Текст книги "Норманская теория. Откуда пошла Русь?"

Не было ли сие, может быть, причиною тому, что Рюрик не вдруг по прибытии своем стал в Новгороде жить, и что он и братья его в трех разных местах поселились? Ладожской замок был неспособен к защищению государства от варяг, Восточным морем туда приходивших. Рюрик выстроил его вновь, но только из дерева; каменный же замок, там ныне находящийся, сделан гораздо позже. Причем он, вероятно, помышлял и о собственной своей безопасности на случай, если бы новгородцы, как то вскоре после того и действительно воспоследовало, правительством его были недовольны.

Итак, некоторые ошибаются, объявляя Ладожской замок предревним городом и смешивая оной с старым Алдейгаборгом, а при том говоря, что Новгород имя свое получил в противоположение сему Ладожскому замку или Алдейгаборгу, значащему старый город. Рудбек умел тотчас сделать из Ладоги Алдогу, после чего недалеко уже ему было и до Алдейгаборга, который, однако, яко приморской город, где корабли приставали, не мог стоять у Ладожского озера.

Таким же образом, кажется, и Синеус построил свое Белоозеро против биармцев, а Трувор свой Изборск против лифляндцев. О Белоозере соблюдена и доныне словесная сказка, которая в том состоит, что Синеус выстроил оной город на северном берегу озера; Владимир же Великий, будучи еще князем новгородским, соорудил оной первее при Устье реки Шексны, а после на том самом месте, где оной ныне стоит.

Каждому любителю истории должно бы почитать Белоозеро дорогим местом, если бы и ничего более о нем не знать как то только, что первой российской историк Нестор в оном родился. Но положение оного города при самоизобильнейшем на рыбу озере дает ему другие еще преимущества.

Изборск был бы довольно знатен, если бы построенный великою княгинею Ольгою город Псков по причине лучшого своего положения не овладел всеми в той земле выгодами; однако Изборск и ныне славен по причине многократно происходившей там войны с лифляндскими крыжаками, что самое было тогда побуждением выстроить в нем и каменной замок. Ручей, при котором он стоит, прежде назывался Иссою, откуда, конечно, у готского народа выводилось имя оного города; что и свойственнее, нежели как если бы историки тщетно поохотились выдумать некоего князя Исборска, который будто бы в дрейнейшия времена выстроил сей замок и оной именем своим назвал. Позволяется однако и иного быть в сем случаи мнения, ибо Нестор не означает, построил ли Трувор новой замок, или он в старом жить остался.

Следующее похождение подает нам более изъяснения о тогдашнем расположении новгородского государства. Пусть вещает летопись патриарха Никона, поскольку печатный Нестор здесь не столько полон. Под 864 годом написано: новгородцы жаловались, что они сделаны рабами (чужого народа) и принуждены сносить всякое зло от Рюрика и от племени его.

После чего непосредственно следует: в том самом году Рюрик убил Вадима Храброго и многих жителей новгородских с ним в сагласии бывших И так было возмущение противу Рюрика. Знатной муж от племени славенского, витязь, делами своими имя Храброго себе заслуживший, был предводителем.

Все славяне, коим новое правление несносным показалось, были со стороны Вадимовой. Почему же нельзя было опять сбросить иностранцев? Прежний пример в свежей был еще памяти: но Рюрик для всякого случая в готовности находился. Он подкрепляем был большим числом варяг, кои явно ли или ухищренно помогали ему одержать победу. Здесь, по мнению моему, надлежит положить начало неограниченного Рюрикова в Новгороде державствования.

За сею победою последовало то, что Рюрик с того самого часа положил пребывание свое в Новгороде и построил там деревянной замок, в коем он мог жительствовать безопасно; первый ли то замок был в Новгороде? Да. Так пишет Татищев, который имел случай столь многие сличать рукописи, и выбрать из оных те места, кои наилучше ему показались. В печатном Несторе и в летописи Никоновой обстоятельства сего не видно. Таким образом, Рюрик возложил на вольный народ оковы: его призвали для защищения вольности, а он ее угнетил.

В варяжской истории самосправедливейший и самотруднейший пункт есть тот, чтобы доказать, кто именно были варяги-россы, о коих мы доселе говорили, или, лучше сказать чтоб возможность того утвердить доводами, каким образом российское имя, о котором прежде сего при всем Восточном море никаких следов не видно, могло родиться между варягами и распространено быть на славян новгородских; что, однако, должно так доказать, чтобы не было нужды прибегать к прежним произвождениям оного от некоего князя Русса, от рассыпания, от русых волос, скудость каковых доводов каждому разумному человеку приметна.

Здесь приходят мне на память роксолане, о которых в особливой главе мною говорено. Кроме сего народа нет никакого другого, который бы лучше служил к объяснению варягов-россов. Нельзя тому нечаянно случиться, что финляндцы называли шведов роцами и роцоланами. Одна шведская провинция называется, неизвестно почему, Рослаген. Роксолане, так как и шведы, были готского происхождения. Финляндцы легко могли почесть один народ вместо другого; и как они жили еще весьма далеко в России и Польше, то и знали столь же хорошо роксоланов, как после того и шведов. Если положить, что роксолане, о которых мы с тех пор, как они из России прогнаны, никакого известия не имеем, в Пруссию переселились, то нет более никакого в том затруднения. Находим мы их под именем варягов-россов. Ибо росс и русс все одно, а лане, так как и лайне, ни что иное есть, как окончание.

Может статься, что и роксолане в Швецию перешли, и имя свое провинции Рослаген сообщили. Но дабы сие не могло почесться весьма дерзкими догадками, то приходя к нам на помощь и Равенский землеописатель уверяет нас, что роксолане жили действительно в Пруссии около реки Вислы на морском берегу. Сей землеописатель, кто бы он ни был, жил ли он в 6 или 9 столетии, или еще позже, нам до того нужды нет.

Однако свидетельство его при общем в известиях недостатке почтения всегда достойно: пусть он будет косноязычен и ненадежен, здесь же он довольно совершен и вероятен, извлекая один народ из забвения и подавая случай объяснить начало другого, что сбыться бы без него не могло. Найденного в тине жемчуга не презирают. Не инако сделал и великий Лейбниц, выводя из сего самого писателя и происхождение франков; каковое открытие в его время казалось столь же странным, и оного никто не оспаривал.

Иные воображают себе, что чем моложе объявить оного Равенского землеописателя, тем не действительнее будет свидетельство его. Но Муратори, по исследовании Иеронима Рубея, утверждающего, якобы он в 10 столетии жил, поставляет его в 9 век, в чем, вероятно, и одержит он преимущество. И хотя бы так называемый Гиидо жил не позже как в 10 или 12 столетии, однако мог он известия свои почерпнуть из древнейшего какого-нибудь писателя, как то в варварские времена один у другого всегда списывал. Молчание других историков и землеописателей о роксоланах, при Висле живших, по причине редкости оных в тогдашния мрачные времена не может служить на то возражением.

Если же хотеть вместо роксолан поставить другие какие народы, то надлежит, чтобы то были эстии, в Таците упоминаемые. Но эстии, кои кроме того по причине только положения своего к востоку в рассуждении немцов так были называемы, кажется, вскоре после того далее назад к востоку подвинулись, так как и их современники фены, Тацитом же упоминаемые, и даже до нынешней Польши распространявшиеся.

Тогда ничто уже не мешало роксоланам заступить их места при Висле. Или, может быть, роксолане были те же самые эстии, кои по вступлении на прежние свои места названы были тем же самим именем от немецких народов. Если же после того времени не упоминается более ни о каких роксоланах, в Пруссии бывших, то тем гораздо меньше тому удивляться можно, что по сказке Несторовой весь варяго-росской народ с Рюриком в Новгороде преселился.

Поскольку сходство обычаев, языка и образа жизни всех варяжских народов есть доказательство общего их готского происхождения, то, напротив того, готское происхождение роксоланов (см. в главе о роксоланах) объясняется тем доводом, что сии также принадлежали к варягам, и, несмотря на отдаленность их, могли они новгородцам быть известны. Да и вероятно, что древние роксолан в России селитьбы были тогда не совсем еще, как у тех так и у других, из памяти истреблены. Каковое обстоятельство могло также несколько к тому пособить, что новгородцы любили роксолан паче всех прочих варяг.

Если же к тому и то еще прибавить, что роксолане, может быть, меньше к воинству, нежели к торговле были склонны, то и приметно из того, что новгородцы уповали научиться скромнейшему правлению и сильнейшему защищению своей торговли более от сих или от варягов-россов, нежели от тех, кои на одно только устремлялись грабительство.

Если о сем мнении вообще рассуждать, то оное есть, конечно, не иное что, как одно положение, с которым не можно дойти до совершенной в том подлинности. Однако оное имеет то преимущество, что чем меньше находится в том противоречия с прежде известными истиннами и историческими положениями, кои от каждого должны почитаемы быть в рассуждении знатности веры достойных историков, каков есть в российской истории преподобный Нестор, тем яснее и непринужденнее можно через то объяснить все, что Нестором и последователями его сказано о варягах-россах и после бывших россиянах.

Напротив того, по вышеупомянутым свойствам надлежит исследывать мнения других писателей. Мы умалчиваем о тех совсем бесполезных историках, кои основываются на одном только сходстве букв, или кои хотят объяснить значение имени Русь и Россия. Столь же мало значит здесь и вымышленный князь Русс, которого польские и богемские историки с Лехом и Чехом соединяют. Посмотрим лучше, что отменного о сем заключают в себе собственные российские историки, и станем вкратце исследывать основательность или неосновательность того.

На втором месте по Несторе и продолжателях его стоит между российскими историческими книгами так называемая Степенная книга, которая хотя еще не напечатана, однако довольно известна, и таковое имя получила она себе от расположения своего на степени сродства великих князей и царей, коей книги начало и основание приписывается митрополиту Киприяну в 14 столетии, а продолжение ее митрополиту Макарию, в 16 столетии жившим.

Таковая книга может в истории российской до времен сочинителей своих там только важною почесться, где оная основывается на Несторовой и продолжателей его летописях. В ней не упоминается о различии варяг, а особливо варяг-россов; однако самая главная вещь в оной имеется, а именно: от варяг или собственно по варягам названы мы россами, а прежде звались мы славянами.

Напротив же того, в другом месте произхождение россов от римлян следующим описывается образом: Рюрик пришел от варяг в великий Новгород с двумя своими братьями и с народами своими; происходил же он от потомков (князя) Прусса, по имени коего и Прусская земля Пруссиею названа; Прус же был брат императора Августа. Здесь наименованы городы, которые якобы император Август отдал брату своему Пруссу в наследие, а именно: Мадборок, Турон, Хвойница и Гданск (то есть: Мариенбург, Тори, Хойниц и Данциг) вместе со всею землею от Вислы по реку Неман или Мемель простирающеюся.

Излишно было бы останавливаться на нелепости, в двух последних местах содержащейся. Есть о том ученое Байерово Слово, в объясненной Лилиенталовой Пруссии вмещенное, над которым лучше бы сей последний не трудился. Что таковое баснословное вымышление не старое, доказывают все российские писатели до времен царя Ивана Васильевича бывшие, кои о таковом произхождении ничего не знают.

Тоже усматриваем мы из описания посольства, сочиненного бароном Герберштейном, который не забыл бы о том упомянуть, если бы в его уже время было о том говорено. Даниил, посланник императора Рудольфа, бывший у царя Ивана Васильевича, есть, помнится мне, первый из иностранцев, который упоминает о сем мнимом происхождении.

Не употребляли ли таковых баснословий литовские историки, думая народ свой возвеличить, производя его от римлян? Ласкательство тогдашних российских ученых людей, кои также не постыдились царя своего неистинными возвысить похвалами, принудило их отступить от простоты древних своих летописей. Царю то приятно показалось, поскольку он поляков и литовцов как природных своих врагов ненавидел, и думал чрез то усмирить тех, кои оспаривали ему царской его титул.

Когда однажды сие уже доведено, то из древних прусаков сделались немцы, а предки Рюриковы в курфюрстов превратились. Сим перепорчены и самые списки летописей, ибо Рюриково произхождение от императора Августа находится и в новгородских летописях, из чего можно заключить о древности сих списков. И не долго ли таковое сверкание почиталось в России за блеск настоящого золота? Еще и при Петре Великом князь Хилков, бывший в Швеции резидентом, пишучи во время посольства своего книгу «Ядро Российской истории», в печать недавно изданную, старался украсить труд свой таковым баснословием. Сверх того, еще в одной книге, в 1766 году изданной, так написано: вероятности отрицать не могу, достоверности не вижу. Из сего точно заключить можно о важности Степенной книги, и в других вещах превосходящих время сочинителей ее.

Туда же принадлежит и происхождение россиян от куманов, которое некоему новейшему писателю, на Степенной книге утверждающемуся, кажется гораздо вероятнейшим, нежели повествование Несторово. Если бы сего не было, то кто бы вспомнил здесь о куманах?

Лучше бы автор привел Никонову летопись, где о князе Оскольде из греческих известий упоминается. Ибо сего обстоятельства не видно в древней рукописной Степенной книги, в печать ныне издаваемой. Никон же переводит автора своего следующими словами: «Племена (или народы), Россами называющиеся, кои и Куманами именуются, жили при Черном море и против Римской области воевали». Без сомнения, греческой писатель говорил о куманах, в его время бывших, кои под сим именем не прежде как в 13 столетии стали известны. Но сии подлинно не были россияне, ниже языком своим с славянами сходствовали.

Не трогая истории и свидетельства Несторова, намерены мы вышеупомянутое место так изъяснить, как будто бы греческой писатель, или Степенная книга, или Никон (ибо сие в самой вещи никакого не делает различия) следующее сказали: между народами, с Оскольдом противу Константинополя воевавшими под именем россов или россиян, известными были так же куманы, и то по одной только догадке исторической, потому что в Оскольдово время не куманы были, но другие народы, жившие в тех странах, где после того куманы пребывали.

Напротив того, знающему российскую историю не инако как весьма странно покажется, если он прочитает, что с Оскольдовыми варягами и славянами совокупились россы и куманы. Ибо из того последовало бы в противность ясному смыслу истории, что якобы россы как от варяг, так и от славян отличны были. Однако не могли они отличны быть, потому что славяне, как Нестор говорит, соединившись с варягами-россами, по имени сих россиянами назывались, или, что все равно, поскольку от смешения варяг и славян произошли россияне. Сие касается как до Рюриковых, так и до Киевских, прежде Рюрика еще бывших варяг, кои грекам под именем россов известны стали отчасти по причине посольства своего к императору Феофилу, а отчасти по первому Оскольдову с войсками против Константинополя походу.

Каким языком говорили тогда россы, коих хотят почесть единоплеменными куманам, хазарам, волжеским булгарам, аланам и лесгиям? Конечно, не тем, который у императора Константина Багрянародного при описании днепровских порогов называется русским и со славянским не сравнивается. Ибо то был не иной какой язык, как тот, которым говорили варяги, потому что в некоторых российских именах при водяных порогах употребляемых, как бы оные испорчены ни были, приметны еще следы древнего готского и немецкого языка. Император везде называет варяг россами и различает их от славян. Славяне продавали в Киеве россам водяные свои суда; россы брали дань со славян и т. д. Какой же то был другой народ, как не варяжский, который владел тогда Киевом?

Из различия в языке между славянами и варягами, равно как и из варяжских имен, какими назывались князья и другия знатнье особы в истории российской упоминаемые, доказывается также, что варяги не могли быть вендского племени, то есть славянского происхождения. Герберштейн в Российской истории довольно знающ, но несмотря на сие обманулся в сходстве имени вагриев с варягами и почел сих жителями оной земли. Столь же безполезно старались и мекленбургские писатели о положении происшествия Рюрикова от князей ободритских.

Здесь до того и дела нет, что приличнее было для новгородцев, избрать ли себе князя, который бы одним с ними языком говорил, или иностранец был. О том никто спорить не будет. Однако не умствования, но свидетельства к тому потребны. Вагрии и ободриты были новгородцам, может быть, не известны, а варяги, кажется, превышением морской своей силы вендов довольно времени угнетали, пока сии, ободрясь и обогатясь торговлею, стали соперникам своим страшны.

Не одни только иностранцы были сего мнения, но и в самой России многие до наших времен почитали варяг славянами в разсуждении как языка, так и происхождения. Таким образом, в исходе прошедшого столетия писал неименованный сочинитель Киевских Синопсисов, каковая книга за недостатком лучших исторических сокращений часто была напечатывана, и невзирая на то, что оная наполнена невежеством и неискуством, находятся еще до нее охотники.

Причину того легко усмотреть можно. Сочинителю сему недостовало настоящих российских летописей. Каковые не прежде как в 1722 году по повелению Петра Великого из разных монастырей собраны, чрез что облегчено средство к достижению истинного исторического о России познания. Одна часть оных досталась Академии Наук; другая находится еще в Москве в патриаршеском книгохранилище, а третья служит украшением библиотеке московской синодальной типографии. Как хорошо бы было, если бы их всех одну с другою свести! Недавно в свете появившаяся Российская история князя Михайла Михайловича Щербатова доказывает, сколь много пользовало сему сиятельному автору дозволенное употребление всех в Москве в обеих библиотеках находящихся рукописей.

Из Роксоланских слез, какие Феофан, сей ученый архиепископ Новгородский, проливал при смерти Петра Великого, не можно заключить, какого держался он мнения. Не часто ли также поляки и другие писатели, о чистоте латинского языка старавшиеся, называли россиян роксоланами для того только, чтоб не употребить такого слова, которое в римские времена было еще неизвестно? И не по сей ли причине многие называли россиан рутенами (Rutheni)? О сем упомянул уже Байер в ученом своем Слове о происшествии россиян.

Однако он не за нужное почел удержаться от имени рутены для того, что единожды уже то вошло в употребление. Если, между тем, позволяется верить догадкам, то из вышепомянутого можно заключить, что Феофан почитал роксолан славянскими народами, так как и другой знатной ученый человек того же времени возстановил мнение Герберштейново о произхождении варяг из Вагрии, воспевая латинскими стихами воспоследовавшее в Санкт-Петербурге 1726 года бракосочетание Карла Фридерика, герцога Шлезвиг-Голштинского с императорскою принцессою Анною. Оба сии ученые люди были в коротком между собою знакомстве. Архиепископ конечно бы остерег оного стихотворца, если бы он думал, что сей в издаваемом в свет сочинении писал против истины.

Байер первым привел любителей российской истории на истинной путь к почитанию варяг за народ, от готов происходящий, объясняя древним северным языком варяжские имена, в летописях российских упоминаемые. Был ли Рюрик из Швеции, Дании или Норвегии, того он не означил, поскольку недоставало к тому доказательств; о роксоланах же, при Висле живших, он и не упомянул для того, что тогда никому еще не приходили на мысль те места, в которых говорит об них Равенский землеописатель. Но как дошел он до произхождения имени российского, то он вместе с предшественниками своими остался в заблуждении, почитая россиян славянами, кои приняли якобы оное имя от рассеяния. Довольно видно, что никто ему не сообщил и не перевел свидетельств о варягах-россах, каковые находятся в российских летописях.

Нельзя здесь не упомянуть об одном ученом Слове, которое в Санкт-Петербурге 1749 года назначено было речью академическою, и уже начали было оное печатать, но прежде нежели оное вышло, было уже угнетено по причине сего же самого положения, что россияне произошли от соединения славян и варяг, и что имя российское от варяг-россов перешло на славян. Но сколь счастливы времена Екатерины Великой как для блогосостояния государства, так и для распространения наук, когда каждому позволено сообщать плоды трудов своих всему обществу беспрепятственно!

Теперь оное Слово вторым уже тиснением в Геттинге напечатано, но сочинитель оного никакого в том не имеет участия. Поскольку мы со дня на день более поучаемся, то сочинитель, если бы с ним посоветовались, многие сделал бы еще в оном перемены. В то время, как он писал помянутое свое Слово, не знал он еще роксолан, в Равенском землеописателе упоминаемых. Сим известием, в 5 части собрания российской истории находящимся, воспользовался он не прежде как в 1760 году. И через то он распространение имени российского на славян сделал гораздо вероятнейшим.