Текст книги "Ищи горы"

– Тем хуже! Ибо я все равно не могу допустить, чтобы юную девушку…

– Женщину.

Поэт посмотрел на Марана с подозрением.

– Откуда ты?..

– Что с тобой, Поэт? Не хочешь же ты сказать, что до сих пор…

Поэт насупился.

– Она же ребенок. Ей не больше пятнадцати лет…

– Ребенок – ты! Вот что значит пренебрегать низменными материями. Спросил бы у меня, я-то насмотрелся на этих милых детишек. Они полигамны, приобщаются к сексу с двенадцати-тринадцати лет, занимаются им публично и, кстати, с большой охотой.

– Да? В любом случае, я не могу позволить, чтобы молодую и красивую женщину…

– А старую и уродливую?

– Маран! Ты мне надоел!

– Прошу прощения.

– Словом, я не могу позволить, чтобы погибла женщина, которую… которая… В общем, неважно, не могу и все. И боюсь, что мне придется пожертвовать жизнью. Своей. А возможно, и твоей… вашими… если, конечно, ты ничего не придумаешь.

– Что я могу придумать? – сказал Маран рассеянно.

– Что хочешь. Маран! Ты опять меня не слушаешь! Что тебя так занимает? Бог Нец?

– Представь себе.

– Самое время. Что ты прицепился к этому дурацкому Нецу? Объясни, пожалуйста.

– Если я скажу, что благодаря Нецу поверил в твою гениальность, ты перестанешь называть его дурацким?

– В мою гениальность, положим, ты должен был поверить давно, – заметил Поэт. – А о каком из ее проявлений идет речь?

– Помнишь, ты предположил, что между дикарями и развалинами города есть связь?

– Что и подтвердилось. Но при чем здесь бог Нец?

– В чем, по-твоему, заключается эта связь?

– В том, что дикари знают дорогу в развалины и таскают оттуда всякие блестящие предметы.

– Это та связь, которую видят все. Лахины в том числе.

– Есть что-то еще?

Дан слушал все внимательней, при последних словах Марана он обнаружил, что сидит и что сел, даже не почувствовав боли в растянутых мышцах.

– Дан! – обратился к нему Маран. – Помнишь имя бога, которого по преданию, рассказанному кехсом, ослушались жители погибшего города?

– Нец, – прошептал Дан. – Черт возьми, Нец!

– Это может быть совпадением.

– Нет, Поэт, это не совпадение. – Маран огляделся. – Где Ат? – осведомился он. – Ну-ка приведи ее сюда.

– Зачем она тебе? Уверяю тебя, она ничего не знает о Нижнем городе, я спрашивал ее тысячу раз. К тому же девчонка до судорог боится гнева Неца. Оставь ее в покое.

– Ты же сам просил меня что-нибудь придумать.

– И ты придумал? – спросил Поэт недоверчиво. – Что-то слишком быстро.

– Ты позовешь ее или нет?

– Позову. – Поэт встал и пошел в шатер.

– Что ты хочешь узнать? – спросил Дан.

– Что получится.

Маран поднялся с песка и сел на камень, выпрямился, пригладил волосы. У него был вид актера, сосредотачивающегося перед тем, как выйти на сцену. Дан с любопытством наблюдал за ним.

Появился Поэт, ведя за руку испуганную дикарку. Маран повелительно сказал на языке людоедов:

– Подойди сюда, Ат!

Услышав его, Дан остолбенел, ему и в голову не приходило, что Маран успел выучить если не язык дикарей, то какие-то фразы из него, сам он запомнил не больше двадцати слов, хотя исправно… во всяком случае, не меньше Марана… присутствовал на «уроках», которые брал у Ат Поэт. Удивился и Поэт, но не слишком. Поняв, что Маран в переводчике не нуждается, он присел на корточки рядом с Даном, чтобы послужить переводчиком последнему.

Ат робко приблизилась к Марану, остановилась на почтительном расстоянии, потупилась и прикрыла нижнюю часть лица прядью своих пышных волос, что означало крайнее смущение.

– Смотри. – Маран небрежно вытянул из ножен свой нож, перевернул его лезвием вниз и дважды коротко нажал на рукоятку. Из крохотной щели на конце рукоятки вырвался длинный язычок пламени – в нож была вмонтирована электронная зажигалка.

– Тебе понятен этот знак?

К величайшему удивлению Дана Ат мелко и часто закивала головой.

– Грозный бог Нец доволен тобой, – торжественно произнес Маран. – Ты берегла от чужеземцев тайну Нижнего города, как подобает дочери племени, хранимого огнем Неца. Но сегодня он повелел мне передать тебе его волю: отныне тайна должна перестать быть тайной.

Ат неожиданно вцепилась обеими руками себе в волосы, рухнула на песок и, извиваясь, стала беспорядочно что-то выкрикивать. Поэт рванулся было к ней, но Дан удержал его.

– Погоди, – шепнул он лихорадочно. – Переводи, что ты молчишь!

– Она говорит, что тайна города смертоносна, что Нец изгнал его былых жителей за то, что они не умели сохранить эту тайну, что племя должно скрывать ее под угрозой гибели… Ничего она не скажет, зря Маран это затеял, только напугал девчонку… Она так вопит, что он не разберет ни слова, может, подсказать ему?

Разобрал Маран все, что выкрикнула Ат, или нет, осталось неизвестным, наверно, разобрал, потому что заговорил снова.

– Да, – сказал он, сурово сдвинув брови, – тайна города смертоносна, и Нец повелел племени хранить ее. Но племя плохо исполняло волю бога, тайна была выдана и привела в пустыню чужеземцев. И гнев Неца покарал непослушных.

Дикарка снова завизжала и стала рвать на себе волосы.

– Проклинает ослушников, выдавших тайну, – сообщил Поэт Дану на ухо. – Ну, что дальше?

– Замолчи, – величественно произнес Маран, и Ат тотчас смолкла. – Чужеземцы неугодны грозному богу. Они непокорны и дерзки. Нец велит тебе открыть тайну вождям чужеземцев, чтобы смерть, таящаяся в Нижнем городе, поразила их. Ты все поняла?

Ат, затаив дыхание, кивнула.

– Нец послал меня, чтобы направлять и оберегать тебя. Ты откроешь тайну тому, на кого я тебе укажу, и никому другому.

Ат снова кивнула, потом протянула руку к ножу. Маран, подумав, отдал ей нож, и она с радостным криком убежала.

– Ловко, – сказал Поэт. – Снимаю шляпу.

– Ну да, – заворчал Дан. – Вместо того, чтобы выведать у нее то, что она знает, послать ее к лахинам. А если они нас близко не подпустят?

– Подпустят. Ты же слышал. Исключим Нахта из числа тех, кому разрешено поведать тайну, только и всего. У них нет другого переводчика, и мы выведем на сцену Поэта… как раз он соскучился по публике. А тайком от лахинов мы все равно ничего сделать не можем – что проку от сведений, которые нельзя использовать? И потом, как ты себе представляешь посланца всеведущего бога в роли мелочного выведывателя пустяковых тайн?

– Между прочим! Насчет бога… По-моему, это недозволенный прием.

– Ну что ты, Дан, – сказал Поэт весело. – Это всего лишь первобытная дипломатия.

– И эта первобытная дипломатия, Даниель, принесет нам кучу плодов.

– Какую еще кучу?

– Перечислить? Первое: она поможет уберечь прелестницу Ат, по крайней мере, на период поисков, а там посмотрим… Кстати, Поэт, когда все-таки соизволишь приласкать этого невинного ребенка, наверняка изголодавшегося по хорошей порции телесных наслаждений, не забудь забрать нож… Второе: Поэт в качестве переводчика проникнет наконец в заповедную зону… если мы не протащим его туда, Дан, он нас со свету сживет, помяни мое слово… И третье, что тебе, возможно, представляется маловажным: мы избавимся от неизбежного продолжения наших горных подвигов. Наверняка за нами скоро явятся, а при всех разнообразных приятностях ползания по скалам я, признаться, не верю в его благополучный финал. Конечно, это мелочи, но я предпочел бы быть похороненным в Бакнии, мне как-то не улыбается, чтоб меня зарыли в этой пустыне.

– Честолюбец, – сказал Поэт насмешливо.

– Почему честолюбец? – возразил Дан. – Откровенно говоря, мне бы тоже хотелось, чтоб моя могила была на родине, а тебе нет?

– Лично я предпочел бы жить вечно.

– Умереть красиво, но жить вечно? – улыбнулся Дан.

– В крайнем случае, умереть красиво, но могила и прочие пустяки… Какая разница! Что касается Марана, ты просто не догадываешься о его тайных надеждах. Он мечтает, чтоб его похоронили под плитой, на которой будет написано только пять букв.

– А именно?

– Имя. И больше ничего.

– Что из того?

– Ты разве не был на кладбище в Бакне? Не видел надмогильных надписей?

– Был. Но… Мне было как-то не до этого. – Дан покосился в сторону Марана.

Поэт тоже взглянул на того чуть виновато.

– В общем, в Бакнии считается наивысшей честью, когда на плите выбито только имя. Одно. Без второго имени, дат, профессии и прочих пояснений. Это делается в случаях, когда умерший настолько известен, что одного имени достаточно, его ни с кем не спутают. А то наплетут бог весть что: такой-то, родился там-то, жил еще где-то, работал тем-то, или и похлеще – муж такой-то жены… ты только вообрази себе! А вообще-то никто не может знать, каких слов удостоится после смерти… особенно, когда есть выбор, как у нашего честолюбца. Хорошо еще, если напишут: «Маран Рок, ученик Мастера»… ну а вдруг «Маран Рок, начальник спецотдела Охраны времен Изия Гранита». Представляешь?

– Не напишут, – флегматично заметил Маран. – Во всяком случае, в точности. Я отказался от второго имени.

– Это ты неплохо придумал. От второго имени, потом от профессии, потом от всех видов деятельности, потом и от места рождения… В итоге останется какое-нибудь «Маран, возлюбленный сорока восьми женщин разных возрастов и достоинств». Как тебе нравится такой вариант?

– Лучше, чем начальник спецотдела, – насмешливо улыбнулся Маран. – Учти мое мнение в случае, если хоронить меня доведется тебе.

– Будет сделано! Число женщин тебя устраивает или удвоить, утроить, учетверить?

– Припиши нуль.

– А не два? В подобных делах не стоит мелочиться.

– Что-то ты больно развеселился, – сказал Дан. – Смотри, как бы плакать не пришлось.

– Почему? – удивился Поэт.

– У нас говорят: «за смехом следуют слезы», – пояснил Дан.

– Да? Ну слезы полбеды, лишь бы не кровь…

– Это вполне совместимо, – вдруг вставил Маран. – Моя кровь, твои слезы.

– Ты мне осточертел сегодня, – рассердился Поэт. – Что это тебе взбрело в голову?

– Ничего.

– И все-таки?

Маран заколебался.

– Я видел совершенно идиотский сон, – признался он наконец нехотя. – Будто бы правителем этого здешнего города был Лайва.

– И что из того?

Маран посмотрел на Поэта испытующе.

– А ничего, – сказал он с кривой усмешкой.

Дан сидел на обломке камня за шатром Деци, внутрь он не попал, хорошо еще, что Деци позволил присутствовать при «собеседовании» с Ат Марану. Лагерь передислоцировался, теперь шатер полководца находился в виду «скал»… Дан машинально перебирал в памяти знакомые ему постройки времен земной античности. Искал аналогий, но… Разве что Баальбек? Только баальбекские монолиты были соизмеримы с теми, которые высились на горизонте. Дан не помнил размеров в цифрах, но без труда вызвал мысленную «картинку» – слава богу, природа наделила его ярко выраженным эйдетическим мышлением. Картинка изображала человеческие фигурки, стоящие на развалинах храма Юпитера… да, это соизмеримо, но баальбекские монолиты покоились на земле, века не сдвинули их с места, а здесь… Какая чудовищная сила вздыбила гигантские параллелепипеды, взгромоздила их друг на друга, расколола на куски, превратив в целую скальную гряду? Какой катаклизм? Землетрясение? Сколько ж в нем должно было быть баллов? А если взрыв? Но взрыв чего? Какого-то вещества естественного происхождения? Какого? А искусственного… не может же античная цивилизация… впрочем… Дан вспомнил зажигалку, тусклый металл, не заржавевший за… сколько? Они с Мараном прикинули века два-три… И непонятное горючее… Какие же технологии существовали в этом странном городе или государстве? Да, пожалуй, взрывчатка могла быть и искусственного происхождения. Но с другой стороны… Дан представил себе те первые скалы, в которых они не нашли ни одной щели, теперь эти, а ведь есть еще… Выходит, взрывов было несколько, а следовательно, вероятность их случайности отпадает. Но что тогда? Война? Глупости. Кто мог буквально стереть с лица земли целый город в мире, по сей день не знающем огнестрельного оружия? Не космические же пришельцы! Дан с иронией вспомнил фильмы и романы прошлых веков. Нападения злобных и агрессивных инопланетян, космические конфликты, война галактик… надо же додуматься! Воевать в космосе – из-за чего? Из-за колоний? Это даже не смешно. В условиях, когда на каждый обитаемый мир приходится бесконечное число необитаемых, сцепиться из-за планеты или планетной системы, поставив под угрозу собственное существование и существование тех, кто может положить конец горчайшему из одиночеств – одиночеству цивилизации? Агрессивность – спутник неудовлетворенности тем, что имеешь, атрибут тоталитарных режимов, которые, в свою очередь, рождает немощная экономика. Последние тоталитарные режимы Земли смела мощная волна… нет, не восстаний и войн, а научно-технического прогресса, давшего человечеству хлеб, чистый воздух и космос. Эпоха, создающая космические технологии, неизбежно создает и все прочие, оттесняя в прошлое неудовлетворенные потребности, а вместе и стремление удовлетворить их за счет других – людей, государств, целых миров. А сохранить агрессивность просто по злобе, в силу извращенности натуры? Злобными, сиречь патологическими бывают индивидуумы, но природа еще не создала ни одного рода или вида, в котором патологическими были бы все особи. Даже хищники убивают, чтобы есть, а не чтоб убивать, откуда же возьмется род разумных существ, убивающих просто из жажды убийства? Затеявших войну… нет, не войну – убийство и уничтожение на чужой планете? Нонсенс. Но что же тогда? Все-таки землетрясение? Загадка. И это еще только проблема разрушения – а проблема созидания? Какой уровень инженерной мысли необходим, чтобы вырезать неведомо где эти исполинские блоки, доставить, установить?.. впрочем, этому вопросу многие сотни лет, ведь загадка Баальбека до сих пор волнует умы. И пожалуйста, еще одна, аналогичная. А сколько труда, таланта и вдохновения надо, чтобы покрыть замысловатым орнаментом всю боковую поверхность блока в несколько десятков квадратных метров, не просто орнаментом – резьбой, что требует абсолютной точности, ошибся на сантиметр, и пропало все? Кто они были, создатели этого города – рабовладельцы, как прочие обитатели планеты, или они опередили свое время не только технологически, а ушли и от его жестоких нравов? Одни вопросы, ответы покоятся под многометровым слоем песка, и неизвестно, удастся ли до них добраться, действительно ли Ат знает дорогу в Нижний город, да и что это такое? Подвалы, подземелья, пещеры?..

– Приветствую тебя, уроженец Небесных Ступеней.

Дан оглянулся. Лахин, приблизившийся к нему, был Нахт. Постояв немного, он осмотрелся, не нашел ничего иного, и подобрав полы своей хламиды – одет он был не как воин, а как лекарь, уселся рядом с Даном на песок.

– Дочь пустынных варваров сочла, что мои уши недостойны ее откровений, – сказал он с пренебрежительной усмешкой. – Она избрала своими поверенными полководца и кехса. Ну и твоих вездесущих друзей, Марана и того второго, маленького роста… откуда, кстати, ему известен язык дикарей? – В его голосе Дану почудилась нотка подозрительности.

– Он выучил язык здесь, – ответил он как можно безразличнее.

– За треть сута дней? Это невозможно.

– Он очень способен к языкам.

– Все равно. Кто он вообще такой, его не было с нами в первой трети похода или более того. Не так ли? Откуда он взялся?

– Его племя живет на подступах к пустыне с севера.

– В стране, неподвластной Лаху? Как же он попал в войско?

– Он вызвался сам.

– И кто ему разрешил?..

– Кехс, – сказал Дан кратко и мысленно добавил: «Но первым дал разрешение шеф. Что куда более удивительно.» Впрочем, Железный Тигран с самого начала питал некую слабость к Поэту, возможно потому, что тот был первым торенцем, которого шеф увидел, не зря ведь, узнав об одиссее Дана с Никой и спасенном медиками базы бакне, он сразу примчался поглядеть на него. Или ему просто были по душе как сам Поэт, так и его стихи и песни? Хотя разве поэтический дар – подспорье в прозаической работе разведчика? Как бы то ни было…

– Лахицин? – в голосе Нахта отчетливо прозвучало неодобрение. – Кехс добр к чужеземцам. Слишком добр. Нечистая кровь, что ни говори, дает себя знать.

– Нечистая кровь? – удивился Дан.

– Мать кехса не уроженка Лаха. Отец кехса привез ее из дальней северной страны. Лахицин был еще мальчишкой, когда отец его погиб в большом сражении на восточном море, его воспитывала мать, и вот…

– Что вот? – спросил Дан сурово.

– Ничего. – Нахт бросил на него быстрый взгляд, видимо, пожалев, что разоткровенничался с каким-то горцем. – Что-то они долго. Я, пожалуй, пойду к себе в шатер. Устал. – Не добавив больше ни слова, он поднялся с песка и зашагал к видневшимся невдалеке шатрам слуг полководца.

– Здесь, – сказала Ат, протягивая руку.

Дан окинул взглядом высившуюся в десятке метров абсолютно отвесную стену – видимо, два или три монолита, выдернутые из почвы ударом или, скорее, толчком невообразимой силы, встали на задние грани, выставив аккуратно обтесанные поверхности оснований… до чего ровные, ни шероховатостей, ни трещин, разве что тонкая извилистая линия разлома, отделяющая нижний угол одной из глыб, но и та кончается невысоко над землей… Нет, уцепиться не за что, лучшая команда скалолазов Земли не одолела б эту стену без технических приспособлений… Он не сразу сообразил, что стена «не по зубам» и любому дикарю, как бы ловок он не был, а значит? Девчонка дурачила их? Дурачила? Рискуя жизнью?

Маран сориентировался быстрее него.

– Покажи вход, – не глядя на Ат, ледяным голосом сказал он на языке людоедов.

Ат не двинулась.

– Покажи, за каким камнем вход, – повторил он так же холодно и, чуть повернув голову, метнул в дикарку тот самый взгляд, который на памяти Дана не раз заставлял подчиненных срываться с места и со всех ног кидаться исполнять приказание.

Ат не кинулась, а повернулась к Марану с выражением деланного изумления на лице.

– Разве посланец бога не знает?

Проверяет, подумал Дан, с грехом пополам понявший этот диалог. Девчонка не так проста, как кажется. Но тогда… Соврать она, наверно, все же не решилась, недоговорить – возможно… Хитрит с богом, погляди-ка на нее! Но, значит, надо угадать. Угадать. Где? Он подошел поближе, неуверенно вглядываясь в глыбы, загромождавшие подножье.

Маран снова опередил его. Он легко перескочил через каменную осыпь, поднялся к одному из монолитов и, не колеблясь, положил руку на его угловую часть, отделенную трещиной. Дан увидел, как Ат рухнула на колени, припала щекой к песку и нараспев произнесла несколько непонятных слов, потом вскочила, подбежала к Лахицину и стала, размахивая руками, быстро тараторить. Поэт, стоявший рядом с Даном, повернулся к кехсу и громко сказал:

– Чтобы отодвинуть камень, нужно шесть воинов.

Лахицин – Деци на сей раз сопровождать их не пожелал, и отрядом командовал кехс – молча кивнул начальнику своего конвоя.

Прошло всего несколько минут, и огромный кусок базальта был отвален в сторону. Сделать это оказалось гораздо проще, чем представлялось, достаточно было вытащить относительно небольшой валун, подпиравший отломанный угол, и весь отколовшийся некогда от гигантской плиты кусок мягко пополз вниз и лег на руки воинов, которым оставалось только повернуть его вокруг оси и свалить набок. На месте угла зияла довольно просторная черная дыра, вернее, целый проход, конец которого терялся в глубине «скалы», в первый момент это удивило Дана, отвалившаяся часть плиты была шириной в метр-полтора, не больше, но потом он сообразил, что остальная часть отломка развалилась, очевидно, на мелкие куски, и их позднее выгребли дикари или их предшественники. Как бы то ни было, начало пути перед ними. Кто по нему пойдет? Как поступит Лахицин, отстранит их от поисков или?.. Дан повернулся к кехсу. Тот стоял перед воинами, медленно переводя взор с одного на другого, потом отвел глаза. Выбрал? Наверно, потому что отошел и сел на камень.

Объявил о своем решении кехс не сразу. Окинув взглядом безоблачное небо с высоко уже стоявшим солнцем, он негромко сказал, скидывая с плеч свой тяжелый плащ из шкур:

– Раскиньте шатер. Сегодня жарко. – И без перехода. – Не знаю, стоит ли брать с собой девушку, – он задумчиво посмотрел на Ат.

Словно поняв его слова, дикарка пронзительно завизжала.

– Она говорит, что бог Нец запретил женщинам спускаться под землю, – перевел Поэт.

– Но значит, она там не была?

– Нет, – ответил Поэт, переговорив с взволнованной девушкой. – Ей известен только вход.

– В таком случае, нет надобности и в переводчике. Пойдешь ты, Нахт, ты, Чат, – его палец уперся в грудь одного из воинов, – и… – он повернул голову в сторону Марана с Даном, стоявших чуть поодаль, – вы двое.

– Доблестный Лахицин, – заговорил, выступив вперед, Нахт. – Этот город воины Лаха завоевали своей кровью, и тайна его принадлежит Лаху. А чужеземцы…

Лахицин остановил его нетерпеливым жестом.

– Я мог бы сказать, что мое дело приказывать, а твое – повиноваться. Но я отвечу. Известен ли тебе случай, когда Первый Лахин повелел бы командовать войсками на поле битвы кому-нибудь из членов Малого Совета?

– Нет.

– Нет. А ведь и у него, и у них есть такое право. Но войсками должен командовать полководец, а не советник, пусть он и может притязать на это по праву рождения или положению. Под землей вас ждут неведомые трудности, и пойдет туда тот, кто сумеет эти трудности преодолеть… где бы он не родился и чьим бы сыном не был.

– Но, кехс…

– Довольно. Я все сказал. – Лахицин отвернулся от Нахта и подозвал одного из своих вестников. – Пусть принесут факелы. И дайте им запас воды и лепешек.

– Видал девчонку? – сказал Маран, поднося к пересохшим губам флягу с водой. – Хитрющая… точь-в-точь эти их неуловимые зверьки. Вот тебе и первобытная дипломатия… Надо смотреть в оба, Дан, тут возможны всякие сюрпризы.

– Ловушки? Думаешь, она посмела скрыть?

– Почему бы ей не посметь? Ее игра беспроигрышна, посланцы бога сами должны все знать, а коли не знают, стало быть, они обыкновенные самозванцы, и тем хуже для них. Так что… Вот! Номер первый!

Дан стремительно обернулся, но успел увидеть только финал несостоявшейся трагедии – перекатившегося по полу Чата. Отойдя на несколько шагов в сторону, видимо, к небольшой нише в стене, где что-то блестело, он наступил на одну из каменных плит, выстилавших подземелье, и та внезапно подалась. Воина спасли только быстрота реакции и невероятная ловкость, он буквально выпрыгнул из разверзшегося под ним провала и сейчас, полулежа на полу, мог видеть, как плита плавно повернулась вокруг оси, перевернулась нижней стороной кверху и мягко легла на место.

– Дешево отделался, – констатировал Маран. – Синяки вместо переломов.

– Интересно, что там блестит, – сказал Дан.

– Сейчас посмотрим.

– Не валяй дурака!

– Ты собираешься отсиживаться на этих ступеньках? – Маран, запрокинув голову, всмотрелся в темный колодец. Дан невольно тоже перевел взгляд вверх… Колодец глубиной метров в пять, с остатками винтовой лестницы был запрятан меж сточенных углов четырех сходящихся каменных параллелепипедов, поверхность которых образовывала ровную площадку, заваленную бесчисленными обломками, но проходимую. Наверно, относительной сохранности этого участка способствовали буквально вставшие дыбом соседние плиты, привалившиеся к горе щебня, в которую превратилась верхняя часть неизвестного сооружения, и отгородившие вход в подземелье исполинским забором. Колодец привел их… Дан окинул взглядом уходивший вдаль низкий зал. Кое-где потолок обвалился, часть пузатых, похожих на яйца колонн, поддерживавших свод, дала трещины или вовсе рухнула, но в полумраке можно было различить пространство неопределенной длины и ширины, высотой в два с четвертью или, скорее, два с половиной метра. Пол был вымощен квадратными каменными плитами, довольно крупными, со стороной сантиметров в восемьдесят… Дан представил, сколько здесь таких плит, любая из которых может таить в себе ловушку, и ему стало неуютно.

– Куда я дел свое копье? – Маран решительно поднялся со ступеньки, наверняка самого надежного места в этом подвале, и оглядывался вокруг в поисках копья, которое зачем-то тащил с собой через узкий лаз, потом по наполовину отсутствующей лестнице… зачем-то? Через минуту Дан понял, зачем. Нащупав копье, Маран надавил его тупым концом на ближайшую плиту – в одной точке, другой, третьей, и только убедившись в ее устойчивости, шагнул на нее. Потом таким же образом перебрался на следующую. Воин, все еще сидевший на полу, и замеревший на месте Нахт молча следили за ним. Подобравшись к нише сбоку, Маран сначала прощупал ее копьем, потом протянул руку.

– Ничего интересного, – донесся до Дана его голос. – Всего лишь монеты.

Так же осторожно ступая, Маран вернулся обратно и протянул одну монетку Дану, небрежно ссыпав остальные в подставленную ладонь Нахта.

– Вездесущее золото, – тихо добавил он, перейдя на бакнианский. – А еще там остатки небольшой статуэтки. Святилище, наверно, или что-то подобное.

В монетке не было ничего экстраординарного, за исключением формы: она оказалась четырехугольной. Ромб. В центре выдавлено крошечное изображение, какое, в полумраке не разобрать. Слегка поколебавшись, Дан отдал монетку Нахту, настороженно следившему за каждым его движением.

Понадобилось около часа, чтобы осмотреть все подземелье, проверяя на прочность пол и обходя провалившиеся либо провисшие участки. Ничего, кроме нескольких ниш, где оказалось в совокупности десятка два монет, и пяти или шести плит-ловушек на подступах к этим нишам. Никаких выходов – разве что они находились в полностью заваленном конце зала.

Закончив обход, вся компания расселась на валявшихся недалеко от лестницы обломках колонны.

– Но как же так? – сказал Дан нерешительно. – Ведь дикари…

Нахт взглянул на него с хмурым недоумением.

– Ведь дикари как-то проникали дальше, – повторил Дан на лахинском. – Или нет? Может, все предметы, которые они выносили наружу, были взяты отсюда? А, Маран? Как ты думаешь?

– Может, может… – сказал Маран рассеянно. – А может, и… Где копье, Дан? Давай его сюда, – он встал.

– Зачем? – спросил Дан, вытаскивая копье из-за спины. – Ты думаешь?.. Плиты-ловушки?!

– Узковато. Но где-то тут я видел плиты пошире.

– В центре! – Дан тоже вскочил.

Плит пошире, где-нибудь полтора на полтора, было четыре. Под нажимом подалась первая же, подалась, повернулась, но не захлопнулась, а остановилась стоймя, открыв совсем неплохо сохранившуюся лестницу.

Лестница оказалась довольно длинной – Дан, начавший считать примерно со второго десятка, насчитал шестьдесят две ступеньки, длинной и темной, если в верхнюю часть подземелья проникал свет – видимо, сквозь щели между беспорядочно навалившимися друг на друга глыбами и далее через колодец, то здесь… Зажгли факелы. Дан со вздохом пощупал мощный фонарь в одном из своих браслетов – увы… Маран спускался уверенно… ах да! Дан вспомнил, что тот видит в темноте, и слегка позавидовал.

– Тебе-то, небось, хорошо? – сказал он тихо.

– Хорошо, но не очень. Факелы мешают.

Они с улыбкой переглянулись.

Лестница закончилась на небольшой площадке, от которой начиналось несколько коридоров.

– Пойдем этим? – предложил Маран, кивая в сторону центрального, более широкого. Нахт, подумав, согласился, и «факельное шествие», как про себя окрестил экспедицию Дан, двинулось по коридору, в середине слегка выгнутому книзу. Когда миновали изгиб, впереди неожиданно забрезжил слабый свет. Неужели выход на поверхность? Нет. Еще несколько шагов, и коридор кончился, выведя их в круглое помещение, в котором было… ну, нельзя сказать, чтоб совсем светло, но почти светло. И ничего похожего на светильники. Дан запрокинул голову и понял: люминофор. Но такой стойкий? Чтобы столетиями… или есть постоянный источник излучения? Какого? Светящейся краской был покрыт весь потолок. Оба лахина загляделись на это новое для них зрелище, Маран, бросив на потолок короткий взгляд, прошел дальше, а Дан застрял, припоминая все, что он когда-либо слышал или читал о люминофорах, и прикидывая, стоит ли попытаться взять соскоб краски, много ли из ее исследования можно извлечь… впрочем, как возьмешь соскоб на глазах у лахинов, под злым внимательным взглядом Нахта?.. Ладно, бог с ним, с потолком. Дан сделал несколько шагов в глубину помещения и тут же машинально протянул руку к своей бляхе, проверяя, открыт ли зрачок телекамеры.

Круглая тумба высотой около метра расположилась в центре подземной комнаты, на тумбе несколько статуй, одна из них, белого камня, лицом к коридору… К ней Дан и подошел в первую очередь.

Статуя изображала мужчину средних лет с гордо посаженной головой, одетого в длинную хламиду. В одной руке что-то, очень напоминающее самую обыкновенную книгу… Удивительное дело, уже на третьей планете Дан видел книгу такой, какой она многие века была на Земле… В другой руке на раскрытой ладони покоился большой шар с какими-то рисунками, вглядевшись, Дан с величайшим изумлением узнал контуры того самого материка, на котором находился. Выходит, жителям города была известна форма планеты? Но ведь в Лахе придерживались совсем иных представлений. Значит, здесь знали гораздо больше, и недаром лахины отправились сюда в поход за мудростью. Да и книга в руке у древнего бога… если это бог, конечно… Наверно, эта символика имеет свое толкование…

Маран подошел, стал рядом.

– Интересно, правда? «У кого знание, тому принадлежит мир», – «перевел» он. – А ты заметил, что кто-то пытался опровергнуть эту формулу?

– Как? – не понял Дан.

– Посмотри на голову этого книголюба.

Дан поднял глаза и увидел сбоку на голове статуи, в области виска, глубокую вмятину, от которой звездообразно разбегались трещины.

– Это еще не все. Иди сюда. – Маран направился к противоложной стороне тумбы. Дан пошел за ним.

За спиной бога с книгой… почему обязательно бога, может, это какой-то местный ученый, автор, например, трактата о шарообразности Перицены?.. стояла другая статуя из красноватого камня. Выражение ее лица сразу привлекло внимание Дана. Ничего похожего на величавое спокойствие первой. Злоба? Нет. Ненависть? Нет. Скорее, насмешливое презрение, ироническое высокомерие, что-то в этом роде. Выражение было настолько живым!.. Дан не мог оторвать глаз от этого лица, но Маран тронул его за локоть.

– Очнись. Не туда смотришь. Взгляни на руки.

Дан перевел взгляд на руки и вздрогнул. Не поверил себе, пересчитал… нет, все верно. У статуи, абсолютно человекоподобной в других отношениях, на руках было по три пальца. На ногах?.. нет, ноги закрыты длинной одеждой.

Маран улыбнулся.

– Бьюсь о заклад, это наш приятель, бог Нец.

– Почему ты так решил?

– Не знаю, Дан. Интуиция.

– И что из этого следует?

– Обсудим потом. А пока любуйся.

Дан вперил взор в предполагаемого бога Неца. Одежда – нечто вроде плаща, несколько раз обернутого вокруг тела. В правой руке стрела, а может, молния заостренным концом вниз, левая поднята, сомкнутые пальцы указывают в потолок… стоп, а это что? У ног статуи под слоем пыли прятались какие-то мелкие предметы, целая кучка. Дан попробовал сдуть пыль, потом смахнул ее краем своей блузы. Монеты разного вида, кольца с камнями, браслет, еще какие-то драгоценности, маленькая статуэтка из материала, похожего на обсидиан… Зажигалка! Точно такая, какую им показывал Нахт. А это? Дан осторожно потянул за плотный шнурок. На шнурке висело металлическое полушарие, плоская сторона которого… Дан осторожно обтер ее ладонью. Часы! Циферблат был разграфлен на девять частей, стрелка только одна, но…