Текст книги "Крылья голубки"

– Только я вовремя вспомнила, – заметила старшая подруга Милли, – что мне, собственно, нечего скрывать, и ситуация стала намного проще и приятнее. Я не знаю, что там оставила при себе Мод, но что-то она мне не рассказала. Она явно заинтересовалась тем, что вы знакомы, что вы встретились и быстро нашли общий язык. Но я осмелилась сказать ей, что вы не успели стать настоящими друзьями. Не знаю, насколько я права.

Пока она объясняла все это, ей казалось, что в какие-то мгновения Милли готова была ответить, – и это было справедливое наблюдение; однако старшая компаньонка едва ли отдавала себе отчет в том, насколько важно было это для девушки. Странно, что этот англичанин внезапно оказался и тут и там; однако ничего чудесного в этом не было – все говорят, что мир необычайно тесен. Несомненно, Сюзи была права, не называя его по имени. Что же тут невероятного? И как повернутся обстоятельства, если он вернется и обнаружит, что они тут скрывали что-то про него?

– Не знаю, Сюзи, дорогая, – заметила девушка, – о чем вы! Что такого мы можем скрывать?

– В данный момент не имеет значения, – парировала миссис Стрингем, – что вы знаете, и чего не знаете, и что я думаю об этом, потому что вы всегда опережаете события и нимало не беспокоитесь, что произойдет в следующую минуту. Впрочем, а что вы слышали о нем от мисс Крой?

– Слышала о мистере Деншере? Ни слова. Мы его не упоминали. И с чего бы нам это делать?

– Я понимаю, почему вы не упоминали о нем, но почему она этого не сделала, – задумалась Сюзи, – может, это что-то означает.

– Что это может означать?

– Ну, – миссис Стрингем помедлила в раздумьях, – я скажу вам это, когда пойму, о чем умолчала Мод, кстати, она предложила посоветовать вам пока о нем не разговаривать с ее племянницей; по крайней мере, пока та сама первая о нем не заговорит. Но Мод считает, что она этого не сделает.

Милли не имела особого желания поднимать эту тему, но все сказанное выглядело довольно странно и слишком запутанно.

– Это потому, что между ними что-то есть?

– Нет… не думаю; но Мод склонна к предосторожности. Она чего-то боится. Или, вероятно, точнее будет сказать, что она боится всего.

– Вы имеете в виду, – поинтересовалась Милли, – что она боится их… э-э-э… симпатии друг к другу?

Сюзи всерьез задумалась, а потом решительно заявила:

– Дорогое дитя, мы бредем в лабиринте.

– Несомненно. В том-то и прелесть! – сказала Милли с неожиданным оживлением, а затем добавила: – Только не говорите, что в этом лабиринте нет ям-ловушек! Я хочу, чтобы были ловушки.

Подруга взглянула на нее – как часто смотрела, чуть пристальнее и жестче, чем предполагали обстоятельства; если бы кто-то посторонний увидел это, должно быть, попытался бы угадать тайные мысли доброй дамы в такой момент. Без сомнения, она относилась к словам молодой спутницы, как к симптомам заболевания. Однако ее главным правилом было оставаться непринужденной, если девушка ведет себя непринужденно. Она знала, как быть странной, чтобы соответствовать новым странностям, – этакий великий бостонский талант; это помогало ей писать заметки для журналов; и Мод Лаудер, для которой это свойство подруги было новым и которая не сталкивалась ни с чем подобным, оценила в ней такой социальный ресурс. И теперь талант не оставил ее, и с ним можно было справиться со многими неожиданностями.

– О, тогда будем надеяться, что они окажутся настоящими глубинами горя и греха, готовлюсь к худшему! Но мы ведь понимаем, что она хотела бы увидеть племянницу замужем за лордом Марком. Она вам об этом не говорила?

– Миссис Лаудер?

– Нет, Кейт. Она ведь не может не знать об этом.

Под пристальным взглядом подруги Милли погрузилась в раздумья. Она провела с Кейт Крой несколько дней, и они общались откровенно и по-дружески, насколько возможно при таком коротком знакомстве; и порой в разговорах они заходили довольно далеко, выбирая рискованные темы. Но теперь она с внезапным холодком осознала, что в некоторых отношениях ее новая подруга говорила ей мало и того меньше. В любом случае она не могла судить, придавала ли она сама значение планам своей тети по поводу лорда Марка; единственное, что оставалось предполагать – и это было весьма вероятно, – что она была вовлечена в сложные замыслы тетушки. Так вышло, что Милли могла бы нервно отмахнуться от этих мыслей и выбрать упрощенное объяснение, но упоминание мистера Деншера изменило все пропорции, повлияло на систему ценностей. Она сама удивлялась разнице, определить и пояснить которую не смогла бы, но в эти мгновения гордилась умением скрыть внезапные чувства, хотя разница эта была почему-то важна. И все же действие на нее этих чувств было ошеломляющим, словно мистер Деншер сам вдруг появился тут – перед ней. Понадобилось несколько минут, чтобы она ясно увидела разверзающиеся ямы-ловушки – она ведь хотела ловушек; и они таились в его молчании, в Нью-Йорке, в окружении его английских друзей. В Нью-Йорке и вправду было немного времени для знакомства, но если бы Милли захотела, она признала бы, что и он ни разу не упоминал мисс Крой и что мисс Крой не должна была стать предметом, которого избегают в разговорах. В то же время следовало добавить, что даже если бы его молчание было лабиринтом – а это было абсурдно с учетом всего прочего, о чем он, вероятно, не мог говорить открыто, – то это бы ее устроило, поскольку точно соответствовало желанию, которое она высказала в разговоре с Сюзи. Подобные темы то и дело возникали в разговорах компаньонок, и тот странный факт, что все они знали мистера Деншера – кроме Сюзи, конечно, хотя и она могла с ним встречаться, – этот факт был воплощением случайности, торопливого порядка событий, и что забавно – очень, очень забавно! – это способность искренне надеяться, что «во всем этом что-то есть». Казалось, такая внезапность открывала перед ними возможность приятного предвкушения, подготовки к новому повороту судьбы, хотя это могло быть иллюзией и напрасной тратой сил. Более того, правда – а наша пара дам говорила именно о «правде» – не была раскрыта. И в этом миссис Лаудер могла положиться на старую подругу.

Согласно рекомендации миссис Лаудер ничего не следует говорить Кейт – тетя Мод была уверена, что интересная и непонятная история послужит приманкой; и когда Милли снова встретилась с Кейт после разговора с Сюзи, не упоминая имени молодого человека, она не могла не думать о нем, а умолчание новой подруги стало для нее поводом для тайной игры. Она была тем увлекательнее, что включала моменты тревоги – Милли чувствовала особую свободу. И тем не менее ее приводило в восторг ощущение опасности, тайны, о которой не могла догадаться та красивая девушка, но Кейт и теперь казалась ей существом высшего рода; и этот неподдельный восторг служил невольным прикрытием новой игры, которую затеяла Милли. Таким образом, два-три часа, проведенных вместе, Милли наблюдала за Кейт, присматриваясь к ней в свете нового знания, что вот это лицо было хорошо знакомо мистеру Деншеру, и от этого оно казалось еще красивее. Она ловила себя на мысли, что из тысячи лиц это было самым прекрасным; и, как ни странно, ее притягивала в девушке не только красота, но и та, «другая» сторона, которая оставалась для нее закрытой. Милли понимала, что это – настоящая фантастика; но, с другой стороны, игра дарила ей ощущение близости мистера Деншера. У нее не было подтверждений отношений между ним и Кейт, но это не было важно, теперь все, что делала Кейт – как входила и выходила, целовала ее при встрече и расставании, говорила самые обычные вещи, – все это приобрело для Милли особенное значение. Острота и новизна ощущений так захватили ее, что она не слишком обращала внимание на то, что ее игру можно было счесть предательством. Расставаясь с Кейт, она задавалась вопросом, сколько в ней самой есть «другого», невысказанного; но когда она спрашивала себя, насколько Кейт способна уловить это ее тайное «я», она чувствовала, что подходит к самому краю великой тьмы. Вероятно, она никогда не узнает, что именно думает Кейт о таком существе, как Милли Тил, и ее помыслах. Кейт никогда – и не по злой воле, не из двуличности, а просто из-за неравных условий – не станет вникать в ее переживания или выходить за пределы собственного удобства.

Таким образом, через три или четыре дня наблюдений Кейт превратилась для Милли в воплощение «другого»; причем это был такой «другой», который открылся перед ней в новом свете во время обещанного визита в Челси, в квартал знаменитого Карлайля, район его призрака, его поклонников, место обитания «бедняжки Марианны». При первом взгляде на Марианну Милли была поражена тем, как сильно может различаться в Англии социальное положение родных сестер, как мало может быть между ними общего и как подчинена обычная жизнь иерархическому, аристократическому порядку. Сведения, предоставленные миссис Лаудер, ставили ее племянницу в несколько двусмысленное положение, и избежать сомнений было невозможно, хотя Милли с помощью лорда Марка смогла кое-что выяснить, заодно составив собственное представление о тете Мод; однако очевидно было, что миссис Кондрип, скажем так, пребывала в ином общественном пространстве. Короче говоря, она находилась на иной социальной карте, и, направляясь к ней, гости мысленно перелистывали одну за другой страницы атласа, пока не вздохнули с облечением: «Ну вот, мы на месте!» Конечно, к пункту назначения вел мост, совершенно необходимый, и Милли отметила про себя, что от человека, не привыкшего к местной топографии, преодоление таких мостов и дистанций требует большого внимания. Здесь требовалось не демонстрировать изменений поведения в зависимости от положения других людей, но, напротив, придерживаться ужасающе хороших манер, постоянно контролировать себя, оставаться безупречной. Постоянный самоконтроль в любой обстановке, ужасающе хорошие манеры, осознание различий в положении, мосты, дистанции, точное знание социального атласа – все это оказалось для молодой американки чрезмерным, она чувствовала себя героиней романа, словно попала в смешанный мир Троллопа и Теккерея, но в наибольшей степени – Диккенса, именно его истории она вспоминала, совершая необычное паломничество. Позднее, тем же вечером, она делилась с Сюзи впечатлениями и именно так описала свой визит, признавшись, что обожает Теккерея и Диккенса; впрочем, реальность была менее колоритной, чем она ожидала, но и не слишком пугающей, больше похожей на историю Пиквикского клуба. Она пояснила, что миссис Кондрип не слишком похожа ни на миссис Никльби из романа, ни на овдовевшую и вечно сердитую миссис Микобер, хотя, судя по тревожным предварительным рассказам бедняжки Кейт, можно было именно этого ожидать.

Во время позднего разговора миссис Стрингем, искренне желавшая, чтобы события их английской жизни соответствовали надеждам Милли, основанным на вычитанных из книг идеях и фантазиях, жадно ловила такие моменты откровенности и бережно собирала наблюдения своей спутницы – тут сказывались привычные реакции Сьюзан Шепард, автора светской хроники, – разрушавшие холодные высокие сферы условностей, в которые вовлекло их обеих ее давнее знакомство с Мод Мэннингем. Милли никогда не оставляла Сьюзан Шепард надолго одну и нетерпеливо, с искренним теплом тянулась к ней, словно искала в ней опору. Но этим вечером все было иначе, девушка была сильно взволнована впечатлениями от часа, проведенного в Челси, от встречи с миссис Кондрип, особенно от тех кратких минут, когда Кейт вышла с одним из племянников, чтобы отвести его в спальню из-за легкого недомогания, и хозяйка дома внезапно, без всякого перехода, заговорила про мистера Деншера, упомянула его с досадой, как человека, с которым ее сестру связывают нежные чувства.

– Она хотела, чтобы я выяснила у Кейт, что происходит между ними, – сказала Милли, – так как считает эту перспективу ужасной и уверена, что надо воспрепятствовать этому.

Сюзи удивилась:

– Воспрепятствовать чему? Легко сказать. Что тут можно предпринять?

По губам Милли скользнула едва заметная улыбка.

– Полагаю, она желала бы видеть меня снова и наедине обсудить ситуацию.

– Она считает, что вы можете что-то сделать?

К этому времени девушка уже сформулировала для себя общее впечатление от разговора.

– Ничего я не могу, кроме как восхищаться ее сестрой, которую она, кстати, совершенно не понимает; я могу лишь проводить время с ней вместе, пока нахожусь здесь, вот и все.

Старшую даму поразило, что сказано это было с необычной для Милли резкостью, словно миссис Кондрип по-настоящему смутила и расстроила ее. Миссис Стрингем еще не доводилось видеть свою спутницу столь взволнованной, исполненной внутреннего раздражения, скрытого за сияющей золотой оболочкой отменного воспитания. Испытывала ли при этом Милли поэтические чувства или они представлялись таковыми самой Сьюзан Шепард, сказать было трудно.

– Однако она добавила кое-что конкретное, – продолжила девушка. – Она попросила не рассказывать о ее словах Кейт. Она рассчитывала, что я не стану говорить с ее сестрой о ее подозрениях.

– А почему мистер Деншер видится ей столь ужасным? – поинтересовалась миссис Стрингем.

Казалось, Милли мгновение колебалась – вероятно, беседа с миссис Кондрип была более подробной, чем она сообщила ранее.

– Дело не в нем самом. – И она заговорила, словно пересказывала роман, с ней никогда не было ясно, куда уведет нить повествования. – Дело в его состоянии.

– А с этим совсем плохо?

– У него нет своих средств и никаких перспектив получить их. Никакого дохода и, по словам миссис Кондрип, никаких способностей его отыскать. Он беден, она назвала его состояние нищетой и заверила меня, что знает, что это такое.

И вновь миссис Стрингем задумалась, прежде чем спросить:

– Но разве он не отличается блестящим умом?

Милли тоже не спешила с ответом.

– Не представляю.

На этот раз Сюзи лишь произнесла: «О!» – однако минуту спустя задумчиво добавила:

– Понимаю. Мод Лаудер думает так же.

– Что он ничего не сможет достичь?

– Нет, напротив, что у него блестящие способности.

– О да, конечно, – Милли вернулась к подчеркнуто легкомысленному тону. – Главное, на чем настаивала миссис Кондрип, что сама тетя Мод о нем прежде не слышала. Она постаралась объяснить мне, что мистер Деншер не является ни светской фигурой, ни богатым человеком. Если бы он был светским джентльменом, как я понимаю, она была бы рада помочь ему; если бы он был богат, даже не имея иных достоинств, она сочла бы за лучшее прибрать его к рукам. Но таким, каков он есть, он ей не интересен.

– Короче говоря, – заметила миссис Стрингем, у которой было кое-что на уме, – сестра вам все рассказала. Но он нравится миссис Лаудер, – добавила она.

– Миссис Кондрип этого мне не говорила.

– И тем не менее это так, дорогая.

– Значит, так и есть! – с этими словами она внезапно отвернулась, поддавшись усталости и слабости; спутница не раз подмечала в последнее время подобные неожиданные перемены в поведении девушки.

Однако тем вечером тема была исчерпана, хотя позднее ни одна из них не могла вспомнить, кто первым поднял ее. По крайней мере, Милли казалось, что все вокруг слишком много думают о деньгах, и она сказала это вслух. Замечание ее вызвало у Сюзи смех, впрочем вполне дружелюбный; самое простое было сказать непринужденным тоном, что одним людям деньги достаются легче, чем другим, однако она не могла бы в достаточно деликатной форме оценить роль, которую они играли в жизни Мод Мэннингем.

Однако Сюзи, по правде говоря, задумалась о различии между старой подругой и новой, хотя обе были любимицами фортуны. Тетя Мод пребывала в самом центре денег, она опиралась на свое состояние, окружала себя им, даже если придерживалась элегантных светских манер, очень жестко и ясно смотрела на финансовую сторону жизни. Что касается Милли, у нее вообще не было определенной манеры, что, с определенной точки зрения, можно было считать недостатком: в любом случае она была где-то далеко на краю этой сферы; чтобы понять ее характер, не требовалось тем или иным образом пересекать поле ее собственности или даже его малый участок. С другой стороны, было ясно, что миссис Лаудер управляла своими средствами целенаправленно, с воображением и амбициями, которые могли быть большими и благородно не эгоистичными, если это могло оказать должный эффект. Она умела навязывать свою волю, но воля ее была направлена лишь на то, чтобы другой – или другие – не потерял выгоду, подчиняясь ей, если нужно было добиться подчинения. Для Милли, как для женщины гораздо более молодой, не были характерны так далеко идущие виды: едва ли она в чем-то была так глубоко заинтересована. Она слишком интересовалась собой. Даже самая богатая женщина в ее возрасте не обладала достаточными жизненными планами, а планы Милли, несомненно, должны были сформироваться еще не скоро. Тем не менее она была красивой, простой, утонченной – независимо от того, были у нее такие цели или нет и насколько смутно она стремилась к ним. Только тогда она могла бы сформировать манеру отношения к деньгам, свойственную тете Мод. Такова была взаимосвязь, на которую наводил мысли разговор двух дам, и так вышло, что старшая из них спросила младшую, упоминала ли та днем о своем собственном знакомстве с мистером Деншером.

– О нет, я не говорила, что прежде видела его. Я не забыла пожелания миссис Лаудер, – пояснила девушка.

– Но она ведь имела в виду молчание в разговоре с Кейт, – заметила ее подруга после короткого размышления.

– Да, но миссис Кондрип немедленно поделилась бы этим с Кейт.

– Почему? Возможно, ей неприятно было бы говорить о нем.

– Должна ли была миссис Кондрип это сделать? – задумалась Милли. – Что бы ей больше всего понравилось, так это отвращение сестры к разговорам о нем, и если бы какие-то ее слова могли в этом помочь… – Но тут Милли внезапно оборвала себя на полуслове, словно компаньонка могла угадать ее мысли.

Однако компаньонка заметила только сам факт интереса.

– Вы думаете, она бы поспешила рассказать? – миссис Стрингем сделала вывод, что Милли подразумевала именно это, но предпочла сформулировать мысль в виде вопроса. – Но как можно было бы обернуть против него ваше знакомство?

– О, не знаю. Дело не в том, кто его знает, а в том, кто скрывает это.

– Ах, – сказала миссис Стрингем, как будто слова девушки ее успокоили. – Вы же это не скрываете. Скорее, мисс Крой скрывает кое-что.

– Она прикрывает не мое знакомство с ним, – улыбнулась Милли, – а свое.

– Только свое? Ну, в таком случае ответственность лежит на ней.

– Ах, но у нее же есть право поступать по своему усмотрению, – сказала девушка, судя по всему, с некоторым принуждением.

– В таком случае, дорогая, и вы так делайте! – улыбнулась Сьюзан Шепард.

Милли взглянула на нее – нарочито просто и так, что ее можно было полюбить за один только этот взгляд.

– У нас с Кейт не было конфликта на эту тему пока.

– Я имела в виду, что не понимаю, что могла бы выиграть на этом миссис Кондрип, – пояснила миссис Стрингем.

– Рассказав все Кейт? – Милли задумалась. – Я просто хотела сказать, что не вижу никакой выгоды для себя.

– Но это непременно выяснится – что он знаком с вами обеими – через некоторое время.

Милли нехотя кивнула:

– То есть когда он вернется?

– Он найдет здесь вас обеих, и едва ли он сможет «отсечь» одну из вас ради другой.

Наконец разговор становился веселее.

– Мне надо как-то добраться до него первой, – предположила девушка. – Я могла бы дать ему – как здесь говорят – совет, чтобы он при встрече сделал вид, что никогда прежде меня не видел. Или еще лучше: я постараюсь избежать встречи.

– Вы собираетесь сбежать от него?

Как ни странно, именно с этим Милли готова была согласиться.

– Не знаю, от чего именно я хочу сбежать!

Нежный, мягкий голос изгонял малейший призрак необходимости что-либо объяснять, старшая из женщин готова была все понять с полуслова. Ей всегда казалось, что их отношения словно скользили по волнам, напоминали южный остров, окруженный теплым морем, ограждавшим и отделявшим от любых влияний извне, сохранявшим общую постоянную эмоциональную атмосферу; случайные события заставляли море набегать на берега этого острова, словно заметка на полях внезапно подменяла собой основной текст страницы. Сейчас большая волна на мгновение захлестнула его.

– Я отправлюсь на край света по вашему желанию.

– Ах, милая Сюзи, как я ценю все, что вы для меня делаете! – отозвалась Милли.

– О, пока я не сделала ничего особенного.

– Ну нет – так еще сделаете.

– Как бы вы ни настаивали, – заметила милая Сюзи, безусловно, доверявшая подруге, – я разумнее и сильнее во многих отношениях.

– Я настаиваю, настаиваю – и даже более того. Но в тот день, когда я буду достаточно разумной и сильной, – продолжала Милли, – в тот день я буду достаточно разумной и сильной, чтобы по-доброму расстаться и действовать самостоятельно. Так и бывает, – добавила она так ласково, что любые слова становились приятными, – даже прекраснейшие мгновения не длятся вечно, и любой поворот событий веселее, чем самое замечательное кладбище. Все эти годы я жила так, словно уже мертва; я умру, нет сомнения, но я буду живой до конца – и вы ведь ожидаете от меня именно этого. Как видите, вы никогда не знали меня по-настоящему. Все станет ясно, лишь когда я уйду, только после этого вы будете знать, какой я была и какой не была.

– Я бы умерла ради вас, – проговорила Сюзи после короткой заминки.

– Я очень, очень благодарна! Просто оставайтесь со мной.

– Но мы не можем задержаться в Лондоне до августа, еще столько недель впереди.

– Значит, мы возвращаемся.

Сюзи побледнела:

– Возвращаемся в Америку?

– Нет, за границу, в Швейцарию, Италию, куда угодно. Мы вместе, – продолжила Милли, – если вы поедете со мной, куда бы я ни направилась, даже если мы сами не знаем теперь, куда поедем. Нет, – решительно говорила она, – я сама не знаю, где я окажусь, и вы не будете знать, и это не важно, я даже не уверена, что из всего этого выйдет толк, – она остановилась на полуслове.

Старшей подруге казалось, что все это шутка, что перепады от кладбища до веселья – всего лишь отражение контрастных настроений, пусть они прежде и не были столь полярными. Она так увлекается то мрачностью, то радостью, и она каждый раз искренна в своих чувствах, так что совсем не так проста, как ей самой хотелось бы.

– Я должна принимать реальность. В любом случае все выяснится, – добавила Милли, – как только миссис Кондрип расскажет ей про него нечто неприятное.

Компаньонка взглянула на нее с недоумением:

– Но о чем вы?

– Ну, если он притворялся, что любит ее…

– А он лишь притворялся?

– Я имею в виду, что он отправился за границу и забыл про нее настолько, что вступал в отношения с другими людьми.

Сюзи отчетливо видела горечь, проступавшую сквозь напускную веселость.

– Вы считаете его неискренним человеком?

– Нет… но дело не в этом. Суть в том, что будет думать об этом Кейт.

– Если учесть ваше знакомство с ним и ваше несомненное очарование, он просто обязан следовать за вами, стоит лишь позвать его, так?

Милли никогда не формулировала мысли именно такими словами и после короткого раздумья ответила:

– Нет, не думаю, что она догадывается о моих намерениях в отношении него, и если я сама стану что-то предпринимать, это лишь создаст ощущение, что он верен и последователен в чувствах. Я лишь имею в виду, – добавила она нетерпеливо и с легкой досадой, – что миссис Кондрип могла бы представить его как человека, дающего повод для ревности, и это помогло бы ей, раз она его опасается, придать мыслям сестры иное, полезное направление.

Из этого объяснения Сьюзан Шепард поняла, что подруга отчаянно ищет мотив, который соответствовал бы моральным принципам девушки из Новой Англии. Цель была труднодостижимой, но героини Новой Англии не останавливаются перед препятствиями; теперь было даже любопытно, как далеко молодая спутница готова пойти, чтобы добиться желаемого. В конце концов разве пропасти не пробуждают в нас отвагу? В таком деле можно находить свою радость.

– Как знать, может быть, – спросила она, – Кейт и так знает, что он ветренен?

Милли посмотрела на нее озадаченно.

– Ну, не исключено, что это даже восхищает Кейт, а не огорчает, что ее собственные чувства к нему…

– Собственные чувства Кейт? – эта мысль явно поразила девушку. – О, она никогда не говорила о них. Не думаю, – добавила она, словно инстинктивно хотела избежать ложного впечатления, – не думаю, что миссис Кондрип считает ее влюбленной.

Миссис Стрингем пристально посмотрела на нее:

– Так чего же она опасается?

– Ну, только того, что мистер Деншер, возможно, строит планы… Она опасается вероятных последствий этого…

– О, – в замешательстве ответила Сюзи, – она смотрит далеко вперед!

На это, однако, Милли отреагировала еще одним туманным «аргументом»:

– Нет… это мы смотрим далеко вперед.

– Что же, не стоит интересоваться ими больше, чем они сами собой интересуются!

– Конечно, нет, – торопливо согласилась девушка, хотя явно не потеряла интерес к теме, но потом решила внести ясность: – Она заботится исключительно о пользе самой Кейт.

– Вы имеете в виду, она считает, что сестра не увлечена им всерьез?

В этот момент показалось, что Милли не вполне уверена в своих словах, но затем она решительно заявила:

– Если бы она была увлечена всерьез, миссис Кондрип так бы мне и сказала.

Сьюзан Шепард оставалось недоумевать, в чем же цель этого разговора.

– Но почему бы вам не спросить ее прямо?

– Ах, нет!

– О! – сказала Сьюзан Шепард.

Однако Милли с легкостью добавила, что ни за что на свете не станет ее об этом спрашивать.