Текст книги "Как любить животных в мире, который создал человек"

Высокопроизводительные коровы трудятся гораздо тяжелее, чем большинство людей: с точки зрения энергозатрат они не слишком уступают велосипедистам на «Тур де Франс». Сегодня молочная корова, как выразился один ученый, – это «пакет молока на ногах, к тому же неустойчивых». Когда я увидел этих животных с их раздутыми животами и неловкой походкой, я предположил, что это какое-то биологическое отклонение. Конечно, это не так. Этих животных создали мы сами, поставив производительность превыше сострадания. Некоторым коровам раз в две недели вводят бычий соматотропин (BST) – гормон роста, который попутно повышает риск заболеваний ног. В большинстве стран мира он запрещен, но Управление по пищевым продуктам и лекарственным средствам США (FDA) его лицензировало.

В США до половины поголовья молочных коров страдает от хромоты, в том числе из-за язвы ног и копытной гнили. Язвы – открытые раны, в которые может попасть инфекция, – возникают в том числе и потому, что животные вынуждены часами стоять в моче, навозе или опилках, которые используют в качестве подстилки. Бетонные полы усугубляют проблемы с ногами, равно как и теснота и стресс. Хромые коровы выгибают спину и стараются ходить очень осторожно, а в тяжелых случаях вообще не передвигаться. Доводить организм животного до предела таким образом – это не любовь.

Семейству Финли с 1928 года принадлежит триста сорок гектаров земли на юго-западе Шотландии, в полутора километрах от Ирландского моря. На своей ферме Дэвид и Уилма теперь делают по-другому две вещи. Во-первых, матерей и телят не разлучают пять месяцев, а не стандартные двадцать четыре часа. Теленку обычно требуется около десяти литров молока в день. Современные молочные породы дают в три раза больше, так что надбавка все равно остается. Во-вторых, на ферме коровы могут пастись столько, сколько это возможно. Такой подход встречается все реже: у крупнейших британских производителей в Шотландии, Уэльсе и Северной Ирландии коров держат в помещении круглый год – так их удобнее кормить, проверять и доить. Вместо шести тысяч литров молока в год корова Финли теперь может дать на продажу всего около четырех тысяч, зато заболеваемость хромотой и маститом упала как минимум на три четверти, и коровам требуется на 85 % меньше антибиотиков.

Эксперимент Финли еще не завершен. В 2012 году – задолго до всплеска интереса к веганству – они уже пробовали делать нечто подобное, но сдались, потому что у них не сходился баланс. «Это был финансовый удар», – вспоминает Дэвид.

На этот раз семья взяла кредит, не сообщив банку о своих планах, и заново все продумала: коровы начинают приносить телят уже через два года, а не в два года и восемь месяцев, как раньше. Телят мужского пола быстрее откармливают и уже в шестимесячном возрасте продают на «розовую телятину». Первый год был «довольно скверный», и у них даже уволился пастух. Но на второй дела пошли на поправку. «Мы видим, что все получится, – говорит Дэвид. – Мы выкарабкаемся, но пока еще не добились своего».

Проблема отчасти в том, что молочную продукцию не маркируют так, чтобы покупатель в магазине задумывался о благополучии коров. Органическое молоко существует – в Великобритании это означает, что у животных есть доступ к выпасу и фермеров просят забивать после рождения меньше телят мужского пола, – однако в этих стандартах ничего не сказано об отлучении телят и нет целевых показателей заболеваемости маститом и хромотой. Особенной прибыли органическое производство не дает, поэтому Финли делают сыры и мороженое для специализированных поставщиков. Сыры у них в три раза дороже стандартной упаковки из супермаркета.

Через несколько дней после нашей беседы я вижу, как Дэвид представляет свое мясо лондонским покупателям. Мероприятие проходит в модном ресторанчике рядом с Олд-стрит, в сердце столичных стартапов и джентрификации. Гости сидят на скамейках за тремя длинными деревянными столами. Дэвид похож на вынутую из воды рыбу: о своих коровах он говорит слишком долго и слишком подробно. А может, недостаточно долго и недостаточно подробно, ведь людям нужна история, которой они будут доверять. Два года спустя три четверти сыров Финли продаются в Лондоне, 90 % покупают женщины, многие из которых близки к веганству. Финли почти сводят баланс – по крайней мере, так было до того, как из-за коронавирусного карантина закрылись рестораны и рынок для розовой телятины увял. Много ли любителей, готовых платить втридорога за такой базовый продукт, как сыр?

Есть еще одна проблема: любая пища животного происхождения неэффективна. Если взять пастбища и посевы кормовых культур, животноводство в настоящее время занимает 77 % всех сельскохозяйственных земель на планете, но дает при этом всего 18 % потребляемых нами калорий и 37 % белков. Чтобы произвести грамм коровьего или овечьего белка, нужно в двадцать раз больше земли, чем для производства белка из зернобобовых, например нута или сои. Для молочных продуктов земли должно быть приблизительно в четыре раза больше: не так плохо, как в случае говядины, но все равно менее эффективно, чем курятина и свинина. Молочные коровы вырабатывают метан путем ферментации в кишечнике, и их навоз тоже содержит мощные парниковые газы. Если взять мировую среднюю, литр молока – это выбросы, эквивалентные трем килограммам углекислого газа, а килограмм сыра – двадцати одному килограмму. Это столько же, сколько сто шестьдесят километров езды на новом автомобиле.

Говоря напрямую, если вас волнуют изменения климата, мало стать вегетарианцем. По оценкам ученых из Университета Джонса Хопкинса, это сократит выбросы парниковых газов из-за потребляемой вами пищи примерно всего на треть. Более того, вегетарианская диета с большим содержанием молочных продуктов даст больше выбросов, чем овощная в основном диета с некоторым количеством мяса. Если все люди в мире отказались бы в своей диете от молочных продуктов, парниковых газов, связанных с пищей, стало бы меньше примерно на четверть – результат почти в два раза лучше, чем если бы они отказались от красного мяса.

Молочные фермы, которые больше всего заботятся о благополучии животных – то есть те, где коровы могут пастись, – одновременно могут производить больше парниковых газов на килограмм молока. Землю, которую занимают пастбища, можно было бы использовать для удержания углерода, например посадить там деревья. Хорошего компромисса здесь нет: если вы хотите снизить выбросы углерода, придется, грубо говоря, загнать молочных коров в коровники и кормить их зерном. Если загнать их в коровники, это скажется на их социальной сфере. В большом масштабе у молочных продуктов нет шансов пройти «проверку животными».

* * *

Итак, мясное и молочное в отставку. Переходим к яйцам. Жизнь большинства мясных кур ужасна, но ведь несушкам должно быть лучше, не так ли? Если западные потребители и слышали что-то о проблемах с благополучием животных, то это, вероятно, тема кур в клетках. Люди все чаще покупают яйца свободного выгула, чтобы курам не приходилось сидеть в тесных клетках, которые очень смахивают на тюремные камеры.

Но свободный выгул не панацея. Несушки теперь такие большие и тяжелые, что если выпустить их и позволить двигаться, то до 86 % сломают килевую кость – ту, к которой крепятся грудные мышцы. Даже после выздоровления эта травма сковывает движения и вызывает постоянную боль. Куры на вольном выгуле чаще умирают рано, потому что другие куры могут на них напасть и удушить. Это наблюдается, предположительно, когда птицы начинают нервничать: обстановка на ферме очень далека от джунглей, в которых складывалась их психология. У всех вариантов есть серьезные недостатки: в курятниках высокая смертность и частые переломы, на свободном выгуле часто бывают повреждения кожи, а в больших птичниках с так называемыми улучшенными условиями куры не всегда могут вести себя естественно, например купаться в пыли. Часто птиц приходится калечить: в Евросоюзе многим несушкам срезают клювы, чтобы они не выщипывали друг другу перья.

Существа, которых мы создали из-за интенсивного фермерства, пугают. Все одомашненные куры произошли от джунглевой курицы, которая откладывает до одного яйца в месяц. Сегодня несушки в целом выдают одно яйцо в день. В возрасте примерно семнадцати месяцев производительность падает, и кур отбраковывают. Им на смену каждый год выводят миллиарды новых.

Но больше всего поразило меня даже не это. Несколько миллиардов кур ежегодно избавлены от продолжительных страданий. Они вообще не успевают что-либо почувствовать, потому что в однодневном возрасте их бросают в промышленные измельчители или травят газом. Это цыплята мужского пола, родившиеся в инкубаторах, предназначенных для несушек. Для производства яиц они не нужны, откармливать их на мясо тоже невыгодно – из-за породы им требуется слишком много корма. Поэтому их убивают – и неважно, будут ли несушки на этой ферме гулять в свободном выпасе и содержаться по органическим стандартам. Уничтоженную птицу перемалывают на корм для домашних животных или просто выбрасывают.

Система на инстинктивном уровне ощущается неправильной. Возникает этический вопрос: можно ли приводить животных в этот мир только для того, чтобы сразу же их убить? Возникает вопрос благополучия: болезненна ли их смерть? Но еще это затрагивает самую суть нашего отношения к другим животным. Можно ли так бездушно относиться к их существованию? Можно ли заявлять, что мы их любим, если мы так бездумно от них избавляемся?

Я хочу узнать, есть ли альтернатива. Я сажусь в поезд и отправляюсь в голландский университетский город Лейден, иду под виадуком и вдоль канала и вскоре оказываюсь в самом внушительном научном парке, который я только видел в своей жизни. Вокруг аккуратные ряды больших офисных зданий. Я обхожу их вдоль залитых светом теннисных кортов и объявления о новом методе лечения васкуляризированного рака и встречаюсь с Ваутером Брейнсом, одетым в худи предпринимателем с непослушными волосами. Он ведет меня по пустым корпоративным коридорам в небольшой офис с несколькими столами из IKEA и огромной фотографией кукурузного поля на рассвете. На вывеске написано, что это штаб-квартира компании The Eggsperts.

В 2011 году Брейнс не был экспертом ни в птицеводстве, ни в других вопросах. Он был студентом биологии в Лейденском университете и горел желанием основать собственную фирму. «Я подходил к разным людям и спрашивал: “Чем вы занимаетесь весь день? Я хочу заняться бизнесом и ищу проблему, которую надо решить. За что мне взяться?” – вспоминает он. – К людям обычно редко подходят с таким вопросом».

Среди его собеседников оказался друг родителей Брейнса, который разводил кур. «Он сказал: “Мне не нравится, что нам приходится убивать цыплят”. Многие говорят, что ребятам в инкубаторах все равно, но им не все равно. Они просто вынуждены этим заниматься». Для Брейнса тот разговор стал отправной точкой. Он решил избавить фермеров от необходимости отбраковывать цыплят мужского пола.

Одно из возможных решений проблемы – генетически модифицировать кур таким образом, чтобы яйца отличались в зависимости от пола, например вставить фрагмент, вызывающий флюоресценцию. Благодаря этому самцов можно было бы уничтожать еще до того, как они вылупятся. Такой подход Брейнса не устроил: «Люди увидят светящиеся яйца и подумают: “Они что, скрестили курицу с медузой? Так нельзя”». Были и другие варианты с генной модификацией – например, попробовать вывести несушек, которые откладывают исключительно яйца нужного пола, – но и они, по мнению Брейнса и его партнеров, навлекли бы гнев общественности. «Так что мы сказали ГМО нет», – рассказывает он.

Вместо этого было найдено другое решение. Оказывается, мужские и женские эмбрионы отличаются уровнем определенного метаболита, который участвует в превращении питательных веществ в энергию. Исходя из этого, команда Брейнса нашла способ определять пол будущего цыпленка по крохотным образцам яйца, которое потом снова запечатывают.

Точность стандартного теста составляет 98–99 %. Он проводится на девятый день после кладки, когда цыплята, как предполагается, еще не испытывают боли. «Мозговой ствол закрывается примерно через одиннадцать с половиной дней. Именно тогда цыпленок должен начать что-то чувствовать». От мужских эмбрионов можно избавиться, не дожидаясь этого.

Над той же проблемой трудятся и другие группы ученых в Германии и Канаде. Компания Брейнса, In Ovo, на сегодня потратила около €6 млн. Процедура «должна быть быстрой, низкозатратной, не влиять на выводимость и нравиться сотрудникам инкубаторов. Если получится, я довольно уверенно могу сказать, что большинство мировых производителей начнет ее применять».

«И когда это произойдет, вы спасете миллиарды цыплят?» – спрашиваю я. «Типа того».

По сценарию Брейнса, худший результат – это применение технологии исключительно в верхнем сегменте рынка, где практикуют свободный выгул. Сейчас ему надо решить другие проблемы. Бройлерные куры часто вылупляются до трех дней раньше срока и застревают в жарких инкубаторах. По голландским законам кормить и поить их первые шестьдесят часов необязательно, хотя после кампании, устроенной борцами за права животных, этот срок планируют сократить до тридцати шести часов. In Ovo разработала систему раннего кормления, которая уже используется в нескольких странах, включая США. Брейнс даже позволяет себе мечтать о производстве фуа-гра без насилия. «Это было бы очень приятное дело. Мне кажется, увеличить печень без принудительного кормления не так уж сложно. Ужасно об этом думать, но раз люди все равно будут есть фуа-гра, давайте сделаем его как надо, верно? Не знаю, может, надо вводить птицам какую-нибудь штуку, чтобы регулировать активность печени. Это реально, просто никто об этом не думает. Вырастить печень не так уж сложно».

К оправданиям жестокости животноводства привыкаешь. Когда человек вроде Брейнса утверждает, что ситуацию можно исправить, это сбивает с толку. Еще поражает, что через несколько десятилетий после начала промышленного разведения кур всего несколько предпринимателей занимаются этой проблемой. «Что-то не так с системой, – говорит Брейнс. – Нас всего шесть-семь человек, мы собираемся расшириться до пятнадцати. И мы – одна из ведущих компаний, которая занимается этими цыплятами. Мне сложно это понять».

Надеюсь, не за горами времена, когда цыплят мужского пола перестанут отбраковывать. Если это произойдет, это станет триумфом изобретательности, торжеством любознательных, неутомимых людей вроде Брейнса, которые верят, что решение можно найти всегда. Но даже если цыплята будут избавлены от смерти, масса отвратительных сторон производства яиц не исчезнет. Все куры уязвимы для новых вариантов птичьего гриппа, и из-за этого их приходится массово истреблять. При свободном выгуле повышается риск инфекций и ранней смерти – в тесных клетках хотя бы можно убрать экскременты.

Люди, судя по всему, более склонны голосовать за благополучие животных на выборах, чем поддерживать его в магазине. В 2008 году яйца свободного выгула занимали в Калифорнии менее 10 % рынка, зато 63 % калифорнийцев поддержали закон, согласно которому все несушки должны иметь возможность свободно поворачиваться. Это «разрыв между урной и прилавком»: избиратели требуют то, что в супермаркете бы не выбрали. В то же время у голосования есть два преимущества: оно заставляет остановиться и подумать о том, как живется животным, а также почувствовать свою принадлежность к движению, увидеть, что не придется себя ограничивать, пока другие ни в чем себе не отказывают. Часто говорят, что людей нельзя заставить изменить пищевые привычки, но люди могут захотеть измениться сами. Проблема в том, что, пока есть политический выбор и пока мы не столкнулись с вопросом нос к носу, мы готовы равнодушно пройти мимо.

* * *

Теперь для меня очевидно, что в животноводстве есть вдохновляющие, этичные люди, такие как Дэвид и Уилма Финли и Ваутер Брейнс. В то же время я не уверен, что сама эта отрасль сможет когда-нибудь стать этичной. Некоторые злоупотребления неизбежно вытекают из того, что бесправные животные сталкиваются с уставшими, плохо зарабатывающими людьми. Даже если как-то с этим справиться, останутся калечащие, болезненные процедуры, которые в некоторых случаях надолго отражаются на поведении животного и уровне стресса, зато позволяют фермерам управлять большим поголовьем и сокращать расходы. В большинстве стран Европы коров разрешено клеймить раскаленным железом и надрезать им уши для маркировки. Германия – единственная европейская страна, запретившая вставлять им кольца в нос.

В последние годы ситуация с законами о гуманном обращении с животными меняется к лучшему во всем мире. Невозможно не радоваться, например, отходу от станков для свиноматок, «батарейных несушек» и другим шагам в верном направлении. Однако перемены забюрократизированы и идут медленно. И достаточно ли их?

В последние десять лет ветеринары все чаще выходят за рамки пяти свобод и думают о том, как вызвать у животных хорошее психическое состояние – такой подход еще называют «позитивным благополучием». Накормить свинью легко, гораздо сложнее сделать так, чтобы он была счастлива. Но уместно ли вообще говорить об этом понятии в случае животных? Когда ученые исследуют человеческое счастье, можно просто провести опрос и выяснить, как люди в основном себя чувствуют и как они оценивают свою жизнь по сравнению с лучшим и худшим вариантами, которые можно себе представить. В случае со свиньей (и справедливости ради с нашими детьми тоже) этого сделать нельзя. Остается пробовать угадать позитивные состояния по физиологическим параметрам, например частоте сердечных сокращений и уровню гормонов стресса, а также по поведению. Возможным индикатором является проявление у животных оптимистичных ожиданий при принятии решений – грубо говоря, ждут ли они хорошего результата.

Я отправился в RSPCA – старейшую благотворительную организацию, занимающуюся благополучием животных. Она была образована в 1824 году. В те времена речь шла прежде всего о борьбе с жестоким обращением. Сегодня, если вы видите собаку, с которой плохо обращаются, раненого голубя, брошенного тюленя и так далее, RSPCA или одна из ее партнерских организаций по всему миру постараются помочь. Если вы британский фермер вроде Энди и хотите получить одобрение «золотого уровня», вы можете начать соблюдать стандарты благополучия RSPCA – им удовлетворяет четверть свиноферм в стране. Среди производителей молока таких всего 1 %, поскольку к этой области потребители менее требовательны.

Если кто-то способен убедить меня, что сельскохозяйственным животным на фермах неплохо, это должен быть Марк Купер – человек, который эти стандарты составляет. Он настроен оптимистично. Фермеры хотят быть лучше. Те, кто разводит кур на мясо, например, «до ужаса устали каждый день ходить в курятник и отсеивать от двадцати до тридцати птиц. Они не хотят этим заниматься». Тем не менее в настоящее время по стандартам RSPCA в Великобритании производится всего 1 % птичьего мяса. Купер охотно признает, что стандарты ограничиваются тем, во что фермеры готовы инвестировать. Другое ограничение – недостаток информации. «Такие вещи, как счастье – позитивные психические состояния, – это совершенно новая вещь… Мы пока просто мало что об этом знаем», – говорит он.

Я интересуюсь, правильно ли считать, что с точки зрения благополучия молочные продукты хуже говядины. «Если брать в среднем, вы бы хотели быть мясной коровой или молочной?» – спрашиваю я Купера. «Наверное, я бы выбрал мясную, – говорит он. – Молочным живется так себе. Тебя сильно доят, система не всегда поспевает за твоей генетикой, ростом и так далее. Инвестиции туда просто не добрались».

Корове сложно съесть столько корма, сколько требуется для нужных удоев. «Чтобы давать молоко в ущерб собственному организму, нужна генетическая предрасположенность. Именно поэтому бывает столько очень тощих молочных коров». Иначе говоря, коровы в ходе эволюции научились жертвовать здоровьем ради своих телят, а теперь жертвуют им ради человека.

Наша встреча подходит к концу. Я иду на выход мимо стойки администратора со шкафом мягких игрушек и жилетов с брендом RSPCA, которые используют в спонсорских пробегах. Поезд идет в Лондон, и я чувствую себя веганом больше, чем когда бы то ни было. Не только из-за этого разговора – просто накопилось. Работа на скотобойне заставила меня почувствовать, что убийство животных следует рассматривать как целый процесс, а не просто конвейер. Работа на хорошей свиноферме заставила меня почувствовать, что даже у здоровых сельскохозяйственных животных жизнь бессмысленная и искусственная. Общение с фермерами, производящим «этичное» молоко, и с ученым, занявшимся производством яиц, продемонстрировала, как медленно пищевая отрасль улучшает благополучие животных. Наконец, встреча в RSPCA заставила меня задуматься о том, что в науке еще слишком много неизвестных. Наши отношения с животными должны быть гораздо шире, чем все это, думаю я.

Свиньи, коровы и овцы – одни из немногих животных, которые позволили себя одомашнить. Они пережили селекцию и стали приносить столько мяса, молока и шерсти, сколько их диким собратьям было бы просто не нужно. Однако многие инстинкты, в том числе стремление к социальному взаимодействию, у них остались. Мы не знаем, как на самом деле они реагируют на искусственное осеменение, череду беременностей, отрыв от семейной группы и так далее. Раз мы после тысяч лет выведения так и не разобрались, как животные себя чувствуют, лучше ошибиться в сторону смирения. Может быть, когда-нибудь мы выведем животных, лишенных этих инстинктов и довольных положением неподвижного дышащего механизма, но желать этого, безусловно, не следует. Для людей жизнь обязательно должна иметь смысл, и смотреть, как животным приходится жить в состоянии машины, этому противоречит.

Отношения между производителями мяса и веганами зачастую очень едкие, но, беседуя с людьми в этой отрасли, я постоянно замечал подсознательное неприятие ненужных смертей. Когда разразилась пандемия коронавируса, американские свиноводы вдруг потеряли возможность поставлять своих животных на рынок. Подождать, пока ситуация придет в норму, было нельзя: свиньи к тому времени выросли бы до таких размеров, что не поместились бы в оборудование скотобоен, а продукты из них – на пенопластовые поддоны. Из-за этого убивать животных приходилось всеми доступными способами, а трупы оставляли гнить в компостных кучах. Было видно, что фермеров это злит и огорчает. Подобную реакцию я услышал в очередной раз, когда фермеры рассказывали о необходимости отбраковывать животных из-за болезней и правил: их возмущало, что жизни обрываются впустую. Когда цепочка поставок перестала справляться, миллионы литров молока пришлось вылить в канализацию, яйца разбивали ящиками. Все это выглядело слишком бессмысленным.

Что, если смысла не имеет вся система в целом? А что, если без скотобоен и ферм – а также всех этих брызг крови и неопределенных ошметков туш – в самом деле можно обойтись? В том-то и дело. Людям необязательно есть животные продукты. Американская диетическая ассоциация в 2009 году заявила, что продуманная вегетарианская и веганская диета «полезна для здоровья, достаточна в пищевом отношении и может принести пользу в виде профилактики и лечения определенных заболеваний». Всемирная организация здравоохранения утверждает, что белок должен давать лишь от 10 % до 15 % потребляемых человеком калорий. В среднем люди получают на 40 % больше белка, чем им требуется, а в большинстве стран Евросоюза его потребление более чем в два раза превышает рекомендуемую норму. Все незаменимые аминокислоты может дать и растительная пища. В 1898 году British Medical Journal с наглостью блаженного неведения уверял читателей: «Мы не намерены… слишком серьезно воспринимать вегетарианство». В наши дни в том же журнале говорится, что потребление красного мяса повышает риск смерти от большинства важнейших причин, включая рак и болезни сердца. Хорошо, что на эту вечеринку прийти никогда не поздно.

Я не буду вдаваться в преимущества веганской диеты для здоровья: мне кажется, не в этом дело и в любом случае все зависит от того, какие конкретно веганские продукты вы едите. Однако человечеству в целом избавление от животноводства принесло бы реальную пользу. Наше пристрастие к мясу порождает болезни. Коронавирус был связан с уханьским рынком, где диких животных держали в ужасающих условиях. Достоверно установлено, что некоторые вспышки других инфекционных заболеваний, например вируса Эбола, были вызваны потреблением дичи. Другие вспышки произошли из-за обезлесения: оно разрушило экосистемы и привело к контакту с патогенами. Некоторым людям на Западе поедание диких млекопитающих кажется варварством, и они хотят его запретить. Почему бы им не поискать рядом с собственным домом и не посмотреть на наши промышленные фермы? Повсюду, где животных держат близко друг к другу, болезням легче распространяться и мутировать. Повсюду, где животные подвержены стрессу, болезням легче закрепиться. Еще один усугубляющий фактор – содержание животных в помещении.

Болезни всегда распространялись между видами. Пандемия 1918–1919 годов, которая унесла жизни десятков миллионов людей во всем мире, была связана с птицами. Пандемию свиного гриппа H1N1 в 2009 году впервые выявили в США. По данным Американских центров по контролю и профилактике заболеваний, она погубила от 151 700 до 575 400 человек, в значительном большинстве младше шестидесяти пяти лет. Эта разновидность вируса продолжает циркулировать и убивать. В 2020 году коронавирус перешел от людей к норкам на европейских пушных фермах. В Дании, крупнейшем в мире производителе норкового меха, у норок была обнаружена мутировавшая разновидность вируса, заразившая несколько человек. Опасения, что это может поставить под угрозу вакцинацию, заставили датское правительство усыпить миллионы норок – кстати говоря, держали их в маленьких клетках вдали от озер и рек, к которым они инстинктивно стремятся. Все это шокировало, но удивляться здесь нечему. С 1940 года более чем половина заболеваний, переходящих от животных к людям, связана с интенсивным сельским хозяйством, включая ирригацию и промышленные фермы. Что будет, если вирус H5N1 – птичий грипп, который убил около половины зараженных, – станет легко передаваться от человека к человеку? Нам правда так интересно это выяснить? В последние десятилетия, еще до коронавирусной пандемии, зоонозы обошлись нам в более чем $100 млрд. А еще говорят, веганские продукты дорого стоят.

Мы предпочитаем все это отрицать. В разгар пандемии коронавируса администрация Трампа отнесла скотобойни к важнейшим предприятиям, и вскоре заражен был каждый пятый их работник в стране. Фраза «мясоперерабатывающая промышленность» вызывает в памяти довольно невинную картину расфасовки мяса по коробкам. В реальности это теснота и низкие стандарты. Бойни – благодатная среда для развития заболеваний не только в США, но и в Австралии, Бразилии, а также в Германии, где мигранты из Восточной Европы работали в антисанитарных условиях и ютились по семь-восемь человек в предоставленных субподрядчиком квартирах. Один из руководителей немецкого мясного предприятия в разговоре с Financial Times признался, что эти схемы, теперь поставленные вне закона, были «современным рабством». «Мясо слишком дешево», – запоздало признала Юлия Клекнер, министр сельского хозяйства ФРГ.

Фермы вредят нашему здоровью и в других отношениях. Антибиотики стали настолько популярны, что вводят их даже здоровым животным. Из всех препаратов этого типа, продаваемых в США, 80 % закупает сельское хозяйство. У животных развиваются резистентные бактерии. Они распространяются на людей, и эти лекарства им уже не помогают. По данным Центров по контролю и профилактике заболеваний, в США из-за устойчивых к антибиотикам бактерий каждый год умирает более тридцати пяти тысяч человек. При этом Счетная палата США считает, что подлинный масштаб проблемы по-прежнему «неизвестен» из-за недостаточного мониторинга на федеральном уровне. Страшно даже представить себе мир, где антибиотики потеряли массовую эффективность. Евросоюз запретил использовать антибиотики для стимулирования роста. США не запретили.

Однажды я читал дочерям упрощенную версию истории «Как Леопард стал пятнистым» из «Просто сказок» Редьярда Киплинга. В ней говорится, что у жирафа и зебры появились узоры, чтобы прятаться в лесу, и леопард им позавидовал. Тогда человек помог леопарду и покрыл его черными отпечатками ладоней. «Теперь мы с тобой тоже можем прятаться в тени», – сказал он.

Какая очаровательная фантазия для детей: люди дарят животным красоту! На самом деле животноводство делает совершенно противоположное. Мы вмешиваемся в эволюцию самым вредным образом, какой только можно себе представить. Мы взяли животных, приспособленных к дикой природе, и сделали их нездоровыми. Коровы и куры раздулись до такой степени, что у них нет никаких шансов при столкновении с хищниками, угрожавшими их диким предкам. Вместо того чтобы спрашивать, откуда у леопарда пятна, нам, наверное, лучше поинтересоваться, откуда у коровы мастит, почему свинья стала такой жирной, а птицы потеряли место обитания. Я бы не решился читать эту историю детям. В детских книгах подразумевается, что некоторые животные должны жить на ферме, но ни одно животное не эволюционировало для реалий современного животноводства. Еще мы создали огромную неэффективную систему, от которой страдают не только сельскохозяйственные, но и дикие животные, лишившиеся своих ниш. Мы исказили эволюцию не единожды, а дважды.

В моем представлении любовь к животным не должна мешать людям причинять им страдания в некоторых обстоятельствах. Я в какой-то степени мог бы смириться с жестокостью бойни и бессмысленностью ферм, если бы это было необходимо, например для спасения человеческих жизней благодаря пересадке органов. Но происходит совсем не это. В основном мы получаем необязательные для нас мясо, молоко и яйца, и это совершенно непропорционально ущербу, который мы наносим. Производить калории и белок с помощью промышленного фермерства – это как колоть орехи кувалдой, а учитывая сложную социальную жизнь сельскохозяйственных животных, из-за этих ударов вдобавок идут трещины по витражам.