Текст книги "Фактор внешности"

КИТТЕН

Моя первая поездка по Европе с моим боссом длилась около двух недель, но за это время я успел приобрести знания, которые вряд ли приобрел бы за четыре года обучения в колледже. Мир, о котором я прежде имел лишь туманное представление, стал отныне известен мне в деталях, во всех мелких, но существенных подробностях, от которых зависят успех и правильное поведение новичка в мире моды.

Мне приходилось работать все двадцать четыре часа в сутки. Если не нужно было сопровождать Ротти в ее разъездах, участвовать в переговорах, просматривать портфолио, отвечать на письма, выбирать и заказывать номера в отелях, я вынужден был присутствовать на разного рода презентациях и встречах или обедать с хозяйкой, которая никогда не соглашалась оставаться за столом в одиночестве. К сожалению, Бена, умевшего вселять в меня бодрость и поддерживать мне настроение, с нами не было. Даже во сне все мои мысли были заняты работой. И Роттвейлер постоянно присутствовала в них, затмевая всех и вся. Но, в конце концов, даже это перенапряжение перешло в привычку и перестало изводить меня. Я смирился с тем, что эта поездка – одно из самых тяжелых испытаний в моей жизни.

Самыми неожиданными и необычными были мои впечатления от полета на «конкорде». Я не предполагал что этот лайнер имеет так много общего с ракетоносителем. Кроме того, мне пришлось сложиться и принять форму фигурки оригами, чтобы поместиться в его кресле. Роттвейлер с ее короткими ногами повезло больше. Я был готов к тому, что от сверхзвуковой скорости нас будет трясти так же, как Сэма Шепарда на недавних гонках, но ничего подобного не случилось. Мы словно не летели, а парили в безвоздушном пространстве, почти бесшумно.

После трех бокалов водки, выпитых за двадцать минут полета, Ротти, наконец, посмотрела на меня и спросила:

– Ну и как тебе?

– Немного тесновато.

– Ничего, привыкнешь, – заметила она с улыбкой, наводящей на мысли о жестокости римских тиранов Нерона и Калигулы.

Еще одним из самых интересных моментов нашего путешествия была для меня возможность смотреть на Лондон глазами Роттвейлер. Она оказалась потрясающим гидом, остроумным и очень осведомленным. Куда бы мы ни приходили, я выслушивал ее беглые, но всегда исчерпывающие комментарии и характеристики местных достопримечательностей.

– Вон там была первая студия Сноудона, а в этом доме снимали сцену вечеринки «Фотоувеличения»[10]10
  Культовый фильм режиссера Микеланджело Антониони 1960-х годов с детективным сюжетом.


[Закрыть]… тут жил Мик Джаггер, когда был увлечен Шримп[11]11
  Джин Шримптон по прозвищу Шримп (креветка) – супермодель и актриса. Ее сестра была подружкой Джаггера, но влюблен он был и в саму Джин тоже.


[Закрыть]..

Роттвейлер хорошо помнила времена, когда Лондон сходил с ума от свинга, но я все равно не мог вообразить то, о чем она рассказывала. Сколько ей тогда было? Неужели носила мини-юбку? Невозможно такое представить. Думаю, принц Чарлз в килте выглядит лучше, чем Роттвейлер с ее голыми ногами.

– Вон видишь, Майкл Кейн[12]12
  Майкл Кейн – английский актер, снимался в фильмах «Последние желания», «Перо маркиза де Сада», «Мисс Конгениальность» и др.


[Закрыть], – сказала она мне, когда мы шагали по Мейфэр. Я оглянулся, но никого не увидел. А она уже шла дальше, продолжая свою экскурсию. – Смотри, вон Андре Превин[13]13
  Андре Превин – американский дирижер, пианист, композитор. Главный дирижер симфонического оркестра в Хьюстоне (1967–1969), Питсбурге (1974–1984), Лос-Анджелесского (1984–1989) и Лондонского (1987–1992) филармонических оркестров. Известен и как пианист.


[Закрыть]. – И снова я понапрасну всматривался в указанном направлении, не понимая, как ей удается их заприметить.

У Мисс Роттвейлер было не такое уж хорошее зрение, она носила очки в роговой оправе в стиле Кэри Гранта[14]14
  Кэри Грант (1904–1986) – английский актер, его фильмы давно уже стали классикой кинематографа.


[Закрыть] с очень толстыми линзами, но этот физический недостаток с лихвой восполняло шестое чувство, никогда ее не подводившее. Прямо как летучая мышь, в больших полутемных залах она без труда могла высмотреть того, кто ей нужен. И, что меня еще больше поражало, могла разглядеть то, что ускользало от всех прочих людей с нормальным зрением.

Я считал, Мисс ненавидит гамбургеры, и даже не мог подумать, что она посещает забегаловки фаст-фуда, но как-то, завершив наш вояж по лондонским антикварным магазинам, Ротти затащила меня в один из отвратительных «Макдоналдсов», которые в Лондоне на порядок хуже, чем во всех прочих странах, и где обедать состоятельные британцы считают признаком дурного вкуса, таким же, как увлечение американским футболом или питие американского пива. Но что я мог сделать, если она повелительно крикнула мне: «Останови машину!»

Можете себе вообразить картину, когда роскошный автомобиль, рассчитанный на господ в смокингах и цилиндрах, отправляющихся на элитные оперные постановки, подкатил к убогим тесным дверцам забегаловки, откуда доносился отнюдь не аппетитный запах бургеров и жареной картошки. В первую минуту я решил, что Мисс просто нестерпимо захотелось в туалет. Но такая экстренная необходимость не в ее духе, она ни за что не стала бы останавливаться, чтобы посетить безобразный сортир вместо того, чтобы проехать еще пару километров до нашего отеля.

Я выполнил ее распоряжение. Если бы Ротти велела мне остановиться ради того, чтобы дать волю своему внезапно вспыхнувшему гневу в адрес качества продуктов массового потребления и распространения вопиющей пошлости «Хэппи мил», я бы еще мог принять это как должное, но я сильно заблуждался насчет ее намерений.

Выйдя из машины и неторопливо прогулявшись по улице, Мисс Роттвейлер посмотрела на стеклянные двери «Макдоналдса», за которыми вокруг заляпанных соусом столиков толкались голодные американские туристы и представители малообеспеченного лондонского населения. Я понял, что цель ее посещения этого заведения вовсе не покупка пирожков и гамбургеров, а открытие новой супермодели мирового уровня – Киттен.

Насколько я понимал, моя роль сводилась к тому, чтобы в случае необходимости умыкнуть красотку силой, если бы Роттвейлер не удалось хитростью заманить мышонка в клетку. Девушка, одетая в униформу официантки, как ни в чем не бывало, вытирала со стола, благосклонно снося приставания старшего менеджера на глазах у дюжины изголодавшихся и раздраженных посетителей, ожидающих, когда же она, наконец, изволит подать им гамбургеры.

В Штатах Роттвейлер, начавшую атаку, охрана, скорее всего, выставила бы вон, но здесь, в Лондоне, на нас никто не обращал внимания. Будущая модель не способна была сразу оценить выпавший ей шанс. И надо было обладать безотказным чутьем Мисс, чтобы в ее лице разглядеть тот шарм и блеск, которые впоследствии будут сводить с ума миллионы поклонников и приносить миллионы прибыли агентству. В то время когда девушка смеялась в ответ на шутку менеджера, прикрывая рот рукой, появился директор забегаловки и, подойдя к ней, бесцеремонно заявил, что еще один такой инцидент – и она может больше не задерживаться тут ни минуты. Тогда-то Роттвейлер и поняла, что настал час захватить врасплох напуганную и едва не впавшую в отчаяние жертву. Директор, все еще наводивший порядок в обслуживании посетителей, громко крикнул мне:

– Карту! Карту!

Я вытащил визитку Роттвейлер из своего кармана и машинально протянул девушке. Та принялась внимательно изучать ее, словно настоящую кредитку, и лишь после того, как ее изумление улеглось, она, посмотрев на нас, выразила смутный протест по поводу нашей неплатежеспособности. Ее глаза мелкой служащей, привыкшей различать только самые простейшие счета за колу и чизбургеры, не могли разглядеть в волшебном куске пластика хрустальные мосты, ведущие к воротам «Вог», «Базар», «Эль» и прочих замков мечты, в перспективе готовых обрушить к ее ногам несметные сокровища.

Тогда, обхватив своей мощной рукой баскетболиста ее хрупкое запястье, я вывел девушку из-за стойки, не обращая внимания на изумленный ропот изрядно удлинившейся очереди, не встретив ни малейшего сопротивления с ее стороны.

Пока я вел девушку к выходу, она тихонько хихикала и лишь в последний момент опомнилась:

– Моя униформа!

– Мы пришлем ее обратно, – прошептала Роттвейлер. – Вообще ее надо сжечь, она слишком безобразна. Но обещаю: мы ее вернем. Такое прелестное создание, как ты, не должно ходить в таких уродливых штанах. Это несправедливо и оскорбительно. Случись это в Америке, я бы на твоем месте подала в суд, дорогуша, и выиграла бы процесс!

Ее звали Киттен, уменьшительное от Кэйтлин или еще от какого-то приличного имени, искаженного ее кокни, достойным знаменитой Элизы Дулитл. Ей исполнилось восемнадцать лет, она только-только закончила школу, но если и не была готова в ближайшее время завоевать весь мир, то уж попробовать сыграть в предложенную ей игру явно не хотела отказываться.

При дневном свете я смог как следует рассмотреть то, что третий глаз Роттвейлер сразу приметил сквозь мутные стекла «Макдоналдса». Личико Киттен отвечало всем стандартам современного идеала красоты. А ее ист-эндский акцент придавал девушке еще больше очарования. У Киттен была внешность аристократки. Девушка нуждалась только в подходящей «оправе» из одежды, макияжа и аксессуаров.

Следующие полтора часа она провела в парикмахерском кресле, где подверглась критическому осмотру одного из лучших мастеров причесок в Лондоне – Раймундо. Этот саркастичный пятидесятилетний чудак был любимым стилистом многих знаменитых фотографов. Когда Роттвейлер позвонила ему, он находился на съемках у Эдди Медника, которому сотрудничество с Раймундо принесло неслыханный успех.

Роттвейлер, явившись в студию Эдди, тут же выпалила на одном дыхании:

– Рада тебя видеть, дорогой. Можно одолжить у тебя Раймундо на пару часов? Сейчас ведь обеденный перерыв. Правда? О да, верну его в целости и сохранности, будь уверен!

Затем она поприветствовала всех моделей в студии. Ни одна из девиц не была знакома с Роттвейлер, и вряд ли кто-нибудь из них догадывался, что, попади они к ней, их ожидала бы куда более заманчивая карьера. Взяв за руку Киттен, Хелен подвела ее к креслу, возле которого стоял Раймундо:

– Прошу тебя, сделай все, что можно. Лучше тебя это никому не под силу!

Он молча изучал девушку с видом ваятеля, готовящегося приступить к обработке исходного материала, чтобы вылепить из него прекрасную статую.

– Ты великолепна, – посмотрев на Киттен еще пару минут, резюмировал свое впечатление восхищенный латиноамериканец. – О, Хелен, она настоящая находка! – Он перевел взгляд на меня: – Разве она не восхитительна?

Я кивнул.

– Восхитительна? Да! – провозгласил он с торжеством в голосе.

Я познакомился с Раймундо еще в Нью-Йорке, и меня всегда удивляло, что он нередко интересовался моим мнением. Он любил повторять, что я напоминаю ему мощное высокое дерево – и шириной своих плеч, и тем, что молчание предпочитаю болтовне, которой грешат все, кто вращается в сфере моды.

– Сильфида! – подтвердил я.

– Да! – кивнул он. – Прекрасна, прекрасна!

Я понял, что ему послышалось не совсем то, что я имел в виду[15]15
  Sylphine (сильфида) – She is fine (она прекрасна) – игра слов, построенная на идентичном звучании слова и предложения.


[Закрыть].

– Я говорил о Сильфиде, женский род от Сильфа.

На лице Раймундо отразилось недоумение.

– Сильф? Что значит сильф?

– Это существо из греческой мифологии, дух воздуха, нечто вроде эльфа, фэйри, полубогини.

– Я знаю, кто такие фэйри, – возразил Раймундо, покосившись на меня так, точно я не в себе, – но эта девушка не «полу», она настоящая богиня.

Киттен не выдержала:

– Можно мне поесть что-нибудь? Я ужасно голодная.

– Разумеется, милочка, – отозвалась Роттвейлер.

– Чарли, – обратился ко мне Раймундо, – будь добр, принеси тарелку чего-нибудь для…

– Киттен, – добавила девушка.

– Киттен, – подхватил Раймундо, – ты настоящий идеал, Киттен!

– Я нахожу, что она божественна, – кивнула Ротти, – воистину божественна.

Я принес Киттен целую тарелку снеди – жареного цыпленка, ростбиф, роллы «Калифорния» и риса с зеленым горошком. Она съела все с огромным аппетитом и попросила еще одну тарелку. И только после второй насытилась.

– Ты очень худенькая, – заметила Роттвейлер.

– Я все время ужасно хочу есть, – призналась Киттен, – просто умираю от голода! А можно немножко пива?

Она улыбнулась своей невинной полудетской улыбкой.

– Потрясающе! – произнес Раймундо, переглянувшись с Мисс.

– Совершенство! – откликнулась Роттвейлер.

Еще час спустя для мира родилась новая Киттен, но теперь уже на ее лице была печать фортуны.

Под кепкой, прилагающейся к макдоналдсовской униформе, Раймундо обнаружил гриву чудесных волос и придал им тот надлежащий вид, который впоследствии должен был стать торговым брэндом новоиспеченной модели.

– Смотри, вот это мы подстрижем, – ворковал он, показывая ей в зеркале, как следует носить будущую прическу, – вот это наверх, а это вниз, вот так…

Следующим за Киттен принялся стилист Роско Барнз. Как и все в нашем мире, он готов был чем мог услужить Роттвейлер. Как только она обратилась к нему с просьбой привести в порядок одежду девушки, принялся суетиться вокруг Киттеи, наклоняясь над ней и, грациозно отклячив зад, примеряя на нее то солнцезащитные очки, то туфли, то юбки. Как только он надел на нее платье Мюррей Мартини, только что использовавшееся во время съемок Эдди, Киттен сразу превратилась в богиню.

– Она безупречна, мисс Роттвейлер. Клянусь, я сделал все возможное! – Он говорил искренне, но звучало это так, точно Роттвейлер вытащила девушку откуда-то, как кусок глины из реки, обратившись к ним с просьбой вылепить из него нечто стоящее.

Медник, забившись в укромный уголок и прижимая к уху телефон, что-то вполголоса рассказывал своему агенту. Роттвейлер внезапно схватила Киттен и повела ее к двери, когда я только-только собирался сходить еще за одной порцией еды.

Раздраженный фотограф моментально прервал разговор, но Роттвейлер тут же осадила его фразой, произнесенной таким тоном, что возразить ей было весьма затруднительно:

– Эдди, я рада с тобой повидаться… Замечательно, что ты снова в работе, чудесно. Ты должен позвонить мне, обещай, что позвонишь. У меня есть фантастическая идея. И спасибо за то, что одолжил мне Раймундо, он гений. Раймундо – гений, гений, гений. Девочки, вы все божественно выглядите, особенно ты, Чиско. Позвонишь мне. Кто с тобой работает? До сих пор этот ужасный американец? Или Роско? Спасибо тебе, дорогой, ты просто гений. Мюррей о платье не вспомнит, для него это ерунда, а она божественна, божественна, божественна. Вы работаете с Мюррей? Знаете, я думаю, ему повезло, что он нашел вас, и потом, ему следует непременно договориться с вами о рекламе еще одной его линии, «Мартини герлз», потому что вы просто супер, супер, супер! Позвони мне, дорогой, и еще раз спасибо… – Все это было произнесено без остановки, на одном дыхании.

Эдди закатил глаза и затем печально посмотрел на униформу «Макдоналдса», валяющуюся на полу студии. Почему-то у меня промелькнула мысль о том, что Роттвейлер захватит ее с собой, чтобы выполнить обещание, данное Киттен, и отослать ее обратно работодателям, но вместо этого она небрежно добавила:

– Об этом тряпье не беспокойся, Эдди, ей оно больше не понадобится. Можешь отправить его в помойку.

Мать Киттен работала продавщицей в аптеке. В былое время она отличалась редкостной красотой, но, кроме участия в одном из конкурсов и краткого блестящего дебюта в роли мисс Британский Плавленый Сыр в конце шестидесятых, ее внешние достоинства не принесли ей ничего. В начале семидесятых она вышла замуж за шотландского рок-музыканта, работавшего вместе с Эмерсоном, Лэйком и Палмером, еще до того, как он получил травму спины и вынужден был, оставив сцену, зарабатывать деньги в качестве машиниста. Они жили в муниципальной квартире в юго-западной части Лондона. Повзрослев, Киттен не только стала работать официанткой в «Макдоналдсе», но и петь по ночам в небольшой андеграундной рок-группе.

Для того чтобы стать звездой, Киттен нуждалась в хорошем фотографе, и Мисс знала, что лучше, чем кто бы то ни было, с этой ролью справится Дэвитт Синдж-Хоу. Он был молод, напорист, талантлив и успевал работать везде: в «Лицах», в «Ай-Ди», в «Арене», в британском «Воге». Кроме того, ему прочили блестящее будущее и в американском «Воге». Он был хорош собой, с благородной, даже интеллигентной внешностью и манерами, с всегда растрепанными темно-русыми волосами и задумчивым взглядом. Обычно одевался в потертые жакеты, обтягивающие майки и джинсы, потрепанные настолько, что они, казалось, пережили не одну мотоциклисте кую аварию.

Дэвитт был мятежником по духу, но некоторые считали его позером. На самом же деле он был насквозь артистической натурой. Долгое время учился в школе живописи, но затем променял кисти на камеру. Зато навыки художника помогли ему быстро освоиться с новой профессией и достичь в ней небывалых успехов. Как только он попал число фотографов «Вог», его карьеру можно было считать состоявшейся.

– Вот, – заключила редактор художественного отдела «Вог», посетившая однажды его студию, и указала на одну из картин, нарисованную им по памяти почти вслепую, – это всего лишь декорация. А это… – она протянула руку в сторону сделанных им на досуге фотографий его друзей, – это искусство.

Он, конечно, поверил ее словам. Было бы странно, если бы усомнился. И не только завоевал себе надежную нишу в качестве модного фотографа, но и добился того, что его «искусство» было выставлено в Лондоне и в галерее Гарри Баллкиана в Нью-Йорке. Ему предложили сотрудничать с британским журналом альтернативного искусства «Артхол», и более того, он удостоился сравнения с Дайен Арбас[16]16
  Дайен Арбас – фотограф. Документальная жесткость и четкость деталей – определяющие признаки ее стиля. Кого бы она ни фотографировала, никому не удалось избежать безжалостности ее фотовспышки. Обнаруживаются морщины, высвечиваются прыщи и шрамы. Дайен Арбас сознательно показывает дефекты внешности, которые другие фотографы аккуратно замаскировали бы.


[Закрыть], Ирвином Пенном[17]17
  Ирвин Пенн – фотограф, сотрудничал с «Вог», автор многих фото в стиле гламур.


[Закрыть], Мэном Рэйем[18]18
  Мэн Рэй – американский фотограф и художник, модернист, работал в стиле дада и сюрреализма, автор большого количества снимков для модных журналов.


[Закрыть] и Нилом Янгом. Когда я поздравил Дэвитта с таким признанием, он философски заметил, что эти сравнения не исчерпывают разностороннего характера его произведений.

Дэвитт жил в Сохо на верхних этажах здания, в котором находился стриптиз-клуб, хотя доходы позволяли ему купить любой особняк на Мейфэр-стрит. Последним его заказом была фотосессия новой коллекции джинсов «Эли Кейн». Кейн никогда не упускал шанса пригласить поработать у себя молодого многообещающего профессионала, склонного к экстравагантным экспериментам в области стиля, и в отношении Синдж-Хоу не ошибся. Его работы отличались высоким качеством. Он способен был совмещать реализм Дэвида Симса[19]19
  Дэвид Симс – фотограф, мастер черно-белой съемки, мэтр рекламной фотографии, сделал ряд снимков Бьорк.


[Закрыть] с разбросанностью Корин Дэй[20]20
  Корин Дэй – фотограф и клипмейкер.


[Закрыть] добавляя собственные новшества в композицию, изменяя фокус, подбирая новые световые эффекты.

Позднее, когда модная фотография была признана еще одним видом живописного и портретного искусства, Синдж-Хоу заинтересовался экспериментами молодых американских художников в области мгновенного фото, пересекающимися с его пристрастием к попыткам запечатлеть движение, молниеносный жест, взгляд, угол наклона. В студии Дэвитта, заваленной копиями снимков, вырезками из журналов и книг, больше всего было картин и фотографий Джексона Поллока[21]21
  Джексон Поллок (1912–1956) – американский живописец. В 1940-х годах выступил как глава «абстрактного экспрессионизма» – разновидности абстрактного искусства, основанного на интуитивности, не контролируемого разумом творчества. Покрывал большие полотна узором из красочных пятен.


[Закрыть]. Они висели на стенах, лежали на столах, на окнах, не только работы художника, но и снимки, изображающие его самого. Для Дэвитта это было подлинное искусство, а не просто диковинные картинки.

Дэвитт был занят съемками модели афроамериканского происхождения Юхары, одетой в стиле масаев и обнаженной, когда Роттвейлер без предупреждения заявилась к нему в студию вместе с Киттен Ганн.

В самый ответственный момент Дэвитт все же повернулся… Их взгляды встретились, и Дэвитт едва не рухнул с высоты съемочной площадки вниз, перегнувшись через загородку. Киттен рассмеялась, и фотограф ответил ей улыбкой. Гостья ему понравилась. Для Роттвейлер это было обещанием удачных переговоров.

– Дэвитт, познакомься, это мое новое открытие – Киттен Ганн. Киттен, это Дэвитт Синдж-Хоу. Ты наверняка знаешь, он один из лучших фотографов в мире.

Дэвитт опять улыбнулся, не подавая виду, что польщен такой характеристикой.

– Гений, – продолжала нахваливать Роттвейлер, – истинный художник, снизошедший до работы в нашей индустрии, за что мы все ему безгранично признательны.

В глазах Дэвитта вспыхнул огонек самодовольства, но он настолько хорошо контролировал себя, что сумел справиться с мгновенным приступом тщеславия, спровоцированным медовыми речами всемогущей заклинательницы и обольстительницы Роттвейлер.

– Киттен – будущая мегазвезда. Ты уже заметил это, Дэвитт? Не сомневаюсь в ее успехе. Я нашла ее в отвратительном заведении неподалеку от Патни-бридж. Можешь вообразить, такое прелестное создание раздавало гамбургеры и разливало колу в «Макдоналдсе»!

О гамбургерах Роттвейлер всегда говорила с нескрываемым отвращением. Она закурила сигарету и, хитро улыбаясь, медленно выдохнула струйку дыма.

Это была улыбка старого мафиози, в конце тяжелого дня привыкшего отдыхать в кресле с сигарой, повторяя: «Я добрый малый, когда мои дела идут хорошо и никто не перебегает мне дорогу». В некотором роде это и был девиз Роттвейлер. Если ей удавалось договориться о взаимовыгодном сотрудничестве, она становилась милейшим созданием. Но если ее чары оказывались растрачены впустую, ее гнев мог принимать самые опасные формы. Пока длилась эта сцена, Дэвитт и Киттен не отрываясь смотрели друг на друга, как завороженные только что пробудившимися чувствами Адам и Ева. Это выглядело немного неприлично, ведь у Дэвитта была подруга, модель Мельпомена Роджерс, и отношения их длились уже давно.

– Посмотри на это личико! Видишь? – Ротти повторяла и повторяла одни и те же восторженные фразы как мантры, которыми гипнотизировала очередную жертву, пока та не утрачивала бдительность окончательно и не сдавалась на ее уговоры.

Было видно, что Дэвитт уже начал подпадать под их воздействие. Когда к нему вернулся дар речи, он попросил Ротти рассказать о Киттен все. Казалось, он удивлен, что не ему посчастливилось обнаружить этот драгоценный алмаз в куче навоза. Дэвитт не брезговал посещением «Макдоналдса», хотя обычно пояснял, что предпочитает вегетарианскую диету и потому заказывает там исключительно овощное меню.

Почти сразу он объявил обеденный перерыв и велел служащим привести в порядок подиум, с которого сошла Юхара, специально поднятый на высоту, по уровню достигающую площадки, где стоял фотограф. А учитывая необходимость заново отрегулировать освещение, это займет не меньше часа. Затем он спросил Киттен, не хочет ли она подняться на крышу покурить. Она согласилась, и они вдвоем отправились на крышу, хотя мы сомневались в том, что кто-либо из них вообще курит. Нас порадовало, что они так быстро нашли общий язык.

– Пошли, – велела мне Роттвейлер, довольно улыбаясь, – она сама разберется, что делать, и вернется.

В машине по пути назад, в лондонский офис, Роттвейлер попросила меня позвонить бухгалтеру и узнать, как много модель Мельпомена Роджерс получала заказов.

– Она ленивая штучка. Все время в отпуске, ест макароны. И еще узнай, какой у нее вес сейчас.

Меня это поручение изрядно позабавило.

Спрос на Киттен возник незамедлительно, как только результаты ее экспресс-фотосессии были разосланы в Англию, Италию, Францию и Америку во все представительства «Вог». Они принесли ей немало пользы – с ней готов был заключить контракт Мюррей Мартини. Все оценивали ее красоту по-разному. Одни видели в ней архетип «сиротки», «ребенка», венчающий конец эры блистательных супермоделей, другие находили, что ее отличает «чарующая простота», но было ясно, что вскоре Киттен станет одной из самых востребованных моделей «Мейджор». Но имелись и проблемы – ее худоба порой вызывала негативную реакцию и была определена как чрезмерная. Кто-то даже назвал Киттен «скелетоподобным уродцем», многие не решались продвигать ее, боясь нападок со стороны общественности, нередко обвиняющей модные журналы за насаждение культа нездоровой худобы, стремления к похуданию, следствием чего является анорексия – заболевание, постигшее множество девушек-подростков, желающих походить на своих кумиров. Мало кто знал, что Киттен не делала ровным счетом ничего, чтобы сохранить фигуру, напротив – ела больше, чем едят обычно, но не прибавляла ни грамма. Но у нее была одна особенность, нехарактерная для моделей, – невысокий рост, всего лишь пять футов шесть дюймов. Однажды я спросил Роттвейлер, не маловато ли это для модели.

– Нет, конечно, – ответила она, – маленький рост – ее изюминка.

– Изюминка?

– Именно. То, что делает Киттен неповторимой. У Синди есть родинка, у Кары – крупные зубы, у Зули – большой размер ноги, у Сьюзан – большой рот, у Лорен Хаттон – щербинка между зубами… У красивой женщины обязательно должна быть какая-то аномалия, некий недостаток, который будет лучшим продолжением ее достоинств.

Мисс Роттвейлер видела будущее Киттен достаточно ясно. Для нее это было так же просто, как для талантливого шахматиста просчитать возможные ходы несложной партии, – не нужно отвоевывать нишу, Киттен слишком индивидуальна. Роттвейлер не стоило больших усилий продвигать ее в качестве ферзя по «клеткам» давно размеченного поля фэшн-бизнеса.