуть не слабее, чем у Милли, и он без труда понял, сколь малое впечатление произвел на девушку и как мало знает о ее истинных обстоятельствах. В ответ на ее уклончивые расспросы он сказал, скорее, намекнул, что в современном Лондоне у многих нет такого понятия, как постоянное местопребывание. Все бывают везде, и никто не привязан к одному месту. Честно говоря, он мог бы назвать людей, посещающих этот дом, они входят в круг хозяйки дома. Но существует ли этот круг в действительности, не является ли он условностью, не имеющей определенных границ и постоянно меняющейся, как великое бурное море в районе Ла-Манша или некий причудливый сплав разнородных элементов? Он поставил этот вопрос, давая понять, насколько он невозможен и не поддается решению; Милли показалось, что за пять минут он рассказал ей слишком много, хотя успел миновать лишь одну-две ступени головокружительной лестницы; впрочем, его слова помогли ей избавиться от подозрений, что здесь ее не воспринимают всерьез, судят свысока: он говорил так, словно хотел избавиться от избытка информации, но весьма небрежно. В каком-то смысле он был ее противоположностью, но именно в силу этого он выглядел таким же потерянным странником, как и она сама; более того, несмотря на очевидные несовпадения – они, вероятно, были вполне преодолимы, если подобрать правильный ключ, – он тоже представлял собой великую реальность жизни, как и миссис Лаудер или Кейт. Когда лорд Марк упоминал первую из этих дам, он использовал одно и то же определение – «исключительная женщина», «совершенно исключительная женщина» или «чем больше узнаешь ее, тем яснее понимаешь, насколько она исключительная женщина», а про вторую не сказал ни слова, лишь один раз заметил, что она поразительно, просто поразительно хороша собой. Милли отметила про себя, что его ум стал проявляться в разговоре не сразу, и постепенно она все отчетливее видела, что он гораздо значительнее, чем человек с титулом, каким его представила ей хозяйка дома. Вероятно, он один из тех людей, о которых она слышала дома: ей говорили, что типичный англичанин тщательно скрывает мысли и чувства. Даже мистер Деншер отчасти обладал этим свойством. Но что делало лорда Марка таким живым и реальным, если он был наглухо закрыт и предельно сдержан? За внешней невозмутимостью ощущались интенсивность и сила намерений, внутренняя сосредоточенность, и это еще не все. Трудно было понять, сколько ему лет, – он мог быть молодым человеком, выглядящим старше своего возраста, или весьма взрослым, но сохранившим нечто юношеское в облике; само по себе это ничего не значило, но он начинал лысеть, производил впечатление человека, утратившего юношескую свежесть или, если выразиться точнее, суховатого: в нем можно было угадать озабоченность жизнью, а в глазах на мгновение – совсем мимолетно – появлялось чистое и ясное выражение, почти детское. У него были аккуратные светлые усы, и он по-мальчишески часто прикасался к ним кончиками пальцев, причем этот жест придавал его облику нечто утонченно-интеллектуальное и в то же время кокетливое. Нечто игривое мелькало порой и в его взгляде, хотя он носил очки, и это делало его похожим на задумчивого бостонца.

Легкая фривольность, безусловно, была вызвана обстоятельствами – точнее, его желанием произвести впечатление на американку, а также смутным ощущением, что в нем самом есть нечто устарело-патриархальное, ведь она относилась к социальному слою, который с некоторой неловкостью можно было бы определить как «модное общество». Высший класс Нью-Йорка никогда не соглашался на столь унизительное название, и хотя Милли знала о том, что сами они воспринимают себя как финансовую и политическую аристократию, вынуждена была согласиться с более простым и небрежным описанием. В разговоре с лордом Марком ей казалось, что он безразличен к подобным нюансам, но в самой его индифферентности было нечто истинно аристократичное в самом традиционном смысле слова; он смотрел на нее, и она ему нравилась, но вместе с тем он непрестанно думал о чем-то еще, глубинном, очень личном. Если он, с одной стороны, уделял внимание ей, а с другой – не упускал из виду что-то еще – это было видно хотя бы по автоматическому жесту, с которым он нервно крошил кусок хлеба, – оставалось понять, что же он скрывал за безупречными благородными манерами? Она не знала ответа, и именно это ее тревожило. Они оба были сложными людьми, в этом она не сомневалась, она чувствовала в нем двойное дно, поскольку и сама скрывала от окружающих немало, но она здесь была иностранкой, американкой, а он не придавал этому значения и вел себя так, словно она депутат парламента, не меньше. Он был слишком любезен, слишком внимателен, слишком безупречен и демократичен по отношению к ней, но она и на секунду не сомневалась, что, окажись он в ее стране, все там казалось бы ему чужим и низкопробным. Она не могла бы объяснить, на чем основывалось ее мнение, но была в нем совершенно уверена; тут он мог бы больше рассказать ей, если бы захотел. Она могла узнать от него, чем так сильно отличается от той красивой девушки; она не могла определить это сама, хотя и чувствовала, как важно для него такое различие; а точнее, она могла бы узнать от него, чем та красивая девушка так сильно отличается от нее.

Все это они могли обсудить позже, а пока стоило сосредоточиться на другом, несмотря на его трудности, связанные с его закрытостью. Он сделал вывод, что она, как все американцы, уже начала задумываться, как он ее воспринимает. Ей не нужно было ничего говорить; но американцы, бедняжки (она резко возражала против слова «бедняжки»), понятия не имеют, как избежать этого. Они взваливают на себя груз, который становится настоящей проблемой! В конце концов, после дружеской пикировки по поводу ее сограждан, между ними установилось некое взаимопонимание и она даже привела ему в ответ свежий пример ее собственного волнения, вызванного желанием показаться при встрече с миссис Лаудер милой, настроить ее в свою пользу. Это его очень заинтересовало, и только потом она обнаружила, что в итоге он получил от нее больше информации об их общих друзьях, чем дал ей. Это стало для нее еще одной любопытной деталью для понимания тонкостей и глубин местного общества; теперь она была совершенно уверена, что у новых знакомых есть некие потаенные, возможно, не слишком благородные мотивы. Однако Мод Мэннингем (девушке про себя удобнее было называть ее девичьим именем) тоже была само очарование, и такой она была с первой встречи. Она посетила их в отеле, причем они еще не были уверены, что она получила письмо, а она уже была тут. Конечно, миссис Стрингем написала заранее, но они довольно быстро добрались до Лондона. Через два дня после того визита в отель она пригласила их на ужин, на следующий день снова, даже не дожидаясь приглашения прийти с ответным визитом, она заглянула к ним с племянницей, чтобы передать новое приглашение. Создавалось впечатление, что она искренне заботилась о них, причем искренность ее была неподдельной, такая верность детской дружбе между нынешними миссис Стрингем и миссис Лаудер, дамой с прелестным лицом, изысканными нарядами и идеальными манерами.

Лорд Марк посмотрел на Сюзи через бокал:

– А верность миссис Стрингем не столь безупречна?

– Ну, ее чувства искренние, но едва ли она может что-то дать своей подруге.

– Разве она не преподнесла ей вас? – безмятежно поинтересовался лорд Марк.

– Меня? Преподнесла миссис Лаудер? – Милли совершенно не готова была взглянуть на себя под таким углом. – О, я не слишком ценный подарок, я вообще себя таковым не чувствую, но даже если считать меня подарком, вряд ли меня преподнесли.

– Вам это еще продемонстрируют, и если наша подруга сделает свой ход, вы будьте к этому готовы, – он говорил с шутливой интонацией, но не заметно было, что он действительно забавляется, впрочем, мрачным он тоже не был. – Вам придется признать это в свое время, но теперь ситуация уже не находится в руках вашей компаньонки, миссис Лаудер умеет проявлять инициативу и всегда видит возможные перспективы. Оглянитесь вокруг, все здесь собраны ради вас.

– Ну, если так, – задумчиво ответила Милли, – лучше мне принимать все как есть, чтобы не служить предметом развлечения.

Впоследствии, обдумывая эту часть разговора – а Милли имела привычку все обдумывать постфактум, – она отметила, что ее компаньонка на приеме была предоставлена себе, не вызывая особого интереса собравшихся. Она не понимала, как лорд Марк делал выводы, но приходилось признать, что он был прав. В любом случае, сказала она себе, надо быть благодарной, что он указал ей на это; но любопытнее всего был странный вопрос о ее компаньонке, который он задал как бы между прочим:

– Она много знает про вас?

– Нет, она просто хорошо ко мне относится.

Лорд Марк не улыбнулся, лишь пристально посмотрел на нее:

– Я имею в виду какие-то личные подробности. Не могла ли очаровательная дама поделиться информацией со своей не менее очаровательной подругой детства?

Милли заколебалась.

– Что, например, она могла сказать?

– Все что угодно.

Его слова и особенно интонация вновь задели ее за живое – на мгновение ей показалось, что все ее тайны раскрыты. Однако она быстро нашлась с ответом:

– О, об этом лучше спросить ее.

– Вашу умную компаньонку?

– Нет, миссис Лаудер.

На это он ответил, что хозяйка дома – персона, в общении с которой вольности недопустимы, но, поскольку она к нему чрезвычайно добра и вообще пребывает в отличном настроении, не исключено, что она сама ему что-нибудь расскажет.

– И, естественно, я без промедления сообщу вам обо всем, что будет иметь к вам отношение. Таким образом, я больше узнаю о вас, по крайней мере, то, что известно ей.

Милли сочла, что это достаточно прямой ответ, однако у нее внезапно возникло одно соображение.

– А как много знает она про вас?

– Ничего, – торжественно заявил лорд Марк. – Но это не имеет значения, что она знает про меня, – он помедлил, а потом добавил, предвосхищая следующий вопрос Милли: – И именно поэтому она может рассказать мне, что знает про вас.

Девушка минуту подумала.

– Вы считаете, что если бы она знала…

Он понял ее с полуслова.

– Нет, я полагаю, что мы должны быть к ней справедливы, она в любом случае могла бы рассказать. Не беспокойтесь.

Милли кивнула, а потом напрямик заявила:

– Потому что вы при любом раскладе лучшее, что у нее есть.

Это его позабавило.

– Так и было, пока не появились вы. Теперь вы – лучшее, что у нее есть.

Странное дело: его слова должны были создать у нее впечатление, что он знает нечто конкретное, он пытался намекнуть на это, но она не вполне поверила ему. Так повелось с этой первой встречи, что она переживала сходные чувства: она почти беспомощно принимала его утверждения, отступала перед неизбежностью предложенных им толкований; по крайней мере, он сам верил в то, что говорил, и сам он точно знал, почему заинтересован в ней, и, несомненно, имел некие практические цели. Естественно, ее уступчивость не исчезла, когда позже она узнала, что он трижды, с некоторыми перерывами, бывал в Нью-Йорке, правда, еще до того, как она повзрослела и стала выходить в свет, а в эти три визита он, безусловно, встречался с друзьями и знакомыми ее семьи, и число его контактов в Штатах было весьма значительным. Его впечатления, его воспоминания были довольно спутанными, но он точно знал, что девушка была сказочно богата. Это сразу повлияло на его отношение к ней, и она все отчетливее видела это, как будто дверь за ней закрылась и дан уже сигнал к отправлению поезда, а она заходит в купе, чтобы отправиться на встречу с ним. Еще ребенком она привыкла оказывать сопротивление попыткам управлять ею, по складу ума она была независимой и потому испытывала тревогу, когда ее слишком уверенно направляли в какую-либо сторону; однако это лишь усиливало ее привлекательность. Милли быстро поняла по разговору с ним – как по стуку поезда на ходу понимаешь, когда он ускоряется или тормозит, – что он отвел ей высочайшее место среди недавних приобретений хозяйки дома. Она была настоящим достижением, украшением приема, а именно это и есть успех в обществе. Такое видно сразу. А наивность, отсутствие связей и незнание правил составляют часть обаяния нового человека.

– У вас пока не было времени во всем разобраться, – говорил он, – но это не страшно. Вы все сами увидите. Увидите все возможности, все, о чем только можно мечтать.

Он все больше удивлял ее, он как будто читал ее мысли, и что самое странное – хотя он будто угадывал, что привело ее сюда, сам он никак с этими мечтами не ассоциировался: ни лицо лорда Марка, ни глаза, ни голос, ни интонации, ни манеры не были частью ее видения своей жизни. На мгновение она спросила себя, не надо ли ей бояться, на какие-то пятьдесят секунд она ощутила мимолетную волну страха. Да, определенно что-то происходило всерьез; обращение Сюзи к миссис Лаудер казалось ей просто шуткой, но она оборачивалась совершенно неожиданным образом. В ушах у нее шумело так громко, что она почти удивлялась, почему окружающие не слышат этого шума. Никто не смотрел на нее в упор, никто специально ей не улыбался, и этот внезапный страх родился внутри нее из желания прекратить все это, остановить поезд. Но потом тревожный сигнал смолк, и она быстро оценила перспективы; она могла покинуть Лондон хоть завтра утром или остаться и ничего не делать. Ну что же, ей и не надо ничего делать; она уже делает, точнее, все уже сделала; она уже упустила свой шанс. Ее поразило странное чувство, что некое решение уже принято; и она уже свернула за угол – прежде чем встретила лорда Марка. Неброский, но очень значительный, он явился словно ответ на вопрос, который она как-то неожиданно задала миссис Стрингем в Брюниге. Ее сосед по столу словно всеми жестами и словами заявлял: я – тот самый путь, разве не видите? Он не был слишком ярким, но казался сильным и живым, а его сдержанность служила скорее аргументом в его пользу. Та красивая девушка, которую она не упускала из виду и которая тоже смотрела в ее сторону, племянница миссис Лаудер, вероятно, тоже могла указать ей путь, в ней тоже не было чрезмерности, но была та же мощная жизненная сила, которую она чувствовала и в лорде Марке. Что же можно было сказать о ситуации в целом? Кейт Крой, утонченная и дружелюбная, смотрела на нее и явно наблюдала за тем, какое впечатление производит на нее лорд Марк. Если все дело в этом, какие выводы она сама должна сделать? Есть ли между этими двумя нечто особенное и следует ли ей видеть в них пару, удваивавшую их ум и витальность, создавая напряжение, в котором она может утонуть? Было так странно делать заключения на основе мимолетных наблюдений, подмеченных признаков отношений между новыми знакомыми, это было совершенно непривычно для нее; если бы у нее было больше времени, возможно, она бы задумалась и ужаснулась тому, как стремительно поворачивается колесо судьбы.

За скромным ужином у миссис Лаудер на девушку обрушилось столько новых впечатлений, что голова ее была переполнена; но что было самым важным и настораживающим? Что выделялось из спутанной массы мыслей? Всего лишь часть, словно мгновение перемены блюд и прочие знаки, разделявшие периоды банкета; в такие минуты единое пространство рассыпалось на фрагменты, до нее доносились обрывки разговоров с разных сторон, словно плеск волн; миссис Лаудер виделась ей все более могучей, а Сюзи, остававшаяся в отдалении, на фоне хозяйки дома таяла и бледнела, казалась обедневшей и изменившейся – она не походила на всех остальных; и одна лишь часть общей картины выступала на передний план, и девушка готова была принять свою судьбу, как будто двумя взмахами крыльев могла она вознестись в поток света и увидеть открывающуюся перед ней новую жизнь. Что бы то ни было, оно виделось лучшим выбором, и в данный момент оно воплощалось в том месте и в том виде, который был перед ее глазами. И образом этим, как и отметил лорд Марк, был успех. Это в той или иной мере зависело от направления ее мыслей; и сейчас она не желала покидать это место. Наконец она вернулась к беседе и спросила лорда Марка, что он имел в виду, когда говорил о планах миссис Лаудер на ее счет, и он ответил с непонятной ей легкостью:

– Она вернет свои деньги, – почему-то в его устах это не прозвучало ни вульгарно, ни грязно, но он поспешил пояснить: – Знаете ли, никто здесь ничего не делает даром.

– Ах, если вы имеете в виду, что мы должны вознаградить ее за заботу по мере наших возможностей, это вполне естественно, – отреагировала Милли. – Но она идеалистка, а, на мой взгляд, идеалисты в конечном счете не чувствуют потери.

Казалось, лорду Марку потребовалось немалое самообладание, чтобы и это заявление счесть очаровательным.

– О, она показалась вам идеалисткой?

– Она идеализирует нас, меня и мою подругу, абсолютно. Она видит нас в розовом свете, – сказала Милли. – Это все, на что я опираюсь тут. Так что не лишайте меня этой веры.

– Ни за что на свете. Но вы не думаете, – он продолжил с таким видом, словно его только что посетила важная мысль, – вы не думаете, что она и меня видит в таком свете?

Она не спешила с ответом отчасти потому, что внимание ее все больше привлекала та красивая девушка, отчасти потому, что, находясь в такой близости от хозяйки дома, она не хотела бы обсуждать ее столь вольно. Миссис Лаудер, правда, смотрела в другую сторону, взирая на своих придворных, как на островки архипелага, позволяя им до некоторой степени автономное существование, а Кейт Крой в то же время постепенно все больше раскрывалась как примечательная личность. Милли внезапно обнаружила, с неожиданным облегчением, словно раскрыла мучительную тайну, что миссис Лаудер, надо полагать, рассчитывает получить от лорда Марка отзыв о ней, точнее, ее оценку. Она искренне пожелала ему не уклоняться от рассказа о том, что именно думает он о мисс Тил. Надо еще разобраться, почему его суждения имеют такое значение; но в любом случае это озарение теперь определило ответ Милли.

– Нет. Она вас знает. Вероятно, у нее есть свои основания. И все вы здесь знаете друг друга – я вижу это, к тому же вы все здесь знаете. Вы знаете, какова ваша роль, и именно она определяет, кем вы являетесь. Но есть то, что вам неизвестно.

Надо отдать ему должное, он принял ее слова очень серьезно:

– То, что мне неизвестно, несмотря на все мои труды и на стремление ничто в мире не оставить без внимания?

Милли подумала, что его претензия весьма оправданна – ею нельзя пренебрегать, и это обострило ее нетерпение, а вместе с тем и остроумие.

– Вы blasé[7]7
  Опытный (франц.).


[Закрыть], но непросвещенный. Вам все знакомо, но вы ничто не продумываете. Я имею в виду, что у вас нет воображения.

Лорд Марк откинул голову назад, устремив взгляд вдаль, через всю комнату, словно погрузившись глубоко в себя, и это не могло ускользнуть от хозяйки дома. Однако миссис Лаудер лишь улыбнулась Милли в знак того, что заметила нечто пикантное и любопытное, на что могла рассчитывать, а потом решительно отвернулась, словно совершая маневр между своими «островками».