Текст книги "Четвертый Путь к сознанию"

Так как мне пришлось употребить слово «факир», я считаю необходимым сделать небольшое отступление, чтобы коснуться этого широко распространенного понятия. Это одно из тех слов, которые, благодаря неправильно понятому значению, имея широкое хождение среди европейцев, особенно в последнее время, послужили едва ли не главной причиной деградации их умственных способностей.

Хотя слово «факир» в значении, придаваемом ему европейцами, и не известно народам Азии, тем не менее то же самое слово употребляется здесь почти повсеместно. Слово «факир», а точнее «фахр», произошло от тюркского слова, означающего «нищий», которое употребляли все народы Азии, чей язык имеет тюркское происхождение. Оно дошло до наших дней и теперь означает «обманщик» или «мошенник».

В самом деле, чтобы назвать кого-либо обманщиком или мошенником, в Азии употребляют два разных слова, оба тюркского происхождения. Первое слово – «факир», второе – «лори». И если факиром называют человека, который обманывает других, используя их религиозный фанатизм, то лори – это тот, кто проворачивает свои дела, рассчитывая на обычную человеческую глупость. Термин «лори» вначале относили как к цыганам вообще, так и к отдельным их представителям.

Цыгане всегда жили среди других народов и вели кочевой образ жизни. Они занимаются главным образом торговлей лошадьми, лудильным ремеслом, пением и танцами на праздниках, предсказанием судьбы и другими родственными видами деятельности. Разбивая свои шатры, как правило, в густонаселенных местах, они успешно занимаются надувательством наивных жителей маленьких городов и поселков. Постепенно слово «лори», означавшее «цыгане», стало употребляться в Азии по отношению к представителям любой расы или национальности, занимающимся обманом и мошенничеством. Для обозначения понятия, которое европейцы ошибочно приписывают слову «факир», у народов Азии существует несколько слов, наиболее распространенное из которых «азнавурян», что означает «тот, кто превзошел самого себя».

Европейцы принимают за чистую монету все трюки и фокусы так называемых факиров, в то время как всякий здравомыслящий житель Азии знает, что это всего лишь бессовестное надувательство.

Чтобы показать, какую путаницу внесло ошибочное понимание европейцами значения этого слова, я думаю, будет достаточно сказать, что, побывав почти во всех странах, где, как представляется жителям Европы, этих факиров должно быть больше, чем мух, я не встретил ни одного. Но совсем недавно я «имел счастье» видеть настоящего фахра – в азиатском значении этого слова. И где бы вы думали? Нет, не в Индии или другом уголке Азии, а в самом центре Европы, в городе Берлине.

Я шел по Курфюрстендамм, направляясь к центральному входу Зоологического сада, когда заметил на газоне калеку без обеих ног, который, сидя на тележке, крутил ручку допотопной шарманки.

В Берлине, столице Германии, как и в других центрах современной цивилизации, запрещается открыто просить милостыню, но всякий, кто хочет заниматься этим и не иметь неприятностей с полицией, может без помех крутить ручку шарманки, продавать пустые спичечные коробки или непристойные открытки.

Этот нищий, одетый в форму германского солдата, выступал с шарманкой, которая почти не играла. Когда я, проходя мимо, бросил ему несколько мелких монет и рассеянно заглянул в лицо, мне показалось, что я знаю этого человека. Я не стал его расспрашивать, так как ни в те времена, ни сейчас не отваживаюсь заговаривать первым на улице на своем ломаном немецком.

Когда, закончив свои дела, я возвращался обратно тем же самым путем, инвалид был на прежнем месте. Я замедлил шаг и пристально вгляделся в его лицо, пытаясь вспомнить, где я видел этого человека, но и на этот раз память подвела меня. И только значительно позже, сидя в кафе, я понял, что это был муж одной дамы, которая пришла ко мне несколько лет тому назад в Константинополе с просьбой оказать ей медицинскую помощь. Ее мужем был, если не ошибаюсь, бывший русский офицер, эмигрировавший в Константинополь вместе с армией барона Врангеля.

Постепенно я припомнил, что у этой женщины было выбито плечо, а все тело покрыто синяками. Пока я пытался вправить ей выбитый сустав, она рассказала мне, что ее избил муж за то, что она не захотела продать себя за приличную сумму богатому испанскому еврею. С помощью докторов Викторова и Максимовича я кое-как вправил ей плечо, и она ушла.

Через две или три недели после этого, когда я сидел в русском ресторане под названием «Черная роза», эта женщина подошла ко мне. Указав на мужчину, сидевшего за ее столиком, она сказала: «Это мой муж. Я вернулась к нему. Он неплохой человек, просто иногда теряет самообладание». Проводив ее глазами, я наконец понял, кем она была. Все оставшееся время, что я провел в этом ресторане, я не спускал глаз с ее мужа, потому что меня интересовал этот редкий тип людей.

И вот теперь тот же самый русский офицер, без ног, в форме солдата германской армии, крутил ручку сломанной шарманки и собирал мелкие монеты. За день сердобольные прохожие насыпали целую шапку монет этой несчастной жертве войны.

Вот кто, по-моему, был настоящим факиром в том значении этого слова, которое ему придают жители Азии. А что касается его ног, так дай Бог мне иметь всю жизнь такие крепкие и здоровые, как у него!

Но довольно об этом, вернемся к прежнему повествованию.

Итак, мы увидели азнавуряна и, поприветствовав его, уселись на землю рядом с ним. Прежде чем перейти к расспросам, мы начали разговор издали, соблюдая все традиционные правила вежливости, принятые в этой местности.

Следует заметить, что психология жителей этого региона принципиально отличается от психологии европейцев. У последних обычно что на уме, то и на языке. У азиатов это не принято, они обладают амбивалентной психологией. Как бы вежлив и радушен ни был в общении с вами представитель этих народов, он при этом может ненавидеть вас всеми фибрами своей души и только о том и думать, как бы причинить вам какое-нибудь зло.

Многие европейцы, десятилетиями живущие среди азиатов, так иногда и не осознают этой их характерной особенности и судят о них по себе, из-за этого очень часто попадая в различные неприятные и даже опасные ситуации, которых вполне можно было избежать. Коренные обитатели азиатского континента очень горды и самолюбивы. Каждый азиат, вне зависимости от социального и материального положения, требует проявления к себе внимания и уважения.

В их среде не принято в разговоре сразу переходить к главному. Следует переходить к тому, что вас интересует, как бы невзначай, между прочим. Если вы не выполните этого условия, то в лучшем случае вам укажут направление, прямо противоположное тому, которое вам нужно. Но с другой стороны, если вы будете себя вести в соответствии с принятыми здесь условностями, то вам не только укажут правильное направление, но и сделают все, что в их силах, чтобы помочь вам попасть туда, куда вы направляетесь.

Поэтому, приблизившись к этому человеку, мы не стали сразу же расспрашивать его о породах деревьев, которые мы безуспешно пытались отыскать, а завели приличествующий случаю разговор.

Усевшись на землю вокруг этого старого человека, мы начали беседу с восхищения красотой окрестных пейзажей, рассказали о себе и о цели нашего путешествия, описали сложную ситуацию, в которую попали, оставшись без проводника в незнакомой местности. И только значительно позже, как бы между прочим, я заметил, что мы ищем такие-то породы деревьев для того, чтобы сделать плот, но пока ничего подходящего не нашли.

В ответ он высказал сожаление, сообщив, что тоже не знает, где растут деревья с твердой древесиной, так как прибыл сюда недавно, но зато он знает одного старого почтенного человека, своего духовного наставника, который должен это знать. Тот живет за холмом в пещере и очень хорошо ориентируется в здешних местах.

Наш собеседник уже встал, собираясь уходить, когда доктор Сары-оглы остановил его, спросив, нельзя ли и нам пойти к этому почтенному человеку и узнать то, что нам нужно. Тот воскликнул: «О, конечно, пойдемте со мной. Мой учитель – святой человек, он всегда рад сделать добро ближнему».

Отправившись вместе с нашим новым знакомым, мы уже издали заметили человека, сидящего на земле в тени деревьев. Наш спутник, не дожидаясь нас, поспешил к нему и, что-то ему сказав, сделал нам знак приблизиться.

Мы подошли и, обменявшись обычными приветствиями, сели вокруг него. В это время пришло еще несколько человек из числа местных жителей и тоже разместились рядом. Как мы впоследствии узнали, это были ученики почтенного азнавуряна.

Выражение лица этого достойного человека показалось нам таким мудрым и благожелательным, что мы без всяких вступительных церемоний и обиходных маневров рассказали ему о том, что с нами случилось в дороге, и просили подсказать нам, как быть дальше, каким образом выбраться отсюда. Не забыли упомянуть и о цели нашей экспедиции. Он внимательно выслушал нас и, подумав, сказал, что река, на берегах которой мы остановились, является притоком реки Читрал, та впадает в реку Кабул, а уж Кабул в свою очередь в реку Инд. Он сообщил нам, что есть несколько дорог, выходящих из этой местности, но все они крайне утомительны, так что нам лучше придерживаться принятого плана. Если нам удастся избежать встречи с племенами, населяющими местность, по которой мы будем двигаться, не очень любящими европейцев, то наш план – это лучшее из того, что можно придумать. А что касается пород деревьев, выбранных нами для постройки плота, то ему они кажутся не вполне подходящими для этой цели. Он посоветовал нам взять стволы кизиловой черешни, добавив, что большая группа деревьев растет недалеко отсюда, слева от тропинки, по которой мы пришли.

И тут внезапно вблизи раздался шум, от которого у нас мурашки побежали по коже. Наш строгий собеседник, невозмутимо повернув голову, подал какой-то условный сигнал. Тогда из лесу вышел во всей своей красе огромный бурый медведь, что-то несущий в пасти. Он неторопливо приблизился к нам, и когда наш новый знакомый снова окликнул его, медведь, оглядев нас своими маленькими сверкающими глазами, приблизился к азнавуряну и положил свою ношу к его ногам. Затем он не спеша отправился обратно в густые заросли, окружавшие нас.

Мы сидели, оцепенев, в полном смысле этого слова, и так дрожали всем телом, что отчетливо слышалось клацанье наших зубов.

Наш новый знакомый объяснил нам, что этот медведь – его друг, он иногда приносит ему джунгари, разновидность кукурузы, которая растет в данной местности и служит заменителем пшеницы. Именно это растение положил медведь у ног старика.

Даже после этих объяснений к нам не сразу вернулась способность здраво рассуждать, и наши бледные лица долго еще выдавали степень нашего потрясения. Азнавурян легко поднялся с травы и вывел нас из оцепенения, сказав, что настало время его ежедневной прогулки и что, если мы пожелаем, он проводит нас к лощине, где растут черешни.

Затем он помолился и пошел вперед, показывая дорогу. Ученики вместе с нами почтительно следовали за своим учителем. И вскоре мы действительно обнаружили несколько черешен. Все, включая старого азнавуряна, начали их пилить, отбирая самые высокие и прямые.

Мы навьючили стволы черешен на двух ослов, предложили азнавуряну отправиться с нами в лагерь, объяснив, что хотим с помощью особой машины очень быстро сделать его портрет. Тот сперва отказался, но так как его ученики поддержали нас, в конце концов сдался на уговоры. Сопровождаемые навьюченными ослами, мы все пошли в лагерь, где оставшиеся товарищи с нетерпением ожидали нашего возвращения. Выслушав наш рассказ, профессор Скридлов снял своей камерой этого удивительного старика и сразу же стал проявлять пленку.

Дожидаясь фотографии, мы собрались вокруг азнавуряна, усевшись на землю в тени большой смоковницы. С нами сидела и Витвицкая, шея которой была закутана, так как молодая женщина уже несколько месяцев страдала от болей в горле, что, в общем, нередко случается в горах. Это заболевание привело к образованию зоба.

Обратив внимание на ее повязку, азнавурян расспросил Витвицкую о болезни и, тщательно обследовав опухоль, стал массировать ее с помощью специальных приемов, что-то при этом нашептывая.

Трудно описать наше изумление, когда через двадцать минут массажа опухоль стала уменьшаться, а еще через некоторое время совершенно исчезла на глазах у всех.

Тут к нам подошел профессор Скридлов, закончивший свою работу и удивленный не менее нас тем, чему мы были свидетелями. Смущаясь, он попросил азнавуряна вылечить его от приступов боли, которые мучили его несколько последних дней и были вызваны, очевидно, почечными коликами.

Расспросив его о всех симптомах, наш гость немедленно послал куда-то одного из своих учеников, который вскоре вернулся с корнем не известного нам кустарника. Протягивая этот корень профессору, азнавурян сказал: «Вы должны взять одну часть размолотого корня и смешать с двумя частями коры смоковницы, которая растет здесь повсюду, заварить в крутом кипятке и в течение двух месяцев через день принимать стакан этого отвара перед сном». Затем он вместе со своими учениками стал рассматривать фотографии, которые вызвали у него явное удивление. Мы пригласили гостей разделить с нами трапезу, состоявшую из свежего козьего мяса и ячменных лепешек, на что они охотно согласились.

В ходе беседы выяснилось, что этот человек прежде был капитаном артиллерии в войске афганского эмира, деда ныне царствующего эмира, и в возрасте шестидесяти лет в одном сражении получил тяжелые ранения, залечивать которые отправился на свою родину в Хорасан. Полностью оправившись от ран, он решил больше не возвращаться на военную службу, которой отдал почти всю свою жизнь, и посвятить оставшиеся годы спасению своей души. Сперва он познакомился с персидскими дервишами, затем некоторое время был баптистом, а после поступил в монастырь в окрестностях Кабула. Придя к осознанию того, что ему действительно необходимо, и убедившись, что люди не могут дать ему этого, он начал подыскивать тихое, уединенное место. Найдя его и поселившись здесь вместе с несколькими своими последователями, он стал ожидать смерти, так как уже встречал свой 98-й день рождения.

Когда этот почтенный человек собрался уходить, Елов обратился к нему, спрашивая совета по поводу болезни глаз. Несколько лет тому назад в Закаспийском регионе он заразился трахомой, и несмотря на лечение, болезнь перешла в хроническую форму. «Хотя мои глаза, – сказал он, – и не особенно беспокоят меня, но тем не менее каждое утро покрываются каким-то налетом, а при резкой смене погоды или попадании пыли начинают болеть». Старый азнавурян посоветовал моему другу растереть как можно тщательнее сульфат меди и каждый вечер перед сном, смочив иглу собственной слюной и обмакнув в полученный порошок, проводить ею черту между веками, причем повторять эту процедуру в течение длительного времени.

Дав этот совет, почтенный старец поднялся, благословил всех присутствующих и отправился к своему жилищу. Все, даже наши собаки, сопровождали его всю дорогу.

В пути мы возобновили беседу, и внезапно Карпенко обратился к азнавуряну на узбекском языке, сказав следующее: «Отец! По воле судьбы мы встретились при столь необычных обстоятельствах с вами, человеком, достигшим совершенства, постигшим высшую истину, и мы надеемся, что вы не откажете нам в совете. Мы хотим знать, как нам жить дальше, какими идеалами руководствоваться».

Прежде чем ответить на эту неожиданную просьбу, старик огляделся, как будто что-то искал, и затем направился к стволу упавшего дерева. Он сел на него, и когда мы расположились рядом, кто на стволе, а кто и просто на земле, он заговорил, обращаясь ко всем нам.

Его совет вылился в долгую проповедь, очень интересную и поучительную. Я обязательно напишу о том, что услышал от этого азнавуряна, в своей третьей книге, в главе, которая будет озаглавлена так: «Астральное тело человека, его потребности и возможности их удовлетворения». Здесь я коснусь только результатов лечения, проведенного или прописанного почтенным человеком, в эффективности которого я убедился на собственном опыте.

Витвицкая больше никогда не испытывала рецидивов болезни, мучившей ее в течение нескольких месяцев. Профессор Скридлов не знал, как выразить свою благодарность человеку, навсегда избавившему его от заболевания почек. А трахома Елова прошла через месяц.

После этой встречи, потрясшей всех нас, мы еще оставались здесь в течение трех дней, необходимых для того, чтобы как следует подготовиться к нашему опасному предприятию. Мы связали большой плот и запасли все необходимое для длительного путешествия. Рано утром импровизированный плот был спущен на воду, и, забравшись на него, мы оттолкнулись от берега. Вначале наше оригинальное судно не всегда само могло двигаться по течению, в некоторых местах его приходилось толкать и даже переносить на руках, но чем глубже становилась река, тем быстрее мы плыли, и вскоре уже неслись с сумасшедшей скоростью.

Нельзя сказать, чтобы мы чувствовали себя в безопасности, особенно там, где плот проходил по узким местам реки, врезаясь в скалистые берега, но со временем, убедившись в достаточной прочности нашего необычного судна, почувствовали себя увереннее и даже начали подшучивать друг над другом. Наше путешествие стало еще более комфортным благодаря остроумному изобретению инженера Самсонова, который предложил привязать два бурдюка на носу плота, а также по два на каждую сторону. Они служили нам в качестве буферов при столкновении с камнями и скалами.

На второй день нам пришлось обменяться выстрелами с бандой, состоявшей из местных жителей, представителей одного из племен, обитавших по берегам реки.

Во время этой перестрелки был тяжело ранен Петр Карпенко, который умер через два года в России, будучи еще совсем молодым человеком.

Упокой, Господи, твою душу, мой верный друг!

Часть IX. ПРОФЕССОР СКРИДЛОВ

С профессором археологии Скридловым, который стал моим другом и единомышленником, я познакомился уже в сознательном возрасте. Он был значительно старше меня и, к моему глубокому горю, бесследно исчез в России в период революционных волнений.

Впервые мы встретились, как я уже упоминал в главе, посвященной князю Юрию Любовецкому, когда профессор нанял меня в качестве гида, знакомясь с окрестностями Каира.

Вскоре после этого я увиделся с ним вновь в Тибете, где мы с Юрием Любовецким закончили нашу первую совместную экспедицию и где профессор Скридлов присоединился к нам, чтобы провести раскопки.

Мы прожили здесь три недели, проводя все свободное от раскопок время в разговорах, затрагивающих самые разнообразные абстрактные темы. И несмотря на значительную разницу в возрасте, вскоре стали близкими друзьями, так что когда князь Любовецкий уехал в Россию, мы решили предпринять долгое совместное путешествие.

Из Тибета направившись к истокам Нила, а затем в Абиссинию, где провели три месяца, мы затем поехали через Сирию к Красному морю и закончили нашу экспедицию у развалин Вавилона. После четырех месяцев, проведенных вместе, профессор Скридлов остался здесь, собираясь продолжить раскопки, а я отправился через Месджеде-Солейман в Исфахан в обществе двух персов – торговцев коврами, с которыми случайно познакомился в маленьком поселке возле Вавилона и вскоре подружился, разделяя их любовь к старинным персидским коврам.

Следующая встреча с профессором Скридловым произошла через два года в Оренбурге, пункте отправления большой экспедиции по Сибири, предпринятой с целью, поставленной тем же самым «Обществом искателей истины», о котором я упоминал несколько раз в предшествующих главах этой книги.

После этого путешествия мы встречались довольно часто, принимая совместное участие в экспедициях различной продолжительности и сложности; бывали случайные кратковременные встречи после долгих расставаний, и тогда мы обменивались мнениями о том, что нам довелось узнать за время, проведенное в разлуке.

Я опишу как можно более подробно одну из наших встреч и последовавшее за ней длительное совместное путешествие, во время которого профессор Скридлов испытал нечто вроде катарсиса, изменившего весь его душевный строй, и с тех пор стал действовать, руководствуясь не только своими логическими умозаключениями, но также повинуясь чувствам и инстинктам. И последние даже начали доминировать в его поведении, так сказать, играть первую скрипку.

Я столкнулся со Скридловым совершенно случайно в России вскоре после того, как покинул Константинополь, где я навещал князя Любовецкого. Я направлялся в Закавказье и как-то сидел в станционном буфете, расправляясь со знаменитой «говяжьей» отбивной котлетой, изготовленной из конины, которую поставляют в железнодорожные буфеты казанские татары. Внезапно чья-то рука дружески опустилась на мое плечо. Я обернулся и увидел своего друга профессора Скридлова.

В ходе беседы выяснилось, что он следовал тем же поездом, что и я, направляясь к своей дочери, которая проходила в Пятигорске курс лечения минеральной водой.

Обрадовавшись этому случайному свиданию, мы решили провести остаток дороги вместе, и профессор Скридлов перебрался из второго класса в третий, в котором я ехал. Мы говорили с ним всю дорогу.

Он рассказал, что после того как осмотрел развалины Вавилона, вернулся в Тибет и продолжил раскопки. За два года, проведенные в путешествиях и археологических исследованиях, он сделал немало научных открытий и узнал массу интересных вещей, но в конце концов начал ужасно тосковать по России и по своим детям и решил, сделав перерыв в своих научных изысканиях, вернуться на некоторое время на родину.

Приехав в Россию, он сперва отправился в Санкт-Петербург, а затем в Ярославль, чтобы повидать свою старшую дочь, а сейчас он ехал к младшей, которая за время его отсутствия подарила ему двоих внуков. Сколько он пробудет в России и что будет делать дальше, он пока не знал.

В свою очередь я рассказал ему, как провел те два года, что мы не виделись. Увлеченный исламом, я, проявив немалую изобретательность, сумел пробраться в Мекку и Медину, недоступные христианам, надеясь там, в самом сердце этой религии, получить ответы на мучившие меня вопросы.

Но все мои усилия были тщетны, я не узнал ничего существенного. Мне стало ясно, что если эта религия и таит в себе какую-то тайну, то искать ее надо не в Мекке или Медине, а в Бухаре, где с самого начала концентрировалось все, что касалось ислама, все знания и священные тексты. Так как я не терял надежду приобщиться к высшей истине, я решил отправиться в Бухару вместе с группой пилигримов, которые после хаджа в Мекку и Медину возвращались домой и с которыми я намеренно установил самые добрые отношения.

Затем я рассказал профессору Скридлову о том, что помешало мне тогда осуществить свой план и проникнуть в Бухару, о том, как по просьбе князя Любовецкого, встреченного мной в Константинополе, я сопровождал в Тамбов к его сестре одну девушку. Только что вернувшись из этой поездки, я собирался навестить своих родителей и пробыть в Закавказье некоторое время, а затем как следует подготовиться к нелегкому путешествию в Бухару и отправиться туда… «…вместе с вашим другом Скридловым», – закончил мою последнюю фразу профессор.

Он добавил, что уже в течение трех лет мечтает побывать в Бухаре и Самарканде, так как это необходимо ему для проверки исторических фактов, связанных с Тамерланом, для того чтобы пролить свет на некоторые темные пятна истории. В последнее время желание отправиться туда стало особенно сильным, и причина его колебаний заключалась лишь в отсутствии подходящего спутника. Узнав, что я как раз собираюсь в интересующий его регион, он сообщил, что будет рад составить мне компанию, если я ничего не имею против.

Встретившись в Тифлисе через два месяца, как договаривались, мы направились в Закавказский регион, имея конечной целью Бухару, но, достигнув развалин древнего Мерва, провели там целый год.

Чтобы пояснить, почему это произошло, я должен сперва сказать, что задолго до того, как мы решили вместе отправиться в Бухару, профессор и я часто мечтали и даже строили планы о том, как нам попасть в Кафиристан, страну, абсолютно недоступную для европейцев, и поэтому такую вожделенную.

Мы желали этого особенно сильно потому, что, согласно информации, которую нам удалось добыть, общаясь со множеством людей, там, вполне возможно, скрывались ответы на волнующие нас вопросы как психологического, так и археологического порядка.

В Тифлисе мы начали подготавливать все необходимое для нашей необычной экспедиции в Бухару, включая и рекомендательные письма, встречались и разговаривали со множеством людей, хорошо знающих этот регион.

В результате этих интересных содержательных бесед наше желание попасть в Кафиристан так усилилось, что после горячей дискуссии мы решили отправиться туда сразу же после возвращения из Бухары.

Все наши другие желания и интересы развеялись как дым, на протяжении всего пути в Туркестан мы думали и говорили только о том, как осуществить это дерзкое предприятие. Но наши фантастические планы приобрели определенную форму только через некоторое время при следующих обстоятельствах.

Во время остановки поезда в Новом Мерве я отправился в буфет достать немного горячей воды для чая и на обратном пути был внезапно остановлен человеком, который сразу бросился обнимать меня.

Оказалось, что это мой старый друг грек Василаки, портной по профессии, который уже долгое время жил в Мерве. Узнав, что я здесь проездом и направляюсь в Бухару, он умолял меня не уезжать до завтра, а пойти с ним на семейное торжество, которое состоится сегодня вечером по поводу крестин его первого ребенка.

Это приглашение было таким искренним и трогательным, что я не смог категорически отказаться его принять и попросил Василаки немного подождать. Зная, что до отправления поезда осталось совсем мало времени, я поспешил в свой вагон, расплескивая на ходу кипяток, чтобы посоветоваться со своим спутником.

Когда я с трудом проталкивался сквозь толпу людей, снующих во всех направлениях, профессор, заметив меня на платформе, махнул мне рукой и закричал: «Я уже собрал ваши вещи, идите сюда к окну, я подам их вам».

Очевидно, он увидел, что я встретился со старым знакомым, и догадался, какое приглашение за этим последовало. Пока я не менее торопливо пробирался сквозь толпу к окну нашего вагона и принимал подаваемые мне вещи, выяснилось, что вся эта спешка совершенно напрасна, так как поезд будет стоять на этой станции по меньшей мере два часа, дожидаясь связи с Кушкой, которая почему-то нарушилась.

Вечером, во время ужина, который последовал за религиозным обрядом крестин, меня посадили рядом с одним старым человеком, выходцем из кочевого тюркского племени, другом нашего гостеприимного хозяина. Этот старик был владельцем огромного стада породистых мериносовых овец. У нас завязалась непринужденная беседа, в ходе которой этот человек рассказал мне о многочисленных независимых племенах, населяющих регион Кафиристана. Продолжив нашу беседу после ужина, во время которого было выпито немалое количество русской водки, этот почтенный старец как бы про себя, не обращаясь ни к кому конкретно, сказал одну вещь, которую я постарался запомнить.

Он сообщил, что несмотря на почти инстинктивную враждебность, которую жители Кафиристана проявляют ко всем, кто не принадлежит к их собственному племени, они все-таки как-то сосуществуют и даже общаются друг с другом, и что к какому бы племени или расе ни принадлежал человек, если он посвятил себя служению Господу, это вызывает невольное уважение и даже симпатию к нему не только его сородичей, но и представителей другой расы или народа.

Обдумав услышанное и обсудив все варианты, мы решили, что должны отправиться в эту страну не как простые смертные. Нам следует выдать себя за тех, кому оказывают особое уважение и кто может свободно ходить повсюду, не вызывая подозрений.

На следующий вечер, сидя в чайхане Нового Мерва, мы продолжали отрабатывать мельчайшие детали нашего дерзкого предприятия, не обращая внимания на то, что происходило вокруг нас. Между тем обстановка в чайхане далеко не располагала к размышлениям. Две компании турок за соседними столиками были изрядно навеселе и развлекались в обществе мальчиков-танцовщиков, основная профессия которых, вполне легальная в соответствии с местными законами, была очевидной для всех присутствующих. В Европе этим занимаются женщины, обладающие желтыми билетами.

Итак, мы сошлись на том, что профессор Скридлов должен будет выдавать себя за почтенного персидского дервиша, я же вполне сойду за прямого потомка Мохаммеда.

Чтобы как следует подготовиться к этому маскараду, необходимо было длительное время, а также тихое, уединенное место. Поэтому мы решили поселиться в окрестностях развалин древнего Мерва, которые вполне отвечали нашим требованиям, и где мы могли в свободное от приготовления время понемногу заниматься раскопками. Наша подготовка в основном состояла в заучивании священных персидских религиозных текстов и в овладении местной речью, полной образных выражений и иносказаний. Также мы должны были отрастить волосы, чтобы стать похожими на людей, за которых собирались себя выдавать. Малейшая недоработка в этом вопросе грозила нам смертельной опасностью.

Только через год, проведенный в усердной подготовке, мы были удовлетворены достигнутыми успехами как в изучении священных сур Корана, так и в приобретении необходимой внешности для нашего предприятия.

И вот в одно прекрасное утро мы покинули развалины Мерва и, добравшись пешком до станции Байрам-Али на Центральной азиатской железной дороге, сели в поезд, идущий в Чарджоу. Оттуда мы двинулись вверх по Амударье.

Это случилось на берегах Амударьи – реки, которая когда-то звалась Оксус и, обожествляемая некоторыми народами Центральной Азии, была местом зарождения современной цивилизации. И вот во время нашего путешествия вверх по реке вместе с профессором Скридловым случилось одно происшествие, неожиданное для европейцев, но вполне соответствующее традициям местной патриархальной морали, еще не подвергшейся воздействию современной цивилизации, жертвой которого стал один хороший старый человек. Воспоминания об этом инциденте до сих пор заставляют меня чувствовать угрызения совести, так как из-за нас один почтенный старец лишился всех своих сбережений, и возможно навсегда. Я хочу описать эту часть нашего путешествия в страну, недоступную для европейцев, как можно подробнее, и описать его в стиле литературной школы, которую я посещал в юности. Этот цветистый стиль живет и здравствует, как мне кажется, как раз на берегах этой великой реки – стиль, который я называю так: минимум мыслей и максимум эмоций.