Текст книги "Избранное. Том I"

 
Мне кажется, мой друг, что я давно распят.
Мне кажется, мой друг, —
                 мы все давно распяты.
Омытые в крови тела влюблённых спят.
Есть время – для любви,
                 другое – для расплаты.
 
 
Есть время для войны, другое – для утех.
Давно потерян счёт
        бессмысленным победам.
Мне кажется, мой друг,
                 что мне неведом смех.
Мне кажется, мой друг, —
                 он никому не ведом.
 
 
Мелькают наши дни, как станции метро:
Рожденья, свадьбы, смерть —
                 и прочие крестины…
Мне кажется, мой друг,
                 печальный шут Пьеро
Живёт в любом из нас
                 под маской Арлекина.
 
 
Ах, празднество глупцов,
                 дурацкий маскарад!
Здесь – царство Никуда,
                 там – царство Ниоткуда…
Мне снится сон, мой друг:
                 Сын Божий и Пилат
Распяты. А царём провозглашён – Иуда.
 

Апрель-май 1978

 
…Когда взмахнёт цветок последним лепестком,
И ночь моя печаль умрёт от непогоды,
Рассыплется во прах на берегу морском
Бумажный Парфенон из карточной колоды.
 
 
Настанет день, когда Гефестовы лучи
Растают в облаках, где музыка уснула,
И не сгорят стихи в сиянии свечи,
И не дойдёт письмо до пристани Катулла.
 
 
Исчезнут короли и нищие во мгле,
Зайдёт Звезда Полынь за голубые горы,
Останутся одни лишь тени на земле.
Мне кажется, мой друг, так будет очень скоро.
 
 
И Время пустотой замкнёт извечный круг.
Исчезнет мир, где нас любили и прощали.
Но если мы умрём, – задумчивый паук
Чуть тронет в тишине свою струну печали.
 

18.07.1978

Празднество Нищих, или Книга номинаций
Стихи
1980

Книга стихов «Празднество Нищих» есть первая часть трилогии «Грамматика Времен».

Осуществление двух других частей – дело будущего, возможно, неблизкого[21]21
  Замысел трилогии остался неосуществленным.


[Закрыть]. Однако название «Книга стихов» подразумевает существование «Празднества…» как единого, цельного произведения, т. е. книги, а не случайного соединения стихотворений, т. е. сборника.

В основу поэтики автора положен принцип номинативности. Желание называть реальные предметы и абстрактные (в частности, религиозные) символы своими именами неизбежно приводит поэзию и филологию к восприятию мира номинаций. Каждое слово (или, если угодно, название) может иметь множество значений в зависимости от его семантических особенностей, смыслового контекста и т. д. Этим воспользовалась ассоциативная поэзия, обратившаяся к подсознанию и заменившая истинные имена вещей другими, по образцу древнескандинавских кеннингов. Этим же пользуется и псевдономинативная официальная поэзия, подменяющая те же имена вещей в соответствии со своими тенденциозными установками.

Мир явлений бесконечно сложен. Автор не претендует на познание этой сложности и не присваивает себе права называть. Это право имеет только один Всевышний, Который Сам – Слово. Имена вещей уже даны нам Богом. Нам остаётся только с благодарностью принять их и с любовью повторять, как это делал некогда святой Франциск Ассизский.

Георгий Немон

24.12.1980

Вам, друзья мои, близким и далёким, блуждающим во тьме и стремящимся к Свету; вам, отдающим земные блага ради небесных сокровищ и последние гроши ради стихов и музыки; вам, изгнанники, верящие в свою правоту; вам, упрямцы, улыбкой встречающие смерть; вам, нищая элита человечества, которой держится мир, – мученики веры, узники совести и мастера Игры в Бисер посвящается эта книга.

Георгий Немон

Блаженны нищие Духом, ибо их есть Царство Небесное

Мф.: 5,3

Нас мало избранных, счастливцев праздных

А.С. Пушкин

* * *

 
Пока ещё звёзды войны не взошли
Над церковью Всех Милосердных,
Недолгое празднество нищих земли
Смеётся над счастьем бессмертных.
 
 
Смеётся и верует в то, что зима
Когда-нибудь сменится летом
На празднестве нищих, где вечная тьма
Сменяется истинным Светом.
 
 
Пока ещё есть на деревьях листва
И медлит Господь Вседержитель,
Слепцы и калеки сплетают слова
И сходят в земную обитель.
 
 
На празднестве нищих слезы не прольют,
Умерших хоронят живые,
Слепые смеются, хромые поют
И пьют свою чашу немые.
 
 
Все грешны – у них ни греха, ни гроша,
Их детство старенья не знает.
Кто умер – помолятся Богу, душа
В святую страну отлетает.
 
 
Свободным законом о нищих правах
К мошенникам и потаскухам
Причислены те, кого жгут на кострах —
Блаженные нищие духом…
 
 
Но только пока не ослепшим от слёз
Слепые калеки прощают
И нищим является нищий Христос
И воду в вино превращает,
 
 
Пока Всех Скорбящих ещё не сожгли
И есть на земле милосердье,
Бессмертное празднество нищих земли
Смеётся над собственной смертью.
 

1980

 
Мы говорим, что мы умеем говорить,
Что нет на свете слов, не выдуманных нами.
И, гордые собой, играем мы словами,
Названья всех вещей пытаясь заменить.
Мы вяжем узелки, запутываем нить…
Но, заняты всерьёз серьёзными вещами,
За давностию лет успели мы забыть,
Как вещи называть своими именами.
 
 
И вместо «умереть» мы произносим «жить»,
Во тьме мы видим свет, овец зовём волками…
Вооружив глаза волшебными очками,
Мы ясность наших слов решили затемнить.
Нам верность предстаёт глаголом «изменить»,
Мы называем суть предметов – пустяками.
Мы всё смогли постичь. Кто станет нас винить
И вещи называть своими именами?
 
 
Как сложен наш язык! Его не оценить
Привыкшим говорить простыми языками,
Но обольстив слова чудесными дарами,
Как сладко их значенья прежнего лишить!
Лишь малому ребёнку надобно твердить,
Что жжёт огонь и что цветы зовут цветами…
Но детство далеко. Кто смеет нас учить,
Как вещи называть своими именами?
…
Мы говорим, что мы умеем говорить…
Ах, сказочный бы мёд пить нашими устами!
Дай Бог нам от омеги альфу отличить
И вещи называть своими именами.
 

1.12.1980

 
День начинается словом свет.
Свет начинается словом смерть
Ночи. Слава – глаголом сметь.
Так начинался Новый Завет.
 
 
Новость – начало иных начал,
Исчезновенье иных богов.
Слово у Бога – начало слов,
Иносказанье, которым стал
 
 
Мир, начинавшийся словом меч,
Бес, начинавшийся словом Бог.
Новое слово – последний слог,
Иносказаньем ставшая речь.
 
 
Так ли? – уста начинают лгать.
Так ли? – слова начинают льстить:
«Бог начинается словом быть»;
«Жизнь начинается словом жрать».
 
 
Нет! – безначальное слово – ложь!
Нас не обманет бумажный бред!
Ночь начинается словом нож.
День начинается словом свет.
 
 
Нет! – ибо перечень всех потерь
Речи заменит один предлог.
Зло начинается словом зверь.
Благо – бессмертным звучаньем: БОГ.
 

17.03.1980

Владимиру Алейникову

 
Есть имя созвездий над именем рек
И есть удивленье: затем ли
Под северным небом восходит побег
Из пепла, укрывшего землю?
Над временем пепла, над веком калек
Есть время цветов и созвездий.
И сей восходящий Алейников век
Живёт ожиданием вести.
 
 
Одно ожидание нам вопреки
Живёт столкновением мнений.
Над днями утех, над годами тоски
Есть время духовных радений.
Пора вам родиться из древних корней,
Растенья мусических трапез,
Цветок амфибрахий, древесный хорей
И семенем павший анапест.
 
 
Единой ли вестью Кассандра жива
И Средневековье открыто?
Из тела земли прорастают слова
Над тенью Ареопагита.
Над веком молчанья, над волей богов,
Над царством немого Эреба
Есть флейта печали, рождение слов
И их вознесенье на небо.
 

1979

 
Хвала тебе, сума,
Подруга долгих лет.
Для нищих вечен свет
И неизбежна тьма.
 
 
Мы празднуем тоску
Сегодняшнего дня.
Не погасить огня
Хмельному посошку.
 
 
Когда дороги наши нас приводят к морю,
Мы празднуем тоску и принимаем смерть.
И так же как пришли в земную круговерть,
Уходим незаметно, с тишиной не споря.
 
 
Мы, нищие, подобны лепесткам умершим.
Хвала Тебе, Господь, мы – тени наших бед.
И так же как когда-то мы узрели свет,
Ослепнем мы, увидев Солнце отгоревшим.
 
 
Мы празднуем тоску,
Как счастье долгих лет,
Как празднуют рассвет
И плачут по цветку.
 
 
Хвала Тебе, Господь!
Для празднества земли
Мы, нищие, сожгли
Свою земную плоть.
 

1979

Татьяне

1

 
Готические своды никогда
Не говорят о том, что было прежде.
Они молчат о вере и надежде
И о любви. Кто приходил сюда,
 
 
Под эти своды, молча приносил
Раскаянье в последнем прегрешенье,
И своды подавали утешенье,
И колокол торжественно звонил.
 

2

 
Мы видим только время тёмных лет
И строим церкви, залитые кровью.
И тёмный человек Средневековья
Был так же слеп – но видел только свет.
 
 
И лишь неясно различаем мы
В себе той прежней радости приметы.
Душа тех тёмных лет – источник света,
Наш светлый разум – средоточье тьмы.
 

3

 
Кто здесь вознёс ажурную стрелу,
Сей перст, который вечно указует
Земле на небо – или образует
Преграду обезумевшему злу?
 
 
Сокровища, сокрытые землёй,
Тебе остались чуждыми, строитель.
…И ангел посетил свою обитель,
Восставшую готической стрелой.
 

4

 
Соборы в черепичных городах,
Пронизанные солнечным сияньем,
Осыпаны небесным подаяньем
Листвы, чья память о Святых Дарах
 
 
Ещё не умерла. Здесь камень строг.
И свод высок, и стены непреклонны,
И на плече у каменной Мадонны —
Как символ веры – золотой листок.
 

5

 
Как разгадать значенья ваших слов,
О, мастера готического текста!
Что перед Данте все творенья
Секста Эмпирика и древних мудрецов?
 
 
Сплетенье линий, знаков стройный ряд,
Одно значенье множества названий,
Полёт терцин сквозь мир живых созданий,
И вечный Рай, и неизбежный Ад.
 

6

 
Готические своды… Тишина…
Мы вновь кичимся громкими словами.
И снова тьма сгущается над нами,
И мы клянём лихие времена.
 
 
Но Время возвращает прежний свет.
И осветивший мир своей любовью
Святой Франциск, душа Средневековья,
Ещё несёт нам счастье долгих лет.
 

Ноябрь-декабрь 1980

 
Рассудок мой – лишь тёмное оконце.
Но мудрость Бога ярче света дня.
Блаженно утро.
     Здравствуй, брат мой Солнце!
Сестра-земля, благослови меня.
 
 
Я только тень спасительного Слова.
Я по земле скитаюсь налегке
И сёстрам-птицам приношу я снова
Благую Весть на птичьем языке.
 
 
И пеньем мне ответят сёстры-птицы,
И брат мой лес расступится в ответ,
Сестра-звезда не даст мне заблудиться
И брат-подсолнух выведет на свет.
 
 
Я всех бедней – и я же всех безбедней.
Мир Божий – дом для братьев и сестёр.
И брат мой вор отдаст мне грош последний,
И брат-палач отбросит свой топор.
 
 
Но свет далёк – и близко пепелище.
Пусть долг велик – земной недолог путь.
Настанет день, и на погосте нищих
Мне смерть-сестра предложит отдохнуть.
 
 
Наточен нож – но всё в Господней воле.
Зажжён костёр, – но боль – лишь тень огня.
И брат мой нож не причинит мне боли,
И брат-огонь не обожжёт меня.
 

1980

 
Эльдорадо или Содом?
Ненависть ли? Любовь ли?
Братья, счастьем зовётся дом
Без потолка и кровли.
 
 
Дом без окон, дверей и стен,
Дом без углов и лестниц.
Ибо стены – застенок, плен.
Лучше уж неизвестность…
 
 
Ибо жить в четырёх стенах —
Худшее из несчастий.
Все сокровища Креза – прах,
Призрак вчерашней власти.
 
 
Братья, нищим ли руки греть,
Льнуть ко всему земному?
Братья, счастьем зовётся смерть
На полдороге к дому.
 
 
Кто нам скажет: «Над вами – век»?
Мы не от века. Время
Нищих – только земной разбег.
Счастье пребудет с теми,
 
 
Кто бездомен, чей лёгкий след
Не сохранит дорога.
…Братья, счастьем зовётся свет
Солнца – и вера в Бога.
 

11.01.1980

С.И. Радченко

 
Весенний ветер… Свет спасенья…
Сквозь растворённое окно
не видеть Солнца мудрено.
Недолог путь до Воскресенья
Христова. Значит, и вино
и хлеб дыханием живым
одним невидимо согреты.
И все холодные приметы
недолговечны, словно дым.
 
 
Недолог путь, но долог свет,
воскресший ветром и живою
водой весны, святой водою.
И вера в счастье долгих лет
для нас воскрешена святою
надеждой. Нам неведом лик
весны – и мнится невозможным,
что свет, казавшийся нам ложным,
один воистину велик.
 
 
Настанет день – и вновь укроет
холодной ложью нас зима.
Но пусть над нами глохнет тьма
и крепость каменную строит
над нами. Даже смерть сама
не остановит той весны,
что вместе с нами возвратится,
чтоб вестью мира обратиться
сумела музыка войны.
 

1980

 
Есть времена счастливые, когда
Лоза под южным солнцем возрастает,
И терпкий вкус вина в гортани тает
Без горечи – и тает без следа
Раскаянья. Ведь пресная вода
Не утоляет жажды и желаний,
Но вкус вина, оставшийся в гортани,
Желанья слаще, холоднее льда,
И в нём мы далеки от начертаний
Времён грядущих так, как никогда.
 
 
Есть полдень жизни – время пить вино,
Есть время жажды радости познанья,
Есть время исполненья для желанья
Любого – ибо в час Лозы дано
Нам свыше. Виноградное зерно
Приносит нам веселье – и отныне
Мы все земной хранители святыни.
Умрёт Лоза – нам будет суждено
Томиться жаждой в сумрачной пустыне,
Где вкус вина забыть немудрено.
 
 
Пока же осень жизни далека
И наше солнце всё ещё в зените,
Пока не умер летний день, внемлите,
Пока уносит нас за облака
Крылатый конь Мерани – и легка
Для нас печаль, и нам любовь знакома,
Давайте быть счастливыми. Святому
Веселью предадимся! Велика
Господня благодать. Хвала Благому
Отцу Лозы! Изыди прочь, тоска!
 
 
Хвала тебе, бессмертная Лоза,
Возросшая из семени святого,
Тебе, подруга Солнца золотого,
Дарящая любимые глаза
И радость жизни! Слышишь ли? Гроза
Уже гремит, и ливень торжествует,
И небо о любви нам повествует,
На землю льётся лёгкая слеза.
Пока земное счастье существует —
Хвала тебе, небесная Лоза!
 

1979–1980

В. Ларскому

 
Я не уверен сегодня, что завтра придёт,
Я не уверен, что ночь есть предвестье рассвета,
Я не уверен, что осенью сменится лето
И что потерянных дней нам никто не вернёт.
 
 
Я не уверен, что вечность секунды длинней,
Я не уверен, что жизнь на земле быстротечна,
Я не уверен, что наша Вселенная вечна
И что никто не вернёт нам потерянных дней.
 
 
Я не уверен в понятиях «после» и «до»
Нашего летосчисленья, в часах и столетьях.
Я не уверен, во-первых, вторых или третьих,
В том, что потерянных дней
                                    не вернёт нам никто.
 

Сентябрь 1979

 
…Но в мире нет сомнительной любви,
Есть только лишь сомнительные встречи.
Продленье жизни есть забвенье речи,
И ты мои слова переживи.
 
 
Земное счастье – церковь на крови,
Где праздник Благовещенья отмечен.
Любви забвенья нет – твой образ вечен.
Но ты мою любовь переживи.
 

1979

 
В молчании звёзд не ищи откровений,
Но вслушайся в то, что земля говорит:
Язык обретают одни только тени
Вчерашних сомнений и мёртвых обид.
 
 
Молчанье и музыка – неразделимы,
И в звёздном регистре живёт тишина.
И если сомнения неразрешимы —
Не в этом ли радость последнего сна?
 
 
В молчании звёзд не ищи сожалений:
Они неуместны для их естества.
Играющий в бисер не знает сомнений,
А звёзды, как видно, не помнят родства.
 
 
Мы родины звука забыли приметы
И слышим лишь то, что нельзя не понять.
Молчанье и музыка водами
Леты Сокрыты – и нам ли о них вспоминать.
 
 
В молчании звёзд не ищи отражений,
Ведь нам тишину постигать мудрено…
Обретшие речь – мы всего только тени.
Молчанья и музыки нам не дано.
 

1979

 
Да, мы счастливы нашей нищетой,
И под небом, где музыка жива,
Заменяем мы празднество тоской,
Повторяя забытые слова.
 
 
Над землёю трепещет тишина.
Осыпаются прожитые дни,
Словно листья. Сменяется весна
Тихим летом, чьи горестны огни.
 
 
Да, мы счастливы нашей нищетой,
Мир нам дан в первозданной наготе.
Мир Адама – безгрешный и простой,
Не истлевший в извечной суете.
 
 
Суесловием вашим не клянясь,
Просвещённости вашей не служа,
Мы уходим, над прошлым не глумясь,
Нищетою, как жизнью, дорожа.
 
 
Да, мы счастливы нашей нищетой.
Пусть дорога нас к пропасти ведёт.
Время нищих – последний путь земной.
Счастье нищих – бескрайний небосвод.
 

1979

 
Застывший в некой горестной мольбе,
Горой восставший пасынок свободы,
Из дней моих, Галактион, к тебе
Иду я сквозь земные непогоды.
 
 
Чернеет ночь, исторгнувшая свет
Из горних недр. И мертвенно мерцанье
Постылых звёзд, и кажется, что нет
Прощения – и вечно лишь прощанье.
 
 
Над дольним злом, над папертью зимы,
Над пропастью, чья тишина бездонна,
К тебе, Галактион, из царства тьмы
Ведёт меня немая Антигона.
 
 
Молчание владеет всей землёй,
Железным ветром сломлены растенья.
И мы живём за каменной стеной
Безмолвным ожиданием успенья…
 
 
И вот – сквозь ворох ветреных времён,
Из царства тьмы, простёршегося между
Небесных тел, – к тебе, Галактион,
Я возношу последнюю надежду.
 

1980

 
Знамя нищенства – о, смех, темнота!
Крестный ход от царских врат – до креста,
Где смеются неживые цветы,
Там и праздник Рождества нищеты.
 
 
Слишком скучно жить под сенью луны.
Ропот мужа, да желанье жены,
Ворох тряпок, да ключей перезвон,
Сон не в радость, да и счастье не в сон.
 
 
Спи, сестрица – омут тих и глубок.
Под венец – не под терновый венок.
Будет жив – так будет мил и пригож,
А умрёт – так пропадёт ни за грош.
 
 
Не за кровлю – но за нищий Покров.
Не без бед – но без бумажных цветов.
Разве смерть одна тебе не чета,
Знамя нищенства – о, плач, темнота.
 

1.05.1980

 
Я люблю улыбку золотого Нарцисса,
над какой-нибудь водой вспоминающего
времена Гомера и метаморфозы Овидия.
 
 
Я люблю мудрые речи слепых оборванцев,
строящих церкви из мёртвых листьев
и говорящих с Богом на Его языке.
 
 
Я люблю наблюдать за тихими прохожими,
совершенно бесплотными и идущими
по мостовой, словно по водам
Генисаретского озера.
 
 
Я люблю смотреть на Солнце, занятое
самосозерцанием, и видеть, что в его
огненном зеркале отражается тень моих глаз.
 
 
Я люблю беззащитного и своевольного
ребёнка в платье из собственных сияющих
волос, на краю пропасти внимающего
гармонии Иоганна Себастьяна Баха.
 
 
Я люблю это странное состояние, больше
похожее на сновидение, чем на явь, и
названное неверным словом Жизнь.
 
 
Но больше Прошлого, Настоящего и
Будущего, больше молитвы и музыки
я люблю самое прекрасное создание
Бога на Земле, – чудо, открывающее нам
Вечность и названное, словно в насмешку,
беспечальнейшим словом Смерть.
 

1980

 
Флейта печали, о чём – неумолчные крылья?
Небо разлуки, кому – непомерная тяжесть?
Мы – только бабочки,
          нежить ночной сегидильи.
Будем же слушать крылатое пенье,
                            обнявшись.
 
 
В латы затменья закованы души созвездий.
Флейта печали трепещет
                     на прусских равнинах
Музыкой света —
                на крышах старинных поместий,
Музыкой тени —
        на кладбищах вёсен старинных.
 
 
Бьётся о твердь небосклона лиловое пламя.
Ночь раздвигает владенья свои до предела.
К этому пламени бабочки никнут цветами.
Флейта умолкла – душа, говорят, отлетела…
 
 
Время и Бог – высоко над людьми и богами.
Станьте, король мой,
                     крылатого тенью созданья
…Памятник сшёл с пьедестала,
                                     оставив на память
Грохот шагов —
                    и невидимой флейты звучанье.
 

24.09.1978

 
Глашатай лгал о равенстве
народу своему,
И смерть казалась празднеством
поверившим ему.
 
 
На многолюдной площади
трубил он о войне:
«Красотки! Зря полощете
печаль в голубизне
 
 
воды!» На бочке с порохом
как речь его странна!
«Эй, юноши! Подсолнухам
не время жить: война!»
 
 
Глашатай лгал от имени
солдата-короля:
«Родители! О сыне ли
печалитесь? Земля
 
 
сокроет всех, кто жив ещё —
а смерть легка в бою.
Вам путь в геенну вымощен —
а сын – давно в раю…»
 
 
Глашатай звал: «Выкатывай
все бочки, пей до дна!
Эй, бюргеры, выкладывайте
талеры: война!»
 
 
Глашатай лгал, и яростью
горел, и звал во тьму…
И смерть казалась радостью
поверившим ему.
 

Июнь 1979

 
Когда, подобно птичьему крылу,
Застывшему в полёте молчаливом,
Луна, взойдя над пепельным заливом,
Развеет серебристую золу,
 
 
Когда ночная бабочка во мглу
Добавит тьмы крылатым переливом,
В мой час последний, стоя над обрывом,
Я близкой смерти вознесу хвалу.
 
 
Луна умрёт, листву посеребрив,
Пустыней станет пепельный залив,
И лишь золу минует превращенье.
 
 
Мой лёгкий прах развеется в золе,
Земля продолжит вечное вращенье,
А я останусь тенью на земле.
 

3.09.1980

 
Какой прекрасный фарс —
смертельная игра.
Вперёд, бесстрашный Ганс!
Король зовёт: пора!
 
 
Король зовёт на пир.
Да здравствует напор!
Да содрогнётся мир
от звона прусских шпор!
 
 
Да не иссякнет пыл
в пыли пороховниц!
Над равенством могил —
вперёд, бессмертный Фриц!
 
 
Пора разбить фаянс
саксонского двора!
Вперёд, железный Ганс!
Пора! Пора! Пора!
 
 
Король ведёт войну
и сам на смерть идёт.
Пусть мир идёт ко дну!
Вперёд! Вперёд! Вперёд!
 
 
Над равенством гробниц
на смерть – как на парад.
Виват, великий Фриц!
Виват! Виват! Виват!
 

1979