Текст книги "Машина времени"

XI. Дворец зеленого фарфора

Мы около полудня подошли к зеленому фарфоровому дворцу, и тут я увидел, что он находится в полуразрушенном состоянии. В его окнах оставались только осколки стекол, и огромные листы его зеленой облицовки отвалились вследствие проржавевшей металлической основы. Дворец стоял на зеленом лугу, на очень высоком месте, и когда, прежде чем войти туда, я взглянул на северо-восток, то был удивлен, так как в том направлении, где, как мне казалось, некогда должны были находиться Уонуорзс и Баттерси, теперь виднелся большой морской рукав или, вернее, залив. Я тогда же подумал о том, какие перемены произошли или происходят с живыми существами, населявшими морские глубины? Впрочем, я не останавливался на этой мысли.

Материал, из которого был сделан дворец, действительно оказался по исследовании фарфором. На фасаде еще виднелась надпись на каком-то незнакомом мне языке. Мне пришло в голову нелепое предположение, что Цина может помочь мне разобрать эту надпись, но я тут же убедился, что даже самая идея писания никогда не приходила ей в голову. Она всегда казалась мне более человеком, чем была на самом деле, быть может, потому, что в ее привязанности ко мне было много человеческого.

За огромными створками дверей, которые были открыты и поломаны, мы увидели вместо обычной большой залы длинный коридор, освещенный рядом боковых окон. С первого же взгляда мне это напомнило музей. Черепичный пол был покрыт глубоким слоем пыли, и под этим серым покровом скрывались самые разнообразные предметы. Между прочим, в центре залы я увидел какой-то странный, высохший предмет, по виду напоминавший нижнюю часть какого-то огромного скелета. По его косым ногам я определил, что это должно быть какое-нибудь вымершее животное, вроде мегатерия. Череп и верхние кости валялись рядом в густой пыли, в одном же месте, где сквозь крышу просачивалась дождевая вода, часть костей совершенно истлела. Далее, в этой же галерее, находился огромный скелет бронтозавра. Все это подтверждало мою гипотезу относительно музея. Отойдя в сторону, я увидел, как мне показалось сначала, наклонные полки, но когда я смахнул густую пыль, покрывавшую их, то увидал, что это были обыкновенные наши витрины. По всей вероятности, они закрывались герметически, так как многие предметы в них превосходно сохранились.

Ясно, что мы находились здесь посреди развалин Южного Кенсингтона! Должно быть, тут было раньше палеонтологическое отделение музея и это, вероятно, была великолепная коллекция ископаемых. Однако неизбежный процесс разрушения, задержанный на время и потерявший девяносто девять процентов своей силы вследствие уничтожения бактерий и грибков, все-таки хоть и очень медленно, но верно продолжал свою разрушительную работу. Кое-где я заметил следы посещения этого музея маленьким народом. Следы эти выражались в том, что многие редкие ископаемые были разломаны на куски или нанизаны гирляндами на тростник. В некоторых местах ящики были сдвинуты, и я решил, что это сделали Морлоки.

Кругом была тишина. Густой слой пыли заглушал наши шаги. Цина, занимавшаяся катанием морского ежа по наклонному стеклу витрины, вдруг подошла ко мне, когда я остановился; с изумлением озираясь и тихо взяв меня за руку, она остановилась возле меня.

Я был так поражен при виде этого древнего памятника интеллектуальной эпохи, что в первую минуту даже не подумал о том, какую пользу я могу извлечь из этого открытия. Даже самая мысль о Машине, не оставлявшая меня в покое, как будто исчезла из моей головы.

Судя по размерам, дворец зеленого фарфора должен был заключать в себе не один только палеонтологический музей. Вероятно, тут была и историческая галерея и, быть может, даже библиотека! Для меня при данных обстоятельствах это было бы гораздо интереснее, нежели этот вид древней разрушающейся геологии.

Я решил продолжать свои исследования и нашел другую, более короткую галерею, расположенную в поперечном направлении. По-видимому, тут находился минералогический отдел, и вид куска серы тотчас же навел меня на мысль о порохе. Но я не мог найти селитры или каких-нибудь других азотнокислых солей. Должно быть, они расплылись много веков назад. Но сера не выходила у меня из головы.

Что касается остальных предметов, находившихся в галерее, то они не возбудили во мне особенного интереса, хотя в общем они сохранились лучше всего. Я не специалист по минералогии, поэтому я отправился дальше по очень разрушенному крылу здания, идущему параллельно к той галерее, в которую я вошел. По-видимому, этот отдел был посвящен естественной истории, но здесь уже все давно приняло неузнаваемый вид. Несколько сморщенных и почерневших остатков того, что было некогда чучелами зверей, высохшие мумии в банках, некогда наполненных спиртом, коричневая пыль от высушенных растений – вот все, что здесь осталось! Я пожалел об этом, так как тут я мог бы проследить те медленные приспособления, благодаря которым была достигнута победа над живой природой.

Отсюда мы дошли до галереи поистине колоссальных размеров, но удивительно плохо освещенной. Пол этой галереи слегка понижался от того места, где мы вошли, а с потолка свешивались через известные промежутки белые шары, большая часть которых была поломана или разбита на куски. Это навело меня на мысль, что здесь некогда было искусственное освещение.

Тут я больше чувствовал себя в своей сфере. По обе стороны поднимались остовы огромных машин. Иные уже сильно заржавели, многие разрушились совершенно, но были и такие, которые еще довольно хорошо сохранились.

Вы знаете, что я чувствую некоторую слабость к механике, поэтому мне захотелось подольше остаться среди этих машин, тем более что некоторые из них являлись для меня загадкой и я мог только догадываться об их назначении. Мне казалось, что если я разгадаю это, то у меня будет в руках могущественное оружие против Морлоков.

Цина внезапно прижалась ко мне. Это было так неожиданно, что я даже вздрогнул. Если б не она, то я бы, вероятно, не заметил, что тут пол покато опускался вниз[10]10
  Возможно, что пол вовсе не опускался, но весь музей был построен на склоне холма.


[Закрыть]. Тот конец галереи, в который мы вошли, еще находился над землей и освещался немногими узкими окнами. Но по мере того, как мы подвигались, земля как будто поднималась и заслоняла окна, так что в конце концов около каждого окна оставалось только небольшое углубление, проделанное в виде колодца, с узкою щелью вверху для пропуска света.

Я медленно подвигался вперед, разглядывая машины, и так был погружен в свои размышления, что не замечал постепенного ослабления света, пока усиливающаяся тревога Цины не обратила на себя моего внимания. Тогда только я увидал, что галерея терялась дальше в непроницаемой темноте.

Я в нерешительности остановился и, оглянувшись, заметил, что тут слой пыли был уже не так толст и местами лежал неровно. Дальше, по направлению к темноте, на этой пыли можно было ясно видеть многочисленные следы узких ступней.

Ощущение близости Морлоков снова охватило меня. Я понял, что только терял время на эти академические исследования. Ведь день уже близился к вечеру, а у меня не было ни оружия, ни убежища, ни средств для добывания огня! А оттуда, из отдаленного темного конца галереи, ко мне доносился особенный шорох и те же самые странные звуки, которые поразили меня, когда я спускался в колодец…

Я взял Цину за руку, но тотчас же оставил ее. Внезапная мысль осенила меня, и я направился к машине, откуда торчал рычаг, похожий на те, которые употребляются для поворота сигнальных фонарей. Взобравшись на подставку и ухватившись руками за рычаг, я налег на него всею тяжестью. Вдруг я услышал плач Цины, которую я покинул в центральном крыле здания. Но я правильно рассчитал сопротивление рычага; он после минутного усилия поддался, и я тотчас же вернулся к Цине с палицей в руке, вполне достаточной, чтобы раздробить череп любому Морлоку, который мог бы повстречаться мне на пути.

Я жаждал убить Морлока! Пожалуй, вам может показаться бесчеловечным такое стремление к убийству потомков человека. Но к этим существам нельзя было питать человеческих чувств. Только нежелание оставлять Цину одну и опасение, что может пострадать моя Машина времени, если я удовлетворю свою жажду убийства, удержали меня, и я не отправился тотчас же в темный конец коридора, чтобы избивать отвратительных чудовищ, которые там прятались.

И так, с палицей в одной руке и Циной в другой, я переходил из одной галереи в другую и, наконец, попал в большую галерею, которая на первый взгляд показалась мне похожей на военную часовню, обвешанную изодранными в лохмотья флагами. Но скоро я узнал в этих коричневых и обуглившихся лохмотьях, висевших по сторонам, последние разрушающиеся остатки книг. Они уже давным-давно развалились на куски, и на них нельзя было найти никаких следов печати. Но местами еще сохранились сморщенные корешки и изломанные металлические застежки, достаточно ясно говорящие о своем прошлом. Будь я писатель, быть может, я стал бы рассуждать по этому поводу о тщете всякого честолюбия. Но меня тут больше всего поразила колоссальная потеря труда, о которой свидетельствовали эти печальные труды истлевшей бумаги. Я должен сознаться, что невольно подумал при этом о Трудах Философского Общества и моих собственных семнадцати статьях по оптике…

Мы поднялись по широкой лестнице и вошли в помещение, которое, вероятно, было некогда галереей технической химии. У меня была немалая надежда, что я сделаю здесь полезные открытия. Галерея эта хорошо сохранилась, за исключением того конца, где обрушилась крыша. Я тщательно осматривал каждый уцелевший ящик и в одном из них, действительно герметически закупоренном, нашел коробку спичек. С трепетом нетерпения взял я эти спички и попробовал их. Они оказались вполне годными и даже нисколько не отсыревшими. Я повернулся к Цине и крикнул на ее родном языке:

– Пляши!

Теперь у нас было оружие против ужасных существ, которых мы боялись!

И вот в этом заброшенном, полуразрушенном музее, на толстом мягком ковре пыли я принялся торжественно исполнять, к величайшей радости Цины, какой-то сложный танец, насвистывая при этом веселую песенку «Страна честных людей». Мой танец представлял частью скромный канкан, частью полонез, частью же серпантин, насколько позволяли фалды моего сюртука, и во всяком случае мой танец был вполне оригинален. Ведь вы же знаете, что я от природы довольно изобретателен!

Эта коробка спичек, избежавшая разрушительного влияния незапамятных времен, конечно, была самой удивительной и в то же время самой счастливой находкой для меня. Странно также, что я нашел еще другое вещество, столь же неожиданное, а именно камфору. Я нашел ее в запечатанной банке, которая случайно тоже оказалась герметически закупоренной. Я подумал сначала, что это парафин, и разбил банку. Но запах камфоры был несомненен. Это летучее вещество, уцелев среди всеобщего разрушения, пережило, быть может, многие тысячи веков. Я вспомнил при этом виденный мною однажды рисунок, нарисованный сепией, приготовленной из ископаемого беллемнита, погибшего и превратившегося в окаменелость, вероятно, миллионы лет тому назад.

Сначала я хотел выбросить свою находку, но потом вспомнил, что камфора воспламеняется и горит прекрасным ярким пламенем. Она могла служить мне чудесной свечкой, и потому положил ее в карман.

Однако я не нашел до сих пор ни взрывчатых веществ и никаких других средств для взлома бронзовых дверей. Все же самою полезною вещью, которую я до сих пор нашел, был железный лом, но тем не менее я с очень гордым видом вышел из галереи.

Не могу рассказать вам всего, что видел я в продолжение этого длинного дня. Потребовалось бы сильнейшее напряжение памяти, чтобы по порядку передать вам все мои изыскания. Помню длинную галерею с заржавевшим оружием и свои колебания относительно того, не взять ли мне вместо лома топор или меч. Я не мог взять с собой и то и другое, а мой железный лом мог принести больше пользы при взламывании бронзовых дверей. В этой галерее было множество ружей, пистолетов и пушек. Большинство из них, конечно, превратилось в массу ржавчины, но многие, сделанные из какого-то нового металла, прекрасно сохранились. Однако патроны и порох, которые должны были там находиться, давно уже превратились в пыль. Один угол обгорел и разрушился, вероятно, вследствие взрыва находившихся тут патронов.

В другом месте я нашел большую коллекцию идолов, полинезийских, мексиканских, греческих и финикийских. Я думаю, что тут были собраны идолы со всех стран света. И вот, уступая странному, непреодолимому желанию, я начертал свое имя на носу какого-то каменного чудовища из Южной Америки, особенно поразившего мое воображение.

С приближением вечера мой интерес стал ослабевать. Я проходил одну за другой галереи, пыльные, безмолвные, часто совсем разрушенные. Во многих галереях выставленные предметы представляли только груды ржавчины и бурого угля. В одном месте я увидел модель свинцового рудника и вдруг, совершенно случайно, нашел в герметически закупоренном ящике два динамитных патрона!

– Эврика! – вскрикнул я, с радостью разбивая ящик, но тут явилось сомнение. Я остановился в раздумье, потом, выбрав маленькую боковую галерею, сделал опыт.

Никогда в жизни не чувствовал я такого разочарования! Я ждал пять, десять, пятнадцать минут, но взрыва не было! Патроны оказались моделями, о чем я мог догадаться по их местонахождению. Не будь этого, я, пожалуй бы, тотчас же кинулся к Белому Сфинксу и сразу, одним взрывом, уничтожил бы его вместе с бронзовыми дверями и со своими шансами (как это подтвердилось впоследствии) найти когда-нибудь свою Машину времени.

Насколько могу припомнить, мы после этого пришли в маленький открытый дворик внутри дворца. Он был покрыт дерном, и посередине росли три фруктовых дерева. Тут мы отдохнули и подкрепили наши силы.

Приближалось время заката, и надо было обдумать наше положение. Ночь надвигалась, а я еще не нашел недосягаемого убежища. Но это мало беспокоило меня теперь. У меня в руках была вещь, которая могла служить лучшей защитой против Морлоков, – у меня были спички! Кроме того, в кармане у меня была камфора, если бы понадобился более яркий свет. Я подумал, что нам было бы лучше всего провести ночь на открытом месте, под защитой костра. А утром я намерен был приняться за розыски моей машины. Для этой цели у меня был только мой железный лом, но теперь, после моих исследований, я уже иначе относился к бронзовым дверям. Прежде я не решался ломать их, не зная, что за тайна скрывается по ту сторону. Я не считал их очень прочными и потому полагал, что лом окажется вполне пригодным для этой цели.

XII. В темноте

Мы вышли из зеленого фарфорового дворца, когда солнце уже частью скрылось за горизонтом. Я хотел вернуться к Белому Сфинксу на следующий день как можно раньше утром, поэтому решил до наступления темноты пробраться через лес, задержавший меня в моем предшествовавшем путешествии. Мой план был таков: пройти как можно дальше, а затем устроить костер и улечься спать под защитой огня.

По дороге я собирал все сучья и сухую траву, попадавшиеся мне, и скоро в руках у меня была целая охапка. Конечно, с таким грузом я подвигался медленнее, чем думал, к тому же Цина была очень утомлена. Да и я тоже порядком был измучен, и меня сильно клонило ко сну.

Когда мы дошли до леса, уже наступила темнота. Цина остановилась на опушке леса, поросшей кустарником, и не хотела идти дальше, боясь темноты; но странное чувство ожидающей нас опасности толкало меня вперед, вместо того чтобы служить мне предостережением. Я не спал ночь и два дня и находился в состоянии сильного возбуждения и раздражения. Я чувствовал, что сон подстерегает меня, а вместе с ним и Морлоки.

Пока мы в нерешительности стояли, я увидел позади нас, на черном фоне кустов, три темные, скорчившиеся фигуры. Вокруг нас росли кустарники и высокая трава, и поэтому я не чувствовал себя застрахованным от их предательского приближения ко мне. Лес, по моим расчетам, должен был иметь менее мили в ширину. Если б можно было пройти через него к открытому склону холма, то там, как я думал, мы нашли бы более безопасное место для отдыха. При помощи спичек и камфоры я мог освещать себе дорогу через лес. Но чтобы зажигать спички, мне нужно было освободить руки, и поэтому я вынужден был бросить сучья, набранные мною для костра, что я очень неохотно сделал. Вдруг у меня появилась мысль, что, пожалуй, не худо было бы поразить наших приятелей и зажечь для них иллюминацию позади нас. Мне пришлось убедиться впоследствии, как безумен был мой поступок, но тогда он казался мне очень остроумной выдумкой для прикрытия нашего отступления.

Приходило ли вам когда-нибудь в голову, какую редкую вещь представляет пламя в умеренном климате при отсутствии человека? Солнечная теплота редко достигает такой силы, чтобы зажечь что-нибудь, хотя бы солнечные лучи и сосредоточивались в капле росы, словно в фокусе зажигательного стекла, как это иногда случается в тропических странах. Молния ударяет и обугливает, но редко бывает причиной распространенного пожара. Гниющие растения начинают иногда тлеть под влиянием теплоты, развивающейся вследствие химических процессов, но отсюда редко возникает пламя.

В этот период полнейшего упадка было забыто на земле даже искусство добывания огня. Поэтому красные языки пламени, которые принялись лизать мою груду хвороста, были для Цины совершенно новым и странным явлением.

Она хотела подбежать к огню и поиграть с ним. Я думаю даже, что она бросилась бы в костер, если б я не удержал ее. Но я взял ее на руки и, несмотря на ее сопротивление, смело углубился в лес. В течение некоторого времени сияние пламени освещало мой путь. Оглянувшись назад, я увидел сквозь частые стволы деревьев, что огонь перешел на ближайшие кустарники и извилистая линия пламени поползла по траве холма. Я засмеялся, думая о Морлоках, и снова повернулся к темной чаще, стоявшей предо мной.

Кругом все было объято мраком. Цина конвульсивно прижималась ко мне, но мои глаза уже привыкли к темноте, и я мог различать стволы деревьев. Над нами была густая тьма, и только кое-где виднелся по временам клочок голубого неба. Я не зажигал спичек, потому что на одной руке я держал Цину, а в другой нес железный лом.

В течение некоторого времени я не слыхал ничего, кроме хруста веток под моими ногами, слабого шелеста ветерка над моею головой, собственного дыхания и биения своего сердца; потом я услышал за собой топот ног. Однако я упрямо продолжал идти вперед. Топот становился отчетливее, и скоро я уже различал те самые звуки и голоса, которые слыхал в подземном мире. Очевидно, тут было несколько Морлоков, которые шли за мной. Действительно, в следующую же минуту я почувствовал, как меня кто-то схватил за платье и что-то повисло на моей руке. Цина сильно дрожала и совершенно притихла.

Необходимо было зажечь спичку. Чтобы сделать это, я должен был спустить Цину на землю. Я так и поступил, и пока я рылся в кармане, у моих ног, в темноте, между безмолвной Циной и странно воркующими Морлоками, завязалась борьба. Нежные, маленькие руки скользили по моей одежде и спине и даже прикасались к моей шее.

Наконец, я чиркнул спичкой; она, шипя, загорелась, и при свете ее я увидел между деревьями белые спины убегающих Морлоков. Поспешно вытащив из кармана кусок камфоры, я приготовился зажечь его, как только спичка начнет гаснуть. Тут я взглянул на Цину. Обхватив мои ноги, она лежала совершенно неподвижно, лицом к земле. Охваченный внезапным страхом, я наклонился над ней.

Казалось, она не дышала. Я зажег кусок камфоры и бросил его на землю. Он раскололся и загорелся ярким пламенем, отогнав от нас Морлоков и ночные тени.

Я встал на колени возле Цины и поднял ее. Весь лес позади меня, казалось, полон был шороха и шума огромной толпы!

Цина, по-видимому, была в обмороке. Я осторожно взвалил ее на плечо и встал, чтобы идти дальше, но тут я сделал ужасное открытие. Пока я возился со спичками и с Циной, я потерял направление и теперь не имел ни малейшего понятия о том, куда надо было идти. Я знал только, что зеленый фарфоровый дворец должен находиться у меня позади.

На лбу у меня выступил холодный пот. Я понимал, что надо было поскорее предпринять что-нибудь. Тогда я решил остаться на этом месте и развести костер. Положив неподвижную Цину на траву, я принялся торопливо собирать ветви и листья, пока догорала камфора. Вокруг меня в разных местах подобно карбункулам светились глаза Морлоков.

Камфора вспыхнула и погасла. Я зажег спичку и тотчас же увидел, что две белые фигуры, подкрадывавшиеся к Цине, шарахнулись прочь. Один из Морлоков был так ослеплен светом, что прямо наткнулся на меня, и я почувствовал, как под ударом моего кулака хрустнули его кости. Он издал крик ужаса, зашатался и упал на землю.

Я зажег другой кусок камфоры и снова стал собирать хворост для костра. Тут я заметил, что надо мной, на деревьях, было много сухой листвы, так как со времени моего прибытия, то есть в течение недели, ни разу не выпало дождя. Тогда я перестал выискивать между деревьями сухие сучья, а просто принялся ломать ветви. Скоро у меня был готов костер из свежих и сухих сучьев, распространявший удушливый дым, и я мог сберегать камфору.

Вернувшись к Цине, лежавшей рядом с моим железным ломом, я пытался привести ее в чувство. Но она лежала как мертвая. Я даже не мог убедиться, дышит она или нет.

Дым костра прямо направлялся в мою сторону, и голова моя как-то сразу отяжелела. Кроме того, в воздухе носился тяжелый запах камфоры. Мой костер мог гореть еще час или около того. Я вдруг почувствовал себя страшно усталым и сел. Весь лес тоже, казалось, был полон сонливого шепота, причины которого я не мог угадать.

Я задремал, как я думал, только на мгновение и тотчас же открыл глаза. Кругом была тьма, и я чувствовал прикосновение рук Морлоков. Вырвавшись из их цепких пальцев, я торопливо полез в карман за спичками… Но они исчезли!..

Морлоки снова окружили и схватили меня. В одно мгновение я понял, что случилось. Я заснул, костер мой погас… Душу мою охватило грозное предчувствие смерти… Лес как будто был наполнен запахом гари… Меня хватали за шею, за волосы, за руки и старались повалить. Было невыразимо ужасно ощущать на себе эти мягкотелые создания, набросившиеся на меня в глубокой тьме. Мне казалось, что меня окутывает чудовищная паутина. И вот они осилили меня – и я упал. Тотчас же я почувствовал на своей шее маленькие острые зубы. Я перевернулся, и тут рука моя коснулась железного лома. Это тотчас же придало мне силы. Я вскочил и, стряхнув с себя эту кучу человеческих крыс, принялся размахивать железным ломом и ударять им по тому направлению, где, как мне казалось, должны были находиться лица Морлоков. Я чувствовал, как лом ударял по мягким телам и как хрустели кости. Через минуту я освободился от них…

Мною овладело то странное возбуждение, которое, по-видимому, часто является результатом жаркой битвы. Я знал, что мы оба, я и Цина, погибли, но решил заставить Морлоков дорого заплатить за наше мясо. Я стоял, прислонившись спиной к дереву, и размахивал ломом. Весь лес был наполнен их криками и шумом.

Прошла минута. Голоса их как будто достигли высокой степени напряжения, а движения стали быстрее. Но ни один из Морлоков не приближался ко мне. Я стоял, всматриваясь в темноту. И вдруг в мою душу закралась надежда. Что, если Морлоки испугались?..

Но тут я заметил что-то странное. Мрак, окружавший меня, все больше редел. Я стал смутно различать фигуры Морлоков: трое убитых лежали у моих ног, а остальные, как я увидел с величайшим изумлением, непрерывным потоком бежали мимо меня все дальше, в лес. Спины их уже не казались белыми, а отсвечивали красноватым цветом.

Я с величайшим изумлением смотрел на это бегство и вдруг заметил красную искорку, промелькнувшую между ветвями и тотчас же исчезнувшую. Тут я все понял: и запах горелого дерева, и неясный однообразный шорох, переходивший теперь в грозный шум, красное сияние и бегство Морлоков!..

Отойдя от дерева и оглянувшись назад, я увидал между стволами ближайших деревьев пламя горевшего леса. Это был мой первый костер, теперь следовавший за мной. Я оглянулся, ища глазами Цину, но она уже исчезла!

Треск горевшего леса и оглушительные удары, точно от взрыва, раздававшиеся каждый раз, когда загоралось новое дерево, не оставляли мне времени на размышление. С железным ломом в руке я побежал вслед за Морлоками. Но пламя гналось за мной по пятам. В одном месте оно обогнало меня с правой стороны и отрезало мне путь, так что я должен был повернуть налево.

Наконец, я выбежал на небольшую открытую площадку и увидал одного Морлока. Ослепленный, он наткнулся на меня, потом помчался мимо, прямо на огонь!

Тут мне пришлось быть свидетелем самого ужасного и поразительного зрелища из всех, какие я только видел в этом отдаленном будущем. Все пространство было освещено, как днем, громадным заревом. В середине площадки находился холмик или курган, посредине которого рос опаленный солнцем куст боярышника. Сзади находилась другая часть горевшего леса, и желтые языки пламени уже вырывались оттуда. Все пространство казалось окруженным словно огненной оградой. На склоне холма столпилось около тридцати или сорока Морлоков, ослепленных светом; изнемогая от жара, они метались во все стороны, в своем смятении натыкаясь друг на друга. Сначала я не сообразил, что они слепы, и под влиянием безумного страха с яростью наносил им удары железным ломом, как только они приближались. Я убил одного из них и искалечил многих. Но, обратив внимание на движения одного Морлока, ощупью пробиравшегося около куста боярышника, освещенного красным заревом, и услышав их стоны, я убедился в их полной беспомощности и отчаянии среди этого освещения и не стал их больше трогать.

Иногда какой-нибудь из них натыкался на меня, и тогда его охватывал такой безграничный ужас, что я сам невольно давал ему дорогу. Вдруг пламя начало как будто ослабевать, и меня опять охватил страх, что эти отвратительные существа в состоянии будут видеть меня. Я даже хотел было снова начать избиение и убить несколько, прежде чем погаснет пламя пожара. Но огонь снова ярко запылал, и я удержался.

Я бродил по холму между ними, отыскивая какие-либо следы Цины. Но ее нигде не было!

Я присел наконец на верхушку холмика и наблюдал за этим необыкновенным сборищем слепых существ, ощупью бродивших кругом и перекликавшихся друг с другом какими-то странными звуками, когда пламя пожара освещало их. Огромные клубы дыма ползли по небу и лишь местами, сквозь прорывы этой красноватой завесы, сияли маленькие звезды, такие далекие, точно принадлежали другой вселенной.

Два или три Морлока, бегая, сослепу наталкивались на меня, и я, содрогаясь от ужаса, прогонял их ударами кулаков.

Большую часть этой ночи я испытывал странное ощущение, будто со мною случился кошмар. Я кусал себе руки и кричал в страстном желании проснуться. Я бил руками землю, вставал и снова садился, бродил взад и вперед и опять усаживался на землю. Я протирал глаза, моля бога, чтобы он дал мне проснуться…

Три раза я видел, как Морлоки, опустив головы, точно в агонии, бросались в огонь.

Наконец, вверху, над бледнеющим заревом пожара, над ползущими массами черного дыма и над почерневшими стволами деревьев и сильно уменьшившимся числом отвратительных созданий, показались первые лучи рассветающего дня.

Я снова начал искать следы Цины, но так и не нашел их. Ясно, что они оставили ее бедное маленькое тело в лесу. Не могу выразить, какое облегчение я почувствовал при мысли, что она избежала той страшной участи, для которой, казалось, была предназначена. Когда я думал об этом, то готов был снова приняться за избиение отвратительных беспомощных созданий, находившихся вокруг меня, но я все-таки удержался от этого. Холмик, о котором я говорил, представлял нечто вроде островка среди леса. Теперь, с его вершины, я мог различить сквозь дым дворец зеленого фарфора, а от него я, конечно, мог найти дорогу к Белому Сфинксу.

Покинув жалкие остатки проклятых созданий, бродивших взад и вперед и, по мере того как становилось светлее, сильнее стонавших, я повязал травой ноги и поплелся по дымящемуся пеплу, мимо стволов, внутри которых еще трепетало пламя. Я шел прямо к тому месту, где была спрятана моя Машина времени.

Я подвигался очень медленно, так как совершенно обессилел и к тому же хромал. Ужасная смерть маленькой Цины не выходила у меня из головы и делала меня очень несчастным. Тогда эта утрата казалась мне совершенно невосполнимой. Теперь, когда я нахожусь в своей прежней знакомой обстановке, это горе кажется мне скорее тяжелым сном, нежели действительной утратой, но тогда я был им совершенно подавлен. Я вновь чувствовал себя страшно одиноким в то утро. Я вспомнил о своем доме, об этом уютном уголке, о некоторых из вас, и вместе с этими мыслями нарастала в моей душе страстная мучительная тоска…

Во время своего странствования по дымящемуся пеплу в это ясное, солнечное утро я сделал открытие. В кармане своих штанов я нашел спички. Должно быть, они выпали из коробки, прежде чем ее у меня похитили.