Текст книги "Ищи горы"

– Я же объяснял тебе, что на звездах нельзя жить. Жить можно только в мирах, летящих вокруг звезд. Их больше, чем звезд, они малы и уютны. Мой мир вместе с четырьмя другими кружится вокруг маленькой звездочки. Ты мог бы ее увидеть, если б ее слабый свет не тонул в сиянии соседней Большой Белой Звезды»…

Последний абзац Дан перечитал еще раз, его голос даже дрогнул от удовольствия.

– Теперь мы их найдем. А, Наи?

Никто в машине не разделил его радость. Наи сдержанно улыбнулась, Науро промолчал, а Вест неопределенно хмыкнул.

– Интересно, это та же запись, которую видел Маран? Вряд ли их несколько… Хотя если б в той были ориентиры по месту, Маран бы запомнил… А может, это разные фрагменты…

Никто ему не ответил. Наи незаметно коснулась его руки, и когда он вопросительно повернул к ней голову, приложила палец к губам, призывая замолчать. Дан недоуменно заморгал, но замолк. Однако было уже поздно.

– Вы так рады тому, что обнаружили эту запись? – недобрым голосом осведомился Вест.

– Естественно, – промямлил Дан, уловив в его вопросе оттенок обиды. – Это же собратья по разуму…

– А зачем они вам? Чтоб изучать их, как вы изучаете нас? Как мы изучаем животных в лесах и морях? Или их вы считаете равными себе – в отличие от нас?

– Мы и вас считаем равными себе, – потерянно возразил Дан.

– Да? Отчего же вы таитесь? Маскируетесь под торенцев, тщательно скрываете, откуда вы и что собой представляете? Почему хотите знать о нас все, ничего не сообщая о себе? Разве это отношение одних разумных к другим? Или это больше смахивает на снисхождение разумных к неразумным?

Дану казалось, что этими вопросами его хлещут по щекам. Задыхаясь от обиды и смятения, он только ловил ртом воздух. А Наи? Побледневшее лицо Наи несло на себе печать не обиды, но жгучего стыда.

– Замолчи! – вдруг резко оборвал Веста Науро. – Постыдно быть неблагодарным! Это самый отвратительный из человеческих пороков!

– А?..

– После того, что произошло в Вагре… Да если б не их помощь, половина жителей Вагры была бы мертва! Я уже не говорю о том, что они спасли жизнь Марану, которого ты, по твоим словам, так уважаешь… и не только ему…

– Мы тоже лечим животных, когда среди них начинаются эпидемии, – пробормотал Вест, но без прежнего запала. – Ладно, прошу прощения.

«Прошу простить меня за правоту», вдруг вспомнил Дан. «Как часто просит добродетель прощенья у порока за добро, которое она ему приносит»… Что это такое? Он зажмурился, и перед глазами возникла сцена театра, и на ней человек в черном… вот уже больше пяти веков актеры, играя эту роль, одеваются в черное, и так будет, наверно, еще через пять веков… «Прошу простить меня за правоту»…

Дан взбежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки – бессонную ночь он нейтрализовал тремя капсулами витина. Перед его глазами стояло заплаканное лицо Наи, как только они остались вдвоем – шли по горному склону к ожидавшему высоко над дорогой орбитолету, Наи неожиданно уткнулась ему в грудь и разрыдалась.

– Мне стыдно, Дан! Стыдно и больно… Еще ни разу в жизни мне не приходилось стыдиться за Землю и землян, а сегодня… Какой позор! И за себя стыдно – как я могла! Ляпнула о младших братьях… Как это, наверно, унизительно, какие мы бесчувственные, самодовольные чурбаны… особенно, я! Бессердечная дура! Он меня никогда не простит, никогда… Так мне и надо! Дура, дура! Что я наделала…

Чурбаны… Да уж! Всю дорогу до города Дан молчал. Собственно, не он один, молчали и Вест, и Науро, в машине висела гнетущая тишина, не мешавшая, впрочем, Дану думать.

Что такое, это у Веста столь неординарная реакция или?.. Ему мучительно хотелось проникнуть в мысли Науро – что там, за внешним бесстрастием? А Маран, что думает Маран? Маран сам, легко и с интересом, дал себя вовлечь в поиски Людей с зелеными глазами, значит… Ничего это не значит! Может, и он считает себя обязанным землянам и делает вид, что ему интересно, тогда как на самом деле… Нет, лучше начать с другого конца. Маран был на Перицене, на станциях, он знает, что земляне видят в нем равного себе, ни о каком чувстве ущербности не может быть и речи… Ну а если это его непомерная гордость не позволяла ему выдавать свои чувства, какими бы они не были? Дан снова вспомнил проклятую поговорку. «Когда смертный слишком часто заглядывается на облака, он теряет земное, не обретя небесного»… Черт возьми! Идиот, как он мог пошутить на такую тему?! Чурбан и есть, Наи права… Наи… Почему Маран не пожелал с ней встречаться? Почему? Дан был уверен… Да он дал бы голову на отсечение! Она задела чувства Марана, точно. Хоть он и все чаще отсутствовал по ночам, и пару раз подзывал пялившихся на него в баре женщин у Дана на глазах, Дан все равно не сомневался, он улавливал в этом поведении какое-то ожесточение, если не отчаяние. Почему же тогда?.. Неужели это из-за фразы о старших и младших? Наверно, Наи угадала, женское чутье быстрее всякой логики. Или дело в истории с Индирой? Какая история, что там произошло, что могла наговорить Индире Ника, обычно деликатная и отзывчивая Ника? Впрочем, тут гадать нечего, своего дурного мнения о Маране она ни от кого не скрывала… своего дурацкого, нелепого, бредового мнения! Хотя это из другой оперы, именно отсутствие снисхождения подразумевает отношение, как к равному… Нет, во всем виноваты затяжки с контактом… Впервые Дан взглянул на происходящее с другой стороны – да, конечно, хотим, как лучше, заботимся о них же… Разве обязательно забота должна ущемлять самолюбие? Но ущемляет же… Господи, как все трудно и сложно!..

Дан помотал головой, словно пытаясь перетряхнуть мысли, будто от этого путаница в них могла уменьшиться, и вставил ключ в замочную скважину.

Дверь из коридора в комнату была плотно прикрыта, но лишь наполовину приглушала возбужденные голоса. Вернее, один возбужденный голос – Поэта. Маран отвечал ему сумрачно, но спокойно.

– Маран! В конце концов, ты – бакн! Или нет?

– Да. Но я еще и торенец. Во-первых, торенец. Бакн – во-вторых.

– Ты плохо представляешь себе, на что идешь. Тебя не поймут, не заблуждайся на этот счет… Даже если и поймут, то не раньше, чем через полвека.

– Возможно.

– Не возможно, а точно! От тебя отвернутся все – не только противники, не только равнодушные, но и твои друзья. Все! Ты останешься один. Ты хоть приблизительно представляешь себе, что это значит – остаться одному?

– Другого выхода нет.

– Откуда ты знаешь? Ну откуда ты знаешь?! Может, мы его не видим. Спроси у землян, они через все это прошли давным-давно.

В голосе Марана прозвучало скрытое раздражение:

– При чем тут земляне, Поэт? Мы на Торене.

– Но ведь они…

– Умнее? Предположим. Но нельзя же жить чужим умом.

– А ты считаешь, что сейчас живешь своим умом? – Поэт иронически хмыкнул. – Эх, Маран… Ты мог это утверждать до Перицены, а теперь… Хотя ты и не был на Земле, ты слишком много о ней знаешь, чтобы – хочешь ты того или нет – не учитывать… пусть бессознательно!.. земной опыт.

Маран ответил не сразу, а после долгого молчания.

– Ну хорошо, – сказал он утомленно. – То, что остальные не поймут, ладно, пусть так. Ну а ты? – Дан с удивлением услышал в его голосе просительные нотки.

– Не знаю, – ответил Поэт с сомнением. – Ты слишком быстро уходишь вперед, Маран. Я не успеваю за тобой.

Дан перестал слушать. Его поразила неожиданная мысль – а хотят ли сами торенцы вступать в контакт? Мы же их не спрашивали! Решаем, гадаем, спорим, а их спросить забыли… И речь даже не о правительствах, Лиге и Лайве, например, наверняка не нужны никакие контакты, но тот же Маран, или Поэт, или Вест – очень ли они рады тому, что на их голову свалились земляне со своими земными понятиями?..

Дверь распахнулась, и Дан столкнулся с Поэтом нос к носу. Насколько тот был растерян и расстроен, стало ясно из того, что он даже не поинтересовался результатами поездки, только кивнул на ходу. Через секунду хлопнула входная дверь.

– Что случилось? – спросил Дан, проходя в комнату.

Маран, он сидел в кресле, неподвижно уставившись в пол, поднял голову.

– А, это ты? Как съездили?

– Все в порядке. А что у вас стряслось?

Маран пододвинул к нему лежавший на столе газетный лист, по верхнему краю которого шла надпись крупными буквами: «Письмо Главы Лиги Лайвы». Убористый текст занимал всю страницу.

– Все читать? – ужаснулся Дан.

– Можешь только отчеркнутые места.

Дан отыскал в тексте обведенный карандашом абзац.

– «Ответственность за происшедшее несет Внутренняя Охрана», – прочел он вслух. – Вот как?

– Песта загремит как пить дать, – заметил Маран. – Не могу сказать, что это меня очень уж огорчит. Я боялся, что козлом отпущения сделают Тонаку, но, видно, не посмели.

– «Ее руководство не только допустило грубейшие ошибки при испытании нового оружия»… Ого! Признали?

– А что им оставалось делать? После такого шума…

– «…не только допустило… гм… но и ввело в заблуждение Правление, из-за чего мы не сумели своевременно вывезти всех оказавшихся в зоне бедствия. Однако буквально на следующий день с помощью Наружной Охраны были спасены и взяты на лечение десятки тысяч людей»… Ловко! С помощью… Получается, ты, я, Педро и… в общем, все мы работали на Лигу. Ловко! Ничего не скажешь…

– Так и должно было получиться. Вы недооценили отработанный механизм самосохранения Лиги. Она умеет не только открещиваться от содеянного зла, но и успешно примазываться ко всему доброму или дельному, что без ее участия или вопреки ему происходит в стране. Это как на вокзале – оставил вещи без присмотра, и тут же воришки обчистили… Ладно, это все мелочи, читай дальше.

– Ничего себе мелочи, – проворчал Дан, но продолжил чтение. – «Трагедия эта потрясла нас всех. Уверяю каждого бакна в отдельности и весь наш монолитный бакнианский народ в том, что виновные понесут строжайшее наказание. Однако в случившемся есть знаменательная двойственность. Не только Бакния, правительства всех стран содрогнулись, увидев силу нового оружия. Нашего оружия! Пусть же люди, отказывающиеся продать нам хлеб и металл и беззастенчиво ожидающие, когда истощенная Бакния смиренно откажется от избранного ею великого будущего, трепещут. Недалек тот день, когда воинство бакнов, вооруженное Большим Мечом»… это еще что такое?

– Так они окрестили глубинное оружие.

– Мило. Просто и изящно! «…вооруженное… и в силу этого непобедимое, двинется в завещанный нам великим Роном Львом освободительный поход – из страны в страну, с материка на материк. Над миром взовьется зеленое знамя, и никто больше не осмелится посягать на нашу землю и наши надежды»… Ничего себе! Впрочем, еще неизвестно, как на это отреагирует народ…

– Народ? – Маран печально покачал головой. – Ты вспомнил тот день на площади? Увы! Видел бы ты, что творилось в городе вчера вечером, когда по визору зачитали этот… позорный документ! Боюсь, что национальные чувства бакнов гораздо легче пробудить, чем гуманистические… Не только бакнов, конечно, но и бакнов в том числе.

– При чем здесь национальные чувства?

– А ты поверил в защиту от неких посягательств? В освободительный поход? Это только вывеска, за которой скрывается напыщенная гордость воинственного народа, неоднократно пытавшегося сколотить себе хотя бы маленькую империю. Бакны, Дан, всегда были воинственным народом, и сила бакнианского оружия веками воспевалась поэтами, превозносилась правителями и являла собой предмет неумеренных восторгов историков.

– Но Мастер…

– А ты помнишь, чем кончается книга Мастера?

Дан кивнул. Да, он помнил. Герой книги после долгих мучительных метаний между долгом офицера и пониманием античеловеческой сущности избранной некогда в силу сословной принадлежности профессии в конце концов сходил с ума…

– Да что говорить, Дан! Я сам… Со вчерашнего дня я… Я принял решение, которое принял, но это умом, а сердцем… Представь себе – я сам себя не могу убедить!

– А что ты решил? – спросил Дан осторожно.

– Я написал это письмо. – Маран кивнул на лежавший в центре стола небольшой запечатанный конверт. – И собираюсь отослать его в Центр Прессы в Латании. Уже договорился. Оно появится одновременно в газетах тридцати стран.

– А что внутри? Ну в письме?

– В письме? – Маран мельком взглянул на Дана, потом, что было необычно для него, отвел глаза и снова уставился в пол. И тихо сказал: – Там конец тайны. Принцип глубинного оружия… нет, не принцип. Краткая, но полная инструкция по его производству.

Дан уронил газету.

– Я неправ?

– Н-не… Не знаю. Распространить глубинное оружие по всей Торене?! Не знаю, Маран. Я бы… Нет! Я бы никогда не взял на себя такого… такой…

– Ответственности.

– Да, наверно, так. Нет, не взял бы. Это слишком много для одного человека.

– Что же делать? Иного способа остановить Лайву я не вижу. Да и не в Лайве дело. Это догма Лиги, а Лига у власти, и отнять у нее власть… Ну как ты себе это представляешь?

– Переворот?

– Какими силами?

– То, что удалось один раз, может удасться и во второй.

– Тогда нам удалось совсем другое. Переворот внутри Лиги, то, что по вашей терминологии можно назвать дворцовым переворотом. А теперь? Тогда мы опирались на Наружную Охрану, на Тонаку. Но против Лиги Тонака не пойдет, а против Наружной Охраны идти не с чем. Чтобы толкать безоружных людей на выступление против регулярной армии, надо быть либо полным идиотом, либо элементарным подонком.

– А может, еще подумать? Выждать?

– Чего же ждать? Пока накопится оружие, и никто уже не сумеет восстановить равновесие?

Дан промолчал.

– У тебя есть еще возражения? – спросил Маран, поднимаясь с места. Он подошел к древнему буфету, занимавшему полкомнаты, открыл дверцу, вынул длинный узкий графинчик с тийну, налил себе в большую чашку и поставил графинчик на место, даже не предложив Дану, который наблюдал за ним, как завороженный.

– Что же ты молчишь?

– Маран! Я боюсь за тебя. Ты подумай – даже Поэт ушел. Не понял.

– Поэт – это не страшно. Он поймет.

– А остальные? Он прав – от тебя могут отвернуться все. Все бакны. Весь твой народ.

Маран поднес было чашку к губам и вдруг резко выплеснул напиток на пол.

– Это моя судьба, Дан. Как бы я не старался уйти от бесчестия, оно следует за мной по пятам. Пусть будет так!

Он со стуком поставил чашку, взял со стола конверт и вышел.