Текст книги "Управление будущим"

При этом «внутреннее потребление» такого типа виртуального продукта показало, что в США расцвет комиксов и соответствующих им киноверсий пришелся на время «великой депрессии» [18]. Даже на таких глобальных уровнях массовое сознание подобно сознанию индивидуальному пытается компенсировать с помощью виртуального мира недостатки мира реального.

Япония строит свой проект раскрытия человека в совершенно ином типе общества, где процветает культура «отаку», включающая комиксы, мультфильмы и видеоигры. При этом сюжеты этой новой культуры опираются на сюжеты традиционной культуры, что удаляет их от стандартов западной масс-культуры. Культура «отаку» трактуется, как наложение возникшей американизации на традиции Эдо [19–21]. В итоге доминирующий канал, которым пользуется массовое сознание, сохраняет черты «японскости». И это решение типичной задачи, стоящей перед каждой культурой в современном мире, когда массовое потребление чужого продукта все же компенсируется национальным продуктом в современной форме. Вероятно, этим же путем сейчас идет Россия, развернув производство и потребление бесконечного числа «мыльных опер» и детективов.

Мы можем обобщить вышеназванные подходы в таблице:

После определенного времени мегапроекты воспринимаются как естественный и единственно возможный вариант развития. Конфронтационные варианты, внешние и внутренние, меняются только на внешние. Все проекты подобного рода остаются очень чувствительными именно ко внешним иносистемам. Вспомним для примера советскую борьбу с галстуками, прическами, джинсами и т. п.

Подобные ячейки чужого не могут существовать в этих системах. Хотя они допускают существование артефактов, если они системны. Так, подарок для В. Путина – копия меча Ильи Муромца – вызвал недоумение журналистов, поскольку тот пользовался всем (саблей, палицей, луком, копьем, клюкой), кроме меча [22]. Такое внимание к главному русскому богатырю является проявлением выстраивания виртуального мира, нужного в определенные критические периоды. Строительство истории для современного читателя можно увидеть и в другом журналистском описании Ильи Муромца, которое появилось словно под заказ [23]. Характерным является обращение к далекому прошлому в современных журналистских материалах.

Все это работает на утверждение идентичности, и это важно, поскольку «войны идентичностей» начинаются при ослаблении власти. Этнические протесты в США возникают в период войны во Вьетнаме. Этнически ориентированный распад СССР также начался в результате слабости власти. Р. Коллинз сформулировал следующее положение: «Когда государство находится в процессе роста и сила его престижа („престиж власти“) очень велика, тогда люди склонны ассоциировать себя с основной доминирующей группой. И наоборот, когда государство теряет свою геополитическую мощь, доминирующая в нем этническая группа становится „нелегитимной“ – данная идентичность становится негативной, и все стараются отказываться от нее и идентифицировать себя с другими оппозиционными этническими группами» [24].

В свою очередь идентичность держится на определенном виртуальном каркасе, например, нарративах, функционирующих в этой среде. Появление новых нарративов является предвестником грядущих перемен. Эти нарративы вначале функционируют в непубличных информационных потоках, затем «захватывают» публичные информационные потоки.

Перед нами стратегические коммуникации, которые характеризуются тем, что это работа на чужом поле, что это работа против активного противника, что это работа по изменению правил игры. В итоге разрешенным инструментарием становится постоянная смена инструментария. При этом выбор делается в пользу все более глубинного варианта «переключателя», предопределяющего все последующие действия.

Типичной работой на чужом поле является не только работа с общественным мнением, к которой мы привыкли, но и работа с физической реальностью. Или работа по выражению и проявлению общественного мнения в физической, а не медийной реальности, как это было, например, с помощью палаточного городка в период «оранжевой революции» в Киеве, французских погромов в ноябре 2005 г., протестных уличных акций осенью 2006 г. в Венгрии и Польше. Это создание протестных событий для последующего освещения в СМИ.

При таком внимании к протестному событию сразу высвечиваются ошибки власти, поскольку как бездействие, так и сверхдействие власти одинаково плохи:

Протест и разгон протеста

↓

Освещение

↓

Ошибки власти

Власть попадает в зону ошибки, поскольку любые ее действия в этой сфере могут быть подвергнуты ожесточенной критике.

Работа в чисто физической реальности, направленная на будущую трансформацию действительности, может быть представлена в следующем виде:

– удержание иносистемной ячейки на основе внутренних, собственных ресурсов (например, первые христиане);

– удержание иносистемной ячейки с помощью внешнего ресурса (например, христиане времен императора Константина, христиане времен крещения Руси, диссидентские движения в СССР);

– внедрение в среду извне иносистемных элементов (объектов или правил) для разрушения исходной системы (например, выставка американского абстрактного искусства в СССР);

– внедрение в среду иносистемных элементов с помощью внутреннего ресурса (например, борьба с бородами на Руси времен Петра Первого).

Это все разного вида стимуляции тех или иных процессов, которые в естественном виде могут тянуться десятилетиями. В принципе безобидные вкрапления иносистемы при подключении к ним постоянного ресурса превращаются в достаточно мощную силу.

Система сама может трансформироваться и без подобного рода инструментария принуждения. Тогда она также может полагаться на актуальный на данный момент тренд, который в любом случае ведет ее к тому или иному варианту развития.

Но любой инструментарий направлен на включение процессов, ведущих к трансформации, а не на саму трансформацию, которая является завершающим процессом. При этом не следует забывать о феномене новых смыслов, с которых начиналось и христианство, и советский проект, и пришедший ему на смену постсоветский проект. Отсутствие новых смыслов может привести к трансформации при наличии определенного ресурса, но такая трансформация будет недолговечной.

Новые смыслы не только движут массовое сознание вперед, но и, что не менее важно, блокируют старые смыслы, на которых выстроены иерархии прошлого периода. Новые смыслы лежат в сфере правил, а не фактов. Если факты могут добавляться в любом количестве (это И-сфера), то добавление правил возможно только за счет уничтожения прошлых правил (ИЛИ-сфера).

Христианство вводит новое отношение к женщине, больному, нуждающемуся. Это возможно за счет отказа от более жестких правил прошлого. Кстати, как продемонстрировал Р. Старк, уровень выживаемости такой группы будет выше [25]. В результате чего христианская «подгруппа» увеличивалась в большей степени, чем соответствующая ей группа языческая.

М. Маклюэн отмечал, что сленг является отражением смены моделей восприятия [26, р. 79]. Таким образом, перед нами опять смысловой сдвиг, для которого просто не хватает имеющихся в наличии слов. М. Маклюэн говорит об этом, объясняя появление своего термина «cool», соотносящегося с креативным процессом.

Движение вперед (эволюционное или революционное) также наверняка связано и с моделями смены восприятия. Например, было нечто, к чему привыкли и смирились, а смена восприятия делает этот объект более невыносимым. Мы начинаем создавать события, которые можно трактовать как антисобытия по отношению к явлению, с которым происходит борьба. Антисобытием будет, например, протест на улицах. Есть другие варианты «несрабатываемости» данного социального устройства, например, число самоубийств или уход жить в деревни, подальше от больших городов.

Другим вариантом события может быть упоминаемая «иносистемная ячейка», которая должна подобно биологическим системам размножиться в большом количестве. Стимуляторы будущего опираются на эти два типа: антисобытие и дубль-событие. При этом и те, и другие лишь усиливаются за счет дополнительного существования в медийной среде, которая выступает в роли определенного мультипликатора. Происходит завышение статуса события, которое вызывается за счет нахождения в медийной среде, когда даже реально слабое событие таким путем может стать значимым. Соответственно замалчивание (то есть сознательное непопадание в медийную среду) также становится мультипликатором, который стимулирует пересказ события в рамках имеющихся социальных сетей.

Отсутствие СМИ, блокировка сообщений в СМИ не является определяющим фактором. Христос говорил другим языком – кроме нового содержания, например, общался с помощью чудес, чем мог создавать нужную «энергетику» для попадания в массовое сознание. Как следствие, такое событие пересказывалось и дольше хранилось в памяти, то есть это было решением вопроса охвата широкой аудитории, и который сегодня решается с помощью масс-медиа.

Суммарно появление новых иноячеек можно представить себе так:

Инструментарий по воздействию на среду

Этап первый. Создание события (антисобытия).

Этап второй. Тиражирование (за счет СМИ или социальных сетей, путем введения нового языка).

Этап третий. Появление нового события, задаваемого предыдущими этапами.

Тиражирование позволяет ощутить себя свидетелем события того, кто реально этого не видел. Все современные технологии работают на то, чтобы стереть эту грань между реальным свидетельством и опосредованным, возникающим с помощью канала коммуникации.

Еще одним вариантом стимуляции изменений является акцент на иллюзиях. Так, усиливается близость будущего уже сегодня, то есть получатель информации в определенной степени вводится в транс, чтобы затруднить ему ощущение реального времени. Например, известный лозунг времени Н. Хрущева: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». В результате возникает стирание границы между настоящим и будущим. Или закладывают камень с надписью: «Здесь будет построен университет». Создается иллюзия легкости такого перехода. Массовое сознание, попадая в эти ловушки, начинает идти по пути, заданному коммуникатором. Коммуникацией иллюзий пользуются не только кинорежиссеры и писатели, но и политики, государственные деятели. Генералы создают ощущение непобедимости своих армий. И все это тоже иллюзия.

Любой тип действия с разорванными (естественным или искусственным путем) причинно-следственными связями позволяет включать в цепочки связей объекты-иллюзии. Под ними мы будем понимать эмоциональное насыщение (страхом, удовольствием, радостью и т. д.) виртуального мира при отсутствии естественных причин в мире реальном.

Мы можем усиливать прошлое с помощью музейного предмета, юбилейной медали, воспоминаний свидетеля события. Мы можем усилить будущее, порождая контексты, которые соответствуют его контурам. С помощью привлечения в данную точку пространства-времени дополнительного ресурса можно удерживать как прошлое, так и будущее. Контроль малого события, особенно в зоне турбулентности, позволяет контролировать результирующие большие события. По этой причине возникает система управления с помощью введения ситуации в хаос, когда слабые сигналы начинают играть большую роль.

Мегапроекты сложны для реализации и растянуты во времени. Но сильные игроки всегда будут тяготеть к мегапроектам, поскольку только они дают возможность прорыва в будущее. Сильные игроки могут разрывать социальную или коммуникативную ткань сегодня, чтобы получать стабилизацию завтра. Причем достижение стабильности в одном поле происходит за счет разрушения стабильности в другом. Так, начало войны в Ираке аналитики связали с действиями советника Дж. Буша Карла Роува, который благодаря такому «маневру» добился победы на выборах; таким образом, внешние трансформации привели к нужному результату внутри страны.

Стратегия расширяет пространство возможного, создавая новый тип инструментария. Создатель нового инструментария всегда будет находиться в выигрышном положении, поскольку только он сам владеет им в полной мере. Число его ошибок всегда будет меньше числа ошибок противной стороны, так как он в большей степени оказывается готов к наступлению конкретного варианта будущего.

Мегапроекту присущи три принципиальные черты:

– максимальный охват аудитории воздействия;

– максимально агрессивная коммуникация;

– существенный разрыв настоящего состояния с будущим.

Военные очень четко выделяют информационный компонент таких построений, когда говорят, что нельзя концентрироваться исключительно на физической среде, а следует ориентироваться на более долгосрочные проекты в информационной среде [1]. Именно в переходе от краткосрочных к долгосрочным проектам и выстраивается победа.

Переход в новое состояние возможен по трем пространствам:

– физическому;

– информационному;

– когнитивному.

Одновременное воздействие по нескольким пространствам, например, по двум, создает необходимый синергетический эффект, увеличивающий уровень воздействия. Любое когнитивное или информационное воздействие часто требует соответствующего физического подтверждения. Например, знамя полка является подтверждением физической реализации определенного метаправила. Потеря знамени ведет к расформированию части.

Именно в рамках этих трех пространств следует удерживать определенные характеристики. Войны первого-третьего поколений были направлены на уничтожение противника в физическом пространстве. Современная военная доктрина США требует достижения информационного превосходства как условия победы. Дж. Бойд практически ставил задачи достижения превосходства в когнитивном пространстве, на что направлена правильная эксплуатация его цикла НОРД.

Мегапроект практически всегда строится на сильном противодействии со стороны оппонента/противника. Сильный игрок может ждать ошибки своего визави, поскольку, как учат китайцы, наиболее разумно сидеть у реки и ждать, когда она принесет труп вашего врага. Эта стратегия вполне для него доступна и выигрышна и по трем следующим причинам:

– наличие большего ресурса позволяет ждать активных и, по определению, более чреватых ошибками действий другой стороны;

– сильный игрок играет в рамках других временных интервалов более стратегического, чем тактического порядка;

– сильный игрок имеет возможность играть в другие стратегические «игры» в отличие от его противника.

Из-за всех этих факторов то, что у более слабого игрока имеет картину разрозненного ряда событий, у сильного игрока складывается в единый вариант картины, в рамках которой он движется к своей цели.

При этом такой «мозаичный» взгляд более слабого игрока не противоречит картине современного мира, где постепенно исчезла четкость и определенность, характерная для мира прошлого. Вероятно, это также связано и с тем, что мир прошлого был миром перманентного кризиса, примером чего является холодная война, а в этом случае А. Ситников и М. Гундарин видят в подобного типа изменениях благоприятный контекст для развития ПР-коммуникаций: «Ситуация постиндустриального общества с „текучими“ социальными общностями, с отсутствием четких территориальных и социальных поводов для образования сообществ в большой степени способствуют развитию ПР-коммуникаций» [2, с. 230–231].

Это также может быть связано со сменой систем доминирования, которые перестали сегодня описывать в терминах классовой борьбы или экономического детерминизма [3]. Начало разрушения прошлой эпохи четко фиксируется на событиях 1968 г. Вероятно, и развал Советского Союза, и последующие «цветные» революции лишь продолжили этот процесс политического оформления нового типа структурности.

11 сентября также перевернуло парадигму понимания по оси «сильный – слабый». Малые игроки оказались столь же сильными, что и признанные игроки-страны. И это было крушением еще одной константы предыдущего этапа развития. Сегодня или с помощью информационных технологий, или с помощью оружия массового поражения отдельный террорист может выступать в роли боевой или политической единицы совершенно другого уровня.

С. Попов говорит о политическом действии как о непрямом, в отличие от действия бюрократического, когда есть прямой вариант управления [4]. Для этого создается и удерживается картина мира, в ответ на которую население движется само в заданном ею направлении. В этом плане, по нашему мнению, действует и некое правило: оппонента/противника постоянно выталкивают в пространство, где он будет совершать ошибки.

Мегапроекты облегчают свое строительство, если они выстраивают те или иные степени защиты от внешнего, с их точки зрения, хаотического давления. Тоталитарная секта, тоталитарное государство практически отключают все внешние источники информации. К тому же они обладают объемом новых смыслов, которые также могут блокировать внешнее давление. Таким образом, идеологическая составляющая может перекрывать и блокировать материальную составляющую. Чем громче звучат горны, тем дольше можно не слышать голос соседа.

Включить энергетику может только персоналия, сплавленная с идеями. Каждый мегапроект по этой причине обладает авторством, определенной персонализацией, поскольку только так можно преодолеть хаотические силы любого времени. Именно индивидуальная энергетика позволяет это делать наиболее оптимальным способом. Ей в помощь, конечно, приходит и организационная энергетика. В случае христианства речь идет об апостоле Павле, о котором написали следующее: «Иисус вовсе не нашел новой религии, а просто сыграл принятую роль в истории существующей религии – иудаизма. Именно Павел основал христианство и сделал это при помощи создания новой истории, достаточно сильной и захватывающей, чтобы начать новую мировую религию. В этой новой истории Иисус получил главную роль, но это не делает его создателем христианства, подобно тому, как отнюдь не Гамлет написал пьесы Шекспира» [5, р. 184].

Каждый мегапроект – мобилизационный. Он требует серьезного отвлечения ресурсов для смены тренда. Плыть по течению всегда легче, чем самому прокладывать свой путь. Любой мегапроект ведет к истощению либо людского ресурса, либо ресурса организационного. И удерживаться он может только за счет новизны и противопоставления своих идей.

Почему «красный проект» – от большевиков до красных кхмеров – всегда оказывается связан с репрессивными методами? В определенные периоды развития именно репрессивный инструментарий становится основной движущей силой. Все это связано с его мобилизационной составляющей.

Советский проект дает достаточно сильное искусство и литературу, прекрасное кино самого высокого уровня и в то же время не может удержать население с помощью этой виртуальной защиты, и требуется жесткая репрессивная защита. В то же время западные проекты, позволяя себе менее качественное киноискусство, все равно управляют людьми.

В советском проекте образовывалась «нестыковка» виртуального и материального. Низкий материальный уровень потребовал высокого уровня репрессивного аппарата, поскольку «раздражители» материальные не совпадали с «раздражителями» виртуальными. «Стык» между ними обеспечивали потенциальный и реальный аппарат репрессий. Контур защиты не был бы замкнут в противном случае.

Основным компонентом защиты становится именно стык виртуального и материального. Его в принципе очень сложно обеспечить, добиваясь достоверности переходов от виртуального к материальному, и наоборот. Искусство и пропаганда, которые строят косвенный и прямой контур защиты, все равно рано или поздно вступают в противоречие с окружающим миром. Как писал С. Кара-Мурза о периоде перестройки, продукты были, но не было витрины [6], то есть вновь не было виртуального оформления имеющегося материального.

Отсюда возникает необходимость закрытости советского общества. Отсюда же идет и борьба за любой вариант информационных потоков, идущих извне, со стороны Запада, поскольку он вводил иную материальную точку отсчета, которую пытались скрыть от населения.

Гласность в другом измерении представляет собой информационный поток негативной информации о сакральных объектах советского времени. Все то, что советский период «лелеял», гласность разрушала. Разрушение советских «богов» стало возможным при снятии контура защиты, который сдерживал эти потоки, отводя их от потребителя.

По сути, Запад одерживает победу отнюдь не в виртуальном пространстве, хотя перед нами был вариант иной «холодной войны». Запад одерживает победу на уровне «стыков» виртуального и материального. Хорошая советская виртуальная система не стыковалась с соответствующей ей материальной составляющей. Внутри чисто идеологического противопоставления возможности выиграть у Запада не было, поэтому борьба спустилась на другой уровень. Поэтому перед нами разворачивалась не просто «холодная» война, которая по определению должна происходить вне материального мира, а война «стыковочная», промежуточная. И эту «стыковочную» войну Запад и выиграл.

«Оранжевую революцию», как и, наверное, все виды революций можно трактовать как войны стыковочного типа, поскольку они предлагают новые интерпретации имеющимся социальным ситуациям. Это реинтерпретация действительности, которая может в дальнейшем вести к трансформации действительности, как это было в случае революции 1917 года, или не вести, как это случилось в результате «оранжевой революции».

Любой мегапроект имеет тенденцию к расширению, захвату все новых и новых территорий. Это показывает не только советский проект, но и проект глобалистский, реализуемый сегодня. Энергетика его раскачивает, как маятник, он не может удержаться в одной точке. Это характерная особенность любой живой и развивающейся структуры. Можно сравнить советский проект в период после революции и в момент брежневского «застоя».

Глобализм представляет собой попытку навязать упорядоченность структурам постмодерна, которые вообще не нуждаются в любого рода упорядоченности. Если модернизм выстраивал новые коды, как и любой другой тип «-изма», то постмодернизм размывает все существующие коды. Это своеобразная попытка собрать структурные единицы там, где они уже распались на какие-то другие составляющие.

Глобализм сегодня не выработал явных и внятных смыслов, которые могли бы сами включать индивидуальную энергетику, поэтому он движется скорее от организационной энергетики. Поэтому критика глобализма в этом плане вполне справедлива. «Находясь в апогее своего могущества, Соединенные Штаты оказались в двусмысленной ситуации. Перед лицом, быть может, самых глубоких и всеобъемлющих потрясений, с какими когда-либо сталкивался мир, они не в состоянии предложить идеи, адекватные возникающей новой реальности» [7].

В. Малявин подчеркивает в качестве источника постмодернизма потребительский компонент. «Постмодерн означает торжество потребительски-функционального отношения к миру. В нем мир теряет свою устойчивость и сворачивается до одной ускользающей точки взаимодействия между субъективной волей и объективной средой. В этом сущность так называемого американизма» [8]. Однако, вероятно, это только одна из составляющих, обращенная именно к потребителю. В принципе система не может функционировать, если строится на конечной точке – на точке потребления. У нее должны быть и другие внутренние законы.

Современный мир стал более сегментированным, по этой причине мы часто не видим другие, закрытые от нас сегменты. Мир скорее мимикрирует под законы потребления. Это просто более оптимальный вариант выстраивания своих структур. Управление направлено в эту точку, но не исчерпывается ею.

При этом есть также еще и антиглобалистское течение, как внутри стран-глобалистов, так и вне их. Что делать традиционным игрокам в глобальной среде? Терроризм стал зарождаться тогда, когда «дыхание глобализма» настигло семью. В. Малявин отмечает: «Знатоки ислама всегда подчеркивают сращивание этой религии с определенным укладом жизни, с определенной общественной и даже природной средой» [9].

Мегапроект глобализма в сильной степени удерживается экономической составляющей. В результате мы действительно смещаемся в единую систему потребления не только материального, но и виртуального мира. Объем общего сегмента виртуального мира стремительно растет. Экономика выталкивает однотипное виртуальное потребление, которое в свою очередь подталкивает и экономику в едином направлении.

Это в меньшей степени интересует постсоветские страны, поскольку их виртуальный продукт носит на сегодня локальный характер. По этой причине происходит конструирование виртуального мира, идущее извне. Как бы из частей виртуального конструктора в результате получается нечто единое.

Глобализм, вероятно, также можно трактовать и как особый вариант защитной реакции. Х. Смит говорит о двух вариантах фундаментализма, который всегда вырастает из страха [10]. Один – это исламский, а второй – христианский, растущий из США. Американский фундаментализм имеет не более ста лет от роду. На него повлиял дарвинизм, а также критическое отношение к Библии как к обычной книге. То есть здесь нет «врага» в виде ислама, все враги как бы «свои».

Хотя ислам первым ощутил это давление. И поскольку он тоже стремится к развитию, то будущее мира просматривается и в этом русле. Так, Р. Коллинз видит один из вариантов развития России в создании новой исламской идентичности [11]. Однако развитие современного мира, вероятно, привело нас к следующей максиме: взрывая чужой дом, трудно уберечь свой. И это одновременно относится как к глобалистам, так и к радикальным исламистам.

Изучение глобализации важно для всех стран, поскольку это наиболее сильный мегапроект, в который втянуты все страны. Причем часть населения мира ответила на глобализацию событиями 11 сентября. Т. Барнетт подчеркивает, что глобализация не является уже сформированным феноменом, пока это только процесс, направление, в котором что комбинируется с где [12, р. 121].

Глобализация, по сути, является ускорением потока идей, товаров и услуг, которые приходят извне, если посмотреть на нее с точки зрения стран постсоветского мира.

Т. Барнетт фиксирует четыре варианта потоков, характерных для глобализации:

– движение людей от периферии к ядру;

– движение энергии от периферии к ядру;

– движение безопасности от ядра к периферии;

– движение инвестиций от старого ядра к новому ядру (к Китаю, Индии, России, Южной Африке, Бразилии, Аргентине, Чили) [12, р. 240–241].

Мы видим, что экспорт безопасности может быть выделен как базовая составляющая, которая в результате может обеспечить и движение энергии, если смотреть на эти потоки с точки зрения стран ядра.

При этом интересно, что в рамках периферии все религии, а не только ислам, являются более фундаменталистскими: католики периферии – бо5льшие фундаменталисты, чем католики ядра. Одной из причин этого является то, что в «ядре» религия занимается внутренним миром, а на «периферии» – внешним выживанием [12, р. 187].

11 сентября относится к событиям, меняющим течение мира. Футурист Дж. Петерсон относит такие события к типу «wildcard», определяя их как маловероятные, но обладающие сильным влиянием [13]. С его точки зрения, к таким событиям могут относиться удар астероида, поломка интернета, глобальная эпидемия. Всего в его списке 85 подобных вариантов.

Но при этом возникает конструирование изменений, где в качестве строительных «кирпичиков» выступают события меньшего уровня, но суммарно ведущие к существенным последствиям. Их сближает как новизна, так и неадекватность реагирования, поскольку нет методов работы с этими новыми элементами.

Война четвертого поколения воздействует на лица, принимающие решения. При этом предполагается, что это давление будет идти сверху вниз. Конструирование событий идет по пути создания их на множестве уровней: и физическом, и информационном, и ментальном, и моральном. Именно так шло конструирование перестройки и распада СССР, когда с прилавков исчезли продукты, а М. Горбачев даже не получил ответ на просьбу о кредите, обращенную к британскому премьеру. В результате было обеспечено человеческое давление снизу вверх.

Но для создания такой ситуации была отработана экономическая операция. В. Фалин, бывший в свое время секретарем ЦК КПСС, вспоминал: «В 1983–1985 годах американцы провели стратегическую операцию по лишению Советского Союза валютных средств. Они добились того, что цены на нефть упали до $5–6 за баррель. А наша себестоимость была $11–14. Началось быстрое скатывание в кризис, который потребовал появления Горбачева… В результате перестройку финансировать было нечем» [14].

Как видим, происходит постепенное отключение функционирования власти, которое может быть обусловлено самыми разными причинами. Это в ответ создает новую конфигурацию управления. Вакуум власти заполняют иными структурами, которые более быстро проходят период адаптации к новым условиям. А вот те, кто вводит подобные новые условия, по определению будут гораздо лучше готовы к ним.

Образуется несколько уровней для введения страны в хаос. А хаос предполагает, что на каждом из этих уровней перестает работать тот или иной элемент власти. Следствием неработающей власти становится активизация всех тех конфликтов, которые до этого находились в приглушенном состоянии. Волнения в российской Кондопоге завершаются этническим противостоянием, но начинаются они с неработающей власти и отошедших в сторону правоохранительных органов.

Набор факторов, создающих феномен социального взрыва от перестройки до «оранжевой революции», практически один и тот же:

– хаос, ослабление власти, ведущее к проявлению новых сил, например, этнических;

– внезапность и динамика изменений, отвергающие старые методы управления;

– дилемма, стоящая перед властью: сохранять демократические устои или идти на силовые действия;

– запаздывающее реагирование, возникающее, когда никто не хочет брать на себя ответственность за решение;

– выход региональных институций из подчинения центру.

Развал Советского Союза шел еще и на фоне пустых прилавков магазинов, поскольку Запад в этот момент отказался помогать кредитами. Таким образом, шло активное управление нашей ситуацией.

По сути, такое же будущее, только для всего мира, видит, например, К. Келли, когда возможное развитие выстраивает по трем вероятным направлениям:

– американское доминирование (наш аналог – сохранение СССР);

– «лоскутная» модель (наш аналог – образование множества новых республик);