Текст книги "От целителя до врача. История медицины с древности до наших дней"

ТЕПЕРЬ

«Как бы тот же случай выглядел теперь? С играющей на лице сладкой и безмятежной улыбкой – свидетельством приятного сновидения – она закрыла глаза и быстро уснула. Все ее тело обмякло, и она погрузилась в доверчивый детский сон, не видя вокруг себя неприятных фигур, готовых по первому знаку прижать ее к столу, не видя толпы медиков, готовых вмешаться в случае непредвиденных осложнений. В операционной находятся только хирург и два его ассистента, в обязанность которых входит подавать нужные хирургу инструменты, помогать при остановке кровотечения. Больше здесь сегодня никто не нужен. Не торопясь – ибо его не подгоняет необходимость закончить операцию как можно скорее, чтобы уменьшить страдания пациентки, – хирург может спокойно выполнить свою работу, приноравливаясь ко всем особенностям случая, и справиться со всеми случайностями, какие могут возникнуть в ходе операции.

Операция заканчивается, и, поскольку состояние больной не требует больше вмешательства, она постепенно просыпается, после чего ей сообщают, что все уже позади.

Благодарный взгляд больной стоит дороже любого вознаграждения. Один этот взгляд стоит всей жизни мук и страданий».

Описание Хэйденом состояния больного, пробуждающегося после эфирного наркоза, мягко говоря, не вполне соответствует действительности, и это подтвердит всякий, кому довелось его пережить, но подлинностью дышит описание ужасов хирургической операции без обезболивания.

Доктор Уоррен, выполнивший операцию под наркозом, проведенным Мортоном в Массачусетском генеральном госпитале, пользовался очень высокой профессиональной репутацией. Применение эфира в хирургии произвело на него весьма благоприятное впечатление, и он сделал очень многое для широкого распространения хирургической анестезии. Одним из первых европейских хирургов, прибегших к использованию эфира для обезболивания операций, был доктор Джеймс Янг Симпсон, профессор кафедры акушерства из университета Глазго. С помощью эфира доктор Симпсон обезболил роды у нескольких своих пациенток, но сразу отметил отрицательные стороны применения эфира – в частности, неприятный резкий запах, сильное возбуждение и раздражающее действие на дыхательные пути. Симпсон был убежден, что существуют и другие вещества, способные вызывать у больных анестезию. Вместе со своими коллегами Кисом и Дунканом Симпсон исследовал множество разнообразных веществ и остановился в конце концов на хлороформе, как на наиболее многообещающем анестетике. Для его испытания три друга собрались вокруг обеденного стола в столовой доктора Симпсона. Каждый поставил перед собой стакан с хлороформом и принялся вдыхать его пары. Сначала все трое испытали необыкновенный прилив веселья, оживившего беседу, а потом внезапно упали под стол без чувств. Придя в себя, они повторили эксперимент, к которому присоединилась племянница Симпсона. Сложив руки на груди, она вдохнула пары хлороформа и, к удивлению гостей, почти тотчас уснула, крича: «Я ангел! О, я ангел!»

Вскоре после эксперимента за обеденным столом доктор Симпсон применил хлороформ для обезболивания родов у одной из рожениц. Врач был настолько потрясен благотворным действием нового анестетика, что тотчас опубликовал результат его применения. Было это в 1847 году. Вот что пишет Симпсон о первом в истории случае применения хлороформа:

«Женщина, которой впервые был дан хлороформ во время родов, в предыдущий раз рожала в деревне, и продолжавшиеся три дня роды завершились перфорацией черепа плода. На этот раз – а это вторые роды – схватки начались за две недели до положенного срока. Через три с половиной часа после их начала и до окончания первой стадии родов я дал женщине хлороформ. Ребенок родился через двадцать пять минут после начала вдыхания паров хлороформа. Крик ребенка не разбудил мать. Прошло несколько минут… после того, как сестра унесла ребенка в соседнюю палату, прежде чем пациентка пробудилась. Она повернулась ко мне и сказала, что очень хорошо поспала, отдохнула и готова к предстоящим родам. (Мучимая тревогой из-за прошлых неудачных родов, она не спала две ночи). Немного подумав, женщина сказала, что боится, что сон прекратил схватки. Вскоре после этого сестра принесла из соседней палаты ребенка, и нам стоило немалых трудов убедить удивленную мать в том, что роды уже позади, а этот младенец и есть «ее собственный живой ребенок».

Буквально через неделю Симпсон опубликовал сообщение о результате этого обезболивания хлороформом. То, что последовало, отнюдь не напоминало восторг по поводу обнаружения нового средства, способного освободить женщину от родовых мук. Вместо этого на Симпсона обрушился шквал критики по поводу правомерности устранения боли при родах. Человек более мелкого калибра, нежели Симпсон, был бы раздавлен противниками и критиками. Но этот врач был достоин стать членом списка людей, сражавшихся за права женщин. Он был готов к битве.

В череде приведших к победе над высокой детской смертностью событий были замешаны люди, абсолютно разные по своим характерам. Мы видим среди них Паре, отличавшегося простым, цельным и прямым характером, человека, который одинаково хорошо чувствовал себя в военном лагере и при королевском дворе. Он пережил четырех католических королей Франции, и при каждом из них был личным врачом и медицинским советником, несмотря на то что сам был протестантом. Не является ли такая характеристика наилучшей для любого человека? Чемберлены – отчасти шарлатаны, отчасти фанатики – в течение почти ста лет держали в секрете инструмент, который мог бы принести неоценимое благодеяние человечеству; но за свое поведение они были подвергнуты остракизму современниками-врачами и заслужили забвение со стороны историков. Холмс был ученым и человеком блестящих дарований; определенно он не был дилетантом в медицине, но он не смог – ни жертвенностью, как Земмельвейс, ни воинственностью, как Симпсон, – отстоять те вещи, которые он ясно провидел за поколение до того, как их заметили другие. Джексон и Мортон прямо не интересовались историей деторождения, но именно они принесли ему величайшую пользу. Борьба мелочных, эгоистических интересов затмила историческое значение их достижения. Честь, которой они были достойны, погибла в ничтожных склоках и досталась Джеймсу Симпсону. В образе сэра Джеймса И. Симпсона мы видим характер реформатора, лишенного желчного пессимизма и трагической готовности к мученичеству, столь присущих многим реформаторам. Он был им, но он был реформатором, твердо стоявшим на прочном фундаменте здравого смысла, гением, искренне любившим людей и готовым к плодотворному спору. К тому же он обладал редчайшим для реформатора качеством – чувством юмора.

В Шотландии бытует легенда об анестезии: Тенева, мать святого Кентигерна (или святого Мунго) из Глазго, была оплодотворена, когда находилась без сознания, напившись отвара какого-то снотворного. В наказание за этот грех ее сбросили с вершины высокого холма, но случилось чудо, и она не пострадала. Не удовлетворенные этим свидетельством Божественной милости, ее судьи приговорили Теневу к другому наказанию: ее посадили в утлую лодчонку и толкнули в воды залива Ферт-оф-Форт. Но Тенева уцелела и на этот раз. Лодочка приплыла к Фейфу, где Теневу принял святой Серван. В положенный срок Тенева разрешилась от бремени сыном, который впоследствии стал святым Кентигерном. Зная о святом, история рождения которого довольно причудливым образом оказалась переплетенной с анестезией, церковь могла бы проявить большую снисходительность. Тем не менее – и это уже твердо установленный исторический факт – в 1591 году благородная леди Эуфамия Мак-Алайан прибегла к помощи Эгнес Сампсон, чтобы облегчить боль при рождении двух сыновей. Эгнес Сампсон пытали за ересь перед королем Яковом и приговорили к сожжению заживо на Замковом холме в Эдинбурге. В XIX веке шотландское духовенство снова объединилось, если не для того, чтобы сжечь Симпсона на костре, то, во всяком случае, для того, чтобы покончить с его богопротивной практикой своими пылкими проклятиями. Но Симпсон оказался более крепким орешком, нежели женщина XVI века; он обратил против церкви ее же собственное оружие – толкование библейских текстов – и заставил священников замолчать. Правда, избавившись от одних врагов, он столкнулся с новыми – собратьями по врачебному сословию.

Симпсона и его применение хлороформа для обезболивания родов клеймили позором с кафедр и в памфлетах. Многие, вполне разумные во всех остальных отношениях люди, ослепленные своими религиозными угрызениями совести, высказывали сомнения в правомочности вдыхания паров хлороформа. Аргумент, использованный духовенством, заключался в том, что боль, в особенности боль при деторождении, является предопределенным свыше жребием человека, и предотвращение боли – само по себе уже святотатство. Как выразился один священник, «хлороформ есть сатанинский соблазн, приманка, коей Сатана стремится прельстить женщину, убедить в том, что это благословение; но со временем эта приманка сделает общество черствым и безразличным и лишит Бога возможности слышать вопли о помощи, исходящие из сокровенной глубины души». Другой священник указывал, что хлороформ, подобно алкоголю, опьяняет и лишает свою жертву чувств.

На этом шатком фундаменте этот пастырь строит здание, устремленное в небесную высь. Священник рисует страшную картину: родильная палата, бывшая прежде средоточием спокойного достоинства, под влиянием хлороформа превратится в сцену пьяного дебоша, посреди которого появляется на свет невинное дитя.

Священнослужители подкрепляли свои проклятия авторитетом Библии, ссылаясь на проклятие рода человеческого, высказанное в стихе 16 третьей главы Бытия: «Жене сказал: умножая, умножу скорбь твою в беременности твоей; в муках будешь ты рожать детей своих; и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою» (Бытие, III: 16). Все дело было в словах: «…в муках будешь ты рожать детей своих». Согласно господствовавшему тогда толкованию, боль (болезнь) была предопределена для деторождения, и предупреждение ее во время родов «противоречило религии и явному повелению Писания».

На все эти возражения Симпсон ответил рядом статей, которые своей богословской глубиной и неотразимой логикой не оставили противникам хлороформа никаких шансов. Симпсон был занятым практикующим врачом. Он писал урывками, иногда у постели роженицы. Можно легко представить себе этого упрямого шотландца, сострадание и убежденность которого в своей правоте только возрастали от стонов его пациенток. В какие-то моменты, когда он писал теологические и физиологические обоснования, смешливый огонек, видимо, не раз вспыхивал в его глазах, и он с трудом сдерживал язвительный смех. В убийственной и простой логике не раз проскальзывает эта дерзкая усмешка.

Статья Симпсона «Ответ на религиозные возражения против использования анестезии в акушерстве и хирургии», напечатанная в 1847 году, была шедевром этого жанра. В начале статьи Симпсон подтверждает свою правоту аналогиями с другими профессиями, сопровождая аналогии цитатами из Бытия. Он указывает, что если придерживаться исключительно буквы текста, то крестьянин, выпалывая «терние и волчцы», которые обязана родить ему земля, и избегая проливать «пот лица своего» использованием лошадей и сельскохозяйственных орудий, тоже не выполняет требований Священного Писания. Точно так же и врач, пытающийся спасти жизнь больного, идет, если следовать букве Писания, против воли Бога, так как человек смертен – «прах ты, и возвратишься в прах». «Если, – говорит Симпсон, – врачу позволено идти против одной части проклятия, а крестьянину позволено идти против другой его части, то почему, спрашивается, акушеру непозволительно идти против третьей части того же проклятия? Почему те, кто признает неканонический характер попыток противодействовать боли при родах, не призывают нас отказаться от использования человеческой изобретательности в попытках противостоять смерти или в попытках повысить плодородность почвы, чтобы избежать труда «в поте лица своего»?»

Следующим шагом стало сомнение Симпсона в значении слова «болезнь» в том виде, в каком оно употреблено в связи с деторождением. Я не могу судить о правильности филологических рассуждений Симпсона, но – во всяком случае, к собственному удовлетворению – он переводит соответствующее еврейское слово как «тяжкий труд», а не как «болезнь». Далее Симпсон пространно показывает, что деторождение у людей – из-за вертикального положения тела при ходьбе – является более «трудоемким» – делом, нежели у четвероногих. По мнению Симпсона, слова Библии являются выражением понимания и простой констатацией этого физиологического факта.

Дальше Симпсон объясняет, что любое новшество в человеческой истории встречало резкое противодействие, особенно на богословской почве. В качестве примера Симпсон цитирует возражения против широкой вакцинации против оспы. «Оспа, – говорят они, – это Божья кара и происходит из человека; но вакцинация – дело рук самонадеянного, нечестивого человека. Первое – предопределено небом; второе – дерзкое и нечестивое нарушение предписаний нашей святой религии». Более практичные противники вакцинации ссылались на странные ее эффекты, о которых рассказывала одна женщина, дочери которой сделали прививку от оспы. После нее девушка стала мычать как корова, а все ее тело покрылось густой шерстью. Другой оппонент говорил, что в одной части страны вакцинацию пришлось прекратить, потому что те, «кого привили, стали реветь, как быки!».

Симпсон не ограничивается этими иллюстрациями и идет дальше, рассказывая о попытках опорочить усовершенствования в сельском хозяйстве. Одно время были люди, противившиеся внедрению веялки, машины, которая отделяет мякину от зерен. В прежние времена это делали, подбрасывая зерно в воздух, и ветер уносил более легкую мякину. «Ветер, – утверждали противники механизации сельского хозяйства, – поднимает один только Бог, и только нерелигиозный человек может поднимать созданный им ветер ради вышеупомянутой цели». Один священник дошел до того, что изгонял из общины крестьян, применявших в своем хозяйстве веялки. Но Симпсон идет еще дальше и говорит: «Весьма вероятно, что скоро пророют канал через Панамский перешеек. Все вы знаете, что такой проект был создан уже давно. Канал позволит соединить Атлантический и Тихий океаны». Когда такое предложение было впервые сделано в XVI веке, один священник по имени Аско выдвинул против него такое возражение: «По моему мнению, это выше человеческих сил – разрушить непроницаемую преграду, воздвигнутую Богом из камня и железа между двумя океанами, преграду, выдерживающую натиск яростно бушующих волн. И если это вдруг окажется возможным, то будет справедливо, если мы станем опасаться Божьего гнева за попытку улучшить то, чего Создатель – во всемогуществе своей воли – потребовал от мироздания». Аргумент, выдвинутый в XIX веке против обезболивания родов, не отличается даже по форме от аргументов, выдвинутых против строительства Панамского канала в XVI веке и против веялки в веке XVIII.

Симпсон заканчивает свою статью удивительным и неотразимым в своей логичности пассажем. Он переигрывает своих оппонентов, пользуясь их же оружием. Симпсон говорит: «Кроме того, те, кто настаивает на том, что искусственное или анестезирующее состояние нельзя применять по произволу только для того, чтобы уберечь хрупкое человеческое существо от несчастья и мук физической боли, забывают, что мы имеем перед глазами величайший пример воплощения этого принципа на практике. Я ссылаюсь на уникальное и единственное в своем роде описание приготовления и проведения первой хирургической операции, содержащееся в Бытие (II: 21): «И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребр его, и закрыл то место плотню». В этом замечательном стихе мы находим краткое, но исчерпывающее описание выполнения хирургической операции. Но особенно удивителен этот отрывок тем, что в нем содержится доказательство того, что и наш Создатель воспользовался средством избавления несчастного человеческого существа от ненужной физической боли». Таким образом, Симпсон показал, что самая первая хирургическая операция на человеке была выполнена под общей анестезией.

Покончив с оппозицией духовенства, Симпсон занялся более серьезными противниками – коллегами-врачами. Самым ярым оппонентом Симпсона, возражавшим против обезболивания родов, стал доктор Мейгс из Филадельфии, тот самый Мейгс, который ополчился против Холмса за его высказывания по поводу родильной горячки. Возражая Холмсу, Мейгс ссылался на Симпсона, «истинного джентльмена», на которого он теперь сам же и обрушился. Нежелание мириться с прогрессом, особенно с прогрессом, предложенным кем-то другим, было свойственно не только духовенству той эпохи. Оно вообще свойственно человеческой природе, и, насколько можно судить, является инстинктивным проявлением страха и неуверенности в своей способности усвоить какое-либо новшество. У доктора Мейгса этот инстинкт достиг чрезмерной степени. И в самом деле, люди в большинстве своем консервативны и ненавидят радикалов.

РОЖДЕНИЕ ЕВЫ – ПЕРВАЯ АНЕСТЕЗИЯ

Изображение «первой хирургической операции», события, которое сэр Джеймс Симпсон использовал для защиты анестезии от церковных нападок. Глубокий сон – анестезия, по мнению Симпсона, – в который был погружен Адам, хорошо виден на гравюре из «Истории», написанной в 1493 году Германом Шеделем. В XVI веке Андрей Везалий своими трудами по анатомии опроверг бытовавшее мнение о том, что у мужчин на одно ребро меньше, чем у женщин (недостающее адамово ребро)

В своих ответах Мейгсу Симпсон дал волю насмешливому и язвительному тону, от которого он воздерживался, возражая духовенству. Исходным пунктом ответа врачам вообще и Мейгсу в частности было высказывание самого Мейгса о том, что родовая боль является «естественной» или «физиологической» и поэтому ее нельзя устранять искусственно. Физиологическую или естественную боль Мейгс определял как боль, вызванную не внешним насильственным действием, но являющуюся неотъемлемым признаком какой-либо нормальной телесной функции – в данном случае деторождения. Как утверждал Мейгс, «родовая боль является желанным, благотворным и сохраняющим проявлением жизненной силы».

Симпсон понял, что противодействие врачей и оппозиция духовенства отличались друг от друга лишь формой. И то и другое было вызвано недовольством попыткой изменить устоявшийся порядок вещей. Вот что написал Симпсон в ответ на возражения Мейгса по поводу облегчения «естественной», или «физиологической», боли при родах:

«Передо мной лежит письмо, посвященное использованию анестетиков в родовспоможении. Написано оно заслуженно уважаемым преподавателем школы акушерок в Дублине. «Я, – пишет он, – полагаю, что никто в Дублине до сих пор не применял эфир в акушерстве; при обычных родах врачи и акушерки ощущают против него сильное предубеждение. Никто не желает применять эфир ради устранения не слишком сильной боли, которую Всевышний – в неизреченной своей мудрости – сделал необходимой в естественных родах. Я от всего сердца разделяю это предубеждение и эти чувства».

Аргумент, использованный и превосходно изложенный моим ирландским корреспондентом, я слышу уже целый год. Некоторые умы считают этот аргумент очень весомым и важным. Я – должен признаться – не считал и не считаю этот аргумент сильным или важным. Давайте приложим этот аргумент к какой-нибудь сложившейся практике, и тогда он предстанет перед нами в своем истинном свете. Предположим, для примера, что речь идет о первом использовании карет; в этом случае письмо моего ирландского коллеги выглядело бы так: «Я полагаю, что никто в Дублине до сих пор не пользовался каретами для передвижения; как правило, к этому средству передвижения люди испытывают сильное предубеждение, в особенности против его использования для обычных поездок, чтобы избежать привычной усталости, каковую Всевышний – в неизреченной своей мудрости – предопределил нам в естественной ходьбе. Я от всего сердца разделяю это предубеждение и эти чувства».

Мало того, я считаю этот навязший в зубах аргумент против новшеств не только смешным, но и попросту бестактным, особенно если оглянуться назад, всмотреться в поступь цивилизации и попытаться приложить этот аргумент к устоявшимся древним практикам, с которыми человеческий ум давно свыкся и считает хорошо знакомыми. Несомненно, был какой-то человек, имени которого я, конечно, не знаю, придумавший шляпы и чепцы для того, чтобы покрывать голову. Предположим, что поначалу головные уборы – а я думаю, что так и было в действительности, – встретили сильное противодействие, и в этом случае возражение моего дублинского корреспондента выглядело бы следующим образом: «Я полагаю, что до сих пор никто в Дублине не пользовался шляпами для того, чтобы прикрыть голову; здесь очень многие испытывают сильное предубеждение против использования шляп в обычную погоду – только для того, чтобы избежать небольшой сырости и холода, каковые Всевышний – в неизреченной мудрости своей – предуготовил человечеству. Я от всего сердца разделяю это предубеждение и эти чувства».

Истина заключается в том, что человек цивилизованного общества стремится улучшить всякую телесную функцию, как только постигает ее своим умом. Каждое такое улучшение в момент своего появления, так же как практика анестезии, неизбежно отвергается как недопустимая, нечестивая и т. д. и т. п. Могу привести множество случаев такого рода, но позволю себе остановиться только на одном примере. Наш Создатель изумительно сконструировал человеческие пальцы для выполнения ими замечательной телесной функции – хватания и поднятия разных предметов. Покойный сэр Чарльз Белл написал целый том in octavo – «Бриджуотерский трактат» – о механизмах действия кисти, чудесным образом приспособленной для выполнения этих и иных функций.

ПОВИТУХА, ИДУЩАЯ НА РОДЫ. КАРИКАТУРА РОУЛЕНДСОНА, 1800 ГОД

Эту внушительную «Сару Гэмп» вызвали на роды рано утром. В одной руке она держит фонарь, в другой – бутылку бренди и мешок с принадлежностями. На ногах повитухи высокие деревянные клумпы – для защиты от уличной грязи. Рядом с повитухой ковыляет сонный трубочист с мешком и щетками

«ГЕРБ ГРОБОВЩИКОВ, ИЛИ СОБРАНИЕ ВРАЧЕЙ». КАРИКАТУРА ХОГАРТА

Тремя фигурами в верхней части рисунка, выполненного в стиле геральдического герба, представлены шевалье Тейлор, окулист (его профессия обозначена стеклянным глазом, вделанным в набалдашник его трости); «сумасшедшая Салли» Мэпп, костоправка; и Меченый Уорд с его знаменитой родинкой. Двенадцать фигур в центре – знаменитые шарлатаны, жившие во время Хогарта. Подпись Хогарта к рисунку выполнена в стиле, принятом в геральдике. «На фоне соболей собрание держит в руках мочеприемник; двенадцать голов шарлатанов и двенадцать набалдашников… это консультанты с девизом Et plurima mortis imago – «Общий образ смерти»

СЦЕНА В БЕДЛАМЕ В ИЗОБРАЖЕНИИ ХОГАРТА.

ПОСЛЕДНЯЯ ГРАВЮРА СЕРИИ «КАРЬЕРА РАСПУТНИКА»

Распутника только что в цепях привезли в Бедлам. Его фигура видна в левой части картины. Гротескные фигуры в центре символизируют безумие. Две женщины на заднем плане – любопытные дамы, пришедшие «поглазеть» на сумасшедших

ИССЛЕДОВАТЕЛЬ ЗАКИСИ АЗОТА АССИСТИРУЕТ В ЭКСПЕРИМЕНТЕ С ГАЗОМ. КАРИКАТУРА ГИЛЛРЕЯ

Один из ранних комментаторов творчества Гиллрея написал об этой картине: «На столе лектора воздушные насосы, резервуары и надувные игрушки. Доктор Гарнет (профессор химии, умерший в 1802 году) оживляет свой рассказ наглядной демонстрацией действия закиси азота на сэра Дж. К. Гипсли, который явно ошеломлен действием газа. Сэр Хэмфри (в то время еще мистер) Дэви помогает лектору. Справа видна забавная голова графа Румфорда. За спиной графа внимание обращает на себя ястребиный, увенчанный очками нос Исаака Дизраэли». Остальные зрители – знатные дамы и господа того времени

ПЕРВАЯ ПУБЛИЧНАЯ ДЕМОНСТРАЦИЯ ХИРУРГИЧЕСКОЙ АНЕСТЕЗИИ. МАССАЧУСЕТСКИЙ ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ГОСПИТАЛЬ, 16 ОКТЯБРЯ 1846 ГОДА

ЖЕРМЕН КАЛО УДАЛЯЕТ КАМЕНЬ ИЗ МОЧЕВОГО ПУЗЫРЯ В ПРИСУТСТВИИ КОРОЛЯ ФРАНЦИИ ЛЮДОВИКА XI (1474 ГОД)

Пациент – приговоренный к смерти преступник; операция проводится на кладбище

ХИРУРГ-ЦИРЮЛЬНИК ОПЕРИРУЕТ В СВОЕМ КАБИНЕТЕ

Тарелку с выщербленным краем, лежащую справа на подоконнике, подставляли под подбородок посетителя во время бритья. Мягкая игрушка, висящая под потолком, должна была охранять от злого духа. Обычно для этой цели служил набитый ватой аллигатор

ЧУМА 1720 ГОДА В МАРСЕЛЕ

На рисунке показано, как осужденные преступники сбрасывают тела умерших в опоры набережной

НАПОЛЕОН СРЕДИ БОЛЬНЫХ ЧУМОЙ В ЯФФЕ

СВЯТАЯ ПОКРОВИТЕЛЬНИЦА ЗУБНОЙ БОЛИ

Святая Аполлония, держащая в руке щипцы с зажатым в них удаленным коренным зубом

ДЖЕННЕР, ВЫПОЛНЯЮЩИЙ ВАКЦИНАЦИЮ. КАРИКАТУРА ГИЛЛ РОЯ

Этот рисунок был сделан, когда вакцинации от оспы едва исполнилось шесть лет, и противники вакцинации выдвигали против нее самые фантастические возражения. Сам Гиллрой пишет о том, что вдохновило его на эту картину – «публикации Общества противников вакцинации». Один комментатор пишет по поводу этой картины: «Доктор Дженнер, превосходный портрет которого мы видим на рисунке, выполняет вакцинацию; помогающий ему молодой работник держит молочное ведро с оспенным материалом «прямо из-под коровы». Доктору Дженнеру ассистирует еще один врач, растворяющий лекарства, усиливающие действие вакцины. На подставке расставлены медицинские принадлежности. Изображены причудливые реакции на вид несчастных, которых берут на вакцинацию. На заднем плане картина с изображением поклонения золотому тельцу – символ восхищения коровой»

ОДИН ИЗ СПОСОБОВ ИСКОРЕНЕНИЯ ПРОСТИТУЦИИ

ВЫДАЮЩИЕСЯ ЦЕЛИТЕЛИ ВЕРОЙ XVII–XIX ВВ.

ВАЛЕНТАЙН ГРЕЙТРЕЙКС, XVII ВЕК, ИРЛАНДСКИЙ ДВОРЯНИН, СЛУЖИВШИЙ КРОМВЕЛЮ

ФРИДРИХ АНТОН МЕСМЕР, XVIII ВЕК, ВРАЧ

ФИНЕАС ПАРКХЕРСТ КВИМБИ, XIX ВЕК, ЧАСОВЩИК ИЗ НЬЮ-ГЭМПШИРА

МЭРИ БЕЙКЕР ПАТТЕРСОН ГЛОВЕР ЭДДИ. С ДАГЕРОТИПА 1864 ГОДА, КОГДА МЭРИ ЭДДИ БЫЛО СОРОК ТРИ ГОДА (Из собрания Милмайна)

МЕТАЛЛИЧЕСКИЕ ТРАКТОРЫ ПЕРКИНСА КАРИКАТУРА ГИЛЛРЕЯ

«Металлические тракторы – в данном случае их, видимо, применяют для исцеления «красного носа» – вызывают вспышки пламени на органе, к которому их прикладывают. На столе расставлены принадлежности для приготовления пунша. Пламя пунша хорошо передает колорит пламени, сжигающего длинный нос пациента. Лежащая перед джентльменом рекламная страница «Истинного британца» хорошо объясняет творимое здесь шарлатанство: «Лечение доктора Перкинса во всей своей красе; превосходно лечит все скорби – красный нос, подагру пальцев ног и т. д.»

ВРАЧИ СПОРЯТ, А БОЛЬНАЯ УМИРАЕТ ПОСЛЕДНИЙ РИСУНОК ИЗ СЕРИИ ХОГАРТА «ИСТОРИЯ ПРОСТИТУТКИ»

Ниже приведен комментарий преподобного Дж. Траслера, имевшего, судя по всему, не очень высокое мнение о врачах. «Выпущенную из Брайдсвелла, мы теперь видим перед собой эту жертву и оплакиваем ее; жизнь ее подходит к концу в страшной бедности и жалком несчастье. Два шарлатана, чье невежественное лечение, наверное, приблизило смерть несчастной, громко обвиняют друг друга в назначении ненужных и вредных лекарств, каковые просто отравили больную. Тощий врач – доктор Мизобен, иностранец, имевший в то время в Лондоне солидную практику. Такие споры, как это достоверно известно, случаются во время консультаций дипломированных врачей, а пациент подчас бывает настолько невежлив, что умирает, не дождавшись, пока врачи придут к единому мнению и назовут его страдание»

 
В симптомах все они друг с другом не согласны,
Но в сумме гонораров – единогласны!
 

Уважаемый толкователь, крепко лягнув врачей, милостиво возвращается на привычную ему почву и заключает: «Вся мораль «Истории проститутки» проста и понятна – это бесценное предупреждение молодым и неискушенным, так как провозглашает великую и важную истину: тот, кто уклоняется с пути добродетели, кончает жизнь в несчастье. Женщина, роющаяся в сундуке с «жалкими остатками былого великолепия», – типичная для того времени медицинская сестра

ФЛОРЕНС НАЙТИНГЕЙЛ

ЭДВАРД ДЖЕННЕР

ЛУИ ПАСТЕР

ЛОРД ЛИСТЕР

В правление первых Стюартов с континента в Англию были завезены вилки, с помощью которых можно было отправлять в рот отрезанные куски мяса или иную пищу, которую мы желали бы съесть. Но это было весьма печальное и нежеланное новшество, бросившее вызов старому, устоявшемуся обычаю пользоваться для этого физиологическими функциями наших пальцев. Применение вилок вызвало яростные возражения, нисколько не уступавшие возражениям, выдвинутым против анестезии, призванной облегчить физиологическую функцию деторождения. Дизраэли рассказывает, что использование вилок вызывало такое неприятие во многих местах, что некоторые немытые проповедники утверждали, что «не касаться мяса пальцами – это оскорбление Провидения». Сама природа снабдила нас пальцами из плоти, костей и нервов, и не является ли противоестественной и нечестивой попытка людей – обуянных гордыней и надменностью – заменить пальцы орудием из серебра или стали?

Вам хорошо известно, что акт родов часто – вслед за покойным профессором Гамильтоном – уподобляют трудностям далекого путешествия, и, подобно путешествию, делят его на стадии. «Страдания матерей, – говорит Гамильтон, – во многих языках сравниваются со страданиями во время тяжелого путешествия». Давайте продолжим это сравнение функции деторождения и функции передвижения. Вы считаете, что «роды являются кульминацией приложения соматических сил женщины». Один из самых ярких президентов вашей великой Американской республики – Томас Джефферсон – в своих воспоминаниях в том же ключе упоминает о ходьбе и средствах передвижения. Джефферсон описывает акт ходьбы, не говоря, правда, о том, что ходьба есть «кульминация приложения соматических сил человека».

Немногие, а возможно, и никто не возьмется оспаривать высказанные по этому поводу Джефферсоном абстрактные истины. Но, поскольку ходьба или передвижение являются «физиологической» функцией, а сама ходьба считается целительной и полезной, то не является ли для вас это достаточным основанием для того, чтобы никогда не отказываться от этого физиологического акта или заменять его чем-то другим, пользуясь при этом такими же доводами, какими вы пользуетесь, настаивая на том, что от родовой боли нельзя отказываться, как и нельзя ее устранять? Поелику ходьба является естественным состоянием, то не достаточное ли это основание для вашего лечащего врача, принимающего аргументы против анестезии в родовспоможении, чтобы посоветовать вам, когда вы в следующий раз соберетесь покинуть родную Филадельфию и посетить Балтимор или Нью-Йорк, преодолеть это расстояние пешком, а не по железной дороге или каким-либо иным транспортом? Каким будет ваше мнение о враче, коему вы доверили свое здоровье, если он, когда вы направитесь на вокзал в Нью-Йорке или Балтиморе, со всей серьезностью – с какой вы учите акушерок и вашими же собственными словами – посоветует вам совершить это дальнее путешествие пешком, которое будет (выражаясь вашими собственными словами) желательным, целительным и сохраняющим проявлением жизненной силы? На самом деле это всего лишь превращение вашего argumentum ad feminam в argumentum ad hominem.