Текст книги "Путь к Отцу"

А если он пренебрегает таким единством со своим Отцом, что тогда? Вот только в этом случае не он, а природа возвышается над ним. Кто не способен властвовать над вещами, тот по-рабски склоняется и перед вещами, и перед обстоятельствами, и перед любыми проявлениями материального. Мы ощущаем, насколько поразительно верно эти слова обозначают наше положение в мире. Иисус явно хотел нас освободить от такого рабства, дать нам свободу, сделать детьми и властителями. Как обидно, что его дело освобождения и спасения людей до сих пор не увенчалось успехом! Но как важна и невыразимо прекрасна даже сама перспектива предстоящей победы человека. Ибо мы нисколько не сомневаемся: если один человек достиг цели, то такая цель становится достоянием всех, и если некто добился власти над природой, то ее однажды обретет и все человечество.

Вещи сами по себе ничто. Мы – все. В нас вещи должны преобразиться. Мы подобны Отцу еще и тем, что в нас и благодаря нам из хаотической материи и неуправляемых сил созидается упорядоченная и радостная жизнь.

Такая переоценка ценностей и есть христианский путь в мире, путь к Отцу. Сейчас самое время многим отправиться в дорогу.

Рассказывают, что два монаха, дружившие на протяжении долгих лет, часто рассуждали о бессмертии и о жизни после смерти. Их мучил вопрос: так ли здесь мы себе представляем тот мир или безмолвная могила скрывает от нас нечто невообразимое? Неумолимое желание узнать эту тайну, которое порой охватывает, наверное, каждого человека, подтолкнуло их заключить следующее соглашение: тот из них, кто умрет раньше, должен будет, если сумеет, явиться своему другу и поведать ему об ином мире. Но поскольку длинные речи вряд ли там дозволительны или возможны, то пусть он ограничится одним-единственным словом и скажет либо taliter, то есть он такой, – в какой мы верим и учим тому других, либо aliter, то есть – он другой. Вскоре один из них умер и однажды действительно явился своему другу, однако тот услышал от него неожиданные слова: totaliter aliter – совершенно другой.

Нечто подобное рассказал и Иисус. Пусть событие времен его юности прольет свет на его путь к Отцу.

Ему, как и любому мыслящему юноше, была очевидна труднообъяснимая антагонистичность человеческих отношений, с которой мы сталкиваемся в обществе на каждом шагу. Жизнь преподносит нам невероятные трудности, которые достаточно часто не поддаются никакому объяснению. Перед лицом таких событий люди – и в первую очередь молодежь – обычно начинают задаваться вопросом: где же тут справедливость, доброта и милосердие Божье? Что ж, такой вопрос не только терзает душу, нередко он вырывается наружу, и тогда человек пытается найти утешение в разговорах, религиозных спорах и иным образом. И как печальное следствие этого – традиционное погружение в пучину сомнения, а затем и равнодушия ко всему, словом, неуклонное отдаление от Бога.

Это логично. Уже само по себе полное сомнений вопрошание о справедливости и доброте Бога означает нарушение внутренней гармонии с Ним. Разговоры подобного рода усугубляют такое состояние и, будучи совершенно невыносимыми, никогда не остаются без последствий. По меньшей мере, их можно назвать в высшей степени непочтительными.

Разве станут при дворе, в присутствии коронованных особ, обсуждать вопрос о том, способен ли король править, проявил ли он себя в той или иной ситуации по-королевски и достаточно разумно и т. п.? Конечно, нет. Если какой-либо бесцеремонный журналист на такое и отважится, то ему, по крайней мере, навсегда запретят появляться при дворе. А вот по отношению к Богу люди такое себе позволяют, даже в так называемых набожных кругах, и необдуманность подобного поведения заставляет сомневаться в якобы имеющейся вере в присутствие Бога.

А может быть, в угоду слепой вере, лучше и вовсе не задумываться о трудностях и непостижимых событиях в жизни? О нет. Совсем наоборот. Чем больше задумываешься, тем это правильнее и полезнее. Но делать это следует с благоговением – ведь пред тобой Царство Небесное. И нельзя обращаться к нему с вопросом: есть ли Бог на свете? Тут уместнее вопрос: где же здесь Отец? И не успокаиваться, пока Его не увидишь. И тогда, ощутив присутствие Бога, вы всецело предадитесь Ему всем своим существом.

Новая эпоха

Счастливы люди, которым довелось пережить наступление новой эпохи! Поистине новой является та эпоха, в которой что-то обновляется и сами люди получают возможность стать иными. Счастлив и тот, кто хотя бы видел ее наступление!

Но бывают и такие периоды в истории, когда все происходящее остается в рамках установившихся норм. Когда кажется, что люди, мысли и сама жизнь не в состоянии выбраться из наезженной колеи, проложенной еще предками, все живут словно в мучительном оцепенении. В такие периоды Бог видится не более чем древним преданием, а посему отношение к Нему определяется незыблемыми религиозными догмами, превращаясь в некое благочестивое соблюдение ритуалов и духовное обычное право. Непосредственное общение с Богом, переживание Его как реальности кажется чем-то совершенно немыслимым, более того, дерзким притязанием, мечтой, презрительно отвергаемой вместе с суеверием.

Впрочем, подобные эпохи, когда Бог казался бесконечно далеким, а обновленное, непосредственное переживание Его присутствия просто невозможным, по свидетельству Библии, очень хорошо известны древнему Израилю. В такую-то эпоху жил старый священник Захария. Вот уже 200 лет на земле Израиля не появлялось ни единого пророка. Рождались и умирали целые поколения, так и не увидевшие подлинной жизни Израиля, а потому ее, скорее всего, почти и не осознавшие. Ведь наше понимание непосредственно зависит от увиденного и пережитого. Так уж мы устроены.

В такие времена истинным чадам Божьим приходится труднее всего. С точки зрения, по крайней мере, своих современников они ведут излишне сложную жизнь, не приносящую часто никакого удовлетворения. Того, чего страстно желает их сердце, в общем-то и нет, или же оно совершенно скрыто от нас, а потому и непостижимо. Вот и не знают они покоя. В мирской жизни им неуютно, они чувствуют себя лишенными ее радостей, а жизнь в Боге для них не более чем надежда, но никак не реальность.

Быть священником в таких условиях – сущее наказание. Божественное присутствие кажется чем-то оставшимся в далеком прошлом. Так немощный старик только и твердит о былой юношеской силе и бодрости. Но всего этого простыл и след, все безнадежно и безвозвратно утрачено, превратившись в застывшее воспоминание. Впереди только смерть. В таком же состоянии бывает и религия. И надежда на то, что живой Бог предстанет перед нами уже сегодня, что скоро, причем, может быть, совсем скоро, обязательно свершится нечто великое, – такая полная жизни надежда в людских душах почти угасла.

Естественно, и тогда были и те, кто сокрушался из-за недостатка свидетельств присутствия Бога, и те, кто неустанно твердил в своих проповедях: того, что у нас есть, достаточно – больше и не нужно. Стоящий в храме уже предстоит Богу. Если кто-то не чувствует в себе Божьих сил, значит, ему недостает веры. Уверуйте в отпущение грехов, уверуйте, что молитва первосвященника, входящего в Святое святых Иерусалимского храма, обеспечивает очищение от грехов, уверуйте в действенность жертвы, в силу молитвы и священнического благословения. Чудеса и знамения Бога сегодня больше не нужны. Без них было не обойтись прежде, когда требовалось вначале пробудить в людях веру, но сегодня ведь она у нас уже есть, сегодня наша религия достигла небывалого расцвета и дает человеку все необходимое, чтобы он мог спокойно умереть. Наше просветленное знание чудеса только бы смутили.

Ах да, религии действительно располагают всем необходимым для смерти. И бедный народ верил, верил изо всех сил всему, что ему обещали, верил вопреки любым самым разумным доводам, верил до невозможности, убедив себя в неизбежности смерти, – подобно овцам, оставшимся без пастуха.

О эти неустанно трубящие о вере, эти облака без дождя, эти слепые поводыри слепцов! И изо дня в день клубы жертвенного дыма вились к небесам, а на небесах раздался голос: Я не благоволю вашим жертвам. В храмах стоял гул нескончаемых молитв, а на небесах раздавалось: этот народ чтит Меня своими устами, но сердцем он далек от Меня; звучали величественные гимны, звуки труб, шофаров, а на небесах слышался вздох: отстань от Меня со своими унылыми песнопениями, Я слышать не могу твоей игры на псалтири.

В такие эпохи мирской народ, держащийся подальше от всей этой бессмысленной суеты, занимает куда более правильную позицию, и положение таких людей более надежное. «И последние станут первыми», – произнес однажды многозначительно Иисус.

Но такой несчастный священник, как Захария, пребывал в окружении всего этого и вынужден был совершать службу в храме, к чему его обязывали чин и положение в обществе. Вся духовная нищета того времени тяжелым бременем лежала на удрученном, тоскующем сердце священника. Вряд ли он мог кому-либо высказать то, о чем думал и что ощущал, – такая ересь его бы опорочила. Но к Богу и он, и его жена Елизавета относились трепетно. В Библии о них сказано: они были праведны пред Богом! Быть праведным пред Богом – совсем не то, что перед людьми, хотя бы и религиозными. Это куда выше всего видимого для людей и выражается в страстном желании обрести живого Бога, который непременно явит новое, великое и доброе, как это было испокон веку, причем всегда превосходя ожидания человека. Внутренне благоговея перед Богом, а внешне находясь в самой гуще религиозной суеты своего времени, Захария постепенно состарился. Да и как не постареть под гнетом подобного однообразия и безысходности. И зримым выражением такого бесплодного образа жизни было его постоянное сокрушение о бездетном браке.

Но тут настало время перемен. Оно пришло ангельской поступью, неслышно и незаметно для толпы, как бы откликнувшись на страстное желание старого священника. Оно пришло в один из тех обычных дней, когда Захария, стоя перед жертвенником, совершал богослужение.

Перед Захарией появился ангел. Захария вполне допускал существование ангелов и не смутился. Удивление постигло его лишь тогда, когда ангел молвил: Захария, твоя молитва услышана. Твоя жена Елизавета родит тебе сына.

Молитва о сыне, скорее всего, уже давно смолкла в доме добрых стариков, но не молитва о том Младенце, который принес бы этому миру нечто действительно новое, великое. Страстная мечта о его пришествии стала настолько сильной, что человек, знаменующий собой такое обновление, неминуемо должен был появиться именно в этом доме, полном тоски по нему. Давняя молитва счастливой молодой семьи и надежда стареющих тоскующих людей наполнились жизненной силой, обретя исполненную радости и непостижимо великую реальность в образе ангела. Правильная молитва не останется неуслышанной. Обращенная к Богу мысль и есть та реальность, которая однажды вдруг предстает перед нами в зримом образе, иногда спустя много лет, когда сама мысль уже давно забыта нами.

Поэтому такие люди порой становятся орудиями в руках Бога. И все же событие поразило Захарию. «По чему я узнаю это?» – с недоумением спрашивает он. «Ты будешь молчать и не будешь иметь возможности говорить до того дня, как это сбудется…»

Вот так наступила новая эпоха. Старому священнику было дозволено умолкнуть. Никто не сосредоточен на себе так, как пребывающий в безмолвии. В новую эпоху все обязательно должно быть по-новому. Полная внутренняя сосредоточенность на чем-то неслыханно великом. Новая эпоха говорит без священников и без них благословляет. И блаженное молчание на несколько месяцев воцарилось в доме старого священника. Но когда уста Захарии вновь отверзлись, он, исполнившись Святого Духа, заговорил, ликуя и пророчествуя, восхваляя и благодаря Бога. Блаженное безмолвие, блаженное предчувствие нового времени!

В великие эпохи разряжается напряженность, нагнетаемая до невыносимого предела грандиозными бедствиями, трудностями, ожиданиями. Время перелома будто притягивает высших духов и своими бурлящими идеями побуждает их, воплотившись, сказать свое спасительное веское слово. Бедствия переломного века взывают к такому человеку, и он приходит в образе могущественного устроителя. Оттого-то великие эпохи столь тяжелы. Нам ли, удостоенным чести жить в подобную годину, не знать этого…

Иоанн был одним из величайших людей всех времен и народов. Без него вряд ли бы мы сумели понять Иисуса. Высшим духам трудно установить спасительное общение с низшими духами. Им не обойтись без переводчиков и первопроходцев.

Своеобразный человек. Прежде всего олицетворение бедственного, на первый взгляд, времени, из-за чего он всю свою жизнь был одержим одной и той же мыслью. Такая односторонность свойственна многим великим людям. Они вовсе не из тех, кто блистает умом, но именно их богатырский напор вынуждает время ускорить ход. Умные люди по большей части не создают ничего нового, и уж тем более новых эпох. Эти же пребывают в тяжелых родовых муках, но сила для рождения нового приходит к ним от сверхмогущественных духов. И каждый такой процесс рождения сопряжен с одной-единственной мыслью.

Этой единственной мыслью Иоанна была мысль о Боге. Что ж, человечество во все времена задумывалось об этом. Большинство людей порой совлекалось на ложный путь, пытаясь объяснить Бога. Затея бесперспективная и невыполнимая. Перед Иоанном же данный вопрос вставал совсем по-другому. Его тяготила бессмысленность человеческих отношений. Надо заметить, что сегодня они тоже ненормальные и мало чем отличаются от отношений тех времен.

Говорят, что мир создал Бог, и Духом Его исполнена вся Вселенная. Но, с другой стороны, вся наша планета весьма довольна жизнью и обходится без Бога. Люди научились очень славно объяснять мир, не замечая в нем Его присутствия, и любое такое объяснение, любое новое мировоззрение гарантирует нам репутацию необыкновенных умников. Вера в Бога никаких явных преимуществ не дает, а Его отрицание не приносит очевидных бед. Вера кажется нам неким духовным упражнением, глиной, скрепляющей миропорядок, который человечество перетаскивает за собой из века в век. Но, живя по законам именно такого миропорядка, с удивлением замечаешь, что огромное множество людей постоянно находится в угнетенном положении, а меньшинство жиреет за счет угнетенных, за счет страдающего человечества. И эта нелепость настолько очевидна, что как раз самые серьезные и искренние люди, спокойно поразмышляв об окружающей их действительности, неизбежно приходят к отрицанию Бога.

В самом сокровенном уголке души Иоанн хранил чувство своей подчиненности Богу, Который был для него источником и содержанием всего бытия. Иными словами, плоть и кровь животворила естественная потребность в Боге.

В то же время он смутно ощущал необычность своего имени. Иоанн означает «Бог смилостивился». Имя это и было тем первым словом, которое его отец-священник вновь произнес после долгого молчания. Похоже, отец знал, почему ему было дозволено именно этим словом нарушить свое молчание. Имя определило судьбу его единственного сына. Где же милость Божья? Этот робкий вопрос стал содержанием жизни Иоанна, стержнем его духовного становления.

Из-за него в то безбожное время Иоанну оказалось не под силу любое занятие. У него не было ни времени на работу, ни способностей научиться полезному ремеслу. Он не мог стать даже священником, к чему его в первую очередь предрасполагали происхождение и обстоятельства, при которых он родился.

Безусловно, такая строптивость и неподчинение установившемуся в обществе порядку вещей оказывают решающее влияние на всю жизнь человека. Кто не работает, для того у мира нет хлеба. Мне не нужно хлеба от безбожного мира, заявил бескомпромиссный бунтовщик, у мира нет такого блага, без которого нельзя было бы обойтись в любой момент. Жить можно даже и без хлеба. И он довольствовался кузнечиками и медом диких пчел. Где голодает Бог, там и я не хочу быть сытым. Мир не дает ни одежды, ни крова, не потребовав взамен каких-либо результатов нашего труда. Хорошо – обойдемся и без этого. Пусть, глядя на меня, видят, как бедствует Бог. Поэтому наготу Иоанна прикрывала верблюжья шкура, а пустыня стала родным домом. Всем великим Божьим людям и прежде пустыня нередко предоставляла убежище и кров. Прийти к Богу может только мыслящий человек. Но размышлять человеку трудно. Лучше всего это получается там, где его ничто не отвлекает.

Одно у Иоанна не вызывало никаких сомнений. Он не способен просить милостыню. Вставший на сторону Бога настраивает против себя целый мир, и ему не избежать жестокой нужды. Но попрошайничать пред Богом немыслимо, ведь это наихудшая форма зависимости от людей. Иоанн не из тех, кто готов ходить по всему миру и Бога ради просить милостыню! Нет, нетребовательность – вот что взамен могут противопоставить миру Божьи люди. Иоанн всю свою жизнь постился.

Иисус однажды сказал, что «Царство Небесное силою берется», и без такого усилия, добавил он, в наше время не обойтись.

Самопожертвование Иоанна оказалось не напрасным. Оно послужило предпосылкой той великой милости, которую предвещало его имя. Поскольку он отрекся от всего мира, то первой Божьей наградой для него стало раскрепощение его души. Ему было даровано всего одно слово, означавшее для него решение всех необъяснимых вопросов этого бытия. Подобно восходу солнца, лучи которого прогоняют мглу, оно хлынуло во мрак его непроглядной тоски по Богу потоком спасительного света: скоро! Правда, Бога пока еще нет в мире. Дух вселенной как бы вытеснен другим духовным существом, безраздельно завладевшим планетой. Но Он придет. Все будет по-другому – и скоро!

И тут косматый пустынник начал возвещать каждому встречному: скоро придет Иегова! Приготовьте путь Иегове! Всякая гора и холм да понизятся, всякий дол да наполнится, ибо грядет Бог. Иоанн возвестил не путь человека к Отцу, а путь Бога к людям.

Живой Бог для всех людей, набожных и безбожных, верующих и атеистов, – понятие прямо-таки сказочное. А теперь представьте себе, что данное понятие неожиданно исполинской реальностью вторгается в настоящее и пламенный проповедник в пустыне жертвует ради него своей жизнью. С беспримерной уверенностью в победе он возвещает: Бог скоро вмешается в ход истории и будет жить среди вас! Неизбежно понимаешь, что все это производило впечатление и потрясающее, и ужасающее.

То был судный гром великого, всеразрушающего времени. Каждый, кого опаляло жгучее пламя проповедника из пустыни, сжимался от страха.

А если все действительно правда и живой Бог скоро придет?! Это же невыносимо. Что делать? – вопрошали люди. С религией живется легко. Она располагает непоколебимыми, ясными указаниями, правилами и уставами, и вовсе нетрудно, по крайней мере людям имущим, делать кое-что не совсем обычное, а когда в конце концов умрешь, то на твоей могиле напишут: здесь покоится в Боге наш блаженный собрат. А если однажды все же явится Он – во всей своей грозности, истинности и реальности, не похожий ни на кого, с кем можно так или иначе договориться, – что тогда?

У Иоанна для всех без исключения находился ответ. Немало есть таких профессий и занятий, представителям которых весьма непросто выполнять надлежащие религиозные установления. Особенно, когда непременным религиозным атрибутом являются трудные и длительные моления и ритуалы, как это, например, было принято у иудеев. И человек, не соблюдающий их, неизбежно становится израильтянином второго сорта. Не каждый, к примеру, сможет посвящать молитве положенные часы, не у каждого найдется достаточно времени и денег для паломничества, не всякий в состоянии делать пожертвования. Подобные вещи для иных сословий оказываются куда сложнее, чем можно себе вообразить. Состоятельным праздным людям быть набожными совсем нетрудно, но кто в поте лица добывает свой хлеб насущный и лишь с большим напряжением держится на поверхности, тот очень скоро окажется вне религии. А вот когда Бог явится самолично, Он придет ко всем без исключения. Тогда Он станет доступен всем и не будет проводить различия между людьми. И что тогда делать?

Безмолвная пустыня внимала потрясающим признаниям людей, приходивших к суровому исповеднику. Его слова ввергали в неописуемый ужас. Перед ним каждый ощущал себя как пред Богом. И людей охватывал великий трепет – им открывались все их прегрешения, о которых они не знали и вправе были не знать. Они ощущали реальность Бога, и это переживание становилось все сильнее и сильнее. Кто тут не испугается за свое прежнее безбожие…

Но вот что примечательно. Подобно громовым раскатам звучали слова проповедника о предстоящих ужасах Страшного суда, а испуганному сердцу Иоанн казался нежным ребенком: иди сюда, брат мой, входи в Иордан, я смою с тебя все, что гнетет твою душу. Как прах с тела, спадет с тебя вся низость, вся грязь греха, и река навсегда унесет ее к морю.

Как прост Бог. Книгу прочитать может не всякий, не всякому понятна и проповедь, но вот важность воды понимает каждый смертный. Явившись, Бог станет доступен всем.

У Бога наверняка есть путь к любому человеку. Среди нас же, людей, такой путь знаком не каждому, а лишь немногим.

Однако вот на что надо обратить внимание. Каждый живущий на земле, каждый без исключения, находится в том необычно гнетущем состоянии, которое мы называем грехом. Сущность греха нам представляется совершенно необъяснимой и непонятной. Но разве возможно, чтобы грех безнадежно и безвозвратно отделил нас от Бога? В противном случае пребывание человечества на земле оказалось бы самой бессмысленной из всех известных нам жестокостей.

Похоже, причины греха скрыты очень глубоко. Цель нашего земного существования, по-видимому, сводится к тому, чтобы мы самым теснейшим образом соприкоснулись с материальным и, пребывая в полнейшем неведении о своем Откуда и Куда, то есть о глубинной сущности человека, выполнили на этой планете какую-то непонятную миссию. Но наверняка еще одной целью нашего бытия является глубочайшее взаимодействие с грехом.

Прежде всего грех – отображение нашего несовершенства, а следовательно, и нашей способности к развитию. Мы повсюду наблюдаем беспрерывное развитие, совершенство не получить в подарок, повсюду стремление к нему связано с огромными усилиями. Поскольку человек, несомненно, занимает на нашей планете главенствующее положение, ему и свойственна такая отличительная особенность, как становление, то есть грех. И получается, что грех предвещает не только проклятие и жестокость, а еще милость и сокровенное счастье.

Он и движущая сила, правда, нежелательная. В ней причина всех бед и страданий, власть которых безгранично велика, и, похоже, человеческие силы перед ней – ничто.

Вот если бы научиться пользоваться такой силой правильно!.. Тогда бы она стала действовать во благо жизни. Ключи к этому у Иоанна, несомненно, имелись. Те, кто побывал у него, были воодушевлены. Услышав весть: скоро придет Бог, они поначалу до смерти испугались, но теперь, омывшись водой, почувствовали себя подготовленными к Его приходу. Неужели и вправду грехи смываются водой подобно пыли? А может быть, такое омовение подействовало сильнее иного многозначительного религиозного ритуала? Иначе откуда вдруг столь очевидное обновление? Как к этому пришел Иоанн?

Все очень просто. Пока упорно не признаешь свои прегрешения и пытаешься сбросить их бремя, чувствуешь себя удрученным, что-то тайно гнетет душу, силы покидают тебя, а отсюда – всяческие беды и затруднения. Но стоит только во всем покаяться, добровольно взять на себя ответственность за последствия, не избавляясь от бремени грехов, как их пагубное воздействие тотчас прекращается. То, что ты несешь на себе такое бремя, – уже есть проявление их движущей силы, мучительное продвижение вперед с предельным напряжением собственной воли. Вряд ли какой отец изобретет большее наказание. Да и зачем? Ребенок ведь пошел на это сам. Наоборот, прегрешения еще крепче свяжут человека с Богом. Чем совершеннее существо, тем больше в нем должно быть милосердия и желания прощать. Когда развитие и становление обретают силу закона нашей жизни, все препятствия предстают перед нами с несомненной очевидностью и тогда в нас пробуждается неслыханное противодействие им. Стоит только подойти к обновлению с полной серьезностью, как старое неизбежно смывается. Водой – чтобы каждому это было понятно. Можно обойтись и без воды, поскольку содеянное и так уже больше не угнетает.

Но греховность заставляет медлить, а нерешительность сродни бессилию. Совершенство, к которому ведет закон становления и развития, предполагает способность несовершенства к устремлению ввысь. Поэтому Иоанн и высказывал от имени грядущего Бога веру в праведность грешника, и такая вера порой иному человеку помогала подняться. Тогда его можно и водой омыть – лишь бы он еще больше уверовал в происходящее.

Пока люди верят друг другу, они распространяют между собой истину Божью, и каждый становится источником силы для ближнего. Стоит им только утратить взаимное доверие, как одни начинают увлекать других в греховность. Готовность людей помогать другим простирается до пределов, определяемых их верой. Здесь в их поступках проявляется божественное начало. Чем глубже человек понимает Бога, тем сильнее его вера в людей, тем шире пределы его отзывчивости. И многие отчетливо видят проступающую в нем сущность Бога. Бог, по сути, это безграничная готовность помогать нам, безграничная милость. Человек, устремленный к Богу, неизбежно обретал новые жизненные силы и достигал многого.

Как бы ни был обременен человек своими грехами, для предлагаемой ему помощи никакого значения это не имеет. Однако ноша его тяжела, и нести ее настолько трудно, что порой кажется – вот-вот грешник упадет. Но если он обретет веру в Бога, то его возросшее бремя вызовет в нем еще большее чувство благодарности и приверженности к Богу. Чем больше кому-либо прощается, тем сильнее его любовь. Поэтому в новую эпоху в отчаянном положении оказывались не те, кто глубоко погряз в грехах, а те, кому казалось, что им нечего прощать, поскольку они вовсе и не хотели нести ответственность за грехи. Их любовь была скупа, отчего достучаться до их сердец оказалось трудно, а то и невозможно.

Каков грех человека, с точки зрения Бога и разумных людей, не столь важно. То же можно сказать о его количестве и тяжести, но только не об отношении к нему. Именно грех может еще сокровеннее связать нас с Богом, но разлучить с Ним он в состоянии лишь в том случае, если мы неправильно этот грех воспринимаем. О степени греха судит Бог. Милость состоит уже в том, что грех есть и мы его распознали. Именно грех заставляет людей ступить на путь к Отцу.