Текст книги "Анастасия или Анна? Величайшая загадка дома Романовых"

Этот визит состоялся, когда дом был все еще в относительно хорошем состоянии. К концу семидесятых годов положение в доме Мэнехена стало угрожающим. «От этого участка исходит сильный запах, – заявил один из соседей, – и это настоящее зловоние, иначе не назовешь» {39}. Мэнехен смирился со странностями в поведении своей жены: та отказывалась усыплять какого-либо из своих любимцев, и, когда они околевали, она, как правило, сама кремировала их в камине гостиной. К 1978 году терпение соседей иссякло, они обратились в суд и потребовали призвать к порядку семью Мэнехен, поскольку эта семья «не поддерживает на своем участке необходимую чистоту и не выполняет гигиенические требования» {40}. В ходе судебных заседаний по данному делу миссис Мэнехен сидела недвижимо на последней скамье зала суда и отказывалась отвечать на вопросы судьи. «Анастасия, – пояснил ее супруг, – не считает себя обязанной следовать законам Америки». И хотя Джек настаивал, и достаточно необоснованно, что в месте их проживания нет ничего, что позволяло бы говорить об антисанитарии, судья оштрафовал его на 1750 долларов и потребовал чтобы тот очистил и привел свой участок в порядок {41}.

Тем не менее репортеры продолжали приезжать, и каждый из них хотел вписать свою собственную главу в эту историческую загадку. С одними претендентка соглашалась сотрудничать, но только для того, чтобы отказать кому-то еще на следующий день. «Мне становится дурно от всей этой грязи, – заявила она однажды. – Я не хочу читать эту грязь. Меня тошнит от этих нескончаемых вопросов» {42}. Одной группе тележурналистов она предложила в ответ на их вопрос не менее загадочный вопрос: «Как я вам скажу, кто я? Как это сделать? Вы можете мне это сказать? Можете ли вы доказать мне, кто вы на самом деле? Вы можете верить мне или не верить. В любом случае и как бы то ни было это не имеет никакого значения» {43}. События приобрели любопытный поворот в 1976 году, когда вышла книга «Досье царя»; в ней большой главой и в весьма положительном свете было представлено дело Андерсон, хотя там же приводятся слова, будто бы сказанные ею о событиях в Екатеринбурге: «Там не было массовой казни, но всего остального я сказать не могу» {44}.

Хотя она и осуждала книгу как «путаницу, в которой все свалено в одну кучу», все же создавалось впечатление, что отдельные мысли и умозаключения книги «Досье царя» миссис Мэнехен взяла на вооружение, включая и предположение, что императрица и ее дочери, возможно, не были убиты в Екатеринбурге {45}. До этого времени она раз за разом повторяла (в тех редких случаях, когда ее можно было склонить к разговору на эту тему) свой рассказ о казни в доме Ипатьева, правда, та версия, которую она впервые поведала в двадцатые годы, в последующие годы ее жизни окрасилась в еще более мрачные тона, поскольку она утверждала, что большевики неоднократно насиловали членов императорской семьи, перед тем как расстрелять их {46}. Но теперь ее рассказы стали еще более фантастическими. В 1976 году миссис Мэнехен заявила, что все члены семьи императора имели двойников, которые в случаях возникновения опасности появлялись вместо них на публике, и что эти несчастные актеры в силу каких-то непонятных причин добровольно приняли участие в спектакле, финалом которого стала их казнь в доме Ипатьева {47}. Несколькими годами позже эта история получила неожиданное продолжение, когда на сцене появился некий вышедший на пенсию дантист из Ричмонда, штат Вирджиния, который заявил, что его дядя Гершель Мейстрофф был дублером Николая II и он был расстрелян вместо императора {48}. Однако, услышав об этом, миссис Мэнехен отказалась обсуждать эту тему, назвав ее ерундой, а ее муж добавил, впрочем, совершенно не к месту: «Ни один еврей не стал бы помогать царю» {49}.

Тем не менее даже эта более чем странная гипотеза вскоре канула в Лету, потому что миссис Мэнехен поведала, что тогда не был убит никто из Романовых, вместо этого, настаивала она, они все бежали из России в Варшаву на поезде, который они каким-то образом сами же и вели. По ее словам, Николай II умер в Дании в 1928 году, а цесаревич Алексей и сейчас жив и здоров, но ему приходится скрываться {50}. Эта чрезвычайно неожиданная ревизия исторических событий достигла апогея, когда Андерсон стала утверждать не только то, что семья императора не была убита, но и то, что все они уехали из России еще до Первой мировой войны. Императрица Александра и ее дочери переехали на постоянное жительство в Германию в 1911 году, а царь Николай II вместе с цесаревичем Алексеем присоединились к ним в 1913 году {51}.

Для чего нужны были подобные сказки? Может, миссис Мэнехен просто развлекала себя этими все более и более далекими от истины заявлениями, придумывая одну нелепую историю за другой? А может, она пыталась внести путаницу в суть ее дела и отвоевать свое право распоряжаться своей жизнью? Или же все эти возмутительные и противоречивые фантазии свидетельствуют о том, что ее разум стал жертвой старческого слабоумия? Некоторые из тех, кто знал ее в эти годы, полагают, что это скорее на Джека, а не его жену нужно возложить ответственность за большую часть подобных вымыслов. «Мэнехен, – вспоминает Раффин, – все время пытался говорить от имени своей молчаливой супруги. Его попытки отрицательно сказывались на доверии к тому, что говорила Анастасия. Странности в характере и поведении его жены поощряла и усиливала его эксцентричность, особенно в силу того, что он поощрял ее склонность повторять рассказанное» {52}. Джек был очарован рассказами о заговорах, о претендентах на титул и тайнах королевских дворов, и мало что на свете увлекало его больше, чем возможность раскрыть какие-либо исторические тайны, которые долгое время были скрыты ото всех. Если быть более точным, то это Мэнехен, а не его жена повторял эти дикие сказки, охотно делясь с газетами и журналами своими последними «открытиями»; его супруга в таких случаях сидела молча, кивая время от времени головой, если ее просили подтвердить сказанное. Правда, так бывало в тех случаях, когда она вообще присутствовала, поскольку Джеку нравилось высказывать свои соображения, представив их как некое совместно сделанное открытие {53}.

Двадцатого августа 1979 года, после нескольких дней тяжелой болезни, миссис Мэнехен потеряла сознание от боли и была срочно доставлена в Шарлотсвилльскую больницу Марты Джефферсон. «Было видно, что она нуждается в том, чтобы ее прооперировали, – вспоминал доктор Ричард Шрам, – однако ее состояние было настолько плохим, что я боялся, что мы убьем ее, вводя анестезию». Однако в конце концов доктор Шрам был вынужден действовать: он обнаружил опухоль яичника, она блокировала кишечник, и результатом этого стала тяжелая инфекция. Он удалил опухоль и почти целый фут (0,305 м) внутренних тканей, пораженных инфекцией {54}. Хотя операция прошла успешно и рана зажила, миссис Мэнехен по-настоящему так и не поправилась; страдая тяжелой формой артрита, очень скоро она уже больше не расставалась с инвалидным креслом-коляской, все больше уходила в мир душевной и физической дряхлости {55}.

Лишенная возможности ходить, она тем не менее настаивала на том, чтобы вместе с Джеком ездить взад и вперед по всему Шарлотсвиллю, выполняя бесчисленные поручения. В ходе такой поездки она могла часами сидеть на переднем сиденье их потрепанного жизнью лимузина, внешне безразличная ко всем неудобствам; однако, если ее самочувствие было достаточно хорошим и если ей казалось, что муж отстутствует слишком долго, она высовывала голову из окна и начинала кричать: «Ганс! Ганс!» до тех пор, пока он не возвращался. Прохожие останавливались и смотрели на нее, не зная, что им делать. Даже когда супруги возвращались домой, она упрямо оставалась сидеть в автомобиле и кричать на Джека. В ответ на вопросы обеспокоенных соседей Джек обычно только пожимал плечами и улыбался. «Ну вы же знаете этих русских, – говорил он в таких случаях, – они никогда не будут счастливы, до тех пор пока не станут несчастными» {56}.

«Я прожила слишком, слишком долго, – сказала она однажды Раффину. – Подходит время покидать эту юдоль. Надеюсь, в следующий раз, когда вы придете сюда, от бедной Анастасии останется только холодное тело. И когда вы услышите, что бедной Анастасии уже нет, думайте о том, что я буду счастлива, потому что больше не буду страдать». Когда Раффин встретился с ней в последний раз, она прошептала ему: «Молитесь, как можно больше молитесь за мою смерть». {7} После десятилетий той суеты и путаницы, какой была жизнь Андерсон, у нее совсем не было сил, а и без того жалкие условия жизни ухудшились до такой степени, что начали угрожать здоровью. К осени 1983 года условия жизни в доме на площади University Circle стали настолько плохи, что супруги Мэнехен заболели совершенно неожиданной болезнью – сыпным тифом Скалистых гор – и местные власти снова вынуждены были вмешаться. Заседание окружного суда Шарлотсвилля пришло к выводу, что мистер Мэнехен не способен должным образом ухаживать за своей женой, и судья назначил местного адвоката Уильяма Престона ее официальным опекуном. Престон нашел психическое состояние миссис Мэнехен внушающим серьезные опасения, и 28 ноября он передал ее под наблюдение в психиатрическую клинику больницы Blue Ridge {58}.

Чарующая сказка о трагической судьбе всеми покинутой русской княжны стала просто воспоминанием, но история на этом не закончилась, поскольку на следующий же день Мэнехен похитил из клиники свою больную жену, что стало поводом для неистовой кампании, поднятой средствами массовой информации по поводу «исчезновения предполагаемой великой княжны» и для поисков супружеской пары с привлечением полиции нескольких штатов. Супругов удалось найти через четыре дня, домом им служил разбитый лимузин, стоявший у одной из загородных дорог, и миссис Мэнехен, измученная жаждой и в полубессознательном состоянии, была возвращена в больничную палату {59}. Это событие стало последним в ее жизни, полной почти невероятных поворотов судьбы. Суд пришел к заключению, согласно которому миссис Мэнехен была признана страдающей старческим слабоумием; тем не менее суд не нашел законных оснований, для того чтобы содержать ее в психиатрической клинике, и в силу этого Престон поместил свою подопечную в частную клинику. Женщина, история жизни которой волновала весь мир и стала основой сюжета бесчисленных книг и кинофильмов, теперь была только тенью себя самой: истощенная, весившая едва ли больше 30 кг, со спутанным сознанием и глазами, все больше мутневшими по мере того, как ее разум соскальзывал во мрак слабоумия {60}.

Мэнехен каждый день приходил к своей жене, он развешивал на стенах ее комнаты фотографии императорской семьи; однако 28 января 1984 года из-за угрозы апоплексическиого удара Андерсон была направлена в больницу Марты Джефферсон {61}. А всего через две недели, в 11 часов 40 минут, в воскресенье 12 февраля 1984 года, она упокоилась в мире. Позднее Мэнехен утверждал, что его жена была убита, и говорил, что либо агенты британской разведки, либо сотрудники КГБ отсоединили трубки, по которым в ее легкие поступал кислород {62}. На самом же деле она умерла от воспаления легких. В выданном свидетельстве о смерти должным образом записано, что ее имя «Анастасия Николаевна Мэнехен, что родилась она 5 (18) июня 1901 года в городе Петергоф, Россия» и родителями ее названы царь Николай II и Александра Гессен-Дармштадтская, а также указана ее социальная принадлежность – «член императорской семьи». Штат Вирджиния посмертно присвоил ей титул и имя, которых она добивалась в течение шестидесяти трех лет жизни {63}.

За много лет до этого события, когда она была еще в здравом уме и твердой памяти, Андерсон сделала свой выбор: она хотела, чтобы ее кремировали, и это ее решение было выполнено в полдень в день ее смерти в ближайшем крематории. Двумя днями позже в часовне при Университете Вирджинии в городе Шарлотсвилль по ней была отслужена панихида. Около трехсот друзей, соседей и тех, поддерживал усопшую, заполнили помещение часовни, стены которой Мэнехен украсил фотографиями членов семьи Романовых и латунными алтарными подсвечниками, украшенными императорскими двуглавыми орлами. Хотя усопшая давным-давно не исповедовала никакой признванной обществом религии, священник епископальной церквий провел по ней заупокойную службу, правда, общим вниманием на этой службе владел вдовец, который предлагал собравшимся то, что он называл «историческими комментариями» по поводу семьи Романовых и своей усопшей супруги {64}. Подобно столь многим событиям из жизни усопшей, даже панихида по ней быстро превратилась в цирковое представление, поскольку Джек выступил с резкой критикой тех, кого он назвал «ее бывшими друзьями» в Европе, которые оставили ее, а также с критикой членов семейства Романовых за то, что те «отвергли Анастасию», а также в силу какого-то действительно не поддающегося объяснению выверта сознания возложил на королеву Елизавету II вину за все несчастья своей жены и объявил, что британская монархиня является «международным торговцем наркотиками» {65}.

В течение нескольких месяцев Мэнехен держал урну с прахом своей усопшей жены при себе. Выполняя ее последнюю волю, заключавшуюся в том, чтобы ее прах был предан земле в Зееоне, он столкнулся с рядом трудностей. В 1934 году нацистское правительство потребовало от семьи владельцев Лейхтенберга, чтобы те продали имение властям в Берлине, однако семья сохранила за собой право хоронить представителей своей фамилии на небольшом, огороженном кладбище с часовней Св. Вальбурга. Здесь, под надгробным камнем, проект которого он сделал сам незадолго до своей смерти в 1929 году, покоился Георгий, герцог Лейхтенбергский, а в 1953 году рядом с ним была похоронена его жена Ольга. Вдова герцога Дмитрия, герцогиня Екатерина Лейхтенбергская, выступила против погребения здесь Анастасии Мэнехен. Ни она, ни ее муж никогда не верили в то, что она на самом деле является великой княжной Анастасией, и не хотели, чтобы женщина, которую они считали самозванкой, была похоронена вместе с русскими аристократами, умершими в изгнании. К тому же, по ее убеждению, кремирование тел находилось в противоречии с канонами православной церкви. {66} Заниматься этим было предоставлено всегда верившему претендентке принцу Фридриху Саксен-Альтенбургскому, и до тех пор пока он не представил заверенного письменного заявления, которое подтверждало, что герцогиня Ольга дала свое личное разрешение на захоронение, католическое руководство, ответственное за поддержание порядка на церковном кладбище, не соглашалось удовлетворить просьбу Мэнехена {67}.

Понедельник 18 июня 1984 года был в Зееоне прекрасным днем. Вдали сверкали снеговые шапки Альп, и легкий ветерок с озера Клостерзее целовал отбрасывающие густую тень вязы, когда к воротам бывшего аббатства подъехала колонна автомобилей. Процессия остановилась у высоких, заросших глицинией и жимолостью стен, окружающих часовню Св. Вальбурга, и группа одетых во все черное участников похоронной процессии вышла из автомобилей и прошла через открытые кованые ворота, ведущие на кладбище. Это было любопытное собрание: всхлипывающий и совершенно растерянный Джек, он сжимал в руке небольшой, в виде сердечка, медальон, в котором находилась прядь волос его усопшей жены; принц Фридрих Саксен-Альтенбургский; принцесса фон Шенайх-Каролат, вдова принца Фердинанда Шенайх-Каролата, а также Йен Лилбэрн, Брайен Хорэн и небольшая группа немецких аристократов – обладателей титулов, которые потеряли всякое значение после Первой мировой войны. Как и было задумано, день погребальной церемонии совпал с днем, который мог бы стать восемьдесят третьим днем рождения великой княжны Анастасии. Участники похоронной процессии встали полукругом вокруг небольшого углубления, сделанного у восточной стены кладбищенской ограды, и склонили головы в молитве. Священника, который бы вел церемонию прощания, не было. Сказав несколько подходящих случаю слов, группа покинула кладбище, пройдя мимо мраморных памятников и кованых железных крестов, едва видных среди душистых розовых кустов. Позднее над тем местом, где была погребена урна с прахом Анастасии Мэнехен, появилась мемориальная доска, украшенная русским православным крестом и надписью, составленной принцем Фридрихом: «Несть покоя душе нашей, Господи, пока ты не примешь ее с миром в Царствие Твоем» {68}. Здесь, под надгробным камнем, отмеченным именем Анастасия, нашла вечное упокоение самая знаменитая в истории претендентка на высокий титул.

Часть третья: Франциска

18
Крушение сказки

Тайна продолжала оставаться тайной и становилась еще более запутанной. После того как в 1984 году умерла Анастасия Мэнехен и решить вопрос о том, кем она была на самом деле, более было невозможно, тайна превратилась из современного мифа в легенду. Теперь судьба Анастасии Мэнехен перешла в царство вечных вопросов. Суды не могли решить вопрос по существу ее иска, но за несколько месяцев до ее смерти писатель Петер Курт опубликовал биографическую повесть «Анастасия. Загадка Анны Андерсон». Эта книга сделала больше чем любая другая, для того чтобы облечь дело Андерсон флером вероятности, – настолько велики были популярность книги и одобрение читателей. Можно не сомневаться, что дело Андерсон в том виде, в каком его представил Курт, было бесспорно увлекательным, хотя позже он дополнил его комментарием, который, должно быть, отражал точку зрения многих: «Однако я, в некотором роде, рад, что в деле Анастасии не нашлось доказательств, которые могли бы вывести его за пределы полемики» {1}.

Создавалось впечатление, что таким положение вещей останется навсегда. Однако в апреле 1989 года, через пять лет после смерти Анастасии Мэнехен, она же Анна Андерсон, одна из московских газет напечатала рассказ, который потряс мир. За десять лет до этого трое советстких следователей получили официальный отчет Якова Юровского, руководителя команды, которая, по-видимому, привела в исполнение расстрел семьи Романовых. В этом отчете он давал детальное описание не только ужасающей массовой расправы в доме Ипатьева, но также сообщал, что вопреки тому, что утверждал Соколов, и тому, во что верила публика на протяжении почти всего XX века, тела убитых не расчленяли, не сжигали и не заливали кислотой, они были просто похоронены. Массовое захоронение в Старом Бору у деревни Коптяки было обнаружено на целое десятилетие раньше, но только с началом в СССР периода гласности во время пребывания у власти Михаила Сергеевича Горбачева люди рискнули сообщить о своей сенсационной находке.

Перед тем как наконец было произведено вскрытие захоронения, прошло два года, полных сумасбродными гипотезами, вопросами и домыслами. Результаты вскрытия и исследование останков немедленно произвели фурор: да, в могиле были человеческие останки, из нее были извлечены обломки костей, фрагменты скелетов и черепа с пулевыми отверстиями. Однако в могиле были останки лишь девяти из одиннадцати человек, которые предположительно были убиты той летней ночью 1918 года. Антропологи и судебно-медицинские эксперты из России и США были единодушны в том, что в могиле, несомненно, отсутствовало тело тринадцатилетнего цесаревича Алексея, а также тело одной из его сестер. Однако тело какой именно сестры отсутствовало в могиле стало серьезным вопросом. Основываясь на данных сопоставления сохранившихся в архиве фотографий с результатами измерений сильно поврежденных черепов, большинство русских ученых настаивало на том, что в могиле отсутствовало тело Марии, однако данные судебного расследования, обследования зубов и антропологических измерений убедили обе команды специалистов, что отсутствует тело Анастасии, а не Марии. Внезапно легенда, самая живучая из всех легенд об особах царской крови, вновь всколыхнулась в воображении людей во всем мире.

Вопрос о том, останки какой из великих княжон отсутствуют в могиле, навсегда останется без ответа, но постепенно прояснялись другие загадки из дела Романовых, поскольку стало точно известно, что останки, найденные под Коптяками, представляли собой останки пяти членов императорской семьи и четырех их слуг, погибших вместе с императором и его семьей. Окончательные выводы были сделаны тогда, когда извлеченные из могилы бедренные кости покойных были подвергнуты генетическому анализу международной группой ученых под руководством доктора Питера Джилла из Научно-исследовательской лаборатории судебной медико-био-логической экспертизы при Министерстве внутренних дел Великобритании. В ядрах клеток люди несут два типа дезоксирибонуклеиновой кислоты (ДНК): нуклеиновой кислоты и митохондриальной дезоксирибонуклеиновой кислоты (мтДНК). Полученная в равных долях от обоих родителей нуклеиновая ДНК считается наиболее надежным и устойчивым генетическим показателем, позволяющими неопровержимо доказать наличие или отсутствие биологического родства. С другой стороны, митохондриальная дезоксирибонуклеиновая кислота (мтДНК) является общей для всех членов семьи, состоящих в биологическом родстве, и передается по материнской линии от матерей к их детям в форме генетической цепочки, остающейся неизменной в течение столетий. Не позволяя говорить о генетическом родстве, она тем не менее может с различной степенью вероятности подтвердить наличие общих предков. Кровь для проведения генетического исследования дал принц Филипп, герцог Эдинбургский: ученые нашли, что он, как прямой потомок по материнской линии принцессы Алисы, которая была матерью императрицы Александры Федоровны, обладал тем же набором цепочек митохондриальной дезоксирибонуклеиновой кислоты (мтДНК), который был зарегистрирован при анализе останков императрицы Александры Федоровны и трех ее дочерей. Останки царя Николая II были идентифицированы путем сопоставления результатов генетического исследования образцов, предоставленных несколькими его родственниками по материнской линии, а также путем сравнения митохондриального профиля Николая II с таким же профилем его младшего брата Георгия, скончавшегося в 1899 году {2}.

Благодаря достижениям науки о ДНК была разгадана одна из величайших тайн столетия – удалось узнать, какая судьба постигла семью Романовых. Но почему бы не прибегнуть к помощи этой науки, чтобы раскрыть и другую тайну – раз и навсегда установить, кем же была на самом деле Анна Андерсон? Решение этой задачи представлялось маловероятным, ведь для этой цели нужен определенный генетический материал, а тело Анны Андерсон было кремировано после ее смерти в 1984 году. Первые шаги на пути к решению этой загадки были сделаны Сидом Мандельбаумом, ученым-генетиком из Лонг-Айлен-да. «Я подумал, что любому человеку, живущему в каком-то городе, – говорит он, – так или иначе приходится посещать лечебные заведения. В связи с этим я предположил, что, может быть, больница в Шарлотсвилле сохранила биологический материал, и если бы они согласились им поделиться, это могло бы позволить провести генетические исследования. Узнав о том, что в 1979 году Андерсон была прооперирована по поводу непроходимости кишечника, Мандельбаум связался с больницей Марты Джефферсон; однако его усилия не дали результата, поскольку официальный представитель сообщил ему, что больница не сохранила генетических материалов пациентки {3}.

Идея Мандельбаума нашла поддержку у других специалистов, и достаточно скоро администрации больницы Марты Джефферсон пришлось разбираться с запросами, поступившими из нескольких мест. Судя по всему, подобный взрыв интереса привел к более тщательной ревизии материалов, имеющихся в распоряжении больницы. Вскоре Пенни Дженкинс, руководитель медицинского архива, обнаружила, что в распоряжении больницы Марты Джефферсон действительно имеются образцы тканей, удаленные у миссис Мэнехен во время операции, а именно гангренозный участок кишечника длиной пять дюймов (127 мм), разделенный при консервации на отрезки по одному дюйму (25,4 мм) каждый, обработанные формалином и залитые в парафиновые блоки для герметизации. Помеченные для сохранения врачебной тайны условным номером пациента, эти образцы тканей были помещены в хранилище при патологическом архиве больницы {4}.

Обнаружение образцов тканей послужило поводом для бурной и нелепой юридической баталии по поводу предполагаемых генетических испытаний, развитие этой баталии проходило в полном соответствии с десятилетиями противоборства по делу Андерсон. Сам Джек Мэнехен умер в 1990 году, однако писатель Джеймс Блейр Лавелл в установленном порядке получил от одного из двоюродных братьев Мэнехена право распоряжаться тканями, подлежащими исследованию. {5} Данное право было опротестовано немецким продюсером Морисом Филипом Реми, в качестве доверенного представителя которого выступал некий Вилли Корте. Дело в том, что Реми делал документальный фильм об Андерсон и хотел организовать проведение собственных генетических исследований {6}. Чтобы помешать принятию решения по ходатайству Лавелла, Корте нанял юридическую фирму из Вашингтона, округ Колумбия, и объединил свои действия с действиями Союза потомков русского дворянства – объединением эмигрантов, которое обосновалось в Нью-Йорке и которое исподволь вошло в состав участников этого процесса {7}.

Болезнь вынудила Лавелла отказаться от участия в судебном разбирательстве, и осенью 1993 года в дело оказался вовлеченным муж дочери Глеба Боткина Ричард Швейцер, вышедший на пенсию юрист, специалист по международному финансовому праву. «Для нас, – так он объяснил свое решение, – тех, кто был близко знаком с Анастасией и Джеком, будет делом семейной чести использовать все, что есть в наших силах, чтобы выполнить бывшее с нею всю жизнь желание, чтобы ее право на титул великой княжны было признано в установленном законом порядке» {8}. Швейцер, который хотел, чтобы генетические испытания образцов проводил доктор Джилл, подал от имени своей жены прошение в Шестнадцатый окружной суд штата Вирджиния по гражданским и правовым вопросам. Он просил, чтобы ткани, подлежащие генетическому исследованию, были переданы в распоряжение Джилла {9}. Последовало шесть месяцев юридических разбирательств, и не было в них чего-либо более нелепого, чем заявление, которое подала в суд некая женщина, назвавшая себя Эллен-Маргарита-Тереза Кейлинг-Романова. Она утверждала, что она – плод лю-бовной связи, существовавшей между Андерсон и Генрихом Ройссом. Она хотела получить в свое распоряжение образцы тканей, чтобы придать законную силу своему собственному иску, который, подобно многим другим в этой истории, возник на фоне шумихи, поднятой в прессе, и подобно многим другим быстро исчез {10}.

Решением, принятым в мае 1994 года, суд предоставил право ответственного распоряжения третьему лицу, выдвинутому дочерью Боткина и зятем последнего на предмет проведения испытаний. Девятнадцатого июня 1994 года доктор Питер Джилл прибыл в Шарлотсвилль, чтобы отобрать образцы испытуемых тканей. Британский режиссер Джулиэн Нотт, который делал телевизионный документальный фильм по этому делу, снял этот процесс, в ходе которого от образцов тканей, хранившихся в блоках из парафина, были отрезаны пять небольших кусочков, которые затем уложили в стерильные контейнеры и загерметизировали. Чтобы избежать любого загрязнения или возникновения сомнений в эффективности условий хранения, образцы оставались у доктора Джилла, пока он не передал их на хранение в Научно-исследовательскую лабораторию судебной медико-биологической экспертизы в Великобритании {11}.

В то время как судебная тяжба временно усложнила передачу образцов тканей, что находились в Шарлотсвилле, стало известно о том, что остались и другие материалы, пригодные для проведения генетического исследования. В сентябре 1990 года женщина из Северной Каролины, которую звали Сюзанна Гриндстаф-Буркхарт, узнала, что после смерти Мэнехена расположенный на Чейпелхилл книжный магазин Avid Reader, приобрел большую часть его библиотеки. Однажды Сюзанна, которая с огромным интересом следила за делом Андерсон, начиная с 12 лет, просматривала ящики с книгами в подвале магазина и обнаружила в них некоторое количество волос миссис Мэнехен. Один большой клубок волос, очевидно снятых со щетки для волос, был засунут в пустую коробку из-под вина, которую положили в ящик с книгами. Другие волосы были обнаружены ею в книгах; в виде срезанных прядей, они были помещены в небольшие, обычно прикладываемые к букетам конверты, и на них рукой Мэнехена была сделана надпись «Волосы Анастасии» и поставлены различные даты. За 20 долларов она приобрела издания, в которые были вложены волосы, а также некоторое количество волос, что лежало в коробке из-под вина, остальные волосы из этой коробки были проданы Лавеллу. Позднее, когда она стала более тщательно рассмотривать приобретенные ею волосы, Сюзанна Гриндстаф-Буркхарт заметила, что на некоторых из них сохранились корневые луковицы, как если бы эти волосы были выдернуты с корнем щеткой для волос. Задумавшись над тем, нельзя ли, работая над ними, получить комплекс достоверных генетических характеристик, Сюзанна поделилась тем, что ей удалось получить, со своим мужем, который работал в научно-исследовательской лаборатории, занимавшейся изучением ДНК. Желая осуществить задуманное, Гриндстаф-Буркхарт тщательно обеспечила стерильность образцов и поместила их на хранение в сейф депозитария. Когда стало проводиться генетическое исследование останков, найденных в России, в лесу у деревни Коптяки, Марлен Эилерс, специалист в области генеалогии и писатель, устроил встречу Гриндстаф-Буркхарт с биографом Андерсон, писателем Петером Куртом. Курт организовал проведение генетических испытаний образцов волос. В сентябре 1992 года Курт приехал в город Дэрхем, штат Северная Каролина, чтобы лично получить образцы волос, которые, как вспоминает Гриндстаф-Буркхарт, были «подготовлены специалистом-иссле-дователем ДНК в строгом соответствии с действующей процедурой подготовки» в лаборатории, где работал ее муж. Несколько прядей волос были направлены доктору Джиллу из Научно-исследовательской лаборатории судебной медико-биологической экспертизы, а шесть других были отосланы Сиду Мандельбауму. Мандельбаум, в свою очередь, сделал так, что исследованием этих прядей занялись доктор Марк Стоункинг и доктор Терри Мелтон из Университета штата Пенсильвания {12}. «Во всем этом деле, – вспоминает Гриндстаф-Буркхарт, – у меня было только одно желание – помочь доказать справедливость иска Анны Андерсон» {13}.