Текст книги "Управление будущим"

Функционирование человечества многократно упирается в то, что ему не хватает новых смыслов. Вспомним советский «застой» периода Л. Брежнева, когда явно присутствовала атмосфера повтора. Любовь к юбилеям в то время отражает тенденцию, когда нет новых смыслов, а все равно надо разговаривать с населением.

Уход в историю в развитии страны каждый раз возникает при отсутствии новых смыслов в настоящем. Возникает псевдообновление ситуации, когда отбором сегментов прошлого пытаются говорить о настоящем. При этом прошлое каждый раз форматируется под потребности настоящего, становясь из нейтрального набора фактов политически чувствительным.

Новые смыслы дают новую картину мира. Когда М. Шатров писал свои пьесы о Ленине, то зритель видел уже другие аспекты той же картины мира, но с определенной сменой приоритетных ее характеристик. «Социализм с человеческим лицом» также выносит новые аспекты. Кстати, сленг М. Маклюэн трактовал как смену модели мира. Картина мира меняется в этом случае быстрее, чем язык, который запаздывает.

Если инструментарий воздействия мигрирует в истории человечества из одной сферы в другую, то столь понятной закономерности в отношении «машин» по производству новых смыслов нет. Мы все время пользуемся «машинами воздействия» из других областей.

Одним из вариантов порождения новых смыслов становится не столько повтор действительности, сколько компенсация ее неадекватностей. По этому пути пошло христианство, как и многие другие религии, предлагая ресурс в виде загробной жизни, который нигде больше нельзя получить [1]. Однако и кино, и комиксы как явления массовой культуры также вырастают из этой же функции. Расцвет комиксов про Супермена приходится в США на период Великой депрессии [2].

Следует признать, что стратегии Супермена победили стратегии соцреализма. Советский Союз обладал не только мобилизационной экономикой, но и мобилизационным виртуальным миром, где жили и действовали Гастелло, Зоя Космодемьянская или Александр Матросов. Мы помещаем их именно в виртуальный мир, поскольку сегодня о них выяснено такое количество подробностей, что сам подвиг в реальности уже не представляется таким однозначным.

Но в виртуальном мире подвиг сохраняется. Он просто потерян для нового поколения, поскольку не поддерживается сегодня ни школой, ни пропагандой. Советская жертвенность в чем-то повторяла христианскую. Это была жертва ради спасения других, не себя. Супермен тоже спасает мир, но одновременно сохраняет и себя. Такой образ оказался более живучим еще и потому, что был смещен в чистую сферу виртуальности, не требуя доказательств своей достоверности.

Если депрессия породила Супермена, то война породила подвиг. Разница в направленности этих моделей поведения: Супермен спасает личность индивидуальную, поскольку зритель компенсирует недостатки реальности для себя; «подвиг разведчика» спасает жизнь коллективную.

К. Келли говорит о новой религии, о новых смыслах, которые могут появиться на территории бывшего СССР в течение ближайшего десятилетия [3]. Это также связано с потребностями в новом объяснении и обосновании действительности, что в свое время успешно сделало христианство, новые смыслы которого помогли переходу этой религии с маргинальных на доминирующие позиции.

«Машинами» по порождению новых смыслов в период перестройки стали съезды народных депутатов, митинги на улицах, потоки до этого запрещенных литературных произведений. Миллионные тиражи некоторых СМИ того периода демонстрируют нужду в новых смыслах со стороны читателей. Кстати, читателей тогда поставили в такие условия, что только новые смыслы признавались достоверными. Политики, особенно в период выборов, пытаются тянуть тогу правды только на себя. Все остальные, с их точки зрения, говорят ложь.

Еретики есть также в науке и религии. Среда встречает их не просто настороженно, а скорее воинственно. Еретики подлежат уничтожению везде. Как писал В. Вернадский, только второе поколение ученых может получить результат от открытий еретиков, которых в первом поколении подвергают остракизму.

Ю. Тынянов описал систему перехода жанров с маргинальных на доминирующие позиции [4]. Такой круговорот жанров производит смену, когда исчерпывается интерес к предыдущему состоянию. Новым становится то, что ранее было маргинальным.

Продвижение нового товара привязано к движению новых смыслов. Меняя картину мира в случае, например, с зубной пастой, мы имеем возможность в освободившуюся нишу картины мира поместить новый тип товара. В противном случае в нем нет практической нужды.

Однотипная потребность в новых смыслах есть и в случае государственного управления. Карен Хьюз говорит о проактивной, а не реактивной работе коммуникационной службы президента США [5]. В этом случае смыслы также могут формировать новую действительность.

Откуда могут возникнуть новые смыслы? Рассуждая чисто логически, у нас есть следующий набор нового материала:

– новые объекты,

– новые субъекты,

– новые ситуации.

Советский довоенный фильм о танкистах или летчиках был новым, поскольку он давал нам новые объекты и новых субъектов, с которыми зритель не встречался до этого. При этом новые герои живут дольше, чем это предназначено их временем. Павка Корчагин, забытый на постсоветском пространстве, возрожден в Китае после показа сделанного там телевизионного фильма. Современный город Боярка, который прославил Павка Корчагин, стал для китайцев Меккой.

Мы видим, что и возвращение к старым объектам, старым субъектам и старым ситуациям может стать в новой временной точке источником новых смыслов. Кстати, политические системы очень чувствительны к таким «точкам возврата». В качестве примера можно вспомнить реагирование на возвращение фигуры Сталина, которая то появляется, то исчезает в современной российской истории. Д. Лихачев получил свой пятилетний срок на Соловках также за внимание к старому объекту. Филолог-медиевист А. Демин [6] вспоминает: «Окончив университет, Лихачев вошел в молодежную научную группу „Космическая академия наук“, которая обсуждала вопросы русской орфографии. Они считали, что нужно восстановить букву „ять“. Эта буква и послужила основанием обвинять Лихачева, будто бы он хочет восстановить царизм». Политические и религиозные системы всегда более чувствительны к отклонениям, чем системы культуры, которые, наоборот, часто строятся на акцентировании отклонений.

Все это связано с тем, что новая политика строится на противопоставлении старой. Лозунг «Мир – хижинам, война – дворцам» вел к революции 1917 года, поскольку эти смыслы противоположны модели мира, принятой на тот момент. Фраза В. Ющенко «эти руки никогда не воровали» также строится на противопоставлении. Христианство предлагало такой неосязаемый в жизни ресурс как загробная жизнь.

Новые смыслы могут строиться и полностью вне старых, ибо они могут предлагать нечто новое, что вообще не имеет аналогов в сегодняшнем дне, как бы «неизвестное неизвестное». Но если вослед им не создается система, они остаются разовым применением подобного принципа новизны (непоявление вслед за черным квадратом красного или зеленого).

Если посмотреть на успешные результаты привлечения аудитории, то они лежат именно в этих плоскостях. А. Роднянский говорит об успешности теле– и кинопроектов канала СТС, прибегая к набору аргументов [7]. Фильм «9 рота» получает следующее обоснование успеха: «Людям хотелось вернуть утраченное самоуважение, ведь в условиях неправедной войны, в которую бросили этих ребят, свою личную войну они выиграли». Успех сериала «Не родись красивой» объясняется ростом аудитории офисных работников, что позволило создать производственный фильм не на заводе, как это было принято когда-то, а в офисе.

Новые смыслы могут выстраиваться, чтобы вернуть утерянные характеристики другого уровня, например, доверие. Современные исследователи считают доверие стратегическим ресурсом [3]. На выстраивании доверия строилась «оранжевая революция» в Украине. Правда, для этого надо было одновременно разрушать доверие к прошлой власти. И особенно к органам СМИ. Нечто похожее происходит при интенсивной смене сознания в случае тоталитарных сект, когда их руководители первым делом «отключают» любые другие каналы информации, объявляя, например, телевизор или родителей исчадием ада. Удерживая единственный информационный поток как достоверный и одновременно контролируя его, можно получать удивительные результаты.

Если не удается контролировать подобный единственный поток, то новизна может возникать не за счет смены сообщения, а за счет смены фона, на котором подается это сообщение. Защищаясь от обвинений в коррупции, элита стран СНГ аккумулирует рассказы о коррупции в самих Соединенных Штатах. Смена контекста создает новизну для старых сообщений. Так, российское МЧС инициировало создание телепередачи о катастрофах в мире, чтобы отвести внимание от собственных катастроф. То есть перед нами возникает еще два варианта порождения новизны:

– новое сообщение,

– старое сообщение на новом фоне.

Сообщение может попадать в новые форматы, подвергаясь определенной модификации. Новости в развлекательном формате получили в США название «мягких» – «sоft news». Это более личные и менее официальные, институциональные новости. При этом подчеркивается, что эта разница состоит скорее в степени актуальности, чем в другой сути, что выражается в следующем наборе характеристик [8. – Р. 6]:

– они концентрируются на «мягких» новостных темах;

– их аудитория не интересуется политикой;

– их аудитория больше заинтересована в развлечении, чем в просвещении.

В новостях такую аудиторию интересует скандал, насилие, героизм и другие драматические эпизоды. Данный перечень говорит, по нашему мнению, о пересечении с форматом литературы и кино. Под развлекательные форматы подходят те виды новостей, которые несут в себе подобную окраску. Восприятие новостей модифицируется, чтобы поставить на первое место те характеристики, которых требуют развлекательные каналы.

Драматизация новостей идет через насыщение их стратегической информацией о взаимоотношениях людей. При этом естественным образом любая другая, например, бюрократическая информация будет уходить на второй план.

Образуется два вида разделения на новое и старое, новое и фон:

Новые смыслы могут порождаться очень замедленно, с максимальной опорой на уже известные. Сообщение может также заимствовать для своей новой формы и содержания старые реализации, создавая в результате сочетание старого и нового, которое является, с одной стороны, новым, с другой – настолько неоднозначным, что может служить и как старое, и как новое. Такая история реализуется по мере развития христианства. Император Константин пользуется для своего возвеличивания языческим культом Солнца, изображая себя соответствующим образом и на монетах, и виде статуи [9. – Р. 160–161]. Параллельно христиане заимствуют языческий праздник 25 декабря в качестве даты рождения Иисуса Христа.

Новые смыслы порождают интересный феномен: они соединяются в восприятии человека с теми, кто их поддерживает. Те же, кто отрицает эти новые смыслы, получающие распространение, общество начинает трактовать как ретроградов и обманщиков. Приватизация новых смыслов людьми и политическими структурами приносит им колоссальные дивиденды, поскольку тем самым они входят в резонанс с массовым сознанием.

Новые смыслы трансформируют ментальную карту мира, ведя к последствиям в виде изменения моделей поведения. Фильмы о танкистах и летчиках поднимали престиж профессии, привлекая молодых людей в военные училища. Латиноамериканские фильмы про Марию в результате привели к ошеломляющим успехам в борьбе с неграмотностью. При этом иногда образуются тупиковые ситуации. В СССР все хотели быть космонавтами, а нужны были в этом качестве только несколько десятков людей.

Новые смыслы вызывают серьезное сопротивление в обществе, что должно учитываться в процессах их продвижения. Например, военные перечисляют следующие факторы, объясняющие такое сопротивление [10]:

– новые идеи порождают новые типы мышления, что создает интеллектуальные различия между теми, кто думал до этого однотипно;

– новые идеи обращают внимание на прошлое и традиции институтов, что разрушает корпоративную лояльность;

– новые идеи создают чувство профессиональной опасности и неуверенности.

Новые смыслы могут активировать пассионарные силы общества. Новые смыслы могут блокировать ретроградные тенденции. Новые смыслы расширяют пространство возможного, что является уже чисто стратегической задачей. Новые смыслы всегда оказываются нужны при переходе к новым социальным ситуациям. Идеология скорее фиксирует старые смыслы. Новые смыслы – в руках у политтехнологов, гуманитарных технологов, которые конструируют новую действительность.

Е. Холмогоров говорит о сегодняшних попытках «реставрации будущего», как о продлении определенных линий советской модели [11]: «Самая сложная, концептуально-смысловая сторона этих планов отработана за предыдущие полтора десятилетия, и теперь целостная конструкция потихоньку начинает собираться и показываться над водами всероссийского потопа. Эта реставрация представляет собой продолжение основных, наиболее значимых линий в будущее из советского прошлого (отсюда и понятный „неосоветизм“ большей части нашего консервативного движения), однако без механицизма. От технократии акцент ощутимо сдвигается в сторону смыслократии, от концентрации на создании технологических систем к созданию и отработке систем интеллектуальных».

Кстати, новым в его взгляде является акцент на том, что основные интеллектуалы советского времени (Ю. Лотман, Л. Гумилев, Г. Щедровицкий, И. Шафаревич) отличались тем, что «созданные ими новые смыслы не ограничивались чисто интеллектуальной сферой, а притязали на социально организующее значение, посягали на власть. То есть советская технократия постепенно развивала себя в высшую и, возможно, превосходящую ее форму – смыслократию».

С. Кара-Мурза говорит об определенных общественных фильтрах, которые не пускают в общество новые смыслы. В этом плане он рассматривает и экспертов [12]: «В своих суждениях эксперты перестали ставить и обсуждать целостные проблемы и понятия, в которых они могут быть осмыслены. Возник тип сообщений, которые хаотизировали мышление, делали его некогерентным. Используя все средства манипулятивной риторики (дробление, срочность, сенсационность), эксперты создали практически тоталитарный фильтр, лишающий население России минимально необходимой информации о реальности и логических конструкций для ее осмысления. Это лишило огромное число людей последних крох возможности сознательного волеизъявления и отношения к будущему».

Б. Флауэрс подчеркивает нужду в новой глобальной истории, которая призвана заменить повествование о демократии [13. – P. 158]. И это совпадает с форматированием войны с терроризмом как идеологической. После того, как перестали противопоставлять коммунистический и капиталистический проекты, мир оказался «оголенным» в этом плане, поскольку на сегодня нет истории, способной осмыслить все происходящее. Как Советский Союз распался на ряд стран, так и мега-картинка мира распалась на ряд конфликтующих между собой мини-картинок.

Общество одновременно нуждается в новых смыслах и закрывается от них. Создание такой системы защиты повторяет печальный советский опыт. Система, наоборот, должна быть переориентирована на порождение новых смыслов, что должно делаться не на маргинальных информационных потоках, как сегодня, а на центральных. Только тогда это может дать нужный уровень динамики развития, а не фиксацию сложившегося положения вещей.

Стратегия расширяет поле возможного, по этой причине бизнес также оказывается максимально заинтересованным в ее инструментарии. Кстати, как оказалось, военные и бизнесмены вообще являются главными потребителями стратегических идей.

Новый инструментарий, вытекающий из включения такого ресурса как стратегия, может опираться на следующие виды расширения своих возможностей:

– расширение за счет включения нового инструментария;

– расширение за счет знания будущей среды, трендов ее развития;

– расширение за счет активизации человеческого потенциала (это путь, по которому сейчас начинает идти Япония).

Первый вариант расширения можно увидеть, например, в бизнес-теориях Сунь-цзы или Бойда.

Если мы обратимся к правилам Сунь-цзы, то наиболее интересный их вариант связан с удержанием противника не в той ментальной картинке. Приведем такую стратагему [1. – С. 122]: «Если можешь что-нибудь, показывай противнику, будто не можешь; если готов действовать, показывай, будто не готов; когда находишься вблизи, показывай, будто далеко, а когда ты далеко, показывай, будто ты близко; заманивай его выгодой; покоряй его, водворяя в его стане разлад; если у него всего в достатке, будь начеку; если он силен, уклоняйся от него; вызвав в нем гнев, приведи его в смятение; приняв смиренный вид, разожги в нем гордыню; если его силы свежи, утоми его; если он сплочен, посей в его стане раздор; нападай на него, когда он не готов, выступай, когда он не ожидает».

Все это мы можем обозначить как построение своих действий на основе контрстратегии, когда мы ни в коей мере не идем на поводу планов оппонента, отходим от выполнения навязываемой со стороны стратегии.

В области политтехнологий такой подход реализуется в перемещении оппонента на то поле, где его позиции слабее, путем изменения приоритетов информационной повестки дня.

В области военного дела в борьбе с современным типом противника предлагается отойти от поиска сходного с нами противника, что порождает большую зависимость от разведки, поскольку теперь в такого противника превратились человеческие сети, вариантом которых стала Аль-Каида [2. – Р. 265]. Как следствие имеем ситуацию, при которой иерархический противник пытается бороться с сетевым противником, которого даже невозможно просто обнаружить.

Феномен столкновения обычных и повстанческих сил можно представить себе как наличие еще одного измерения у повстанцев, они могут уходить в никуда и приходить из ниоткуда, поскольку легко смешиваются с гражданским населением. Их сила не в технологии или численном преимуществе, а в ином типе стратегии, соответствующей их варианту силы.

Например, В. Малявин интересно раскрывает китайское понимание ухода [3. – С.]: «Главная причина любви китайцев к „уходу“ состоит в том, что для них отход, отступление только и создают пространство стратегического действия. Отойти – значит выявить то символическое пространство событийности, в котором, как нам уже известно, осуществляется чистая действенность. Ибо стратегия – это не просто действие, а действие с „двойным дном“, включающее в себя свою противоположность, как бы „противотечение“». Тут следует подчеркнуть единственное: Китай обладает своим собственным представлением о стратегии, особенно в вопросах взаимодействия с противником или оппонентом. Так что в этом случае особенно, как указывал К. Грей, стратегия универсальна, но культурно зависима.

Стратегия часто ищет новые ресурсы в новых пространствах, которые оказываются менее задействованными на данный момент. Стратегия видит ситуацию не изнутри, как это привыкли делать мы, а извне, по этой причине для нее не существует ряда границ, в рамках которых протекает мышление внутреннего наблюдателя.

Все это представляет собой наступление не столько в области физического пространства, сколько в области пространства ментального. Но этим же активно интересовался и Дж. Бойд, о котором вице-президент США Дик Чейни сказал: «Мы можем вновь воспользоваться им. Жаль, что его нет с нами. Я хотел бы увидеть его реагирование на наш современный военный истеблишмент и узнать, что он может предложить. Мы все еще ориентируемся на прошлое. Нам следует думать о следующих ста годах, а не о прошедших ста годах» (цит. по [4. – 447]).

Дж. Бойд подчеркивал важность изучения моральных и ментальных аспектов конфликта, говоря, что одно появление монгольских всадников приводило к хаосу и панике в рядах противника. При этом ментальный и моральный ресурс все еще остается наименее значимым для традиционных представлений о военном деле.

Однако действия в области физического пространства могут осуществляться с позиции пространства ментального, что создает более сложные типы взаимоотношений между ними. В этом случае физические действия на самом деле являются формой для ментального воздействия. К примеру, анализируя интифаду палестинцев, американские военные аналитики пришли к выводам, что она строится и управляема с точки зрения последующего освещения в СМИ, то есть с точки зрения ментального пространства в будущем. Как пишет Т. Хаммес [2. – Р. 99]: «…использование оружия устранит самое сильное оружие палестинцев: имидж молодых парней, вооруженных только камнями и бутылками, выступающих против хорошо вооруженных израильских солдат». То есть в данном случае слабый противник оказывается более сильным с точки зрения эмоционального реагирования на него в СМИ.

Эмоциональная поддержка массового сознания всегда окажется на стороне слабого, именно по этой причине самыми страшными варварствами солдат считаются действия против гражданского населения: стариков и детей. Любой вариант расстрела таких же вооруженных людей не имеет такой силы воздействия.

Ужесточение конкуренции требует повышения креативности по воздействию на потребителя. И здесь возникает опора на инструментарий, предложенный Дж. Бойдом. Кстати, Бойд учил деструктивной креативности, то есть разложению на элементы и затем сбору нового состояния. Сноумобиль он предлагал брать из лыж из одной рамки, мотора – из другой и под.

К. Ричардс предлагает перенести идеологию Бойда на бизнес. Но бизнес отличен от войны, военной атаки противника. Бизнес имеет дело с многосторонним конфликтом [5]. В бизнесе, если вы не мафия, вы не атакуете, подчеркивает К. Ричардс. Задача бизнеса состоит в том, чтобы потребители отдали деньги нам, а не конкурентам.

Ваши оппоненты могут использовать все те же методы приведения вас в замешательство [6]. Поэтому следует думать о принципиально новых путях развития. Wal-Mart не столько искал имеющиеся тренды, сколько сам создавал те тренды, которые удовлетворяют максимальным образом покупателя.

Стратегия НОРДа работает при конкурентной борьбе, порождая новые виды продукта раньше, чем это делают другие. Фирмы разрешают своим сотрудникам думать об идеях за пределами их формальных проектов (до 15 % времени в ЗМ, например). Каждая точка НОРДа должна быть пройдена с точки зрения потребителя, чтобы его глазами увидеть хорошо/плохо работающие компоненты [7].

Новая бизнес-среда характеризуется переходом к экономике знаний, к экономике нематериального типа. Если в прошлом была прямая связь между объемом сырого материала в товаре и его ценой, то сегодня существует обратная пропорция: наиболее выгодным типом выпускаемого продукта является тот, где собственно объем материала стремится к уменьшению, зато резко возрастает интеллектуальная его составляющая. Примером продукта старого типа являются поставляемые на Запад Россией нефть или Украиной – трубы. Примером продукта второго типа является мобильный телефон, цена которого никак не связана с объемом использованных для его производства материалов.

Есть разграничение изобретения и инновации, под последней понимается процесс перевода изобретений в используемые продукты [8. – Р. 8]. Именно в этом отстают постсоветские страны, которые в советское время могли создавать новое именно на уровне изобретений.

Это все является использованием когнитивной ниши и когнитивно нагруженных товаров. Будущее движется именно в эту сторону, поэтому продажа нефти Россией или труб Украиной как основного источника ВВП является анахронизмом. В нем, конечно, будут заинтересованы те, кто покупает эти товары, но это самый нерациональный вид бизнеса.

Э. Келли подчеркивает, что обслуживание дает 75 % американского ВВП [9]. Другими факторами добавления нового типа ценности в продукт он называет интенсивность компонента знания в продукте, продажу опыта и эстетику с красотой. Туризм становится вариантом продажи нового типа опыта для людей. Сюда же попадают и зрелищные виды спорта, что привело к равному с представителями шоу-бизнеса вниманию массовой аудитории к выдающимся спортсменам. Наверное, сюда же можно отнести и продажу здоровья или его иллюзии (развитие разнообразных фитнес-центров).

Увеличение объемов и скоростей коммуникации создает, как следствие, новые виртуальные группы, в которых реальные связи заменены коммуникативными. Такие коммуникативные группы породили феномены smartmob’ов и flashmob’ов, когда незнакомые люди собираются вместе по призыву других незнакомых людей.

Освобождение коммуникации от оков скорости и цензуры требует все возрастающих скоростей по генерированию нового контента. Пока же нет такого объема контента для взрослых людей, которые имеют больше времени для проведения своего досуга. Они больше эксплуатируют старые модели досуга (телевизор, спорт, паб), несомненно нуждаясь в новых.

По сути, перед нами другой вариант бизнес-среды, возникший в противовес физической экономике. Это не металлургия, химия и прочее, а работа с человеком, который покупает другие варианты своего будущего взамен тех, которые до этого типично реализовывались им.

Нас должна интересовать новая бизнес-среда, поскольку именно она задает ниши, создает области, где произойдет прорывный переход к новому состоянию. Сложно плавать, когда ты не знаешь течения. Еще сложнее плыть, когда ты не знаешь, куда именно тебе надо.

С. Вебер предлагает думать над новой моделью роста, в которой не будет задействована глобализация [10. – Р. 38]. Если сегодня США тратят 15 % ВВП на заботу о здоровье, то возможен вариант возрастания этого объема до 40 %, что даст интенсивный экономический рост, простимулированный изнутри страны. Все это важно, так как глобализация несет новые издержки в виде возросших расходов на безопасность, на транспорт и т. д.

Национальный совет по разведке видит возможный вариант замедления глобализации в случае введения правительствами ограничений на потоки товаров, капиталов, людей и технологий в ответ на атаки террористов, масштабные кибератаки на информационные технологии [11. – С. 32]. То есть глобализация рассматривается не только в своих семимильных шагах, но и в возможных вариантах замедления.

Бизнес-среда все время ищет креативные решения, пытаясь таким образом обойти своих конкурентов. Почти так один из военных смотрел на военную кампанию, когда сказал, что подлинно великая кампания определяется не тем, что она смогла разрушить, а тем, что она могла создать [12. – Р. 99]. Это странный взгляд для военного, но принципиально правильный с точки зрения общей системы, которая движется вперед только посредством таких креативных решений. Кстати, и Советский Союз проиграл, когда стал отставать со своими подобными решениями, что в его случае оказалось дефектом идеологии, слишком консервативной на то время.

Советник четырех американских президентов Д. Герген вспоминал один факт. Б. Клинтон часто использовал в своих выступлениях идею одного своего университетского преподавателя, который читал ему курс западной цивилизации. Это идея «предпочтений будущего», смысл которой в том, чем человек может жертвовать в сегодняшнем дне ради получения результатов в будущем [13]. Это другой вариант того, что отмечал Р. Старк, анализируя христианство, когда он говорил, что религиозная компенсация в будущем становится менее рисковой при совместном потреблении религиозного продукта [14].

Военная среда заимствует некоторые новые идеи из бизнес-среды. Это одновременно говорит о все более ускоряющемся развитии мира, поскольку «скоростные» технологии одних областей начинают активно использоваться в других. Новое в большинстве случаев побеждает старое, поскольку является более эффективным.

Дж. Огилви говорит о новой реформации, в которую вступает мир [15. – P. 292–293]. Первая реформация, разделив церковь и государство, отдала власть политической системе. Вторая реформация, которая имеет место сегодня, передает власть дальше: от политической системы к экономической. Отсюда следует и идея измерения благополучия не в акрах земли или стадах овец, а в новых источниках ценности, которые носят более эстетический характер: красота, радость, культурная и художественная ценность. Отсюда видно, насколько правы те, кто вкладывает свои капиталы в ценности другого типа. Понятным становится и то, почему бизнесмены вдруг оказываются в рядах народных депутатов, а политическое напряжение чувствуется не между собственно партиями, а между стоящими за ними бизнес-структурами.

Бизнес, по крайней мере, в постсоветских странах, еще в недостаточной степени опирается на образование и на академическую среду, хотя именно они являются основным источником и изобретений, и инноваций. Когда бизнес поменяет эту тенденцию, войдя как равноправный игрок в интеллектуальную среду, ситуация начнет резко изменяться. Будут стираться барьеры и увеличиваться скорость взаимодействий между академической и бизнес-средой.