Текст книги "Как любить животных в мире, который создал человек"

Мясо из стволовых клеток легко счесть неестественным и уступающим по качеству. Судя по опросам, доля людей, действительно желающих его есть, варьирует от 16 % до 65 %. Существенный вклад в эту разницу вносит даже название: «чистое мясо» выглядит привлекательнее, чем «мясо 2.0». Лично для меня «мясо без убоя» звучит лучше, чем оба варианта. В 1995 году отраслевое исследование показало, что три четверти британцев были готовы есть генетически модифицированные продукты, но прошло два десятилетия, и из-за призрака «пищи Франкенштейна» возделывать генно-модифицированные культуры в Великобритании запретили. В то же время, если вы сегодня спросите потребителей, купят ли они мясо животных, которых держат в тесноте и пичкают антибиотиками, они, вероятно, скажут «нет». Верстрате упоминает реакцию детей, когда им описывают мясо из стволовых клеток: «Один из первых вопросов: „А я могу съесть моего друга?” У них нет никаких комплексов. И да, съесть друга можно».

Но все это преждевременные разговоры. Мясо из стволовых клеток по-прежнему остается интригующей перспективой, а не дешевым заманчивым продуктом. В декабре 2020 года Сингапур стал первой страной, одобрившей его с точки зрения безопасности: разрешение получила курятина для изготовления наггетсов. Надеюсь, коммерческое внедрение будет успешным, но не думаю, что возможность появления «безубойного» мяса в данный момент влияет на наш выбор. Отказаться от мяса можно и сегодня, и в Калифорнии это можно сделать, не жертвуя вкусом бургеров.

* * *

«Кто здесь любит диких животных?»

Пэта Брауна сложно назвать прирожденным затейником, но он, по крайней мере, старается. Здесь, на лужайке в Кремниевой долине, он проводит мероприятие для семей своих сотрудников. Он стоит перед маленькой палаткой, одетый в зеленую куртку, джинсы и футболку с надписью: «Счастливых коров делают безумные ученые».

«Вопрос к детям. Кто тут обожает хот-доги, рыбные палочки и тому подобное? А кто рад, что все это делают из мертвых животных? Никто?»

Дюжина детей смотрит на него немного озадаченно. Для Брауна они – будущее, и в этом будущем мяса нет. «Если я не прав, можете потом прийти и меня побить, но я вам обещаю, что, когда вы, ребята, станете взрослыми, мясо вам будут давать не животные. Это я вам обещаю, хоть я и не кандидат в президенты».

Сначала о реальности. Браун – основатель Impossible Foods, одной из двух калифорнийских компаний, которая производит, как говорят, самые убедительные заменители мяса в истории. Вторая компания – Beyond Meat. В них можно запутаться: обе основаны веганами по фамилии Браун и в обе инвестировал Билл Гейтс. Impossible Foods продает бургеры и свинину; Beyond Meat – бургеры, колбасу и фарш. Это не земля обетованная с мясом из стволовых клеток: их можно купить уже сегодня.

Beyond Burger полагается на гороховый белок и придает кроваво-красный цвет с помощью свеклы. Impossible имитирует кровь гемом – соевым белком, полученным из генетически модифицированных дрожжей. Поскольку в таком «мясе» есть еще двадцать других ингредиентов и некоторые из них производят на фабриках, критики высмеивают его как продукт глубокой переработки.

Я впервые попробовал бургер Beyond Meat, когда был вегетарианцем уже четыре года. Он был похож на очередной вегетарианский бургер, чуть более правильной формы. А потом я его укусил и на долю секунды как будто увидел цвета после черно-белой эпохи. Он оказался так близок к настоящему мясу, что – по крайней мере, для меня – отличий не было. Impossible Burger был не менее хорош. Если бы мне дали на выбор их и традиционные гамбургеры и я не думал бы о животных и окружающей среде, я бы просто подбросил монетку.

Пэт Браун не хочет давать такой выбор. Он считает, что скотоводство – это катастрофа для окружающей среды, и хочет положить ему конец – во всем мире – к 2035 году. Именно это в нем так интригует: он один из немногих, кто представляет себе мир, в котором мы перестали видеть в животных еду. Пока RSPCA и другие активисты говорят об улучшении стандартов содержания, пока Veganuary делает акцент на личном выборе, Браун обещает экономическую войну. Более чем два миллиона лет назад наши предки собирали мясо с трупов, брошенных другими животными. Позже Homo sapiens научились охотиться. Современные люди одомашнили скот около одиннадцати тысяч лет назад. За два десятилетия положить конец двум миллионам лет человеческой истории довольно смело даже по меркам Кремниевой долины.

Я вспоминаю многочисленные животноводческие фермы, на которых мне приходилось бывать: валлийских овцеводов, которые веками живут на своих холмах, бразильских владельцев ранчо, которые ведут наступление на Амазонию, монгольских пастухов, для которых лошади – и члены семьи, и источник пищи. В глазах Брауна жизнь всех этих людей изменится радикально. Веганство перестанет быть уделом голливудских звезд, гиперрациональных активистов и тех, кто решил в январе сесть на диету: оно охватит всех и навсегда. И это произойдет незаметно, потому что мясоеды перейдут на продукт, по вкусу в точности похожий на мясо.

Я приехал в Кремниевую долину по работе. Когда Браун закончил свое стандартное выступление перед детьми – к моему и их облегчению, – мы нашли спокойное место в шатре, и я поинтересовался, есть ли в его взглядах что-то большее, чем рекламная уловка.

«Мы пытаемся справиться не просто с проблемой, а с уже начавшейся катастрофой. Изменения климата не оставляют нам времени на раскачку, а разрушение биоразнообразия, наверное, еще более срочное дело», – говорит он немного по инерции. Есть другие способы сократить связанные с животноводством выбросы парниковых газов и обезлесение. Из коровьего навоза можно получать энергию. Можно урезать количество пищевых отходов: во всем мире около трети предназначенной для людей пищи так и не попадает на наши тарелки. Полная замена мяса – больше, чем любая другая мера.

К 2035 году? Серьезно? «Во-первых, – объясняет Браун, – если добиться достаточной прибыльности и инвестировать все эти прибыли в развитие, получаешь экспоненциальный рост. Во-вторых, между нами и существующей индустрией есть конкурентная динамика. Наша экономика лучше с точки зрения структуры. Из-за обилия товаров это крайне обезличенная отрасль, так что, к сожалению – или к счастью, – они не могут значительно снизить затраты на производство. Земля, вода, удобрения, пестициды, рабочая сила – всего этого нам требуется меньше, причем намного».

На момент нашего разговора в одних только США коров на мясо разводят более чем семьсот двадцать тысяч ферм. Еще свыше шестидесяти тысяч содержат девяносто пять миллионов коров. Этот масштаб Брауна не впечатляет. Сентиментальность не в его стиле. Никаких сомнений: дело просто в экономике.

«Они в неустойчивом положении, понятно? У них низкая маржа. У производителей говядины, в США уж точно, маржа – буквально несколько процентов. Цикл планирования там два с половиной года, потому что столько времени проходит от зачатия до убоя средней коровы: проще говоря, приходится предсказывать спрос на два с половиной года вперед. А мы развиваемся быстро, каждый год с удвоением, и конечной точки я не вижу, потому что наша продукция все лучше и лучше. Мы постоянно внедряем инновации, а коровы перестали это делать миллион лет назад».

Из-за таких упрощенных заявлений Браун, уважаемый ученый, в мясной индустрии нелюбим, как вспышка ящура. На самом деле благодаря селекции и интенсивному сельскому хозяйству производительность крупного рогатого скота растет. Гектар пастбища сейчас дает более чем в два раза больше мяса или молока, чем в 1960-е годы. Производство говядины в Европе и США порождает намного меньше выбросов парниковых газов, чем в Южной Америке и Африке южнее Сахары. Когда я затрагиваю этот вопрос, Браун просто отвечает, что фермеры «довольно близки к максимуму» производительности. Что ж, я видел воздействие борьбы за производительность на благополучие животных, так что поверить в это несложно. Эффективность отчасти связана с тем, что животных держат взаперти и кормят зерном. Действует и базовый закон термодинамики: чем выше в пищевой цепочке, тем меньше доступно энергии. Сельскохозяйственные животные используют энергию, чтобы жить. Куры и свиньи более эффективно превращают растения в мясо, чем коровы. Но для людей нет ничего более эффективного, чем есть растения самим. Каждый грамм белка из мяса – это от двух до четырнадцати раз больше парниковых газов, чем белок из растительных заменителей. В случае тофу, гороха и чечевицы соотношение еще выше.

В США растительные заменители составляют около 1 % розничных продаж мяса. Impossible имеет меньше 0,1 % рынка говяжьего фарша. Ближайшая цель Брауна – 20 %, и он считает ее «вполне реальной». После этого, предполагает он, начнется коллапс индустрии говядины. В настоящее время производители мяса и молочных продуктов получают почти $100 млрд. в год от инвестиционных фирм, пенсионных фондов и банков, например Barclays и JPMorgan Chase. Когда растительное мясо приживется, «их инвесторы, кредиторы, страховщики и партнеры просто начнут говорить: “Да этот бизнес отправляется на свалку”. Им будет все сложнее и сложнее собирать деньги, находить партнеров и прочее, поскольку отрасль будут считать умирающей». Судя по этому заявлению, Браун предвидит довольно жесткий переход.

Мировой рынок скота – это $1,2 трлн. в год, что приблизительно соответствует ВВП Мексики. Все это Impossible хочет заменить, а потом взяться за молоко, сыр и морепродукты. Известны ли эти цифры Пэту Брауну? Он утвердительно кивает. Сможет ли Impossible все это заменить? Он качает головой и говорит о потенциальных партнерах, которым Impossible может предоставить лицензию на свои технологии.

Цель Брауна – добиться ежегодного удвоения влияния Impossible. Звучит разумно, но только до тех пор, пока не осознаешь, что Google это не удается как минимум с 2006 года, а «Фейсбук» достиг такого результата лишь дважды с 2007 года. Impossible Foods, по словам Брауна, совершенно необязательно будет зависеть от небольшого числа культур: белок можно получить из шпината, салата ромен и люцерны. Люцерна особенно хороша. Согласно моделям Брауна, если отдать под нее 3 % мировой суши, она полностью обеспечит человечество белком. При этом, по его же словам, компания не использует эту культуру, потому что ее выращивает слишком мало ферм.

Может, из-за крайней уверенности в том, что он делает, или из-за того, что он повторяет свои речи по многу раз, но к Брауну сложно пропитаться симпатией. Чтобы хотеть снести бульдозером целую отрасль, нужен особый склад личности. У палатки дети – или, скорее, их родители – хотят с ним сфотографироваться, и растительного пророка уводят. Я отхожу и закусываю бургером Impossible с веганским сыром под возгласы: «Раз… два… три… Гем!»

Я вызываю Uber и еду на железнодорожную станцию. Водитель ничего не слышал о гамбургерах Impossible. Год 2035-й кажется ужасающе близким сроком для исчезновения животных ферм. Но это вовсе не значит, что само устремление неправильное.

* * *

В 2019 году в США прекратило деятельность почти 10 % молочных ферм – в среднем они закрывались по девять в день. Подал заявление о банкротстве самый большой производитель молока в стране, Dean Foods; за ним последовала другая некогда крупнейшая в стране молочная компания – Borden Dairy. В обоих случаях винили отчасти растущую популярность заменителей коровьего молока, например миндального и соевого. В 1974 году Ричард Никсон запил стаканом молока свой последний обед на посту президента. С тех пор средний американец стал пить его на 40 % меньше – шестьдесят пять литров в год вместо ста десяти. Веганский апокалипсис настал.

На самом деле нет. Спрос на коровье молоко в США продолжает расти. С 1975 года потребление молочных продуктов увеличилось на одну пятую: чистое молоко более чем компенсировали сыры и йогурты. (По грубой оценке, на изготовление ста граммов сыра уходит примерно литр молока.) В закрытии ферм не стоит винить веганов: реальная проблема в том, что отрасль консолидируется в несколько гигантских корпораций и у малых и средних фирм в любом случае были бы проблемы.

Отказ от мясного и молочного часто изображают как нечто радикальное. На самом деле этот путь менее радикален, чем сохранение текущей траектории. Пэт Браун прав в том, что выращивать одно животное, чтобы кормить им другое, невероятно неэффективно. Мировое население растет, развивающиеся страны богатеют. Совершенно непонятно, откуда взять еще больше мяса, молочных продуктов и яиц. По данным вашингтонского аналитического центра World Resources Institute, если не изменять систему, в 2050 году нам будет нужно дополнительно примерно шестьсот миллионов гектаров пашни и пастбищ по сравнению с 2010 годом. По площади это больше, чем весь Евросоюз, и создавать их придется за счет лесов и других природных экосистем, которые в настоящее время запасают углерод.

Либо мы перестанем есть мясо в таких количествах, либо надо готовиться к крайне опасному росту выбросов парниковых газов. Будет нанесен огромный урон животному миру. Согласно исследованию Нидерландского агентства по оценке окружающей среды, 60 % потерь биоразнообразия в последнее время связано с производством пищи. Мне не хочется говорить дочерям, что мы уничтожили природный мир потому, что он оказался вкусным. Мы и так уже исказили эволюцию промышленным животноводством и не собираемся сходить с этого разрушительного пути, нагревая планету и превращая леса в сельскохозяйственные угодья. Это наиболее веская причина, по которой борцам за права животных и защитникам окружающей среды нет смысла воевать друг с другом. Для обеих групп веганство должно стать высочайшим приоритетом.

Каков был бы мир без мяса? Само собой, в нем не держали бы на фермах миллиарды чувствующих существ – коров, кур, овец, свиней и всех остальных, – отнимая приличный кусок поверхности планеты. Миллионы гектаров, на которых сейчас выращивают корм для скота, особенно в США и Бразилии, отдали бы под производство человеческой пищи или использовали для возрождения дикой природы и связывания углерода. Если мы заменим чем-нибудь мясные и молочные продукты, сельскохозяйственных земель станет меньше примерно на три четверти. Может быть, некоторые фермы превратятся в рощи для туризма или природные заповедники, а фермеры и их дети, многие из которых все равно не интересуются животноводством, будут на них работать. Это может заложить основу для природоохранного движения – об этом я расскажу ниже.

(Необходимые площади можно сократить еще больше с помощью, например, вертикальных ферм – ангаров со светодиодным освещением, в которых растения выращивают друг над другом. Это гениальное решение, ведь пищу можно производить рядом с местами проживания людей круглый год и независимо от климата. Берлинская компания Infarm, привлекшая более $300 млн. инвестиций, утверждает, что ее вертикальным фермам требуется на 99 % меньше земли, на 95 % меньше воды, на 90 % меньше транспорта и на 75 % меньше удобрений по сравнению с традиционными. Поскольку среда под контролем, пестициды не нужны. Урожайность пшеницы в десятиэтажной вертикальной ферме может в шестьсот раз превысить текущую мировую среднюю. Проблема в том, что расходы на строительство и энергоснабжение таких предприятий просто астрономические по сравнению с тем, чтобы засеять поле и положиться на солнце. На данный момент, специализируясь на дорогих малопитательных травах и сортах салатов, они едва сводят концы с концами. До пшеницы и других пищевых продуктов еще очень далеко.)

В мире без мяса исчезнут скотобойни и мясоперерабатывающие заводы, хотя большинство людей их все равно не видит и не заметит перемен. Я представляю, что на месте Forge Farm Meats построят пригородный квартал: поначалу жилье там будут покупать неохотно, но уже через несколько лет местные начнут с удовольствием рассказывать гостям: «Никогда не угадаете, что было тут раньше…» Может быть, там откроют бар «Конвейер» с крафтовым элем.

Вырастут урожаи овощей, фасоли и фруктов. Появятся заводы по производству новых продуктов – например, мяса из стволовых клеток или ферментированного белка, в том числе для гамбургеров Impossible. Финская компания Solar Foods стремится получить муку, используя водород, солнечную энергию и бактерии. Успех таких продуктов будет зависеть от их цены и вкусовых качеств, а также от производства чистого водорода. Тони Себа, писатель из Кремниевой долины, – один из немногих, кто принимает планы Impossible Foods по поводу 2035 года всерьез. Он утверждает, что ферментированная пища будет в два с лишним раза дешевле животной и средняя американская семья сэкономит благодаря этому $1200 в год. В супермаркете в нашем районе продукция Beyond Burger – в ней используют свекольный сок, а не ферментацию – в пересчете на грамм по-прежнему стоит почти в два раза дороже любого другого гамбургера. Одним из ограничителей является горох, которому компания отдает предпочтение, – стоит он дороже, чем, скажем, соя. Однако дешевый веганский фастфуд уже есть. Бургеры Impossible в США можно купить в Burger King, наггетсы Beyond Meat продают в KFC. Британская сеть пекарен Greggs пришла к выводу, что роллы с веганской колбасой крайне успешны, и даже выплатила сотрудникам премию в £300. Иногда веганство называют модой элит, иногда критики говорят, что оно вынуждает бедных отказываться от мяса из-за дороговизны. В реальности это альтернативный источник белка, который может позволить себе каждый, если только его устраивают вкус и сама концепция.

Скот никогда не был просто мясом. Однажды я сидел в юрте монгольского пастуха за чашкой чего-то, отдаленно напоминающего чай. Он объяснял, что в дело идут все части животных, и показывал на стены из шкур и шнуры из верблюжьей кожи. Монголы очень изобретательны: другой бывший пастух рассказывал, что после убоя барана он достает из его желудка полупереваренную траву, засаливает ее и скармливает зимой другим баранам.

На Западе скот дает людям одежду и лекарства и используется для полудюжины других целей. В этих странах каждый сознательный потребитель знает о проблеме с натуральным мехом – во многом благодаря кампании PETA «Лучше ходить голым, чем носить мех», которая началась в 1990 году и привлекла таких звезд, как Тайра Бэнкс и Деннис Родман. Другая одежда животного происхождения не привлекает такого внимания. Я знал, что в моих зимних куртках, одеялах и подушках есть натуральный пух, но никогда по-настоящему не связывал эти мягкие белые и серые перья с мясной индустрией.

Это странно, если вспомнить, что именно использование перьев послужило стимулом к созданию одной из старейших природоохранных организаций. Британское Королевское общество защиты птиц было основано в 1889 году женщинами, которых тревожили перья на модных шляпах. Его члены давали обязательство не носить перьев, если они не взяты от птиц, убитых ради пищи, «за исключением страусов». Те перья были на виду. Перья, которые мы используем сейчас, – нет.

Сегодня почти весь пух одежная промышленность получает от гусей и уток, убитых на скотобойнях. «Однодневные гусята – они как дети, – рассказывает один управляющий фермы. – Сразу же тебя запоминают и пытаются встроить в стаю». У уток и гусей в ходе эволюции перья стали линять, отчасти чтобы делать теплые гнезда. Как и коровье молоко, эта адаптация была призвана облегчить жизнь потомству. В наших же руках потомство из-за нее стало жить недолго и лишилось всего. Гуси часто умирают в восьминедельном возрасте, так и не достигнув половой зрелости. Люди, которые никогда не стали бы есть гусятину, с радостью носят куртки на гусином пуху, но с точки зрения птицы нет особой разницы, какую часть ее тела ты используешь: они не заполняют согласие на посмертное донорство органов. Хочется думать, что этих птиц все равно бы забили на мясо и использование перьев не влияет на их судьбу, однако прибыли от продажи перьев способствуют окупаемости мясной индустрии.

Но и это не самый плохой источник перьев. На некоторых фермах гусей и уток ощипывают живьем, чтобы они отрастили перья еще раз и процедуру можно было повторить. Борцы за права животных говорят, что это как рвать человеку волосы на голове. Для утки само то, что ее берет человек, уже достаточный стресс. Видео с утиных ферм просто душераздирающи.

По крайней мере, мясо можно покупать у местных производителей в надежде на высокие стандарты. В случае пуха 80 % мирового производства дает Китай, где стандарты зачастую низкие, да и те соблюдают далеко не всегда. Растущая в этой стране любовь к утятине напрямую связана с нашим желанием покупать теплые куртки. Даже в Евросоюзе Patagonia – этичный бренд туристического снаряжения – обнаружил, что часть пуха для производства курток поступала с венгерских ферм, где гусей насильно откармливают на фуа-гра. Гуси и утки – водные птицы, но на фермах у них не всегда есть возможность поплавать. Их ногам тяжело от непрерывного стояния. Мы мало знаем о том, откуда берется наше мясо, но про кожу мы знаем даже меньше. Компаниям по производству одежды трудно отследить путь этого материала до бойни, не говоря уже о ферме.

Ничто не иллюстрирует это слепое пятно лучше, чем кожа из Индии. По индуистской традиции преуспевание людей зависит от счастья коров. Этих животных надо не забивать, а благодарить за молоко. «Защита коров занимает центральное место в индуизме… Индуизм будет жив до тех пор, пока будут берегущие коров индусы», – говорил Ганди. Он же называл корову «чистейшим типом жизни ниже человеческой» и «матерью миллионов индийцев». При этом Ганди считал, что индуистам можно пользоваться уже умершими коровами. Каждый знает, что Индия – это страна автомобилей, стоящих в пробках из-за коров. Но, кроме большого поголовья коров, на фермах Индии разводят больше буйволов (не священных), чем во всех остальных странах, вместе взятых, и она является одним из крупнейших производителей кожи.

В год в Индии убивают двадцать один миллион представителей подсемейства бычьих – коров и буйволов, – что сопоставимо с тридцатью тремя миллионами в США и в шесть раз больше, чем в Германии. Поскольку в большинстве индийских штатов коров забивать нельзя, последним часто приходится выдерживать жуткие переходы туда, где это легально. Их отправляют даже в соседнюю Бангладеш, где буйволов убивают больше, чем во Франции коров. PETA удалось задокументировать, как с мертвых животных сдирают кожу прямо на глазах у живых. В последние годы правительство Нарендры Моди приняло жесткие меры в отношении боен. И все бы хорошо, если бы не а) рост напряжения между индусскими националистами и мусульманами, которые эти бойни держат, и б) усугубление проблемы из-за увеличения расстояния до ближайшей бойни. Мрачный урок индийской кожевенной промышленности в том, что воздерживаться от мяса мало: надо вообще перестать использовать продукты животного происхождения. Миру без мяса потребуются тысячи альтернативных продуктов. Расцвет заменителей меха и кожи говорит о том, что это возможно.

В веганском мире были бы выигравшие и проигравшие. Если из меню убрать продукты животного происхождения, в пищевой отрасли, вероятно, по-прежнему будут доминировать сегодняшние корпоративные гиганты – Monsanto, Unilever, Tyson Foods, – у которых есть способность скупать фирмы-выскочки вроде Memphis Meats и Impossible Foods. Наверное, они купят их так или иначе, просто на всякий случай. Сети фастфуда вроде «Макдоналдса» переключатся на других поставщиков, но в целом там мало что изменится. В 2014 году компания Hellmann’s подала в суд на одного производителя веганского майонеза, утверждая, что майонез по определению должен содержать яйца. Дело уладили, и теперь Hellmann’s продает собственный веганский майонез, который, по ее (корректному) описанию, имеет «тот же отличный вкус», что и оригинал. Может быть, некоторым традиционно мясным компаниям будет сложно пройти такую эволюцию – точно так же, как крупные американские автопроизводители не могут угнаться за инвестициями в электромобили. У некоторых экспортеров мяса, например Аргентины, дела пойдут плохо. Некоторые страны, зависящие от импорта продовольствия, – в том числе Китай – справятся лучше. Некоторые, такие как Монголия, имеют слишком мало пахотной земли, и полный отказ от животноводства разрушит их продовольственную безопасность. В Эфиопии финансовое положение людей связано с животными. По всей Африке южнее Сахары строить и поддерживать предприятия для ферментации намного сложнее, чем предполагает модель франшизы Пэта Брауна. На данный момент имеет смысл говорить об отказе от животноводства в богатых странах, где уже есть альтернативные источники белка и рабочих мест. Когда Европа и США справятся с сокращением потребления продуктов животного происхождения, за ними последуют другие.

А что с самими животными? Миллиарды овец, свиней и коров перестанут быть нам нужны, поэтому их популяция сократится. Однако эти породы не были предназначены для существования в своей текущей форме и не приспособлены к миру природы. Наши экосистемы в целом не нуждаются в них. Благодаря отходу от животноводства нам будет проще сосредоточиться на тех животных, которые адаптированы к естественным условиям, а не на мутантах, которых мы сами создали для удовлетворения аппетита.

Человеческое общество уже совершало подобные переходы: от китового жира к керосину, от лошадей к автомашинам, от ископаемых видов топлива к альтернативным, от традиционных газет к веб-сайтам и так далее. Некоторые проходили быстро (за тридцать пять лет удалось заменить 95 % китового жира), другие были растянуты во времени или оказались иллюзией (ядерная энергия, вопреки ожиданиям некоторых, так и не возобладала).

Если мясо исчезнет, оно будет исчезать медленно – неоправданно медленно. Эта отрасль распространена по всему миру. Создание новых цепочек поставок потребует огромных капиталовложений. Продукт вплетен в нашу культуру и традиции, а мясо из стволовых клеток, возможно, принесет большую пользу обществу, но не слишком большую отдельному потребителю. Производство мяса из стволовых клеток, которое на вкус и по цене не будет отличаться от фермерской говядины, будет триумфом, но не скачком, подобным переходу от гужевого транспорта к автомобильному. Хотя сегодня на свете нет тех коров, свиней и кур, которые будут давать людям пищу в 2035 году, сама система – от скотобоен до авторефрижераторов и мясных магазинов – построена крепко, и если мощные предприятия сталкиваются с проблемами, то они просят поддержку правительства – и получают ее. В конце XIX века растущая популярность дешевого маргарина ударила по продажам масла в США. Производящие молочные продукты штаты, включая Нью-Йорк, а за ними и федеральное правительство, ввели запреты и налоги на маргарин. В Висконсине производить и продавать желтый маргарин было незаконно до 1967 года.

Тем не менее продукты животного происхождения уже испытывают давление. Супермаркеты начали вычислять углеродный след товаров, которые они продают, и это должно подтолкнуть их к уменьшению количества говядины за счет растительных альтернатив. Правительствам по чисто экологическим соображениям следует обложить мясо серьезными налогами аналогично уже имеющимся налогам на табак. Если гамбургер Impossible будет на доллар дешевле традиционного, сделаем ли мы выбор в пользу страданий и загрязнения? Однако пока от мяса отказывается так мало людей, это сложно политически. Налоги на табак в США подняли лишь в 1980-х и 1990-х годах, когда курильщиков стало на одну пятую меньше по сравнению с пиковыми значениями 1960-х. Но даже когда эта привычка переживала расцвет популярности, она охватывала лишь половину взрослых американцев, а мясо ест более 90 %. Государства должны будут отказаться от субсидирования животноводческих ферм: сейчас в мире эта отрасль получает $600 млрд. в год и мало регулируется с точки зрения экологии. Однако субсидии настолько прижились, что проще молочной корове пройти через игольное ушко, чем от них отказаться.

Льюис Боллард – специалист по благополучию животных из Open Philanthropy, благотворительной организации, которая придерживается утилитарной философии и стремится сделать столько хорошего, сколько возможно. По его словам, государству проще «ассигновать дополнительные средства, чем забирать у кого-то деньги», поэтому активистам лучше призывать к увеличению поддержки растительной пищи, а не уменьшению субсидирования мяса. Согласно программе инноваций Horizon 2020, Евросоюз обязуется выделять на исследования в области растительного белка около $10 млн. в год. По мере расширения ассортимента у растительных продуктов появляются собственные сторонники: Канада, крупнейший производитель и экспортер сушеного гороха, теперь имеет сельскохозяйственную отрасль, заинтересованную в лоббировании веганских альтернатив.

Боллард сравнивает развитие производства растительных продуктов с энергетическим сектором, где энергия ветра и солнца стала более конкурентоспособной благодаря субсидиям и инновациям, а уголь – менее рентабельным из-за экологического регулирования. «Да, это будет требовать инноваций, – говорит он. – Это также потребует много шагов с другой стороны. Как сделать мясо с промышленных ферм менее привлекательным? Как заставить его производителей учитывать больше издержек?» В качестве примера здесь можно привести Кори Букера, сенатора от штата Нью-Джерси, который в 2020 году стал первым веганом, всерьез боровшимся за то, чтобы стать кандидатом в президенты от Демократической партии. Тогда ему пришлось четко заявить, что он не считает, что правительство должно указывать людям, что им есть. Он даже не мог сказать, что больше американцев должно стать веганами. При этом он собирался ввести ограничения для промышленных ферм. Почему бы правительству не наложить запрет на худшие методы, которые потребители едва осознают? У животных должно быть пространство для движения и общения, а работники боен не должны подвергаться ненужному риску. И то и другое поддерживают не только веганы, но и владельцы этичных семейных ферм, на которых давят крупные производители. «Разрыв между урной и прилавком», когда калифорнийцы голосуют за свободный выгул несушек, но предпочитают не покупать их яйца, свидетельствует, что как граждане люди бывают готовы действовать независимо от своих потребительских привычек.