Текст книги "Небосвод Надиры"

Часть II – Война каидов

Глава 15

Начало 1061 года (452 года хиджры), в стенах Каср-Йанны

Одним январским утром, когда туман рассеялся, глянув между зубцами стен Каср-Йанны, дозорный вынужден был ухватиться за камень, чтобы не свалиться вниз от головокружения. На холмах к востоку от горы чуть дальше рабада Мухаммад ибн ат-Тумна разместил свое войско. Каид Катании был самым могущественным и влиятельным повелителем на всей Сицилии; поэтому не удивительно, что его армия превосходила все предположения. Тогда как Ибн аль-Хаввас мог рассчитывать на поддержку народа, которым он правил, на коренных жителей, принявших ислам, и на обратившихся к земледелию выходцев из племен берберов, Ибн ат-Тумну поддерживала арабская высокопоставленная знать, а через нее и вассалы каждого из примкнувших к нему оптиматов; его поддерживала даже балармская гема5959
  Гема – городское собрание, включавшее самых выдающихся горожан.


[Закрыть] – собрание дворян города. В этой ситуации Демагог не мог рассчитывать на подмогу со стороны, а лишь на помощь своего народа, который все также благоволили ему.

В прошлом месяце Умар несколько раз просил каида принять его, и каид снова и снова заверял Умара, что сделает все, чтобы вернуть назад свою прекрасную будущую жену. Но теперь Ибн ат-Тумна решил осадить город, и было ясно без всяких сомнений, что дипломатия потерпела провал. Было ясно, что Али никогда не исполнит требования Мухаммада вернуть ему Маймуну.

И все же, у Ибн аль-Хавваса были отличные советники, способные правильно истолковать события и действия неприятеля. По тому, как Мухаммад разместил на холме войско, они тотчас поняли, что сразу атаковать он не станет. И верно, каид Катании нечего не таил от своего недруга, выставляя напоказ все силы воинства. К тому же, он не взял город в кольцо, а стоял на холме и ждал. Все это говорило о том, что пока он хочет только устрашить, напугать до смерти Али и оказать давление на народ, чтобы люди восстали против своего эмира и заставили выполнить требование врага. Прежде чем подкатывать катапульты к стенам Каср-Йанны, Мухаммад надеялся, что все-таки ему отдадут Маймуну со всеми потрохами. Суметь возвратить себе жену стало бы более значимой победой, чем разгром неприятеля, так как это восстановит его павшее достоинство, честь мужчины и уважение со стороны дворянства и тех кучек простолюдинов, которые, как он думал, ехидно издеваются над ним, что, мол, упустил бабу.

Из стоявшего рядами войска вышло несколько солдат – те же головорезы, что когда-то напали на рабад, – они пересекли деревню и подошли почти к самым стенам, но так, чтобы стрелы до них не достали. Перед собой они вели Надиру, подталкивая ее и угрожая кинжалами. Девушку привязали к стволу облетевшей смоковницы, завязали рот и оставили на обозрение стоявшим на стенах города людям. На таком расстоянии цвета глаз Надиры различить было невозможно, но фигура, несомненно, ее. Головорезы отошли и остановились шагах в двадцати от пленницы.

Тем временем приводилась в действие эффективная система обороны Ибн аль-Хавваса: с самой высокой точки горы поднимался столб дыма, а в другие города владений каида полетели конные гонцы. В считанные минуты оповестили все стоявшие на высотах города, а те оповестили остальные; от Гергента до Каср-Нубу6060
  Каср-Нубу – наименование во время арабского владычества города Кастроново-ди-Сичилия в провинции Палермо.


[Закрыть] мужчины брались за оружие, дальнейшие распоряжения они получат, когда прискачут гонцы.

Али спешно взошел на стены, выглянул из-за зубцов и отметил:

– Постарается взять город до месяца мухаррама6161
  Мухаррам – первый месяц по исламскому календарю, один из четырех святых месяцев в году. Во время мухаррама из уважения к исламу военные действия вести запрещалось. Поскольку в исламском календаре считаются лунные месяцы, по грегорианскому календарю мухаррам точно закрепленного положения не имеет.


[Закрыть], в мухаррам воевать запрещается.

Рядом стоял Ахмед, генерал каида.

– Государь, пока выставляют девушку напоказ у стен города, атак нам опасаться нечего. Он пробует последнюю возможность.

– Ах, верный Ахмед, а что будет, когда мы не удовлетворим его требований, и он перейдет к оружию?

– Ты прекрасно знаешь, что будет, государь.

– Ей перережут горло без всякой жалости, Ахмед… без всякой жалости!

Али вздохнул:

– Бедная девчонка… а какая красавица была!

Али говорил о Надире в прошедшем времени, будто она уже умерла; ход Мухаммада не оказал на каида Каср-Йанны никакого воздействия. Али положил руку своему генералу на плечо и сказал:

– Дам ее семье вдвое больше, чем обещал.

Умару, тем временем, сказали, что Надира стоит под стенами города, и он со всех ног прибежал узнать, правда ли это. У лестницы, ведущей на стены, он столкнулся с Али, бросился ему в ноги и взмолился:

– Государь, должен же быть выход. Убеди свою сестру вернуться к мужу, прошу тебя!

– И ты думаешь, Умар, что Ибн ат-Тумна будет обращаться с Маймуной ласково, если я отдам ее?

Умар поднял глаза и снова стал умолять:

– Но моя-то сестра тут при чем?

– Твою вместо моей; но я озолочу тебя, Умар, за твою службу.

Умар вскочил на ноги, ответ каида оскорбил его до глубины души, он рванулся к нему, собирался схватить за плечи и оттолкнуть к стене. Двое охранников перехватили Умара и врезали ему кулаками в живот, Али направился ко дворцу.

Умара будто переломило надвое, в то же время к нему подошел генерал Ахмед:

– Ничего, парень, надежда еще есть, можем застать их врасплох, атакуем с двух-трех сторон. Готовься к битве; нам в этом сражении именно такие как ты и понадобятся, у кого есть свои причины бить врага.

– А если проиграем?

– Тогда останется только молиться Аллаху. Жить твоей сестре или умереть написано у нее на роду еще до рождения. В таком случае тебе придется смириться!

С Умаром поступили также, как он поступил с Аполлонией, когда девушка умоляла его отвязать Коррадо. Тот же каид, который возвысил его, теперь понизил до ранга последнего из последних подданных. Но Умар готов был унижаться перед своим господином и просить о помощи, чтобы тот подал ему хоть самую слабую надежду, за которую Умар мог бы ухватиться. Он вспоминал о том, как Надира сказала ему, что она бросилась бы в ноги его мучителю, если бы это могло помочь. Теперь сам Умар ползал на коленях перед своим повелителем, он готов был на все, чтобы спасти сестре жизнь и смыть с себя позор, что оказался не на высоте своего долга опекуна и защитника.

На следующий день Надира все еще стояла там, у ствола смоковницы, она уже не подавала признаков жизни… может не выдержала ночной стужи. Джаля в отчаянии рыдала по дочери, которую принесло ей человеческое злодеяние и злодеяние же отняло.

Умар попытался выйти из города, но ему, естественно, не дали. Гадда стояла поодаль и баюкала на руках совсем недавно родившегося третьего ребенка, она видела, как стража у городских ворот прогнала ее мужа взашей от стен.

Муэдзин только что прочитал полуденный азан, как перед Умаром предстал Али, вместе с ним была женщина, закутанная в черное покрывало, лицо закрыто; женщина сидела на коне. За каидом валила толпа народа, должно быть, весь город собрался, все жаждали, чтобы осаду сняли еще до того, как начнут.

– Умар, сегодня тебе выпал счастливый день, Маймуна своей жизнью решила выкупить жизнь твоей сестры, – объяснил каид, остановившись неподалеку от Умара, тот сидел, прислонившись к стене около ворот.

Умар пал ниц перед господином, ткнувшись носом в дорожную пыль, и в благодарность поцеловал копыта лошади, на которой сидела женщина.

Ворота отворили, и горстка солдат сопроводила Маймуну по склону до полдороги между голой смоковницей и городскими стенами. Прошел час или чуть больше, все это время Умар стоял на стенах рядом с Али и наблюдал за обменом. Когда те же головорезы, которые днем раньше привели Надиру под стены, отвязали ее, девушка свалилась не землю как пустой мешок. Они рванули было ее за руку, приказывая подняться, но этим только подтвердили, что девушка лежит трупом. Надиру взвалили на одного из коней, руки и ноги у нее безжизненно болтались вдоль лошадиных боков, коня довели до середины дороги.

Умар в тревоге смотрел, как меняют Надиру на Маймуну, он всей душой надеялся, что Надира всего лишь без сознания, взглянул на Али, тот стоял спокойно и неотрывно смотрел вниз. Да можно ли, что он отдает жизнь своей сестры, не удостоверившись, что Надира еще жива? В этот момент Умар засомневался в искренности каида.

Наконец, головорезы Ибн аль-Манкута схватили Маймуну, а солдаты каида провели в город коня, на котором лежала Надира; обмен завершился. Умар, сломя голову, бросился к воротам.

Горожане скучились в прилегавших к стенам полях и смотрели на привезенную девушку; даже Коррадо с Аполлонией пролезли в толпу и стояли среди десятков голов, сгрудившихся у ворот.

Джаля отбросила с лица девушки покрывало, Умар же приподнимал Надиру на руках.

– Государь! – закричал Умар, обернувшись к Али. – Вас обманули… это не Надира!

Джаля взвыла, подтвердив тем слова сына.

Один дружинник из личной охраны каида взял несчастную незнакомку на руки и унес: ему приказали позаботиться о ней.

Тогда Али взбежал на пару ступенек, разорвал у себя на груди платье и закричал, что было сил:

– Сегодня человек, который не знает, что такое честь, нанес Каср-Йанне нестерпимое оскорбление! Теперь мы спросим с Мухаммада ибн ат-Тумны не за одну принцессу, а за две, раз моя сестра поплатилась жизнью тщетно. Кто пойдет за мной!

Толпа взорвалась ревом тысячи глоток, все соглашались с каидом и присоединялись к нему.

– Сейчас эта лиса не снимет осаду, но он знает, что наши сердца наполнились ненавистью! Кто пойдет за мной!

Толпа взревела еще оглушительнее.

– Аллаху Акбар! – воззвал Али, толпа повторила.

– Аллаху Акбар! – снова возопил Али, толпа вторила, вздымая к небу пальцы.

К вечеру все мужчины Каср-Йанны, призванные в строй, уже в полном составе стояли у ворот. Тем временем, на холмах к северу и к югу от горы Каср-Йанна замелькали огни факелов, они приближались от Калат-Шибета6262
  Калат-Шибет – так во времена арабского владычества назывался город Калашибетта в провинции Энны.


[Закрыть] и от соляных копей. Так Ибн аль-Хаввас собирался нанести удар по осаждавшему город войску, взяв его в смертные тиски.

Тогда же солдаты, возбужденные приготовлениями к битве и полные религиозного рвения, на которые так рассчитывал Али в полдень, стали поглядывать и на живших в городе зимми. Тех, как известно, в строй не набирали, поскольку поставить неверного в ряды воинства означало бы накликать на себя недовольство Аллаха. За свои права зимми платили джизью и харадж6363
  Харадж – поземельный налог, который зимми выплачивали мусульманским властям.


[Закрыть], но теперь от них требовали, чтобы они тоже пошли в смертельный бой за своего каида против тирана Мухаммада ибн ат-Тумны, город не мог допустить, чтобы здоровый мужчина да не сражался. Один из имамов, некий Заид, возглавил кучку негодовавших по этому поводу людей, чтобы вынудить зимми принять ислам и встать под знамена… а если не примут, их посчитают только бесполезными ртами и вместе с семьями выдворят из города, и они могут оказаться на ничейной земле между одним войском и другим. На улицах и ступеньках Каср-Йанны Заид со своими подручными всю ночь сеял ужас среди зимми, прежде всего среди христиан. Почти половина домов в городе была помечена нишей со святым ликом на фасаде в знак христианской веры. Поэтому было ясно, что подмога новообращенных по случаю войны верующих может стать в обороне города определяющей. Многие христиане укрылись в полуразрушенной церквушке, построенной в прошлом у самых стен.

Улицы города сделались опасными, и Коррадо с семьей предстал у двери дома, где устроился Умар, намереваюсь взыскать долг, который Джаля еще не выполнила. И вышло так, что от натиска Заида спаслись только христиане рабада.

В конце концов обратившихся в ислам и взявшихся за оружие оказалось очень мало. К утру весь ночной фанатизм иссяк.

Рано утром на заре Коррадо вышел из конюшни дома, в котором каид поселил семью Надиры, и отправился к кузнецу. Хотел обзавестись оружием, но не затем, чтобы защищаться от захватчиков Ибн ат-Тумны, он думал свести кое с кем счеты, прежде чем покинуть город. Заказал кузнецу выковать ему топор, наподобие того, какой был у Рауля и какие были изображены на дворянском гербе Де Ружвилей. Когда Коррадо описал, что за штуку ему надо, мастер-оружейник смутился, но Коррадо объяснил, что грядут холода и надо дрова колоть.

Коррадо не переставал думать о ночном погроме, о безжалостной охоте на людей, которую организовал и воспламенил своими речами Заид. Коррадо надеялся, что Ибн ат-Тумна возьмет город, чтобы все, кто причинил христианину зло, поплатились за свои низости. Но он не будет ждать, когда клинки осаждающих исполнят волю Бога, обрушившись на головы его врагов, он сам отплатить за все: Умару за унижение, Идрису за избиение сестры и Заиду за гонения на несчастных христиан.

Тем временем, Али у стен Каср-Йанны произносил речь перед своими воинами, готовыми нанести удар по стоявшим в долине шеренгам противника, враг уже растянул правое и левое крыло, чтобы не дать подкреплениям с севера и с юга окружить себя. И правильно, растянув линию фронта, Мухаммад сделал так, что окружить его стало невозможно. Кроме того, в надвигающемся сражении у него было больше шансов на победу; в его пользу играло большее количество солдат, их лучшая подготовка и лучшее вооружение, так что Ибн ат-Тумна рассчитывал выиграть бой.

За час до полудня войско Каср-Йанны и передовые шеренги осаждавших схватились.

Хотя у Мухаммада было больше солдат, они были лучше обучены и вооружены, в ушах у защитников города все еще звучали слова Али, а в сердцах пылал огонь, который эти слова воспламенили из-за того, как несправедливо и жестоко поступил Ат-Тумна с Маймуной и Надирой, с благородными дамами этого города. И конечно, никто не бил противника с большей яростью и рвением, чем Умар; на улицах родного рабада под мечом сборщика налогов каида врагов полегло великое множество.

Наконец над рядами осаждавших гулко затрубили в рог. Кое-кто замер и поднял взгляд к небу, будто звук исходил из рая. Трубили отступление, и солдаты противника побежали, побежали вприпрыжку, побросав оружие, смехотворно. Силы Ибн аль-Хавваса преследовали убегавших и порубили еще больше солдат, чем в самом сражении. Даже не верится, но преследовали гнали остатки разбитого воинства аж почти до самых ворот Катании.

Мухаммада разбили наголову… разбили позорно… унизительно.

Глава 16

Начало 1061 года (452 года хиджры), дворец Мухаммада ибн ат-Тумны

Существовал слон из лавового камня, это была древняя скульптура, высеченная неизвестно кем и поставленная за стенами города в качестве талисмана от потоков лавы с Джябаля; вот почему Катанию называли также Медина-эль-Филь, то есть «город слона». Здесь, переместившись из Сиракуз, Мухаммад ибн ат-Тумна обосновался на жительство, здесь отделался от Ибн аль-Маклати, бывшего каида города, бывшего мужа Маймуны.

Теперь, избежав гибели по неисповедимому замыслу Аллаха во время разгромного отступления, он вернулся во дворец зализывать раны и подводить итоги. Что Али для обмана прибег к той же уловке, как и он сам, Мухаммад обнаружил сразу: как только Маймуна оказалась у него в руках, он открыл, что это не Маймуна также, как Надира не была Надирой. Этой хитростью Али умело воспользовался, чтобы воодушевить сердца своих воинов. Сестра каида Каср-Йанны так и оставалась у него во дворце, а силы его одержали неоспоримую победу, которая подорвет установившееся до этого политическое равновесие и союзничество на всей Сицилии. Истинные же планы Мухаммада провалились, он рассчитывал расширить свое господство, завладев и территориями свояка, но теперь картой его была всего лишь жизнь Надиры, простой девушки, которую суженный, видно, не так уж сильно и любит. То есть, Мухаммад остался с носом!

Не трудно представить, в каком настроении Ибн ат-Тумна переступил порог дворца. Ни с кем из родни здороваться не пошел, а закрылся у себя в покоях и просидел там два дня. Уж лучше бы Ибн аль-Хаввас взял в осаду Катанию и убил его, думал Мухаммад, чем позор на голову из-за такого постыдного разгрома.

Но Али возвращался домой, за несколько миль до города он бросил преследовать врагов, хотя Мухаммад был у него в руках, и он имел возможность уничтожить его. Почему бросил? Может, чтобы перевести дух. Может, чтобы воспользоваться возможностью пересмотреть распределение сил на острове и потом вернуться с новыми союзниками. Может на решение Али ибн аль-Хавваса не наносить смертельного удара повлияло и то, и другое. Знать этого никто не мог, но может быть Али боялся, что осада подтолкнет ненавистного свояка пригрозить убить Надиру всерьез, чтобы оставили город в целости и сохранности. В конечном счете, Али ненамного отличался от Мухаммада, и, хотя соображения кровного родства намного перевешивали соображения сердечной привязанности, он не мог стерпеть, что у него из-под носа увели девушку. Но если он осадит Катанию и потребует вернуть Надиру, Мухаммад поймет, что девушка имеет для Али большое значение, и прибегнет к одному из своих грязных вымогательств. Али хорошо знал Мухаммада и понимал, что, если человек дошел до того, что перерезал жене вены, он способен и выставить назло Али на крепостные стены его суженную и перерезать ей горло, чтобы знали.

На третий день Мухаммад приказал разукрасить зал совета и созвал на сход своих главных союзников и вассалов. Он преуменьшит значимость поражения и постарается убедить их, что владения каида Каср-Йанны все еще можно захватить. Он знал, что без своих союзников стоить он больше ничего не будет, и не потому, что своих сил на поле боя ему не хватит, а потому, что эти самые союзники переметнутся к тому, кто победил в последнем сражении, и постараются уничтожить его, Мухаммада. Вдобавок, Катания, Сиракузы и другие города восточного побережья превосходили богатством города Центральной Сицилии, поэтому кус мог оказаться еще аппетитнее, чем раньше.

Своим гостям Мухаммад приготовил музыку, благоухающий фимиам и вкуснейшие блюда, которые подавали молодые красивые рабыни, лично Мухаммад надел самое дорогое платье. Гости сидели с ним в одном кругу, и он мог угадать настроения каждого из них с первого взгляда. Сидя на своей подушке, он разглядывал гостей и сразу отметил, что пара второстепенных каидов из иклима Демоны не откликнулась на его приглашение. Это здорово разозлило Мухаммада, и он тотчас мысленно вынес приговор о наказании непокорных. Он улыбнулся дворянину, которого прислала балармская гема, и дал знак: начался долгий показ предметов и человеческих душ, представлявших собой добычу, захваченную во время первого наступления, когда Мухаммад ударил по приграничным деревням.

Но вот заговорил первый из гостей, музыка прервалась, даже рабыни замерли на месте.

– Уважаемый каид, но ведь войско потеряло очень много людей; слишком много, если это все, что мы заимели! – поднял вопрос некий Амир, молодой выходец из сиракузского дворянства, член высокопоставленного семейства Аббадов, парень видный и шикарный, двоюродный брат и зять самого Мухаммада. Амир прослышал о Надире, он сомневался в том, что болтали, будто она несказанно красива, и хотел, чтобы ему показали Надиру.

– Вот именно, в чем ты собираешься нас убедить? На дорогах только что пролилась кровь наших братьев! – подключился еще один.

Мухаммад встал с подушки и вышел на середину зала, где искрился восьмиугольный бассейн с проточной водой.

– Братья, я вас не золотом собираюсь убеждать и не собираюсь покупать вас моим гостеприимством. Я вас уже убедил, когда сказал, зачем нам эта война.

– Какое мы имеем отношение к твоим семейным делам? – вскричал кто-то, это выступил гость из Баларма, приподнявшись с мягкой подушки.

Мухаммад улыбнулся, потом нервно рассмеялся, поднес руку ко лбу и продолжил:

– Али ибн аль-Хаввас не только человек, который отобрал у меня жену, это человек, который подрывает самые основы нашего совета. Он простолюдин; бывший раб, который вышел в каиды, есть угроза для нас, поскольку подает нашим подданным пример и вдохновляет их на будущие восстания, и поскольку может подняться до покровителя всей Сицилии.

– Ну и пусть подает пример народишку… голодом да в узде людишки мало что могут сделать! – произнес кто-то из молодежи.

На что Мухаммад ехидно захлопал в ладоши.

– Ну да, молодец! Да ведь у них будет еще одна причина поддерживать Ибн аль-Хавваса! Голодный, загнанный в угол волк страшнее, чем сытый волчище, который гуляет на свободе. Братья, надо уничтожить Али, во имя наших семейств, во имя наших отцов, чтобы стереть бесчестье, которое наносит этот плебей нашему происхождению! Думаете мы провалились? Ошибаетесь. Мы отобрали у Ибн аль-Хавваса самый драгоценный камень, что заставит его действовать с оглядкой, что вынудит его совершить ошибку.

– Если ты имеешь в виду его избранницу, так он все еще держит у себя твою жену.

– Верно, дружище, но Али никогда не станет грозиться убить свою сестру; ведь это же его плоть и кровь!

– Да сколько же она стоит, эта Надира, что ты собираешься использовать ее, чтобы нажать на Ибн аль-Хавваса? Мы уверены, что она настолько ценна, что он исполнит наши требования? – спросил все тот же Амир, тот, который поднял шум в надежде, что ему покажут девушку.

Мухаммад улыбнулся, хлопнут два раза в ладоши и отступил к своей подушке, с которой поднялся несколько минут назад.

Снова заиграла музыка, но на этот раз не веселую мелодию, как вначале, а мотив неспокойный, порывистый, которого уже хватило бы, чтобы встревожить гостям души. Вошел Джамал, человек с медальоном, правая рука Ибн ат-Тумны, вслед за ним втолкнули Надиру. Если бы тут были жители рабада, лишь немногие узнали бы девушку. Одежда на ней едва прикрывала наготу, как у рабынь в гареме: алая ткань, усыпанная бриллиантами, закрывала грудь, по бедрам до колен скользили мягкие шаровары, живот оголен. Длинные волнистые волосы блестели при сиянии светильников. Лицо искусно накрашено. На ногах и руках хной нарисовали цветы и листья. Вдобавок на нее надели ожерелья, на руки и на ноги браслеты и кольца, да такие, что сама императрица Востока не побрезговала бы. Глаза обвели черным кайялом, они чуть блестели от навернувшихся слез и сверкали синевой, как никогда.

Надира всегда соблюдала предписания целомудрия и скромности, но теперь с ней обращались, как с уличной девкой, ей было стыдно стоять вот так, без джильбаба, перед мужчинами, жаждущими женской плоти.

Ибн ат-Тумна, когда выдавал себя за Салима, не соврал, пообещав Умару, что Надира будет танцевать перед каидом и его гостями.

От красоты Надиры все смиренно умолкли, она головокружительно танцевала. Надира не стала красивее, чем в привычной обстановке, не стала прекраснее, чем во всегдашних одеждах, которые ислам предписывает женщинам, не стала милее, чем с не накрашенным лицом, когда шла за водой к колодцу. Надира обретала ценность лишь в глазах мужчин, которые считали ее предметом… некой вещью, ставшей притягательнее оттого, что ее завернули в блестящую обертку.

Музыка смолкла, у Надиры кружилась голова, и она упала на колено, склонив голову. Она тяжело дышала, почти задыхалась, так как танцевать не привыкла, и у нее не было сил.

Она еще не пришла в себя, как Джамал ухватил ее за руку и стал подводить к каждому гостю каида.

– У Ибн аль-Хавваса отменный вкус, братья. Полюбуйтесь на великолепие «Надиры небосвода»! – приглашал Мухаммад.

Джамал за подбородок поднял Надире склоненную голову, чтобы ее глаза оказались на уровне глаз сицилийских дворян. Он перетаскивал ее от одного гостя к другому, ухватив за волосы, вынуждал встать на колени перед каждым гостем и приближал лицо к лицу гостя. Надира дышала так глубоко и громко, что это порядком взбудоражило гостям души, и кое-кто даже предпочел отвести взгляд от этих очей, которые доставляли столько волнения. Молодой Амир тоже впился в Надиру взглядом, будто вот-вот съест глазами. От такой красоты сомнения его рассеялись, он протянул руку и собирался погладить Надиру по щеке, но тотчас отвел, вспомнив, что девушка ему не принадлежит, что это добыча каида. Но мужчина, сидевший около Мухаммада, такой осмотрительности не проявил, он ухватил Надиру за руку и прошептал ей в ухо:

– Помнишь меня? Вспомнишь еще, когда станешь моей во внутренних покоях!

Надира распахнула глаза. Она знала его и знала, как зовут: Басыр, визирь Али ибн аль-Хавваса, тот, который приезжал вместе с ее суженным в рабад, наверняка предатель, это он продал ее врагам.

Покажется странным, но, хотя награбленного было не слишком много, хотя большинство присутствующих осталось с пустыми руками, показ Надиры помог самому главному их союзнику убавить недовольство членов совета, Мухаммад все еще надеялся доказать им, что затеянная война движется к победе. В конце концов гости разошлись мирно, по крайней мере, тем вечером.

Но у кого было неспокойно на душе, так это у Басыра. Как только совет оптиматов разошелся, он тотчас попросил Мухаммада о приеме, и каид встретил его в двери большого зала, в котором несколькими минутами раньше заседал совет.

– Сулил им богатую наживу, а сумел удовольствовать пустыми словами. Поздравляю, уважаемый каид!

Мухаммад положил руку ему на плечо и произнес:

– Не благодаря ли искусству вести льстивые речи, в котором ты так здорово поднаторел, Демагог накопил себе богатства… Ближе к делу, Басыр!

– Мне ты посулил вещь, которая у тебя уже есть, а не которую надо еще завоевать. Мы с тобой ясно договаривались: за предательство моего господина я получаю девчонку!

– Но ты же сам ко мне пришел, сам рассказал про девушку, это ты сказал, что я смогу обменять ее на мою жену.

– Но я попросил у тебя девчонку в виде вознаграждения за мои сведения, я думал, что ты нацелился на Каср-Йанну, а не на Маймуну, и что Али никогда не променяет сестру.

– Но сегодня у меня нет ни Маймуны, ни Каср-Йанны.

– Но ты похитил Надиру и тем отомстил за уход жены. Поэтому тебе остается удовлетворение оттого, что досадил недругу, а я забираю его суженную.

– Мне от удовлетворения большой выгоды нет, когда все мои союзники стоят у себя на башнях и таращатся в сторону Каср-Йанны, того и ждут, что вот-вот от Ибн аль-Хавваса прилетит посыльный предложить им кое-что получше. Надира станет моим возмещением убытков за провал наступления.

– Я пообещал тебе, что заполучишь девчонку, а не победу в войне.

– Вот именно, дурак ты бербер, ты пообещал, что заполучу девчонку… вот я и возьму ее себе!

Басыр сжал кулаки и крикнул:

– Нет, не возьмешь!

На что Мухаммад выхватил кинжал с лезвием в виде полумесяца, приставил его к горлу собеседника и сказал:

– Берегись… не смей приказывать мне, что делать и что не делать!

Басыр приложил руку к груди и склонил голову, давая понять, что согласен с навязанным ему решением.

– Тебе хватит одной должности, которой ты добился в этом доме. Но берегись, Басыр… берегись! Я своими руками перерезал глотку твоему предшественнику за то, что он посоветовал мне отпустить жену на время повидать родных. Девчонку я тебе отдам, но сначала уничтожу Ибн аль-Хавваса… и это будет зависеть от твоих хваленых талантов.

– Уважаемый каид, ты не пожалеешь, что нанял меня, – проговорил Басыр, пятясь в поклоне к выходу.

В тот день Мухаммаду удалось сыграть отличный спектакль, но он знал, насколько тяжела угроза, нависшая над его головой. Он не переставал думать, его не отпускала тревога, тогда он решил, что сегодня один из таких вечеров, когда лучше развеяться, чтобы забыть про тяготы жизни. Он прошел в свои личные покои и приказал принести ему доброго вина, которое христиане выращивали более-менее тайно, – это им, дескать, на причащение надо – и давай вливать в себя одну чарку за другой. Опьянев, он растянулся на кровати, взгляд его скользил по дорогим тканям балдахина; выпив довольно много чарок, но не столько, чтобы провалиться в сон, он приказал, чтобы ему привели Надиру.