Текст книги "Ищи горы"

Доев кашу – в Бакнии не принято было отказываться от предложенной еды, равно как и оставлять на тарелке хоть ложку, обычай, несомненно порожденный постоянной нехваткой продуктов – доев кашу, Дан запил ее карной. Не таной, что его удивило, еду полагалось запивать таной, карна с кашей все равно что кофе с тарелкой супа. Маран тоже взглянул на чашку с легким недоумением, хотя карна была его излюбленным напитком.

– Таны теперь не достанешь, – смущенно сказала Лесса, перехватившая его взгляд, – ее вырубили чуть ли не наполовину. Не хватает.

– Но посадки восстанавливали, – вспомнил Дан. – Этим, по-моему, Ила занимался, не так ли, Маран? Или сельское хозяйство опять доверили Ласоту, и он снова взялся за свое?

Дор покачал головой.

– Нет, посадки они не трогают. Но деревья еще молоды. Слишком молоды, сок они начнут давать через два-три года. А посадки не трогают. И Ласот вроде не у дел.

Дан заглянул в пустую чашку, но попросить добавки постеснялся, хотя тоже пил карну с удовольствием, ему нравились как ее вкус, так и бодрящее действие. Обе, и густая, неестественно-розовая карна, и мутная солоноватая тана, были соками деревьев, разных, конечно, и являли собой неотъемлемую часть бакнианского рациона. Дан вспомнил, как шеф при первой встрече… тогда еще не шеф, разумеется, или, по крайней мере, не его шеф, тогда он был еще только астрофизиком, скромным сотрудником научной базы, пусть и в дальнем космосе… шеф спросил у него, что едят бакны, и он долго тужился, пытаясь составить какой-то перечень, ибо ели в Бакнии очень мало чего, зерно, из которого делали и хлеб, и кашу, несколько видов плодов, те самые карну с таной и… И что? Иногда рыбу и очень редко мясо. Вообще на Торене список съестного был странно короток, правда, в Дернии он встречался с несколько большим выбором блюд, но в бедной, полуголодной Бакнии… Все-таки он никогда не видел подобной нищеты. И почему, спрашивается? Страна древней и богатой культуры, стоило только поглядеть на изредка попадавшиеся среди множества унылых серо-черных построек неописуемо прекрасные дворцы и скульптуры… А музыка!.. И отнюдь не все было создано когда-то давно, еще теперь… Он подумал о Вене Лесе, которого Маран и Поэт нежно называли Мастером, о его книгах, о великом романе, который потряс его, книгочея, знавшего, кажется, все крупные произведения земной литературы, об удивительной картине Вениты, висевшей у Марана в кабинете… И как же они дошли до жизни такой? За один лишь век… Неужели так много зависит от правителей? Выродившаяся династия, три малоуспешные войны и… Да, и Лига! Лига Спасителей Отечества, которая довела это самое отечество до ручки… И продолжает доводить… Рон Лев, Изий, теперь Лайва… Что Лайва? Он прислушался.

– Лайва хитер, – задумчиво говорил Поэт. – Он хитрее Изия. Да, Маран, представь себе. Я не устаю в этом убеждаться. Никаких взрывов. Никаких громких убийств. Все делается тихо, благопристойно… Да и в прочем… О том, что он поддержал в свое время указание насчет вырубки рощ таны, он благоразумно умалчивает, а когда через пару лет деревья созреют, он тут же припишет это себе. Вот увидишь.

– А я и не сомневаюсь.

– Между прочим, недавно он вылез по поводу кевзэ. Это, мол, наше, древнее, исконное, бакнианское. Правильно мы поступили, что отменили решение о его запрете.

– Мы? – Маран нахмурился.

– Не хочешь отдавать, а? – Поэт невесело засмеялся. – Ладно, все знают, что это сделал ты. Да если и нет, главное ведь, что школы открыты, не так ли?

– Так, – не очень радостно согласился Маран.

– А самое пикантное, что он стал ратовать за кодекс. Система упражнений это, говорит, хорошо, мышцы и прочее, но не надо забывать и про кодекс кевзэ.

– Вот как?

– Да. Замечательная штука. Смелость, верность, чувство долга – это ж, ребята, про нас.

– Еще бы! – Маран поставил пустую чашку на стол и встал. – Ничего, если мы сегодня у тебя переночуем, Дор?

– Конечно…

Дан вздрогнул. Показалось, или Дор действительно ответил не сразу, а после крошечной, в секунду, паузы? Наверно, не показалось, вот и Маран бросил на Дора быстрый внимательный взгляд… правда, промолчал, отвел глаза и отошел к окну.

Лесса, не вымолвив ни слова, стала собирать тарелки, Поэт принялся ей помогать. Дан молча рассматривал жену Дора. Худая, невысокая женщина с довольно миловидным лицом, с большими неухоженными руками, на пятом или шестом месяце беременности… Ничего особенного, на улице на такую не оглянешься, обыкновенная бакнианка лет двадцати восьми-тридцати… Все-таки бакны внешне маловыразительны, в большинстве своем просто невзрачны… правда, мужчины нередко хорошо сложены, но роста небольшого, да и лица у них неприметны… Дан невольно вспомнил высоких красивых лахинов… Не только бакны, торенцы в целом не блещут красотой, хотя в Дернии и попадались женщины достаточно броские, правда, больше благодаря косметике и одежде, нежели природе. Если взять внешнее совершенство, земляне занимают промежуточную позицию между жителями Торены с одной стороны и Перицены с другой. Интересно, от чего это зависит? От генетических особенностей или природных условий? От продуктов питания или склонности к физическим упражнениям? Наверняка антропологи и ксенобиологи давным-давно все проанализировали и сделали выводы, просто он, Дан, с этими делами незнаком. Даже обидно, сколько интересных вещей на свете, а жизнь всего одна, успеваешь узнать лишь малую толику того, что известно человечеству в целом. И это при гигантских возможностях гипнопедии, которой всего-то сто лет или даже меньше. Как это люди обходились до ее изобретения?..

– Пойду за водой, – сказал Дор, выбираясь из-за стола.

– Далеко? – спросил Дан.

– Нет. С полвенты. – Дор накинул старую куртку, наброшенную на спинку стула, и вышел.

Вернулся Поэт.

– А где Лесса? – поинтересовался Дан. Обычная при встречах после долгой разлуки натянутость тяготила его.

– На кухне. Моет посуду. – Поэт плюхнулся на стул и испытующе уставился на молча стоявшего у окна Марана. – Ну? Что скажешь?

Тот пожал плечами.

– Никогда не женюсь, – заявил Поэт убежденно. – Даже под страхом смерти. Даже если помешаюсь от любви. Никогда.

– Это не просто брак, – сказал Маран хмуро. – Гармония.

– С ней?!

– Каждому свое.

– Дор не каждый. Ты уверен?

– Да!

– Я подозревал. Но сомневался. Вернее, надеялся, что…

Маран покачал головой.

– Кончено, ставь крест.

Дан слушал эти отрывочные реплики чуть обалдело. Вроде все понятно, и все непонятно. У него возникло ощущение, что тут кроется нечто ему неизвестное, но интуитивное чувство деликатности помешало задать вопрос.

– Но выбор…

– Не его.

– Думаешь?

– Поэт, ты что, ослеп?

– Потому-то его и перекосило.

– Перекосило это слишком сильно сказано. Неизвестно, как вел бы себя на его месте ты. Или я. Нам трудно себе представить чувства человека, заложниками лояльности которого являются жена и будущий ребенок. При любом раскладе – даже самом обычном браке. Так что если он захочет быть в стороне – это его дело. Я ему не судья.

– Что ты говоришь, Маран? Что значит – захочет быть в стороне?

– Именно это и значит.

– В стороне от чего?

– В первую очередь, от меня. Я уже говорил Дану, что я опасный спутник. Скажу и Дору. Тебе вот не говорю.

– Не хватало еще, чтоб ты сомневался во мне.

– В тебе – нет. Собственно, и в них нет. Просто не хочу подводить. Зря мы вообще сюда явились.

– Вас кто-нибудь видел? Как вы шли? Через центр?

– Мы не шли, мы ехали. Нас подвезли. Правда, мы слезли достаточно далеко…

– Кто вас подвез?

– Люди.

– Ты остановил незнакомый мобиль?

– Первый попавшийся, – сообщил Дан злорадно.

Маран холодно взглянул на него.

– Никак ты трусишь, Даниель? Не думаешь же ты, что двое немолодых мужчин могли одолеть нас двоих – тебя и меня?

– Нет, не думаю. Но они могли узнать и донести. И, кстати, один из них тебя узнал.

– Да. Но он не донесет.

– Надеюсь…

Дан вспомнил лицо сидевшего за рулем полноватого, чуть седого мужчины. Взяв неожиданных пассажиров, он только спросил, куда они едут, кивнул и плавно тронулся с места. В районе Крепости он сделал солидный крюк, объехав ее на почтительном расстоянии, на недоуменное замечание своего спутника ответил репликой «короткий путь не всегда ближе», за всю дорогу ни разу не заговорил с подобранными в столь пустынном месте попутчиками, не поинтересовался, что они делали в горах спозаранку. Дан с Мараном тоже помалкивали, только спутник водителя долго и нудно повествовал о чем-то сугубо семейном – дрязги с женой, ссоры с детьми, вроде того. И только высадив этого брюзгу на одной из окраинных улиц Бакны, водитель обернулся к Марану и спросил с неожиданной теплотой в голосе:

– Куда вас везти?

– Честно говоря, нам надо на другой конец Бакны, – откликнулся Маран. – В район Въезда. Высади нас поближе к нему, где тебе удобнее.

– Ну что ты, – сказал водитель, внимательно глядя на него. – Я тебя довезу не то что на другой конец города – на другой конец страны, если тебе это понадобится. Я не знал, что ты в Бакнии, Маран.

Маран улыбнулся.

– А я не в Бакнии, – сказал он спокойно. – Во всяком случае, пока.

– Нет так нет, – улыбнулся и его собеседник. И повез их через весь город, на Въезд. Молча. И только затормозив там, где ему указал Маран, он вынул из нагрудного кармана рубашки блокнот и ручку, вырвал листочек, нацарапал на нем что-то и протянул Марану. – Мой адрес. Я инженер с завода «Мобиль». Если пригожусь, буду рад. – Он крепко пожал Марану руку и сразу отъехал, словно желая продемонстрировать, что его не интересует направление, в котором его пассажиры двинутся дальше.

– Возможно, он и не донесет, – упрямо сказал Дан, – но ты не мог знать это заранее.

– Невозможно все знать заранее. Будет так, а не иначе. Ты уж примирись с этим, Дан.

– Но зачем бессмысленно рисковать?!

– Пойми, Дан, я хочу видеть, как люди ко мне относятся. Я не могу играть вслепую. Слишком высока ставка… Поэт, у тебя случайно нет вестей от Мита?

– Почему случайно? Конечно, есть.

– Ну тогда начнем с Мита.

– В сущности, – бросил Маран небрежно, – вся эта ерунда не стоит того, чтобы о ней спорить.

Ила Лес сдвинул брови.

– Ерунда?

– Разумеется. Какая разница, Правление выбирает Главу или Собрание. Да пусть хоть вся Лига! Чушь. На деле главу государства должен выбирать народ. Граждане страны, а не члены Лиги.

Ила Лес уставился на Марана.

– Странные у тебя идеи. Первобытные какие-то…

– Почему первобытные? – спросил Маран.

– Ну как же! Если я правильно помню, очень давно, в те времена, когда люди жили, в основном, охотой, племена себе вождей выбирали. В особых случаях, конечно, например, когда прежний вождь умирал, не оставив достойных потомков. Тогда да, все мужчины племени собирались у костра и орали до тех пор, пока кому-то не удавалось перекричать других… Ты предлагаешь что-то в этом роде?

– А почему нет?

– Не смеши меня! Этот обычай отброшен тысячи лет назад.

– Разве это доказывает, что он плох? Разумеется, речь не о том, чтобы всей Бакнии собраться… у дворца Расти. И орать. Или тянуть вверх руки.

– Это я понимаю, – уронил Ила Лес. – Можно придумать более цивилизованную процедуру. И однако…

– Однако?

Ила Лес помолчал, потом вздохнул.

– Знаешь, что? Давай поговорим откровенно. Сделай мне одолжение, скажи прямо: ты действительно не понимаешь или притворяешься?

– Чего я не понимаю? – Маран притянул к себе цветущую первым цветом благоухающую ветку каоры и с наслаждением, истинным или притворным, вдохнул ее аромат.

– Того, что устроить такого рода выборы для Лиги означает потерять власть.

– Почему же? – лениво поинтересовался Маран.

Ила Лес не ответил.

Маран резко выпустил ветку… та, изогнувшись, хлестнула огромный куст, частью которого была, засыпав мелкими белыми цветами садовый стол и грубую керамическую посудину с остатками таны, на деревенский манер смешанной с вываренным в растительном масле зерном… отодвинул тревожно скрипнувший табурет и встал.

– Не хочешь говорить? Тогда скажу я. – Он знакомым Дану решительным жестом засунул руки в карманы, и вся его высокая фигура выгнулась, как давешняя ветка, казалось, сейчас он распрямится и хлестнет. – Потому что Лига потеряла доверие народа. Потому что результатом ее правления явились всеобщее разорение, окончательное обнищание и голод, сотни снесенных айтов и взорванных дворцов, тысячи сожженных книг и картин, писатели и ученые, художники и музыканты, лишенные не только возможности творить, но и права дышать. Потому что Лига разрушила в стране все, что поддается разрушению. Потому что на совести Лиги жизни двух с половиной миллионов бакнов.

– Не на совести Лиги, а на совести Изия. Изия, Лайвы, какой-то части функционеров, но не на совести Лиги.

– Ошибаешься, Ила. Именно на совести Лиги. Разве не Лига отдала власть в руки Изия и его функционеров?

– Он захватил власть обманом и интригами. При чем тут рядовые члены Лиги? Они виноваты не больше, чем ты или я.

– А ты считаешь, что я или ты не виноваты? Счастливый ты человек! – Маран горько усмехнулся. – Лично я не могу о себе этого сказать. Правда, я тогда мало что значил, но в меру своих слабых сил я тоже помог Изию… хотя бы тем, что не помешал ему утвердиться во власти… Как, впрочем, и ты.

– А что я мог сделать? – проворчал Ила Лес. – И вообще, что сейчас об этом говорить. Есть вещи более насущные.

– Да?

– Да! Тогда, после смерти Рона все смешалось, ни я, ни тем более ты ничего не могли, но что касается Лайвы… У тебя в руках была судьба страны, будущее народа – а ты? Чистоплюй! Против совести, видишь ли, не пошел…

– Не против совести, а против закона, – зло прервал его Маран.

– Чепуха! Совесть спас, а дело погубил! А все было так просто. Арестовать Лайву и его приспешников, обнародовать их преступления и тут же казнить виновных. Убрать! Как они других убирали. И все.

– И все, – повторил Маран с иронией. – Так просто!

Ила Лес промолчал.

– Ну что ж, – сказал Маран сухо. – Мы поехали. Вставай, Дан.

– Погоди! Объясни мне еще одно: зачем тебе эти выборы? Лично тебе. Чтобы вернуть власть? Но она у тебя была. Ты сам ее отдал.

– Это совсем не та власть. Да и не во мне дело. Я сыт этой властью по горло, если хочешь знать. Мне она не нужна. Я не о себе забочусь… Нам пора ехать.

– Не морочь мне голову. Хочешь сказать, что ты проехал две сотни вент лишь затем, чтобы приятно поболтать со мной на теоретические темы?

Маран только улыбнулся.

– Маран! Ты же меня знаешь. Я многое могу вложить в дело, в которое верю. Чего ты добиваешься? Ладно, выскажусь до конца. Против Лиги и против идей, которые олицетворяет Лига, не пойду. В остальном – можешь на меня рассчитывать.

– Против идей, которые олицетворяет Лига, – задумчиво проговорил Маран. – Всех идей, Ила?

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду тезис о Великом освободительном походе.

Ила Лес взглянул недоуменно.

– По-моему, эта тема неактуальна. Правда, Лайва много болтает по этому поводу, но пока в его руках нет реальной силы, которая позволит одолеть стольких противников.

– А если она появится, эта сила?

– Откуда? Ты о сверхоружии, о котором он недавно докладывал на правлении? Великий Создатель! И ты в это веришь?

– Так ты думаешь, это пустая болтовня? – спросил Маран.

– Конечно! Просто Лайве надо дурить народу голову.

– Народу, – заметил Маран, – он пока ничего не говорил. Только на закрытом заседании Правления… Хотя если ты о нем знаешь, могут знать и другие…

– У меня сохранились кое-какие связи… Словом, это ерунда. Выкинь ее из головы. Неужели у тебя нет забот поважнее?

– Есть, – согласился Маран и поднялся. – Мы поехали. Будь здоров!

– Погоди! Мы ведь не договорили.

– Договорим в следующий раз. Извини, нас ждут.

– Я поведу, – предложил Дан, когда от уютно расположенного на южном склоне холма домика Илы Леса, некогда министра или правителя, как их в Бакнии называли, а ныне отставника, удалившегося от суеты в деревню, они спустились к оставленному на обочине дороги мобилю.

– Нет, Дан. Мне надо подумать.

Это Дану было хорошо знакомо, он и сам любил думать за рулем, вернее, за пультом флайера – там, дома, на Земле. Правда, Маран имел скверную привычку, задумавшись, машинально выжимать акселератор до тех пор, пока машина могла на это реагировать, но опасность столкновения тут, на девственно пустых бакнианских дорогах, была минимальной.

Проехав развилку, Маран вдруг сбросил скорость, развернулся и покатил обратно. Потом, оглядевшись, с некоторыми колебаниями свернул влево, в направлении самого длинного отрога закрывавших весь горизонт не очень высоких гор.

– Куда мы едем? – удивился Дан. – Не в Бакну?

– Я же сказал, что нас ждут в другом месте.

– Я думал, ты просто слегка приврал. Чтобы прекратить разговор.

– Это тоже. Но нас действительно ждут.

– Где?

– Увидишь.

Дан только усмехнулся, к несколько театрализованной таинственности Марана он давно привык, привык и к его манере принимать рассеянный вид, чтобы отвязаться от расспросов.

– А почему ты прервал разговор с Илой? Надо было высказаться более определенно.

– Для Илы я сказал вполне достаточно. И потом, Дан, мне самому надо крепко подумать.

– Над чем?

– А над тем, что вся ваша атомная история была на Земле. А я облучился и валялся полумертвым на Перицене и в ее окрестностях.

– Ну и что?

– Откуда же на Торене узнают о гибельности ядерной войны? Особенно, в Бакнии. Ну узнать еще ладно – но прочувствовать, осознать… А?

Дан не ответил. Ему самому надо было подумать.

– Что касается Илы… – Маран покачал головой, – теперь я понимаю, почему Лайва и прочие предпочитали нам стариков.

Дан ожидал продолжения, но он больше ничего не добавил.

Около получаса ехали в полном молчании. Против обыкновения Маран вел машину спокойно, и позади осталось, наверно, не больше сорока километров, когда вдали показалось распластанное на вершине пологого холма черное зубчатое тело с задранной вверх маленькой круглой головкой на длинной тонкой шее. Крепость. Дан вопросительно взглянул на Марана.

– Крепость Тессила, – ответил тот на его безмолвный вопрос.

– Крепость Тессила и город Тессила, – пробормотал Дан, рассеянно глядя на обступившие подножье холма строения.

– Посмотри внимательней. – Маран сбросил скорость и въехав на возвышенность, по гребню которой была проложена дорога, затормозил.

На первый взгляд городок, прилепившийся к подножию холма, ничем особым не выделялся. Правда, на улицах не было ни одной живой души, но этим в Бакнии никого не удивишь. Ни одной живой души, ни одного дымка, ни одной… тут Дан понял. Городок был необитаем, более того, заброшен давным-давно. Провалившиеся крыши, покосившиеся стены, лишенные рам оконные проемы, похожие на беззубые разинутые рты, буйно разросшийся плющ, затянувший не только окна, но и двери…

Поглядев на Дана, Маран поехал дальше. Плавно скатившись с пологого склона, мобиль оказался прямо на улочке, вымощенной булыжником. В щели между камнями пробилась трава, иные побеги до метра высотой торчали темно-зелеными стрелками, нетронутые, как и домишки с обеих сторон улицы – все разной степени сохранности, от совершенно целых строений разве что с рассохшимися дверьми и треснувшими стеклами в окнах… стекло, наверно, еще обыкновенное?.. до практически полностью развалившихся построек, от которых остались лишь наполовину осыпавшиеся стены. В мертвой, поистине мертвой тишине они проехали улочку из конца в конец.

– Что тут случилось? – спросил Дан, озираясь. – Почему отсюда ушли жители?

– Они не уходили, – голос Марана прозвучал приглушенно, как на кладбище.

– Куда ж они делись?

– Два века назад на обоих материках Торены свирепствовала страшная болезнь, наверно, что-то похожее на вашу чуму. Прошла она и по Бакнии. Но в отличие от других городов… а для того времени это был приличный город… здесь не осталось живых. Ни в самом городе, ни в окрестных деревнях. Когда, уже после эпидемии, сюда добрались уцелевшие из относительно дальних мест, они увидели только тысячи полуразложившихся трупов. Хоронить их не было ни сил, ни времени, и город так и оставили. Потом, через много лет, останки, конечно, убрали, но и тогда, и позднее, никто не захотел здесь поселиться.

– Я их понимаю, – заметил Дан вполголоса.

– Я тоже. В Крепости произошла та же трагедия, там погибли от эпидемии сотни воинов. Они закрылись изнутри – наверно, чтоб не впустить заразу, в городе болезнь, видимо, появилась раньше. Ворота Крепости вскрыли лет чуть ли не через сто, кое-что вывезли, главным образом, золото и прочие подобные ценности, но меблировку, например, не тронули. А главное, Крепость так и осталась необитаемой, никто ею не занимался – к счастью, ибо все старинные здания в Крепостях перестроили именно в последние два века, уничтожив при этом бесценные свидетельства прошлого. Лет тридцать назад интерес к старине возрос, и Крепость Тессилы решили превратить в музей, послали сюда хранителей, стали приводить в порядок постройки, но… Перелом, потом Изий… меньше всего Изия интересовала старина, дай ему волю, он уничтожил бы все книги по истории и начал летоисчисление заново, с себя… Однако последний хранитель так и застрял здесь. Не представляю, Дан, на что он жил и как. Пару лет назад, в бытность мою главой правительства, я узнал о его существовании, велел выплатить ему хотя бы часть жалования, которое он не получал десять лет, и оплачивать его работу в дальнейшем, а Лайва, естественно, не вникает в такие пустяки и… Словом, этот странный старик благодарен мне за что-то, уж не знаю, за что, и он ждет нас у ворот Крепости. Теперь тебе все ясно?

– Не совсем. Что тебе здесь понадобилось?

– А тебе не хочется взглянуть на подлинную старину? Вот интересно, Дан, ты ведь знаешь, Расти для меня… Без Расти нет Бакнии, но смотри, какая штука – когда появились работы Расти, все, очертя голову, кинулись перестраивать здания и переделывать интерьеры в духе нового стиля, и сколько при этом пропало творений других архитекторов и художников…

Дан недоверчиво выслушал эту тираду.

– Хочешь сказать, ты привез меня в такую даль только ради того, чтобы полюбоваться на древнюю архитектуру?

– Ей-богу! Только больше не на архитектуру, а на живопись.

– Маран, по-моему, ты сумасшедший.

– Возможно. Но мы у цели.

Ворота Крепости Тессила были открыты, у левой створки стоял прямой, как сухой стебелек, худой старик, заросший серебряной бородой до самых глаз – удивительно ярких, густо-синих. Он приветственно взмахнул рукой и крикнул:

– Заезжайте во двор.

Стены Крепости Тессила ничем не отличались от стен Крепости Бакна или Вагра – тот же темный, почти черный камень, те же толщина и несокрушимой прочности кладка, тот же характерный надлом внутренней поверхности стены, сначала более, потом менее крутым откосом стремящейся к широкому основанию, те же равномерно распределенные по всей длине железные дверки – входы в подвалы.

Внутри построек было немного, надо понимать, из-за недостатка места, эта крепость в размерах значительно уступала бакнийской. Кажется, примерно такая же, как в Вагре? Значит, город этот, выживи он во время эпидемии, мог бы сейчас быть величиной с Вагру, центр одной из провинций Бакнии… Взор Дана немедленно привлекло Центральное здание – находясь на том же месте, где его аналоги в других крепостях, оно резко отличалось от прочих. В Бакне Центральное здание было, в сущности, дворцом со всеми атрибутами изысканной роскоши, присущей подобным сооружениям. Здешнее представало органичной частью некого целого, являвшегося крепостью не по названию, а по сути. Толстенные, немногим, наверно, уступавшие наружным, стены из того же черного камня… Да, конечно, ощущение массивности не обманчиво, оконные проемы обнажают ее… Внутреннее зеркало окон в форме резко удлиненного прямоугольника, завершавшегося вверху полукругом, было вдвое меньше наружного, и скошенность проемов позволяла видеть толщу, в которой их пробили. Углы квадратного в основании здания плавно переходили в округлые, похожие на толстые столбы башни высотой чуть больше самого строения, увенчанные слегка приплюснутыми куполками, такой же куполообразной была и крыша.

– Эти окна назывались лучниковыми, – сказал Маран, с любопытством глядя в узкую прорезь окна. – Их высота рассчитана так, чтобы из них было удобно стрелять из лука, уперев его нижний конец в край проема.

– Откуда тебе это известно? – с удивлением спросил старик-хранитель. – Ты бывал здесь? Но когда?

– Нет, отец, мне не случалось бывать здесь. Наверно, я где-то читал.

– Ты не мог прочесть. О Тессиле не издано ни строчки. В свое время я описал все, что скопилось в крепости за сотни лет, но никто не пожелал выпустить мою книгу.

– Надо было обратиться ко мне. Тогда.

– Тогда ты был занят вещами во сто крат важнее, чем рукопись одинокого старика. Я не мог отвлекать тебя по пустякам.

– Не такие уж это пустяки, – возразил Маран. – Но, значит, я не читал? Странно. Может, мне рассказала Дина? Дина Расти. Она приезжала сюда несколько лет назад.

– Дина Расти? Праправнучка великого Расти? Да, я помню. С мужем, художником. Его, кажется, казнили при Изии?

Маран промолчал, и старик продолжил: – Он работал здесь, писал крепость. Но больше город. Одну картину он оставил у меня, в дар музею. Я покажу ее вам.

– Покажи, – согласно кивнул Маран. – Дан, что ты там увидел?

Дан, задрав голову, вглядывался в верхнюю часть здания. Интересно, в верхнем этаже окон было втрое больше, чем в нижних, перемежаясь с узкими, не шире метра, простенками, они образовывали почти сплошную цепь.

– Зачем это? – спросил он, поворачивая голову к старику.

– Точно не скажу, могу лишь предположить, – начал было тот, но Маран прервал его:

– Там, за окнами, галерея?

– Тоже Дина Расти рассказала?

– Нет. Это подсказывает логика.

– Логика чего?

– Войны.

– То есть? – спросил Дан.

– Посмотри туда… А теперь опять на здание… Верхний этаж его расположен так, что окна чуть выше уровня крепостной стены, заметил?

– Ну?

– Если б во время атаки на крепость противнику удалось забраться на стены, атакующие попали б под прямой обстрел защитников здания. А чтобы быть в состоянии отбивать атаки при минимуме людей, необходимо соединить все помещения на этом уровне в одну галерею, тогда стрелки смогут свободно перемещаться от окна к окну, держа под прицелом все участки стены.

– Верно, – сказал хранитель с уважением.

– Это элементарно, – отмахнулся Маран. – Но вообще-то здесь все продумано. Гляди, Дан, даже зубцы стены сохранились в первозданном виде. В Бакне какой-то умник достроил их, наверно, для красоты. А тут, видишь?

– Ну вижу, – проворчал Дан.

– Что видишь?

– Зубцы тонкие, в четверть стены. А в чем смысл? Их же можно пробить хорошим снарядом.

– Тогда не было хороших снарядов. Но главное не то, что они в четверть стены, главное – что они продолжают ее наружную поверхность.

– И что это дает?

– Не понимаешь? Во время сражения защитники крепости могут стоять на стенах с внутренней стороны зубцов, как за щитом. А с той стороны стоять негде. И если нападающие захватят стены, им придется перейти на эту сторону, под стрелы тех, кто засядет в здании. Теперь понял?

– Понял, – буркнул Дан. Ему было неловко. – Боюсь, что средневековая стратегия – не мое призвание. К счастью, это мало актуально.

– Тактика. Но ты прав, это действительно мало актуально. Не будем терять время. Мы можем войти внутрь, отец?

– Да, конечно. Пойдемте.

Хранитель отпер большим ключом тяжелую дверь из покрытого замысловатой резьбой, почти не пострадавшего от времени дерева и пропустил их вперед.

На Дана пахнуло чем-то неуловимо знакомым – низкие своды, холодный камень, узкие коридоры, винтовые лестницы, мрачные залы, шаги в которых отдавались гулко и громко. Видел? Читал? На стенах ржавое оружие – мечи, щиты, части доспехов. Мебели практически нет. Низко висящие грубые люстры на цепях. Что в них горело? Свечи, факелы? Несмотря на солнечную погоду, темновато и сыро… Конечно, он видел нечто подобное на Земле, в школьные годы или чуть позже…

Дан не успевал толком рассмотреть помещения, Маран, внезапно утративший всякую разговорчивость, стремительно переходил из зала в зал, явно что-то искал – но что? Остановился он только однажды – когда вошли в относительно светлую комнату на одном из верхних этажей. Стены комнаты были увешаны картинами.

– Вот работа Лея, мужа Дины, – сказал хранитель, подводя их к средних размеров полотну, и Маран застыл на месте. Он заметно помрачнел, и Дан сразу понял, о чем он думает. Конечно, снова перебирает в памяти все обстоятельства, в сотый раз пытаясь ответить на вопрос, на который не существовало ответа: смог ли бы он спасти Лея, если бы попытался сделать это любой ценой?

Картина изображала пейзаж, который они совсем недавно видели в натуре, правда, в другом ракурсе. Мертвый город Тессила. Тессила ли? Вроде бы тот же город, и однако… И странно, такой ясный солнечный день, столь яркая зелень на развалинах… наверно, в этом и дело, в контрасте? Либо просто в таланте художника? От картины веяло леденящим ужасом, абсолютной безысходностью, безграничным отчаянием, это был не мертвый город, это был мертвый мир, мертвый давно и навсегда. И называлась картина… Дан перевел взгляд на подпись… «Град Изия». Вот оно что. Он вспомнил молчаливого, невысокого человека, которого видел раз в жизни. Удивительно, сколько людей боролось в этой стране. Одиноко, безнадежно, но боролось. Каждый по-своему.

– Ты это искал? – спросил он Марана.

Маран покачал головой.

– Я и не подозревал о существовании этой картины, – он словно с сожалением оторвался от полотна, пробежался взглядом по остальным и повернулся к хранителю. – Все?

– Осталась галерея.

– Пойдем.

Едва они вышли на галерею, как у Марана вырвался возглас торжества. Дан посмотрел вокруг – ничего особенного, наружная стена вся в окнах, простенки гладкие, внутренняя покрыта довольно хорошо сохранившимися фресками, потолок выкрашен сероватой краской, ровный пол из тщательно обтесанных и пригнанных каменных плит… Непонятно. Фрески? Дан вгляделся в стену. Сплошь ратные сцены – пешие воины, всадники, схватки. Неужели это? Он повернулся к Марану и по его лицу понял – это. Но что именно?

– Посмотри внимательно на копьеносца. Постарайся все запомнить.

Копьеносец. Могучая фигура с маленькой головой. На голове круглый шлем, похожий на шлем хоккеиста. Тело облачено в латы от шеи до кончиков пальцев… пальцев рук, на ногах ниже лодыжек грубые башмаки, прикрытые накладками из блестящего металла. На руках нечто вроде металлических варежек. Латы сделаны так искусно, что совершенно не чувствуется переходов… Огромное копье с фигурным наконечником…