Текст книги "От целителя до врача. История медицины с древности до наших дней"

Одной из величайших заслуг Паре стал его мужественный разрыв с якобы восходящими к Гиппократу и Галену предписаниями, которые сковывали медицину того времени. Первым шагом на этом пути стало предложенное им лечение огнестрельных ранений, и, хотя это новшество больше касается хирургии, речь о которой пойдет в следующей главе, оно должно быть упомянуто здесь для того, чтобы подчеркнуть характер Амбруаза Паре, ибо мы не можем привести никаких цитат, касающихся поворота на ножку. Паре не писал об этом акушерском методе, но учил ему своих ассистентов, а один из них применением поворота спас жизнь дочери своего учителя.

Лечение огнестрельных ран стало новостью для хирургии эпохи Возрождения; согласно положению «То, чего нельзя вылечить железом, надо лечить огнем», раны обрабатывали кипящим маслом. История милосердного новшества Паре лучше всего рассказана им самим, и повествование это часто перемежается фразой одновременно скромной и верной: «Я перевязал ему рану, и Господь исцелил его». Рассказывая о своем опыте, приобретенном под Турином в 1537 году, Паре в уже цитированном сочинении пишет: «Теперь все солдаты в замке, видя, что наши люди яростно бросились на приступ, стали делать все, что было в их силах, чтобы защититься. Они убили и ранили множество наших солдат пиками, выстрелами из аркебуз и камнями, и хирургам пришлось много поработать, вырезая наконечники, пули и камни. В то время я был еще неопытным солдатом, и мне ни разу в жизни не приходилось обрабатывать огнестрельные ранения. Я, конечно, читал восьмую главу первой книги Жеана ди Виго «О ранах вообще» и знал, что огнестрельные раны отравлены, потому что в них попадает порох, и знал, что ди Виго велит прижигать огнестрельные раны кипящим бузинным маслом, которое следует смешать с небольшим количеством терьяка. Для того чтобы не ошибиться во время первой перевязки с использованием упомянутого масла и зная, что это лечение доставляет раненым невероятное страдание, я решил узнать, как поступают в таких случаях другие хирурги. Действительно, в рану вливали как можно более горячее масло, и я, набравшись мужества, решил поступить так же. Масло у меня закончилось, и я был вынужден воспользоваться пищеварительным бальзамом, составленным из яичных желтков, розового масла и терпентина. В ту ночь я не мог сомкнуть глаз, так как боялся, что, не прижегши раны, я завтра найду своих пациентов мертвыми или умирающими. Я поднялся очень рано и осмотрел раненых. Вопреки всяким моим ожиданиям, я обнаружил, что те, кому я наложил на раны мягчительный бальзам, почти не испытывали боли, вокруг ран не было воспаления и отека. Эти раненые спали всю ночь. Другие же, кому я обработал раны кипящим маслом, мучились от лихорадки, боли и отека вокруг ран. Я дал себе клятву никогда впредь не проявлять такую жестокость к несчастным с огнестрельными ранениями».

Сочинения Паре написаны на его родном французском языке; он не был ученым; все книги выдающихся врачей того времени были написаны по-латыни. Сообщество парижских врачей усмотрело в этом повод для нападок на работы Паре и попыталось воспрепятствовать их публикации. Врачи не только говорили о невежестве Паре, «человека бесстыдного и необразованного», но и упрекали его в том, что своим учением он отходит от правил, установленных древними. На это Паре, среди прочего, отвечал: «При наружных вывихах позвонков Гиппократ советует привязать больного за руки и за ноги к лестнице, втащить на башню или конек крыши с помощью блоков, а потом сбросить больного, как тюк, на вымощенную площадку, утверждая, что именно так поступали в его время. Я же не учу пытать больных на дыбе, но, напротив, наставляю хирургов, чтобы они вправляли позвонки нежно, не причиняя страдальцу излишней боли».

Этих сведений о жизни Паре вполне достаточно для того, чтобы представить себе характер этого человека, который сделал решительный шаг в сторону цивилизации и снова ввел в практику поворот на ножку. Этот прием стал для младенцев тем же, чем три века спустя стало открытие инфекционной природы родильной горячки для спасения женщин. Поворот на ножку, описанный Паре, следовало использовать в тех случаях, когда плод находился в матке в неестественном, препятствующем нормальным родам положении. Прием состоял во введении руки хирурга в матку, захвате одной или обеих ножек плода и в повороте его в такое положение, чтобы он смог родиться. Одновременно ребенка подтягивали к выходу из матки, облегчая его появление на свет. Описанный несколькими словами поворот на ножку кажется самоочевидным приемом, приемом, который по своей простоте был вполне доступен даже средневековым повитухам. Но его применения пришлось ожидать несколько столетий до прихода человека, проявившего милосердие к чужим страданиям и не погнушавшегося вопреки понятиям своего времени выказать интерес к такому низкому предмету, как мать и ее дитя. В характере Паре было много качеств, присущих основателям великих религий, качеств, каковые зачастую отсутствуют у ревностных последователей этих религий.

РОЖДЕНИЕ ЦЕЗАРЯ. ГРАВЮРА ИЗ КНИГИ СВЕТОНИЯ (1506)

Гравюра иллюстрирует популярное убеждение в том, что Цезарь был рожден на свет посредством кесарева сечения. В его время эту операцию не делали живым женщинам, но лишь после смерти роженицы, и то по религиозным соображениям. Мать Цезаря прожила еще много лет после его рождения. Операция эта получила свое название, потому что в Риме был закон, обязывающий делать операцию по извлечению плода из чрева умершей матери. Законы во времена империи назывались кесаревыми, поэтому и операция получила название кесарева сечения

Важность поворота на ножку для беременных и рожениц можно понять, сравнив положение до и после введения в практику этого акушерского приема. Как уже было сказано в предыдущей главе, первобытная женщина больше всего боялась, что плод в ее чреве может повернуться так, что естественные роды станут невозможными – например, плод мог принять поперечное положение, а не обычное – головкой вниз. Невозможность родов означала неминуемую смерть. К счастью, в первобытном обществе такие случаи были исключительной редкостью, так как женщины тогда вели весьма активный образ жизни. С приходом цивилизации было придумано средство возможного спасения жизни матери за счет умерщвления ребенка. Языческими жрецами, а позднее средневековыми врачами были разработаны плодоразрушающие операции и соответствующий инструментарий – плод извлекали из матки по частям. Во времена Паре это было единственное показание для вызова на роды врача или цирюльника.

Была в то время и еще одна операция, альтернативная описанной выше; эта операция давала возможность спасти ребенка за счет жизни матери. То было одобренное и санкционированное Римско-католической церковью кесарево сечение. Эта операция, результаты которой в те времена разительно отличались от ее результатов в наши дни, заключается в извлечении ребенка через разрез передней стенки живота. Название – кесарево сечение – породило легенду о том, что таким способом появился на свет Юлий Цезарь, но в те времена, когда жил Цезарь, эту операцию не выполняли живым женщинам, а мать Цезаря, Юлия, прожила много лет после рождения Цезаря, о чем свидетельствуют его письма к ней. Более вероятно иное объяснение: в 715 году до н. э. царь Нума Помпилий кодифицировал римское право, и в lex regia, как это тогда называлось, было предписано извлекать ребенка из чрева всякой умершей в родах женщины с тем, чтобы мать и дитя можно было похоронить отдельно. Lex regia стал lex cesare (закон кесаря) во времена империи, и сама операция стала называться кесаревой операцией, или кесаревым сечением. Во времена Амбруаза Паре несколько таких операций было выполнено на живых женщинах, но на протяжении нескольких последующих столетий к ней прибегали в самых крайних случаях из-за страданий, какие она причиняла матери, и из-за высокой смертности.

Паре возражал против операции кесарева сечения, и это его мнение затормозило ее усовершенствование на целое столетие. Вместо нее Паре предложил поворот на ножку. Эта манипуляция не может во всех случаях заменить ни кесарево сечение, ни расчленение и извлечение плода, ибо поворот невозможно выполнить, если у женщины аномально узкий таз. Но Паре этого не знал из-за низкого уровня анатомических знаний того времени. Паре считал – вслед за греками, – что во время родов расходится лонное сочленение, открывая путь ребенку, и именно это расхождение причиняет матери боль во время родов. Тем не менее в то время поворот на ножку был огромным шагом вперед на пути спасения жизни ребенка и страдающей женщины.

ОПЕРАЦИЯ КЕСАРЕВА СЕЧЕНИЯ В XVII ВЕКЕ

В то время к этой операции прибегали крайне редко, ибо не было ни анестезии, ни асептики, ни надежных способов остановки кровотечения. Приведенная здесь гравюра взята из книги Иоганнеса Шультеса, хирурга XVII века

Введение в практику поворота на ножку стало первым шагом к освобождению рожениц от безраздельной власти невежественных повитух, каковая сохранялась в средневековой Европе со времени падения Римской империи. Это был прием, которым врач мог помочь рожающей женщине, не убивая ее и не калеча ребенка. Отныне женщина получала помощь от хирурга, а это положило начало новой независимой отрасли медицины – акушерству.

Еще при жизни Амбруаза Etape в парижском «Отель-Дье» была открыта школа повитух. Повысился социальный статус беременных женщин и рожениц; после столетий унижения и пренебрежения женщина наконец удостоилась внимания врача. Женщины, заканчивавшие эту школу, не шли ни в какое сравнение с грязными старыми каргами, таскавшимися из дома в дом со своими акушерскими креслами. Луиза Буржуа, «присяжная повитуха» города Парижа, была одной из первых выпускниц; в 1601 году она руководила повитухами при рождении дофина (будущего короля Людовика XIII), а после этого принимала все следующие роды королевы Марии Медичи.

АВТОГРАФ АМБРУАЗА ПАРЕ

Нравы и обычаи эпохи начали меняться; обученные и дисциплинированные повитухи стали большим шагом на пути к улучшению родовспоможения. Следующим шагом должно было стать участие в нем врача. Буше был вызван на роды мадам де Лавальер, любовницы Людовика XIV, и сам король проявил незаурядный интерес к участию мужчины в родовспоможении и сам следил за родами, спрятавшись за занавеску. В 1670 году Жулиан Клеман принимал роды у мадам де Монтеспан, когда она рожала герцога Мэнского, а в 1682 году Клеман принял появившегося на свет дофина. Клеман получил титул «акушера», заменивший смехотворное «мужчина-повитуха». Вскоре акушеры вошли в моду среди придворных дам. Принцессы спешили отдаться под покровительство акушеров. Клеман трижды принимал роды у жены испанского короля Филиппа V.

Глава 3
«Сострадание доктора Чемберлена»

В XVI веке цивилизация зашла так далеко, что Паре смог снова ввести в практику поворот на ножку, вернув тем самым повивальное дело на тот уровень, на котором оно находилось в Античности, и открыв путь к участию в нем врачей. Кроме того, Паре ввел в хирургию перевязку сосудов, изменил способы лечения ран, основал ортопедию, ввел в практику массаж и глазные протезы. Карл V разграбил Рим и объявил хирургию «уважаемой» профессией. Кортес вторгся в Мексику; Коперник описал обращение планет вокруг Солнца, Галилей продемонстрировал законы падения тел, Парацельс изобрел химиотерапию, Везалий заложил основы анатомии человека, а Фракасторо назвал новую болезнь сифилисом. Реформация, «черная смерть», грипп и английская потница опустошали Европу, а Екатерина Медичи, руководя Францией из-за трона, на котором сидел ее беспутный сын, благословила массовое убийство в ночь святого Варфоломея 1571 года. Паре пережил этот кошмар; он был другом Екатерины Медичи и уцелел, но другому врачу-гугеноту, Шамбеллану, для того чтобы уйти от смерти, пришлось бежать из Франции в Англию.

РОДИЛЬНЫЙ ЗАЛ XV ВЕКА

Шамбеллан прибыл в Англию в то время, когда Генрих VIII завершил наконец свои матримониальные эксперименты; год смерти короля совпал с открытием в лондонской церкви Святой Марии Вифлеемского приюта для душевнобольных, искаженное название которого обогатило английский язык словом «бедлам». К тому времени семья Шамбеллан прочно обосновалась в чужой стране и сменила фамилию на Чемберлен. Королева Елизавета сидела на троне уже десять лет, Шекспиру было шесть, а Фрэнсису Бэкону десять лет от роду, а за колдовство полагалась смертная казнь. К тому времени, когда фамилия семейства завершила свою эволюцию и Шамбеллан теперь звучало как Чемберлен, родился Вильям Гарвей, Тимоти Брайт изобрел стенографию и была разбита Непобедимая армада. Эти события приводят нас в 1588 год, когда два сына старого Чемберлена, Питер-старший и Питер-младший, занялись повивальным делом и изобрели акушерские щипцы.

Братья Чемберлен хранили в тайне свое изобретение, стремясь взять в свои руки обучение повитух и руководство ими. В оправдание своих претензий они заявляли, что могут разрешить роды в тех случаях, когда бессильными оказываются все другие врачи. Ревностно охраняемый секрет они передали следующему поколению Чемберленов, представленному другим Питером, сыном младшего из двоих братьев. Этот Питер был человеком незаурядных способностей, но соединял в себе черты религиозного фанатика и неприятные черты шарлатана. Так же как его отец и дядя, он пытался сохранить свое исключительное положение в повивальном деле. Когда ему было отказано в этой привилегии, он разразился памфлетом, озаглавленным: «Голос из Реймы, или Эхо криков женщин и детей, взывающих к состраданию Питера Чемберлена». Амбруаз Паре в таких случаях выражался проще: «Я перевязал ему раны, и Господь исцелил его».

Секретом Питера Чемберлена были все те же акушерские щипцы, переданные ему отцом и дядей. Секрет этот он передал своим сыновьям, самым толковым из которых был Хью (1630–1706). Семья продолжала хранить тайну, и, выражаясь словами Хью Чемберлена: «Мой отец, брат и я сам (хотя больше никто в Европе, насколько я знаю) Божьей милостью и нашим усердием добились обширной практики, помогая женщинам успешно разрешаться от бремени без предрассудков в отношении к ним и их детям». Тогда он продолжал хранить семейный секрет.

В то время, когда Хью Чемберлен, следуя семейной традиции, пытался взять под контроль подготовку и деятельность английских повитух, врачи медленно, но верно осваивали акушерскую практику. Толчок этому движению дал Паре, а титул акушера, дарованный Клеману, прибавил достоинства новой профессии. Тем не менее попытки врачей заниматься акушерством столкнулись с мощной оппозицией. За исключением королевских семейств, врачи сталкивались с невероятным ханжеством.

ВЕРХ ХАНЖЕСТВА – ВРАЧ ОПЕРИРУЕТ ПОД ПРОСТЫНЕЙ

В течение тринадцати веков европейским врачам запрещалось присутствовать при нормальных родах, но к XVII веку запрет был снят, и врачи начали в какой-то степени принимать участие в родовспоможении. В аристократических семействах это воспринималось с пониманием, но в простонародье врачи столкнулись с поразительным ханжеством и часто были вынуждены манипулировать вслепую, как это изображено на приведенной гравюре, чтобы пощадить стыдливость скромных пациенток. Иллюстрация взята из книги голландского врача Самуэля Янсона (1681)

Иногда врач был вынужден повязывать себе на шею один конец простыни, а другой повязывать на шею пациентке. Таким образом, врач не мог видеть, что делается под простыней. Он производил свои манипуляции вслепую, но зато берег стыдливость больной. Титул «акушер» прижился не сразу, и врачей, практикующих в акушерстве, часто награждали унизительными кличками. Так, когда Вильям Смелли в XVIII веке организовал в Лондоне школу повитух, его конкурентка, повитуха с Сенного рынка миссис Найхелл, окрестила его «повивальным дедом лошадиной богоматери». В истории медицины Смелли остался благодаря тому, что первым предложил измерять размеры таза, но свой след он оставил и в литературе. В романе Лоренса Стерна «Напиток Тристрама» он фигурирует под именем Андрианус Смелвгот. В эту восхитительную книгу он попал благодаря тому, что принял слова Lithopaedii Senonensis Icon за имя автора, хотя на самом деле это была всего лишь подпись под изображением петрифицированного плода. Ошибку заметил Йоркский врач доктор Джон Бертон, выведенный в романе под именем доктора Слопа, спорившего с повитухой за право принимать роды Тристрама.

Противодействие занятию врачей акушерством сохранилось почти до наших дней. Не далее как в сороковых годах XIX века Джон Стивенс написал и опубликовал в Лондоне памфлет об «опасности и безнравственности» участия мужчин в «повивальном деле». Свои усилия он посвятил Обществу подавления пороков. Сегодняшние акушеры уже не подвергаются презрению и осмеянию. Тем не менее в странах, отставших в своем культурном развитии, до сих пор остаются отголоски прежнего отношения; проявляется оно очевидным, хотя и невысказываемым вслух умалением достоинства врачей, занимающихся родовспоможением. Их считают низшей врачебной кастой, уступающей врачам других профессий – например, хирургам. Такое отношение сказывается на качестве преподавания акушерства в медицинских учебных заведениях, а подчас приводит к тому, что в акушерство идут люди, не блещущие способностями. Сказывается это отношение и на статистике детской и материнской смертности.

Во времена Хью Чемберлена это противодействие цвело пышным цветом, и Хью не снискал популярности в избранной им профессии; мало того, он еще впутался и в политику. Занятие политикой в Англии второй половины XVII века было делом небезопасным, что Хью Чемберлен испытал на собственном опыте. В конце концов он уехал в Париж, где в правление Людовика XIV обстановка была более спокойной. Здесь он попытался продать свой драгоценный секрет, и его направили к Морисо, бывшему тогда ведущим акушером Франции.

Сам Морисо в то время ввел в практику смелое новшество – его пациентки рожали на кроватях, а не в пресловутом акушерском кресле, которое было древнее Библии. Тем не менее, несмотря на это новшество, акушерское кресло сохранило свои позиции, и голландские невесты продолжали получать его в приданое вплоть до XIX века. Чемберлен похвастался Морисо, что с помощью своего секрета может принять самые трудные роды за считаные секунды. Морисо тотчас предоставил в его распоряжение щуплую женщину, изуродованную рахитом, которой не помогли разрешиться от бремени никакие приемы. Чемберлен самоуверенно принялся за дело, но, поработав три часа, признался, что столкнулся с непреодолимыми трудностями, – женщина умерла от травм, причиненных манипуляциями Чемберлена. «В завершение этой истории, – говорит Морисо, – следует вспомнить, что за полгода до этого события сей врач приехал в Париж из Англии и хвастал, что обладает секретным инструментом, посредством которого он может разрешить роженицу от бремени в самых трудных и запущенных случаях. Этот врач также сказал королевскому придворному врачу, что продаст свой секрет за десять тысяч талеров» (около 7500 долларов).

Если даже оставить в стороне вопрос о гуманности, то и с точки зрения медицинской этики поведение семьи Чемберлен, скрывшей метод, с помощью которого можно было облегчать страдания и спасать жизнь, было в высшей степени предосудительным. Можно, например, изобрести механическое устройство для удобства, получения дохода или для удовольствия, производить и продавать новое изобретение, стремясь к получению максимальной прибыли, держа новшество в секрете или защитив его патентом. Такой человек заслуживает почета, он может даже разбогатеть, и никто не будет из-за этого косо на него смотреть – скорее даже наоборот. Но так можно поступать в коммерции, а не в медицине. Заветы, передаваемые из поколения в поколение со времен жрецов храма Асклепия и поддержанные такой неосязаемой вещью, как этика, уважение и признание со стороны коллег, запрещают подобную практику. Врач, который ищет и находит средство, облегчающее человеческие страдания или продлевающее жизнь, делает его общим достоянием с тем, чтобы все врачи могли делать то же самое, не платя компенсаций тому, кто первым открыл новое средство. Ни в одной другой отрасли такое обучение не бывает бесплатным – только в медицине. Обязательство служения людям, которое врач берет без жалоб, возлагая на себя тяжкую ответственность, считается вполне естественным теми людьми, которые находят таким же естественным противоположное поведение всех прочих членов общества. Медицина выросла из религии; к счастью, она до сих пор сохранила в своих принципах часть религиозных добродетелей – в частности, принесение себя в жертву страданиям других людей, что, естественно, кажется непрактичным многим коммерсантам. Во все времена, как в древности, так и в наши дни, находятся врачи, извлекающие прибыль из тайных средств, обладающих действительными или мнимыми достоинствами. Чемберлены как раз и были людьми такого сорта. Были и другие – и было их великое множество.

Англия – в то время, когда Хью Чемберлен извлекал выгоду из своих щипцов, – буквально кишела шарлатанами. Четырьмя самыми знаменитыми были сэр Вильям Рид, доктор Грант, шевалье Тейлор и Меченый Уорд. Рид и Грант обязаны своей славой слабым глазам королевы Анны. Настоящих офтальмологов в то время еще не было, и королева пала жертвой шарлатанов. Ее любимцем был Вильям Рид, портной, который «не преуспел в починке одежды, но преуспел в починке глаз». Рид был самоуверенным безграмотным самозванцем, но благодаря покровительству королевы Анны приобрел большую практику и был посвящен в рыцари. Доктор Грант, другой окулист королевы Анны, начинал лудильщиком, потом стал проповедником, но, потерпев неудачу на этих двух поприщах, обратился к медицине. Его первая профессия упоминается в едкой эпиграмме того времени:

 
У королевы точно затменье ума,
Иль зреньем ослабла бедняжка.
Лудильщик вовсю ей лечит глаза
И в рыцарях Рид-портняжка.
 

Шевалье Тейлор был помощником аптекаря, а стал самодеятельным специалистом по глазным болезням. Тейлор послужил прототипом тех современных мошенников, которые на каждом шагу рекламируют свои чудодейственные средства. Усилия его не пропали даром – он стал одним из самых известных людей XVIII века. Его удостоил вниманием даже Сэмюель Джонсон, назвавший Тейлора «самым невежественным человеком из всех, кого я когда-либо встречал». Тейлор стал личным окулистом Георга II, у него лечились Гиббон и Гендель. В конце концов он ослеп сам и умер в монастырском пражском госпитале. Его приняли туда, несмотря на то что в своих «медицинских беседах» он часто хитро намекал на то, что, говоря попросту, побывал почти во всех «женских монастырях Европы и мог бы написать тома о нравах их религиозных обитательниц».

Джошуа Уорд, известный под кличкой Меченый за свою родинку, стал заниматься медициной после того, как потерпел фиаско на поприще торговли камедью и пряностями. Он изобрел «пилюлю», содержащую сурьму. Потчуя пациентов этой пилюлей и практикуя «лечение наложением рук и молитвой», он приобрел изрядную репутацию и был приглашен ко двору короля Георга II. Создается впечатление, что жертвами шарлатанов охотнее всего становятся образованные люди. У Уорда лечились Гиббон и Филдинг. Гиббон в своей автобиографии упоминает Уорда среди людей, которые «попеременно то мучили, то исцеляли меня». Филдинг, подобно Мольеру, был низкого мнения о патентованных врачах того времени, но был очень благодарен Уорду за его лечение. Лорд Честерфилд тоже принимал пилюлю Уорда и очень хвалил ее.

Рид, Грант, Тейлор и Уорд – шарлатаны, ставшие знаменитыми благодаря милости английских королей. Впрочем, и двор французского короля Людовика XIV был настоящим рассадником шарлатанства, ставшего мишенью занимательных сатир Мольера. Память об этих шарлатанах – лишнее доказательство наивности выдающихся людей и подтверждение того факта, что менее известные и выдающиеся люди отдавались в руки шарлатанов только потому, что так поступали короли, королевы, государственные мужи и знаменитые писатели. Даже в наши дни медицинские мнения и пристрастия знаменитостей, не имеющих никакого отношения к медицине, оказывают влияние на мнение публики, несмотря на то что эти знаменитости не обладают достаточными знаниями для подобных суждений.

Ни один из упомянутых выше шарлатанов не сделал ничего для улучшения качества лечения. С другой стороны, семейство Чемберлен действительно обладало ценным секретом и даже в те времена подверглось порицанию за неэтичное поведение. Очень недвусмысленны в этом отношении слова акушера из Вольжанса Деламотта, сказанные им по поводу таинственности, окружавшей изобретение акушерских щипцов: «Тот, кто держит в секрете столь благотворный и безвредный инструмент, как акушерские щипцы, заслуживает того, чтобы в аду червь вечно пожирал его внутренности…»

РОДИЛЬНАЯ ПАЛАТА XVI ВЕКА, ШВЕЙЦАРИЯ

С гравюры из книги Якоба Рюффа, швейцарского врача того времени. Почти на всех старинных картинах, изображавших родильные палаты, показаны сестры, купающие новорожденного. Часто изображали также, как они пробуют ногой воду. Стопа, как известно, более чувствительный «термометр», чем рука

Хью Чемберлену повезло меньше, чем многим другим английским шарлатанам – его современникам. Его политические взгляды доставили ему массу неприятностей, из-за которых ему пришлось бежать во Францию. Там, благодаря вмешательству Морисо, ему не удалось продать семейный секрет. Он вернулся в Англию, но в 1699 году был вынужден снова бежать.

На этот раз Чемберлен оказался в Голландии. Там он продал наконец свое изобретение, оно стало распространяться, но продолжало оставаться несмываемым пятном на довольно хрупкой медицинской этике того времени. Медико-фармацевтический колледж Амстердама был единственным учреждением в Голландии, имевшим право выдавать врачебные лицензии, за что тоже получил секрет Чемберлена, правда за довольно круглую сумму. Эта неприглядная возня продолжалась до тех пор, пока какая-то группа щедрых людей не купила секрет и не обнародовала его. Тогда и выяснилось, что Чемберлен сыграл с колледжем злую шутку, надув покупателей. Он продал только половину щипцов, причем половину совершенно бесполезную. Заключительная глава семейства Чемберлен написана сыном Хью, Хью-младшим, близким другом герцога Бекингемского и выдающимся английским врачом. В последние годы жизни он выпустил семейный секрет на волю, и вскоре инструмент стал широко применяться в акушерской практике.

Идеи этики так глубоко укоренились в медицинской профессии, что честь изобретения акушерских щипцов не всегда приписывают Чемберлену. Многие считают изобретателем бельгийца Жозефа Пальфина, который самостоятельно разработал инструмент и бесплатно представил его Парижской академии в 1721 году.

Щипцы первоначально были довольно грубым инструментом, но с момента их введения в широкую акушерскую практику были быстро усовершенствованы. Несовершенство первых щипцов, особенно их замка, соединявшего бранши, описано Лоуренсом Стерном в «Напитке Тристрама», где сказано: «Доктор Слоп потерял несколько зубов – его любимый инструмент [акушерские щипцы] соскользнул с головки рождающегося младенца во время трудных родов, замок раскрылся, и доктор рукояткой выбил себе три зуба…»

Щипцы предназначены для того, чтобы облегчить извлечение плода в случаях слабости родовой деятельности или если состояние матери или ребенка таково, что роды надо ускорить. Щипцы не применяют при повороте на ножку, предложенном Амбруазом Паре. Каждая из процедур родовспоможения – поворот на ножку, наложение щипцов и кесарево сечение – имеет разные показания. С помощью поворота на ножку можно исправить положение плода внутри матки и извлечь его за ножки, но для этого плод должен быть подвижным и целиком находиться в матке. Если же плод находится в нормальном положении, то в ходе родов его головка вклинивается в жесткое кольцо, образованное тазовыми костями. Из этого положения младенца уже невозможно сдвинуть с места и переместить обратно в матку. Значит, в этой ситуации ускорить роды поворотом на ножку уже нельзя, так как дотянуться до ножек плода уже невозможно. Если в этот момент схватки, изгоняющие плод из матки, ослабевали, то средневековые повитухи оказывались в тупике, так как не знали способа извлечения плода при таком его положении. Даже при нормально протекающих родах между вклинением головки плода в тазовое кольцо и рождением может пройти несколько часов. Если в это время ребенку начинала угрожать опасность, то ни врачи, ни повитухи не могли ничего сделать, чтобы ускорить роды и быстро извлечь младенца. Им приходилось ждать, пока он не родится естественным путем, и поэтому ребенок часто умирал, не дождавшись помощи. Эту трудность можно обойти с помощью акушерских щипцов. Их можно применять тогда, когда становится невозможным поворот на ножку.

Щипцы состоят из двух широких плоских ветвей, заканчивающихся так называемыми «ложками», которыми охватывают головку плода. Перекрещенные ветви вводят в родовые пути по отдельности, а после того, как они установлены в нужное положение, их скрепляют специальным замком, крепко захватывая головку. После этого – осторожными поворотами и тракциями – плод извлекают из родовых путей. Если головка проходит через тазовое кольцо, то остальные части тела проходят легко, так как голова имеет больший поперечный диаметр, нежели туловище, ягодицы или плечи плода.

Изобретение щипцов стало неоценимым вкладом в прогресс родовспоможения, ибо с их помощью удалось спасти множество детских жизней и облегчить страдания матери. Однако, как это случается со всяким изобретением, для которого не определены границы применения, поначалу щипцы часто накладывали и тогда, когда их применение было абсолютно бесполезным. Ни наложение щипцов, ни поворот на ножку не помогут матери и плоду, если у женщины тазовое кольцо настолько мало, что не может пропустить головку плода. Бесплодные усилия Чемберлена, не справившегося с родами у женщины, предоставленной ему Морисо, служит иллюстрацией такого неверного употребления инструмента. Единственная операция, которая в этой ситуации может спасти мать и дитя, – это кесарево сечение, но в то время эта операция была отнюдь не такой безопасной и безболезненной, как в наши дни. Морисо никогда не прибегал к кесареву сечению.

Уже в XVI веке всем повитухам и врачам было понятно, что для того, чтобы родиться на свет, плод должен пройти сквозь кольцо, образованное тазовыми костями, но ни врачи, ни повитухи не знали структуры и природы соединения этих костей между собой. Паре, например, считал, как и большинство врачей того времени, что во время родов кости таза расходятся впереди, чтобы пропустить головку плода.