Текст книги "Бесстыдница"

Мерри не могла учесть одного – что Каррера, подобно другим интеллектуалам Старого Света, способен клюнуть как раз на те качества, которые в ее глазах казались главными недостатками. Что он отнесется к ним вовсе не как к недостаткам, но как к проявлению чисто американской непосредственности. Что он воспринимает ее так, как художник воспринимает чистый холст, и увидит в ней то, что увидел Пигмалион в глыбе холодного, белого и безжизненного мрамора.

Между тем vaporetto приближался к мосту Академии.

– Очень жаль, – вздохнул Каррера, – но я здесь выхожу. Я бы пригласил вас с собой, но мне кажется, что вы сейчас не в том настроении, чтобы любоваться на шедевры, выставленные в Академии. Вы идете вечером на показ?

Мерри никак не могла угадать, хочет ли он, чтобы она согласилась или отказалась.

– Я еще не знаю, – сказала она.

– Может быть, поужинаем вместе? В семь часов. А потом, если решите, что пойдете на показ, у вас останется еще достаточно времени на сборы.

Мерри, одновременно обрадованная и удивленная, быстро ответила:

– Да. С удовольствием.

Каррера снова кивнул. Точно так же, как тогда, когда представлялся ей.

– Сочту за честь, – сказал он. – Буду ждать с нетерпением. Я позвоню вам в гостиницу.

Катер пристал к причалу. Мерри проводила Карреру взглядом. Он шагал по побитому временем деревянному pontile, не оборачиваясь.

Vaporetto доставил Мерри в Сан-Заккария, где она пересела на катер, следующий в Лидо.

Каррера, проведя в Академии сорок минут, так и не смог сосредоточиться на полотнах замечательных мастеров. Наконец, убедившись, что ничего не выйдет, он покинул Академию, спустился к причалу, сел в катер-такси и вернулся в «Гритти». Поднявшись в свои апартаменты, плеснул в бокал щедрую порцию бренди, добавил содовой, уселся в кресло у окна и, потягивая бренди, принялся разглядывать фотографии в альбоме. На альбом сам по себе стоило посмотреть: огромный, в переплете из кожи варана, да еще с хитроумным наборным замочком – вроде тех, на которые запирают дорожные сумки. Любуясь фотографиями, Каррера подумал, что неплохо бы завести такой альбом для фотографий Мерри. Очень бы неплохо!

Мерри совсем забыла, что обещала Фредди поужинать с мим вместе. Когда она вернулась в номер и сказала мисс Китс, что собирается ужинать с Каррерой, мисс Китс напомнила ей о данном Фредди обещании и тактично намекнула, что было бы неплохо, если бы она сама или Мерри позвонила мистеру Гринделлу.

– О Боже! – всплеснула руками Мерри. – У меня совсем из головы вылетело. Сейчас же позвоню ему, спасибо, что напомнили.

Она сняла трубку и попросила телефонистку соединить ее с мистером Гринделлом.

– Фредди? Это Мерри.

– Привет, – поздоровался он. – Как прошел день?

– Замечательно, – ответила она. – Только я, к сожалению, натворила глупостей.

– Да что вы?

Голос его прозвучал спокойно, с обычной беззаботностью, но Мерри знала, что внутри Фредди уже весь подобрался, мигом превратившись в пресс-агента, каковым являлся, и что его мозг сейчас лихорадочно перебирает варианты, обдумывая, из какой передряги ему придется вытаскивать набедокурившую Мерри.

– Вообще-то это все не так уж страшно, – поспешила успокоить его Мерри.

– Да? – спросил он. – Чем я могу вам помочь?

– Вы можете меня простить. Я случайно встретилась на vaporetto с Раулем Каррерой и приняла его предложение отужинать вместе с ним. И у меня совершенно вылетело из головы, что мы уговорились ужинать с вами. Вы сможете простить меня? Или, может быть, поужинаем в другой раз?

– А почему же нет? Давайте поужинаем завтра. – Ой, как здорово! Давайте. Спасибо большое.

– Не радуйтесь, – строго добавил Фредди. – Только с одним условием. Давайте посидим сегодня в баре.

– С удовольствием, – быстро согласилась Мерри. – То есть… А мы успеем? Мне же еще нужно будет уложить волосы и переодеться.

– А мы мигом. Давайте прямо сейчас. Поскольку вы разбили мое сердце, я имею право на маленький каприз.

– Хорошо, – улыбнулась она. – Я согласна.

– Тогда жду вас в баре через десять минут.

– Договорились, – сказала она и положила трубку.

Гринделл еще некоторое время не вешал трубку, задумавшись. Предстоящее свидание его вовсе не радовало. Даже совсем не радовало. Но он должен это сделать. Ради нее. Если не ради самой Мерри, то ради Карлотты, вернее – в память о Карлотте. Это его священный долг.

Дождавшись Мерри, он спросил, что ей заказать.

– Не знаю, – пожала плечами Мерри. – Я только что пила джин с тоником.

– Тогда я закажу вам вермут с содовой. Когда вермут смешается с джином, у вас получится настоящий мартини.

Мерри подали вермут с содовой, а Фредди – двойную порцию шотландского виски. За время, прошедшее после звонка Мерри, Фредди успел привести мысли в порядок и поэтому не стал расспрашивать Мерри ни о том, как она провела день, ни о встрече с Каррерой. Он решил, что дождется, пока Мерри сама заведет разговор на эту тему.

Долго ждать ему не пришлось. Еще раз извинившись за забывчивость, Мерри снова посетовала на то, что приняла предложение Карреры.

– Ведь я его почти не знаю. До этого мы встречались только на приеме, во Дворце дожей. Ой, совсем забыла! Вы же сами нас познакомили!

– Что ж, поделом мне, – улыбнулся Фредди. – Раз я знакомлю вас с кем попало, то отныне мне всегда суждено ужинать в одиночестве.

– Вы только не обижайтесь, пожалуйста.

– Я пошутил, – признался Фредди. И поднял свой бокал. – За вас.

– Спасибо, – сказала Мерри. И они выпили.

– А вы видели какие-нибудь из фильмов Карреры? – поинтересовался Гринделл, чуть помолчав.

– Да, парочку видела.

– Странные, правда?

– Да, – сказала Мерри. – Весьма странные.

– Да он и сам, насколько я наслышан, немного маньяк.

– О, Фредди, а вы, оказывается, не прочь позлословить.

– Вовсе нет, – помотал головой Гринделл. – Честное слово. Просто я из-за вас волнуюсь.

– Я уже не маленькая девочка, Фредди. Мне уже давно позволяют самой переходить через улицу.

– Каррера – не улица, Мерри. Он, скорее, – взлетно-посадочная полоса.

– Ну, право же, Фредди!

– Поймите меня правильно, Мерри. Прошу вас. Я не отговариваю вас от встречи с ним или от того, что за этим последует. Пожалуйста. Только, Бога ради, будьте осторожны. И не сердитесь на меня, прошу вас.

– Мне не за что на вас сердиться, – ответила Мерри. – Напротив, очень мило с вашей стороны, что вы так обо мне печетесь. Но ничего не выйдет. Ничто настолько не разжигает женское любопытство, как совет держаться с кем-то осторожней.

– Я знаю, – вздохнул Фредди. – Но ничего не могу с собой поделать, как мне еще вас уберечь? Он странный человек, даже, я бы сказал, нездоровый. А я бы очень не хотел, чтобы вы потом страдали.

– Не волнуйтесь, я сумею за себя постоять, – сказала Мерри.

– Ну, ладно, – вздохнул он.

Мерри допила вермут и поспешила наверх делать укладку. Оставшись в одиночестве, Фредди попросил подать себе еще виски. Завтра вечером он ужинает с Мерри. Может быть, она расскажет, как встретилась с Каррерой. Может быть, его опасения напрасны и все обойдется. Остается только на это надеяться. Если же нет, то он все-таки сделал все, что было в его силах.

Официант принес ему виски в бокале, который Фредди осушил одним глотком. Холодная жидкость обожгла Горло.

Фредди подумал, не стоит ли ему поговорить с Мередитом. Быть может, отец сумеет удержать Мерри от пагубного шага. Но уже в следующий миг Фредди отбросил эту мысль прочь. Нужно было самому быть с Мерри пооткровеннее, подумал он. Выложить ей все, как есть, без утайки. Сославшись на источник – Клотильду Шомон, первую жену Карреры. Правда, сам он узнал правду о Каррере не от самой Клотильды, но эту подробность он утаит. Пусть это будет праведной ложью. Ложью во спасение.

Все будет зависеть от того, что расскажет ему Мерри завтра за ужином.

Но и на следующий вечер Мерри не смогла сдержать свое обещание и отужинать с Гринделлом. Мередит и Нони приехали на фестиваль на сутки раньше, чем ожидал Гринделл, и пригласили Мерри отужинать с ними в гостинице «Даниэли». На следующий вечер был намечен показ «Нерона». Гринделл несколько раз тянулся к телефону, чтобы позвонить Мередиту Хаусману и рассказать ему о Мерри и Каррере, но так и не собрался с духом.

К тому же Мередиту было явно не до него. Его одолевали репортеры, да и других дел перед премьерой было хоть отбавляй. В любом случае Мередит не смог бы ничего предпринять до следующего дня. А раз так, то почему не подождать? И Гринделл решил, что немного повременит.

И он оказался прав. Сразу по двум причинам. Во-первых, Барбара Форд разослала приглашения на прием в Палаццо Лепорелли. Мерри тоже получила приглашение и попросила, чтобы Фредди сопровождал ее. Гринделл знал, что Мередит тоже должен быть на приеме. Прием обещал стать гвоздем фестиваля. Аскетические представления Сисмонди о том, как должен проходить фестиваль – ходили слухи, что он хотел даже отменить непременные черные галстуки, – встревожили венецианскую богему, которая поэтому оживилась и воспряла духом, когда миссис Форд устроила «антифестивальный» прием в своем палаццо.

Гринделл решил, что лучшего случая для разговора с Мередитом ему уже не представится. К самому разговору он уже тоже приготовился как следует. Вечером, перед показом «Нерона» Гринделл заметил, как повела себя Мерри, завидев Карреру в вестибюле «Эксельсиора». Каррера оживленно разговаривал с какой-то женщиной, явно наслаждаясь беседой. Женщина, на вид чуть старше сорока, выглядела сногсшибательно – роскошно одетая, элегантная, изысканная – просто картинка. Мерри, заметив Карреру в компании с женщиной, вздрогнула, как ужаленная. Для Гринделла это было красноречивее всяких слов.

Закончив завязывать галстук, Гринделл уже собрался выйти из номера и зайти за Мерри, как вдруг ощутил острую боль в желудке. Он вернулся в ванную, проглотил таблетку, запил ее стаканом воды и положил еще три таких же таблетки в крохотную серебряную коробочку, которую упрятал в карман. Потом вышел из номера и зашагал к лифту. Он надеялся, что по пути через гавань к «Даниэли» Мерри разговорится и подтвердит то, что он уже знал. Но так не случилось. Мерри всю дорогу почти не раскрывала рта. Он даже не мог решить: огорчена ли она, погружена в свои мысли или просто любуется огнями вечерней Венеции. Или думает о предстоящем приеме.

На самом деле Мерри думала о вечере, который накануне провела с Каррерой. Сначала Каррера повел ее в «Бар Гарри», где угостил ее «Роджером» – вкуснейшим коктейлем из джина, апельсинового, лимонного и персикового соков. Потом они отправились в «Граспо де Уа», где их ждал изысканнейший ужин. Из ресторана Каррера вызвал по телефону личного гондольера, который встретил их под мостом Риалто и долго катал по ночным каналам, залитым лунным светом. Каррера был просто очарователен – мил, обходителен, остроумен. И – в полном противоречии с предупреждениями Фредди – держался как безукоризненный джентльмен. Напротив, Мерри предпочла бы, чтобы Каррера вел себя с ней посмелее. И она никак не могла взять в толк, что за ерунду плел про него Фредди. Каррера был уже дважды женат. Мерри ни на секунду не оставляло ощущение, что рядом с ней настоящий мужчина. Во многом он напоминал Фредди – остроумный и галантный, но, в отличие от Фредди, близость Карреры возбуждала Мерри.

Вот о чем думала Мерри, сидя рядом с Фредди на катере, пересекающем гавань. И еще, закусив губу, вспоминала про Карреру рядом с шикарной разряженной дамой…

Мысли Мерри перескочили на Мередита. Она вспомнила, что рассказал ей Гринделл по поводу смерти Карлотты. Мерри ужаснулась: если она сама настолько вышла из себя, увидев Карреру в обществе незнакомой женщины, то каково же было Карлотте, законной жене Мередита, вдруг застать его с Джослин!

Странный это был прием. Несмотря на огромное количество приглашенных, гости нигде не толпились; многочисленные комнаты и залы гигантского палаццо эпохи Возрождения могли вместить, казалось, любое количество желающих. Мерри не провела еще и двух минут внутри, как уже поняла, что прием будет очень скучный, и решила при первой же возможности улизнуть.

Однако это показалось Мерри настолько обидным и несправедливым, что она решила хоть оставшееся время провести повеселее. И не думать о Каррере. Мерри украдкой, стараясь не привлекать к себе внимания, выпила один за другим несколько мартини. И чуть позже, кокетничая сразу с двумя стройными итальянцами, Гвидо и Марко – фамилии она даже не попыталась запомнить, – продолжала пить коктейли, все это время не переставая думать о том, что неплохо бы уединиться в какой-нибудь спальне с норковой шубой на полу. Не то, чтобы ей так уж хотелось отдаться Гвидо или Марко, нет – она пыталась только досадить своему отцу и Каррере, всем, кто так испортил ей настроение.

Мерри еще так и не решила, что ей делать, как вдруг заметила, что отец пьет больше шампанского, чем обычно. Она не знала, что Гринделл уже успел переговорить с Мередитом возле бара. Не знала и того, что в ответ на вопрос Мередита, зачем Гринделл рассказал Мерри про причину самоубийства Карлотты, Гринделл признался, что попал впросак, неверно истолковав слова Мерри о Джослин.

– Я же не знал о том, что случилось у вас с Джослин во время вашего первого брака, – оправдывался Фредди.

– Не вижу, что это меняет. Вы же не считаете, что я должен перед вами отчитываться?

– Нет, конечно. Просто случилась ошибка. Я прошу у вас прощения.

– Этого мало, Гринделл. Мне этого недостаточно. Я мог бы с вами разделаться. Пустить вас по миру. Молите Бога, чтобы я решил, что не стоит с вами связываться.

– Спасибо большое.

– Не за что.

Мередит отвернулся от стойки бара, прихватив с собой очередной бокал шампанского, и возвратился в огромный зал, где Нони кружилась в объятиях какого-то незнакомого мужчины перед сценой, на которой духовой оркестр исполнял незатейливые мелодии современных шлягеров, почти неотличимые друг от друга.

Мерри лишь вполуха внимала комплиментам Гвидо. Или Марко? Ее беспокоили мысли об отце – что случилось, почему он столько пьет? Не в Нони ли причина? Но тут к ней подошел Гринделл и сказал, что должен уйти.

– У меня жуткие рези в желудке, – признался он. – Я проглотил все таблетки, но лучше не стало. Вернусь в гостиницу и полежу. Извините меня, пожалуйста.

– Может быть, мне поехать с вами?

– Нет, со мной все будет в порядке, спасибо.

– Вы уверены?..

– Да, все нормально. Но вот могу ли я оставить вас?

– Гвидо и Марко позаботятся, чтобы со мной ничего не случилось. К тому же мой отец здесь. Все будет в порядке, не беспокойтесь.

Фредди поблагодарил ее, послал воздушный поцелуй и вышел к причалу. Сев в катер-такси, он попросил доставить себя не в гостиницу, а в больницу. Он лежал, скорчившись, на деревянном сиденье, закусив губу от нестерпимой боли, полыхавшей внутри огненным жаром.

Оставшись без Гринделла, Мерри продолжала думать об отце. Очень уж ей непривычно было видеть Мередита подвыпившим. Он слегка покачивался, да и язык немного заплетался. В конце концов, Мерри решила, что причина, конечно, только в Нони, а Нони ее мало волновала. Однако пить она пока прекратила, решив понаблюдать за отцом. Мерри его поведение показалось довольно занятным, тем более что она и сама уже выпила вполне достаточно.

Ни Гвидо, ни Марко, похоже, не слишком огорчились, заметив, что Мерри почти перестала обращать на них внимание. А вот за ее отцом, который уже смеялся слишком громко и звонко, привлекая к себе удивленные взгляды, понаблюдать и впрямь стоило. Мерри и самой казалось странным, что она может вот так спокойно и бесстрастно наблюдать за ним со стороны. Впрочем, не совсем спокойно и бесстрастно. Все же она пребывала в недоумении. Какой такой фортель могла выкинуть Нони, что Мередит сорвался?

И вот тут-то это и случилось. Без всякой связи с чем-либо, ничем не спровоцированное дурацкое совпадение. Но только ли совпадение? Можно ли назвать случайным лесной пожар, вспыхнувший из-за того, что кто-то обронил непогасшую спичку? Нет, чтобы начался пожар, должны совпасть несколько условий: горящая спичка, сухая погода, сухие ветки или иссушенная палящим солнцем трава… Словом, все должно быть готово для того, чтобы к го-то бросил спичку…

Какая-то пустоголовая старлетка, юная итальянка, клюнувшая на подначку, которая переросла в пари (всего-то на пятьдесят тысяч лир, как выяснилось впоследствии), вдруг принялась скидывать с себя одежду. Оркестранты даже не сбились. Но разговоры внезапно стихли. Тогда Барбара Форд, устроившая на своем веку не одну дюжину пышных приемов, поняла, что судьба вечера висит на волоске. Такие выходки либо безнадежно гробят праздник, либо, напротив, украшают его. Барбара Форд была полна решимости не допустить того, чтобы ее замечательный прием сорвался из-за столь бесстыдного стриптиза бесшабашной и развязной, но, как оказалось, прехорошенькой девицы. Фокус состоял в том, чтобы извлечь из ее выходки пользу. И Барбару Форд осенило!

– Милочка, – приветливо обратилась она к голой девице, – наденьте на себя хоть что-нибудь. Например, вот это.

И она протянула актрисочке маску одного из персонажей commedia dell' arta. Коллекция этих масок оценивалась не в одну тысячу долларов, но что такое деньги по сравнению с загубленным приемом? Плохо соображая, девица послушно надела маску Коломбины.

– Какая блестящая идея!

– Гениально!

– Божественная выдумка!

– Ой, как клёво!

Но вовсе не эти реплики вознаградили Барбару Форд. Комплименты ласкают слух, но немного стоят. Как, например, деньги некоторых латиноамериканских стран, в которых у Барбары имелись капиталовложения. Польстило же ей то, что ее затею быстро подхватили другие… Две женщины переглянулись, взяли себе по маске и покинули зал, чтобы раздеться. Минуту спустя обе вернулись – в чем мать родила! Но в масках. И трудно было догадаться, какая из них где.

И грянуло веселье! Один за другим гости подходили к стенам, снимали маски и ненадолго покидали танцевальный зал, чтобы вернуться в маске Пьеро, Арлекина, Бригеллы, Пульчинеллы, Пьеретты или Коломбины. То, что некоторые из гостей стеснялись снять одежду или, напротив, боялись уйти хоть на минутку, чтобы не пропустить самого интересного, только добавляло пикантности. Ничто так не подчеркивает наготу, как присутствие нескольких человек в вечерних костюмах.

И все же те, кто не решились раздеться, оказывались в невыгодном положении. Нагота была анонимна, благодаря маскам. Оставшиеся же одетыми гости были у всех на виду – неприкрытые лица безжалостно выставляли их владельцев на обозрение. Гвидо и Марко было, конечно, все равно – их лица никого не интересовали. А вот Мерри, сидевшей на полосатой софе в золотисто-зеленом вечернем платье, стало не по себе. Она извинилась перед ухажерами-итальянцами, выбрала себе маску из груды, заботливо сложенной на столе, и пошла раздеваться. Точнее – переодеваться, поскольку маска в данном случае заменяла одежду.

Музыканты, как ни в чем не бывало, продолжали играть. Безошибочное чутье подсказало миссис Форд, в какое русло направить вечер дальше, и оркестр, по ее просьбе, заиграл разухабистый мексиканский танец. «Тарам-тарам-тарам. Таририри-рам-пам-пам. Тарам-тарам-тарам. Тарирари-рам-пам-пам». И пары пустились в пляс. Именно в пляс, а не в медленный танец, отчего зрелище стало еще потешнее – ведь от резких движений и прыжков женские груди и мужские гениталии тряслись и подскакивали самым немыслимым образом. И никто не смущался, поскольку невозможно было догадаться, кому принадлежат эти груди и гениталии.

Дальнейшее было уже очевидно для всех, даже для оркестрантов, которые, не дожидаясь указаний миссис Форд, перешли на медленный фокстрот. Парочки продолжали танцевать, но уже медленно, слившись в объятиях, совершенно не стесняясь самых откровенных поз и контактов. Словно все ждали только сигнала, чтобы освободить давно рванувшуюся на свободу сексуальную энергию. Впрочем, миссис Форд все-таки пришлось шепотом урезонить нескольких не на шутку разыгравшихся мужчин, напоминающих скорее разнузданных сатиров на полотнах европейских мастеров. Ей пришлось порекомендовать им немного обуздать свое нетерпение.

Нет, это была не совсем оргия или еще не совсем оргия, а скорее удалая и развязная игра, в которой мужчина в маске Пульчинеллы и с внушительно торчащим членом мог похлопать Тарталью по плечу и, отобрав у безропотного партнера высокую пышнозадую рыжеволосую Коломбину, привлечь ее в свои объятия. И все это – весело и вежливо.

Мерри танцевала с коренастым загорелым парнем, потом с худощавым пожилым мужчиной (она могла судить о его возрасте по седым волосам, плотным ворсистым ковром покрывавшим его грудь), потом с молодым человеком, потом еще с кем-то. Время от времени из затененных углов зала доносились смешки и игривое хихиканье. Некоторые пары уединялись в многочисленных спальнях и гостевых комнатах. Мерри не просто веселилась, но странным образом почувствовала облегчение оттого, что на этом торжественном приеме все ведут себя точь-в-точь так, как и она сама в свое время. Ей было приятно сознавать, что не одна она погрязла в пороке, да и можно ли назвать это пороком? Ведь здесь, в этом великолепном палаццо, шестьдесят или даже семьдесят гостей, многие из которых принадлежали к высшему свету, предавались этой вызывающе эротичной игре как чему-то совершенно естественному и нормальному.

Мерри не испытывала особого острого сексуального возбуждения. Руки Тони, например, причиняли ей куда более утонченное, изысканное и интимное наслаждение. Тем не менее сейчас Мерри плыла, погрузившись в объятия очередного партнера словно в пуховую перину, покачиваясь на которой не могла, да и не пыталась различить границу между фантазией и реальностью. Правда, длилось это чудесное состояние лишь до тех пор, пока партнер, протанцевав с ней минут пять, не предложил ей перейти в более уединенное место.

– Давай? – спросил он, кивком указывая на коридор, в котором как раз исчезали голые ягодицы мужчины и женщины.

Мерри промолчала. К чему утруждать себя и подыскивать какие-то слова, чтобы высказать настолько очевидное согласие? Мужчина тем временем плотнее привлек ее к себе, одной рукой поглаживая ее бедра и ягодицы и одновременно бесстыдно протискивая восставший член в нижнюю часть платинового треугольника на ее лобке. Уступая его движениям, Мерри позволила ему увлечь себя по направлению к коридору.

– Да, вот так, – произнес мужчина. – Потанцуем прямо до двери.

Голос его доносился до ушей Мерри словно издалека. И вдруг она узнала его! В следующий миг, сбросив оцепенение, Мерри повернулась, вырвалась из рук мужчины и не чуя под собой ног помчалась по коридору. Мужчина побежал за ней.

– Нет! – что было силы выкрикнула Мерри. – Боже мой, нет!

Он остановился. Мерри не знала, понял ли он, что перед ним его дочь, либо просто решил, что не стоит связываться с девушкой, которая истошно орет: «Боже мой, нет!» Как бы то ни было, он прекратил преследование. Мерри нашла комнату, в которой раздевалась. Она слишком торопилась, чтобы рыться в груде наваленной прямо на пол одежды. Заметив собственное платье, она поспешно натянула его прямо на голое тело, не заботясь о трусиках или чулках. Потом схватила чьи-то туфли. Они оказались малы. Она взяла другую пару. Тоже жмут! Ну, и черт с ними! Мерри пошла босиком. Оглянувшись в поисках своей норковой накидки и не найдя ее, она набросила на плечи чье-то манто и поспешно выскочила на ночной воздух.

Добежав до pontile, она прыгнула в катер-такси и попросила доставить ее в Лидо.

Воздух заметно посвежел, с Адриатики веял бриз. Мерри не могла понять, почему, укутавшись в меховое манто, дрожит. Да так, что зубы стучат. Таксист сбавил ход и бросил ей одеяло. Не слишком чистое, быть может, но Мерри благодарно завернулась в него.

– Синьорина больна? – Участливо спросил итальянец.

– Да, – кивнула Мерри.

– Тогда я прибавлю обороты.

– Да, спасибо.

Катер рванул вперед, запрыгав на зыби. Несколько минут спустя он пришвартовался к причалу «Эксельсиора». Денег у Мерри не оказалось. Она попросила швейцара, чтобы тот расплатился.

Швейцар развел руками.

– Я не могу, – сказал он. – Мне очень жаль, но…

– Послушайте! – выкрикнула Мерри. – Заплатите за такси, черт побери! Я – Мерри Хаусман.

– О, да, конечно.

Не помня себя, Мерри влетела в вестибюль и, вызвав лифт, стала ждать. Дрожь все еще не унималась.

– Что-нибудь случилось? – спросил участливый голос.

Она обернулась и увидела Карреру. – Нет. Да. Я… Мне нездоровится.

– Позвольте, я провожу вас до номера? – предложил он. Во всяком случае интонация его голоса была вопросительная. На самом же деле Мерри не сомневалась, это был приказ. Каррера решительно взял ее за руку и помог войти в лифт.

Он спросил у Мерри, какой у нее номер, и взял у нее ключ. Сам отомкнул дверь, и они вошли в номер.

– А где мисс Китс?

– Кто?

– Мисс Китс. Моя провожатая. Она должна быть здесь.

Каррера увидел на столе записку.

– Вот, смотрите, – сказал он. – Это от мисс Китс. Мерри взяла записку.

«Фредди попал в больницу. У пего прободение язвы Я у него дежурю. Надеюсь, что с вами все в порядке. Если вам что-нибудь понадобится, позвоните Финкелю, или Кляйнзингеру, или мне в больницу. Извините.

Айлин Китс».

Внизу был приписан номер, по которому можно было позвонить в больницу.

Мерри опустилась на кресло возле стола и расплакалась.

Каррера помог ей встать и провел из гостиной в спальню. Мерри села на кровать. Каррера расстегнул «молнию» на ее платье, и Мерри стащила платье через голову. Если Каррера и удивился, увидев, что под платьем у Мерри ничего нет, то виду не показал. Только открыл дверцы стенного шкафа и разыскал для Мерри халат, который она молча надела. Тогда Каррера откинул покрывало и полог одеяла и помог Мерри лечь в постель. Потом подоткнул со всех сторон одеяло и выключил свет.

Мерри подумала, что он уйдет, но Каррера не ушел. Он сел в кресло и закурил, выжидая, желая удостовериться в том, что все будет в порядке.

Очень мило с его стороны, подумала Мерри. И закрыла глаза. Потом открыла их – Каррера еще не ушел. Она снова закрыла глаза и попыталась уснуть. Но ничего не вышло. Она вспомнила, как напряженный фаллос отца терся о ее лобок, и содрогнулась от отвращения. Даже мысли казались ей отталкивающими и непристойными. И потом вдруг все встало на свои места. Отец и Элейн, отец и Джослин, Карлотта и ее самоубийство, теперь вот Нони… Все стало ясно как Божий день. Какая разница от того, что он ее отец? Он всего лишь очередной из вереницы похотливых и грубых мужчин. Как Тони. Как Денвер Джеймс. Как… Какой смысл в том, чтобы их перечислять – все они похожи как две капли воды. А вот другие – хорошие, добрые и заботливые, которые видели в ней человека, а не только влагалище, готовое принять их вожделеющие члены, – они все покалеченные, больные и несчастные. Уотерс и Кляйнзингер, Гринделл и, возможно, Рауль Каррера. Мерри приоткрыла глаза и сквозь узкие щелочки увидела во тьме светлячка – кончик его тлеющей сигареты. И тут же вспомнила предупреждение Гринделла о том, что Каррера человек странный и нездоровый. Маньяк. Если и так, то, по крайней мере, в нем можно найти и понимание, и сочувствие.

Мерри вдруг захотелось навсегда остаться здесь под одеялом, в темном гостиничном номере, напротив Карреры, молча сидящего в кресле, курящего сигарету и не спускающего с нее глаз.