Текст книги "Избранное. Том I"

 
Вот и опять мы с тобой одни,
Солнце моё святое.
Как далеки чужие огни,
Как неизбежна тьма!
Что говорить, куда ни взгляни,
Нас по-прежнему двое.
Солнце моё, как бы вдвоём
Нам не сойти с ума.
 
 
Зимнее небо встаёт стеной,
Стены белы от снега.
Мечется тихий зверёк – душа
Между чёрных стволов.
Солнце моё, говори со мной
В день моего побега,
Чтобы я вспомнил значенья всех
Детских бессвязных слов.
 
 
Скоро окончится день зимы, —
Близок час расставанья.
Встретится умирающий век
С новой тысячей лет.
Солнце моё, мы видели ночь:
Вряд ли кто-нибудь станет
Горькую тьму восхвалять, пока
Мы излучаем свет.
 
 
Вот и опять мы с тобой одни,
Солнце моё, – и всё же,
Всё же, какую бы злую весть
Новый век ни принёс,
Наших слёз не увидят.
Дни Коротки. Но, быть может,
Нет одиночества веселей
Нашего – в мире слёз.
 

1983–1985

 
Весенний ветер… Свет спасенья…
Сквозь растворённое окно
Не видеть Солнца мудрено.
Недолог путь до воскресенья,
А это значит, и вино,
И хлеб дыханием живым
Одним невидимо согреты.
И все холодные приметы
Недолговечны, словно дым.
 
 
Недолог путь, но долог свет,
Воскресший ветром и живою
Водой весны, святой водою.
И вера в счастье долгих лет
Для нас воскрешена святою
Надеждой. Нам неведом лик
Весны – и мнится невозможным,
Что свет, казавшийся нам ложным,
Один воистину велик.
 
 
Настанет день – и вновь укроет
Холодной ложью нас зима.
Но пусть над нами глохнет тьма
И крепость каменную строит
Над нами. Даже смерть сама
Не остановит той весны,
Что вместе с нами возвратится,
Чтоб вестью мира обратиться
Сумела музыка войны.
 

М. Абрамовой

 
Над кварталом дождь идёт.
Страшно жителям квартала.
Птицы, прекратив полёт,
Прячутся куда попало;
 
 
Облака, сомкнув ряды,
Опускаются всё ниже,
И под натиском воды
Лишь булыжник неподвижен.
 
 
Бьётся влага о стекло
Окон и о стены зданий.
Клён и тополь тяжело
Машут мокрыми листами.
 
 
Дождь над крышами домов
Льётся, вьётся мелким бесом.
Продавщицы всех цветов
Медь считают под навесом.
 
 
И, попав в водоворот,
Покупатель маргаритки —
Одинокий пешеход —
Без плаща промок до нитки.
 
 
Это празднество. Блестит
В день ненастья свет без солнца.
Дождь деревья веселит
И сквозь слёзы сам смеётся.
 
 
Дождь выходит на пленэр
И, на радость вам растеньям,
Ослепляет тёмный сквер
Первозданным удивленьем.
 

Апрель 1983

 
Найди в душе знакомые слова:
Слова привета, слова прощанья.
Пусть жизнь перед тобою неправа,
Но нет в ней смерти, а есть молчанье.
 
 
Найди слова и повтори стократ
Слова-находки, слова-потери.
Пусть сказки о тебе не говорят,
Ты сам – источник всех суеверий.
 
 
Ты сам – источник радостных примет,
Печальных песен, простых историй.
Храни слова в твоей душе, мой свет, —
И ты впадёшь в какое-нибудь море.
 
 
И в некий час, в один из чёрных дней,
Когда ты будешь слабей слепого,
Поднимутся слова в душе твоей
И ты увидишь, что сам ты – Слово.
 
 
И ты поймёшь: ты сам – источник слов.
И ожидая блаженной вести,
В душе твоей не умер гул веков
И голос ветра, и смех созвездий.
 

30.04.1983

 
Это памятный день —
Нет ни солнца, ни слёз.
Это только свирель —
Это ветер и воск.
 
 
Это сон о земле
В тайниках тишины
На холодном огне
Неизбытой зимы.
 
 
Под январским снежком
Постаревшая медь
Даже под наждаком
Продолжает тускнеть.
 
 
Сводят счёты свои
Дерева и мосты.
Это время любви
Переходит на «ты»
 
 
С теми, кто ещё жив,
Если только они
Неспособны ко лжи
В эти чистые дни.
 

5–6.10.1981

 
Печалью женской в тишине цветка
Послушна солнцу голубая влага.
И близко время черноплодных ягод,
И ты дыханью влажному близка.
 
 
Твоя неуязвимость так легка,
Ты и над бездной не замедлишь шага.
И шелестит небесная бумага.
И ветер гонит птиц издалека.
 
 
Вот-вот ударит дождь во мглу ветвей
И оживёт цветок в руке твоей…
Но ты не хочешь, чтоб тебя узнали…
 
 
Печалью женской в тишине листвы
Ты удивляешь царство синевы,
Простёршееся там, где нет печали.
 

Марине Цветаевой

 
Без тебя холодный ветер
Гонит сны о счастье прочь.
Без тебя на белом свете
Без конца чернеет ночь.
 
 
Словно умерла столица,
Вспоминая голос твой.
Без тебя умолкли птицы
Над безмолвною Москвой.
 
 
Гаснут окна спящих зданий,
Плещется Луна в реке…
Без тебя печаль желанней
Счастья в золотом венке.
 
 
Звёзды падают, блистая,
Бьются о земную твердь…
Без тебя – я это знаю —
Жизнь напоминает смерть.
 

Август 1983

O.A.

 
Снег, золотой снег кругом,
Кружится твой смех…
Что это? – свет за моим окном
Или идёт снег?
 
 
Что это? – сон за цветным стеклом
Или зима вокруг?
Я над твоим золотым сном
Смыкаю мой круг рук.
 
 
Снег, золотой снег кругом,
В стёклах звенит свет…
Кружатся звёзды. Летит твой дом
Звёздам и снегу вслед.
 
 
Что это? – в городе ли пустом
Все окна зажглись вдруг?
Или я слышу во сне моём
Твой смех – золотой звук…
 
 
Снег кругом, снег золотой,
Он бел наяву для всех…
Но пусть тебе снится: для нас с тобой
Идёт золотой снег.
 

5–6.01.1982 – 29.09.1984

 
Волною лёгкой зелень леса поднялась,
Дыханьем лиственным сливаясь воедино
С тем золотым цветением, чья власть
Двоится, словно Мекка и Медина.
 
 
Двоятся, нет, дробятся волны, золотым лучам
Подобны – или же зелёным листьям.
О, двойственность твоих цветов, ислам,
О, зелень золота – твоих слиянье истин.
 
 
Земля всегда есть смерть – и зелень. Небосвод
Есть золото и жизнь. Земля кружится
И Солнце проливает от щедрот
Своих на зелень капли золотой водицы.
 
 
И в жёлтой глине бирюза лежит,
Жизнь – отраженье двух цветов или слиянье.
В песках пустыни мы встречаем миражи,
Лесная зелень – влага, это жажда знанья.
 
 
Двоится мир двух смертных сил
                             и двух живых начал,
Счастливый смех и скорбь
                             прощального привета.
В волнах кружится мир.
                             А тот, кто умер – стал
Листом зелёным —
                  или частью солнечного света.
 

24.12.1981

 
Морская пена, воздух белизны,
Аквамарин небес тебе послушны —
Рисующей, блистающей, воздушной —
И все цветы с тобой помолвлены.
 
 
Явленье солнца в зеркале весны
Господней волей – что ещё нам нужно?
Легчайшие над колыбелью вьюжной
Улыбкою твоей мы видим сны.
 
 
Холодный дом – вот наш удел зимой,
А ты рисуешь птицу-Феникс. Твой
Рисунок согревает наше время.
 
 
Единый свет над нами распростёрт.
Вся жизнь твоя – пейзаж любви в поэме
А мы перед тобой – лишь натюрморт.
 

 
Когда настанет холодный день
И мы вспомним снова тебя, весна,
Когда настанет холодный день,
Льдом и снегом станет вода.
 
 
Когда наш дом занесёт метель
И деревья будут во власти сна,
Когда наш дом занесёт метель —
Не останется и следа,
 
 
Не останется и следа, мой друг,
Ни огня в груди, ни цветка в саду,
Не останется и следа, мой друг, —
Только белый снег на ветру.
 
 
Чужие люди в наш дом войдут,
Ты уйдёшь из дома, и я уйду,
Чужие люди в наш дом войдут
И начнут иную игру.
 
 
Когда настанет холодный день
И деревья будут во власти сна,
Когда настанет холодный день,
Льдом и снегом станет вода.
 
 
Когда наш дом занесёт метель
И мы вспомним снова тебя, весна,
Когда наш дом занесёт метель,
Мы оставим дом навсегда.
 

 
Я опять на твоих облаках, небосклон,
Отдыхаю от долгого бега,
И душа моя, словно печальный дракон,
На земле не находит ночлега.
 
 
На земле, где созданья небес хороши,
Где теченье времён неизменно,
Скоро тело моё – оболочка души —
Вновь домой возвратится из плена.
 
 
Всё мне снится, что я без конца воевал,
Бился с кем-то, когда-то и где-то,
И пленил меня кто-то, и запер в подвал,
В темноту, где ни слова, ни света.
 
 
И когда наконец через тысячи лет,
Превратившись в огонь и железо,
Я разбил мои цепи и вышел на свет —
Я увидел, что время исчезло.
 
 
Времена исчезают совсем неспроста,
Неспроста предстают сновиденья.
На земле стала телом моим суета,
Стала в небе душа моя тенью.
 
 
И теперь я не знаю, где явь и где сон, —
Ведь ничто не имеет предела,
Если сможет расстаться с душой небосклон
И с землёю расстанется тело.
 

 
Когда листва склонилась над водой
И внемлет удивленью дух природы, —
Нисходит свет на северные воды
И властвует над волею покой.
 
 
Всё ближе час свиданья ночи с днём,
Тот час, когда уместней слов – молчанье,
Когда теченья лёгкое журчанье
Медлительный колеблет водоём.
 
 
И близок час прощания с тобой,
Обитель над туманящейся нивой,
Господский домик, некогда счастливый,
Но местью уничтоженный слепой.
 
 
Но что там час разлуки! На земле
С прощаньем будет связано прощенье,
Пока земля стремит своё вращенье
Вокруг светила в полуночной мгле.
 
 
И память счастья вольною строкой,
Подобно птице вырвется из клети,
И помним мы: нет счастия на свете,
И верим мы: есть воля и покой.
 

29.07.1979 Михайловское

 
Когда наступают нелёгкие дни
И в настежь раскрытые двери
Уходят друзья – их слова сохрани
И выслушай их, и поверь им.
 
 
Когда наступает холодная ночь,
Где нет ни любви, ни любимой —
Лишь слово умершее сможет помочь
Из памяти свято хранимой.
 
 
Но время двоится, как пламя свечи,
Как слово в несложной морфеме,
И если безмолвное время молчит —
Рыдает безумное время.
 

 
Взгляни на море в час восходящего солнца,
В тот час, когда распускаются вновь соцветья,
Созвездья цветов полусонных
                                  на влаге дрожащей,
Как еле слышный,
                    но всё же прекрасный голос.
Зелёные волны ласкают лёгкие стебли,
И лепестки цветным парусам подобны,
На песчаной отмели ветер дремлет
И видит сны, и цветы почти неподвижны.
Море, чья власть
                     беспредельна над человеком,
Море, чья радость бессмертна,
                                        чьё горе вечно,
Ты видело меня жестоким, но ты молчало,
Дай мне счастье увидеть тебя цветущим.
…Звёзды прячутся за голубым покрывалом,
Солнце, восстав от сна, приветствует камни,
Облака представляют живые картины
И отражаются в море цветов островами.
Море, чья власть
                    беспредельна над человеком,
Порой ты кажешься нам
                         жестоким и скорбным,
Море, ты образ жизни, ты память смерти,
Счастлив,
         кто видел однажды тебя цветущим.
 

 
Тяжёлое Солнце, сложив золотые крылья,
Медленно падает в чёрные воды моря.
Море своим спокойствием удивляет
Даже прибрежных птиц, чьи древние гнёзда
Помнят, должно быть, ещё времена Язона.
Это холодный вечер. Умолкли волны,
Волны, чьи гребни,
                  жёсткие, словно панцирь,
Западный тёмный ветер несёт на скалы,
Вдыхающие безмолвно солёный воздух.
Это земля и небо. Терпкий кустарник,
Чьи корни,
         как когти сказочной хищной птицы,
Вцепившейся в клочок земли,
                                  своё дикое право
Отстаивая перед ветром и вольным небом.
И это вечно. И это земля и небо.
И это холодный вечер. И первые звёзды.
И человек здесь кажется гостем незваным.
Так умирает природа с заходом Солнца.
Легче радости, но тяжелее свободы,
Небо, усыпанное белыми перьями,
Всё ниже и ниже спускается. И незаметно
Переходит в собственное отражение.
Всё двоится, и не провести различия
Между двумя движениями. А может быть,
Между двумя спокойствиями. И кажется,
Зрение не способно найти ту область,
Где небосвод отдыхает на лоне волн.
 

 
Коричневое пламя полутьмы,
Распахнутое над пологим склоном,
Напоминает листья винограда,
Чуть выгоревшие на солнце. Нет,
Не листья, но скорее грозди, ибо
Вечерний свет имеет терпкий привкус,
И ночь, которая вот-вот настанет
Над этим спящим берегом, подобна
Огромной, чёрной амфоре. Не в ней ли
Хранил Овидий лучшее вино?
 
 
Неверною рукой позволь коснуться
Коры древесной, на которой словно
Случайно золотой смолой застыло
Какое-то далёкое столетье.
Оно глядит незрячими глазами,
Оно переливается на солнце,
И с каждым вздохом дерева всё ярче
И всё отчётливее проступают
Начертанные на стволе шершавом
Времён невозвратимых письмена.
 

 
Так глубоко, что не достать рукой,
Как будто зёрнышко в пустом сосуде,
Как золото в земле. Так глубоко —
Как жизнь заключена в одной минуте.
 
 
Так далеко – в той самой глубине,
Так близко – и уже недостижимо,
Так неизбежно ты живёшь во мне —
Как будто жизнь твоя несокрушима.
 
 
Так просто, как дыхание легко,
Так долго, как в одной минуте длится
Вся жизнь. И наконец – так высоко,
Что кажется: и мы с тобою – птицы.
 

 
Я думаю, что всё должно пройти.
К концу приходит каждое начало.
На час любви ли в мире меньше стало,
На год ли позже радости цвести.
 
 
Есть две черты для каждого пути,
Но времени всё время было мало,
И вечности нам вечно не хватало,
Пока хватало наших сил – идти.
 
 
Пока мы жили радостью без слов,
Словам давали имена цветов,
Дарили кольца ласковым подругам,
 
 
Наш день прошёл. Закрой глаза, мой друг,
И две черты единым станут кругом
Во сне твоём – и это вечный круг.
 

Татьяне Дементьевой

 
Если явь невозвратима,
Помни – сквозь огонь и дым —
Я, вчерашний твой любимый,
Стану зеркалом твоим.
 
 
Всё, что дни нам обещали,
Что во тьму нас привело,
Счастья час и век печали
Отразит моё стекло.
 
 
Посмотри – увидишь снова
В зеркале, как бы во сне,
Золотая тень былого
Вьётся в ласковом огне.
 
 
Бьётся, в пепел рассыпаясь,
Пламя памяти кляня,
Рвётся в небо, возрождаясь,
Птица Феникс из огня!
 
 
…Жизнь извечно мчится мимо,
И в один из дальних дней
Я, вчерашний твой любимый,
Стану зеркалом теней.
 
 
Что ж, разбей меня на части!
Но сквозь сон и забытьё
Вспомни в час другого счастья
Отражение твоё.
6–7.02.1984
 

 
Ты всё ещё смеёшься меж ветвей
Тех диких яблонь, вечно обречённых
Цвести, твоих сестёр неприручённых
В пустом саду последних Гесперид.
 
 
Твой смех, подобно бабочке, летит —
И дряхлый Хронос камешки бросает
В речную тишь – забытое всплывает
Со дна речного памяти твоей…
 
 
Несёт в пустых объятиях Морфей
Всё те же сны для нищих и влюблённых:
Плоды бессмертья, привкус слёз солёных,
На дне забвенья – камешки обид…
 
 
И муза Клио свой урок твердит,
Но и она под вечер умолкает,
И только ночью лёгкий смех встречает
В саду твоих непрошенных гостей.
 

24.06.1981

 
Сначала мастер чёрного письма
Из букв изогнутых слова составил.
Он словом
          Изначальный свет восславил,
Чтоб белизну не поглотила тьма.
 
 
И расцвела узорная кайма
Вокруг, и рубрикатор озаглавил
Листы. Легла
          Над сводом притч и правил
Инициалов пёстрая тесьма.
 
 
И пробил час! Жестокий мир исчез,
Земле явились ангелы небес,
Померкли звёзды войн и коронаций,
 
 
Когда во тьме безвестной мастерской
Зажёг художник лёгкою рукой
Живой огонь святых иллюминаций.
 

7.09.1983

Марии Максимовой

 
За словом – слово, словно после слов
Забыто недосказанное слово.
Забыть его, недосказать – и снова
Условный звон словес-колоколов.
 
 
Звон колокола слышит богослов
Над словом предисловия святого,
Под Солнцем Иоанна Богослова
Слова сияют блеском куполов.
 
 
Пергамент жёлт. Кириллица красна.
Мефодий и Кирилл не знают сна.
И в жёлто-красных, солнечных селеньях,
 
 
Где киноварь и охру знали встарь,
Хранят славяне – вечен долг храненья —
Во славу Слова созданный словарь.
 

6.09.1983

 
День жизни подарив календарю —
Последний шут последнего герольда —
Я вечером со Смертью говорю
На языке Тристана и Изольды.
 
 
Звон бубенцов над скорбью бытия.
Река забвенья. Берег чёрной глины.
Мой господин смертельно болен.
Я – Последнее лекарство господина.
 
 
Я выхожу на улицу один.
Смеюсь, кричу – и этот вечер вечен…
И смотрит на меня мой господин
Из синего окна – и гасит свечи.
 

1982–1983

А. Ильинской

 
Последние новости лучших времён,
Последнее празднество белых знамён,
Лукавые песни юнцов и девиц…
И ветер. И крылья бесчисленных птиц.
 
 
Земля, небосвод и четыре стены,
Улыбка уснувших и близость войны,
Молчанье любимой и речь мудреца
И в зеркале некто без глаз и лица.
 
 
И лица прохожих, друзей и врагов,
Рождественский вечер и гибель богов,
Божественный Логос и бедный Иов.
И лица. И речи без слёз и без слов.
 
 
И это есть жизнь. И в юдоли земной
Мы видим всё то же, что видит больной
Во сне – и нам снятся извечные сны:
Земля, небосвод и четыре стены.
 
 
И Солнце. Соборы, дороги, мосты.
И звёзды, и голос листвы, и цветы,
И лепет ребёнка, и мрамор гробниц,
И ветер. И крылья бесчисленных птиц.
 

27.01.1983

 
Зелёным хрусталём
Заплатим за вино,
Гирляндами цветов —
За упоенье ночи.
И растворив окно,
Увидим за окном
Знакомый ряд домов
И церковь Санта Кроче.
 
 
Упала тень стрелы
На солнечных часах.
Что толку время длить,
Маэстро Бенвенуто?
Веселье цвета мглы,
А днём на сердце страх.
И не остановить
Секунды и минуты.
 
 
Любовную свирель
Услышать всё трудней…
Всё больше седины
И зрение слабее.
Но всё яснее цель,
Всё радостнее сны
И профиль всё нежней
На голубой камее.
 
 
Маэстро, невелик
Почёт твоим врагам.
Ты будешь жить века,
Для них померкнет Солнце.
Всё золото земли —
Всего лишь жалкий хлам,
Пока твоя рука
К нему не прикоснётся.
 

1982

 
Нет, сей дар не столь напрасен,
Как ты думал в тёмный час.
Дух твой светел, слог твой ясен, —
Что же так смущает нас
 
 
Этот голос непреклонный,
Тайный трепет двух царей,
Жизнью недоговорённой,
Дикой гибелью твоей?
 

Февраль 1983

Татьяне Дементьевой

 
День улетел, как птица из окна,
И вечер прочь уплыл бумажным змеем.
Больной и древней выглядит Луна.
Мы этой ночью вместе с ней стареем.
 
 
Мы перед сном выходим на балкон
И наблюдаем сонные движенья.
И этой ночью мы увидим сон,
Один и тот же сон без продолженья.
 
 
Как странно то, что мы весь век живём
Как бы в гостях – а в гости нас не звали.
Мы видим двор и небо над двором,
Нам холодно от ветра и печали.
 
 
Мы дни считаем, зная наперёд,
Что завтра жизнь не станет долго длиться.
И день бумажным змеем уплывёт,
И вечер улетит, подобно птице.
 

25.05.1983

В. Алейникову

 
Скоро двадцать лет твоей провинции,
Тополям и ласточкам твоим.
Вновь, склонившись ночью над страницами,
Мы во сне твоём заговорим
 
 
Заговором трав, сверчков, бессонницы,
Стоном горлиц, тишиной зеркал,
Речью, для которой в южной вольнице
Двадцать лет твой век тебя искал.
 
 
Скоро двадцать лет – одним дыханием —
Юности бездомной и хмельной.
Мир, тайком менявший очертания,
Над твоей окраиной степной…
 
 
Как создал ты этот сад, где птицы
Гнёзда вьют на берегу реки?
Двадцать долгих лет мы, очевидцы,
Рвём твои цветы, плетём венки.
 
 
Скоро двадцать лет твоим сомнениям
Над судьбою дара твоего,
Солнечная тень молчит о времени
Путешествий памяти Рембо.
 
 
Но ещё звенит сердцебиение
Над собранием знакомых книг,
И в твоём саду всё то же пение
Птиц, всё так же чист живой родник.
 
 
Так веди же нас из поля дикого
Исподволь – в небесные поля,
Где у русской речи южный выговор,
Где твой сад, твой мир, твоя земля.
 

6–7.08.1983

 
Чуть бледнее тени тишины,
Чуть светлее гимн, что Фебом сложен.
Горестям, что тьмою рождены,
Солнцем на земле предел положен.
 

Е.Д.

 
Говори мне, Катерина,
Говори мне что-нибудь.
В том, что нет реки Неглинной,
Неповинны мы ничуть.
 
 
В том, что век – живой водою —
Пьём старинную тоску,
Неповинны мы с тобою:
Так ведётся на веку.
 
 
Так велось и так ведётся.
И теперь нам привелось
Речь вести – вот-вот сольётся
Вместе сказанное врозь.
 
 
И связует нас неявно
Речи тоненькая нить.
Мы, как дети, так недавно
Научились говорить.
 
 
Говори мне, Катерина,
Говори… Что нам – тоска?
Наша жизнь – твоя картина,
Мой листок черновика.
 
 
Если жизни нам дороже
Речь картин, сиянье книг,
Наше прошлое, быть может, —
Лишь этюд и черновик…
 

13.04.1984

 
Сколь точен счёт песчинок
под медленным стеклом!
Сколь терций длительность
неуловима…
Теченье времени
незримо
заносится песком.
И вот проходит мимо
минута под стеклянным колпаком.
Так несущественно,
так неосуществимо
падение —
и вновь неисчислимо
число песчинок
в воздухе пустом.
 

15.09.1980 Таллинн

 
Молчанье.
Камень.
Камень.
Тишина.
Молчание.
Песок.
И снова – камень.
Проёмы арок смутными рядами.
Проёмы.
Арки.
Гладкая стена.
Стена.
Другие стены.
Тени стен.
Часы.
Остановившееся время.
Минуты.
Стрелки.
Вечность надо всеми
Предметами не знает перемен.
Ни звука.
Ни движенья.
Солнца нет.
Прозрачен небосвода синий цвет.
Молчание.
На мостовой булыжной
Нет пыли.
Пересохший водосток.
Тень девочки бегущей
На песок
Упала.
И осталась неподвижной.
 

18.10.1981

 
День придёт – заплачешь ты.
Рок всесильной пустоты
Над тобой стеной восстанет,
Смерть сотрёт твои черты.
 
 
Ты, кто видел белый свет,
Ты, кто мнил, что смерти нет,
День придёт – тебя заманит
В ночь вращение планет.
 
 
В жизни, чьё теченье – круг,
Нет причин для страха, друг.
Одного страшись – молчанья,
Времени, где умер звук.
 
 
А пока скончанье дней
Далеко – веселье пей
И забудь, что день прощанья —
Чёрный день судьбы твоей.
 

1983