Текст книги "Тайные чары великой Индии"

Достигнув главной ветви этого дерева, охотник поколебался с минуту, потом придвинул к себе ветку соседнего дерева и перескочил на него; короче сказать, он стал перепрыгивать с дерева на дерево с такою уверенностью в движениях, верностью и ловкостью, которые бы сделали честь любому гимнасту по профессии.

Этот странный способ перемещения, усвоенный охотниками, имеет двойную выгоду; таким образом можно было достичь известного места гораздо быстрее, чем пробираясь через чащу и хворост, и при этом не оставить никаких следов своего прохождения; этот род путешествия, употребляемый часто в девственных лесах краснокожими и охотниками, получил характерное название: воздушный след.

При некоторых обстоятельствах кочевые жители степей совершают таким образом переходы часто в несколько миль, ни разу не касаясь ногою земли.

Павлету было достаточно нескольких минут, чтобы перейти гору и очутиться не только на границе долины, но около самого убежища незнакомцев.

Прибыв сюда, охотник спрятался на самом густом дереве, которое служило ему импровизированной обсерваторией, и стал озираться вокруг.

Перед ним, действительно, расстилался лагерь белых людей – его долгая опытность не обманула его; но только этот лагерь был гораздо значительнее, и число собравшихся в нем людей было гораздо более, чем он сначала предполагал.

Разложен был не один огонь, а десять; около каждого из них охотники или лежали и предавались сну, или сидели на корточках, куря и разговаривая между собой.

Увидев их многочисленность, Павлет понял, что если они оставили после себя следы, то это произошло не от неведения индейских привычек, а от пренебрежения к предосторожности, которая казалась ребяческой при той силе, какой они располагали.

Достойный охотник еще более утвердился в этой мысли, когда между людьми, сгруппировавшимися около огней, он встретил несколько знакомых лиц. По числу путешественников этих было около восьмидесяти.

Павлет не заметил ни одной женщины.

Это не были, следовательно, торговцы невольниками. С ними не было ни повозок, ни животных.

Это не были тем более странствующие купцы.

Десять тюков средней величины, очень заботливо связанные, были сложены в кучу около хижины из ветвей, единственного жилища, бывшего в лагере.

Лошади путешественников, между которыми виднелись шесть мулов, были привязаны к колышкам и поглощали с жадностью их запасную пищу.

Перед огнем, горящим в небольшом расстоянии от хижины, два человека разговаривали между собой, куря тонкие сигары из соломы маиса.

– Это мексиканцы, – прошептал охотник, – каким чертовым ремеслом занимаются они и зачем попали сюда?

Он стал внимательнее разглядывать обоих индивидуумов.

Первый, хоть очень молодой на вид, был лет шестидесяти, его волосы были седые, его черты выражали доброту и откровенность; в настоящую минуту он казался озабоченным.

Другой был молодой человек высокого роста, с нежными и выразительными чертами лица; его добрая и мечтательная физиономия, может быть, слишком красивая для мужчины, поражала неизъяснимым выражением силы воли, энергии; у него были голубые глаза и длинные белокурые волосы, ниспадающие шелковистыми локонами на плечи; тонкие усы, едва пробиваясь, образовали темную полоску над верхней губой; ему было не более двадцати лет.

На нем был надет вполне удобный живописный костюм лесных охотников; все в его манерах обнаруживало человека расы и носило отпечаток знатности, без смеси надменности.

На его гордом лице, но вместе с тем симпатичном, было тоже заметно облако мечтательной задумчивости.

– Эти люди, как кажется, не охотники за бизонами, не разбойники лугов, но и не купцы, – прошептал про себя охотник после тщательного осмотра. – Кто же они такие? Я должен это знать. Они меня не убьют, надеюсь, – прибавил он, смеясь, – не дав мне времени объясниться. Вперед! Нужно решиться на это предприятие; кто знает, может, я попаду в более знакомое общество, чем предполагаю.

Эти размышления были сделаны с быстротою человека, привыкшего решаться немедля; охотник, заметив точно положение часовых, стоящих на некотором расстоянии друг от друга, вокруг прогалины, сполз вниз с дерева и направился твердым шагом к лагерю, не стараясь заглушить шум своих шагов.

Едва охотник сделал шагов десять, как услыхал шум, который его привычное ухо не могло не распознать.

Это был звук взводимого курка.

– Эй! – закричал он, – без подобных шуток, прошу вас; не спускайте, я ваш друг.

– Друг или враг, остановись, если не хочешь, чтоб я всадил тебе в грудь пулю, – отвечал грубый голос угрожающим тоном.

– Пусть будет так, вы меня скоро узнаете. – «Странно, – прибавил он про себя, – это голос, который я слышал где-то».

Послышался шум в кустах, хворост раздвинулся, и показались два человека, держа перед собою ружья и положив палец на спуск.

– Кто вы такой? И что нужно вам? – спросил человек, говоривший прежде.

– Черт меня побери, если это не голос старого товарища Тома Трика! – произнес охотник, не отвечая на вопрос, предложенный ему.

– Да, я Том Трик, что ж из этого? – сказал тот же голос недовольным тоном.

– Такой же всегда любезный и ласковый, мой дорогой друг, – сказал охотник, смеясь. – Как ты меня не узнаешь, старый медведь?

– Да накажет меня Бог, если это не Павлет, – вскричал Том Трик с большим удивлением.

– Однако это хорошо, тебе нужно было много времени, чтобы меня узнать.

– Что ты делаешь здесь? – спросил Том Трик, спустив курок и опуская ружье, – движение, которому последовал и его молчаливый товарищ.

– Я пришел повидаться с тобой, – отвечал он, смеясь.

– А! – воскликнул тот с недоверием.

– Да, сейчас, сидя на дереве, чтобы лучше обозреть лагерь, я узнал тебя и, признаюсь, не мог отказаться от желания пожать тебе руку.

– Это очень любезно с твоей стороны, – отвечал Том Трик, насмехаясь, – пойдем сюда, может быть, наш капитан пожелает тоже поговорить с тобою.

– Сколько ему угодно; я очень рад.

И они пошли, не вступая более в разговор.

Через пять минут они входили в лагерь.

Новость о прибытии незнакомого охотника распространилась повсюду.

Все были на ногах, оглядывали с любопытством новоприбывшего, который с беззаботностью приближался между двумя людьми, служащими ему телохранителями.

Многие из охотников узнали Павлета и радушно приветствовали его.

Этот с радостью отвечал на их любезности, жал всем руки, так что в сопровождении значительной свиты он был введен к капитану.

Как и предполагал Павлет, капитаном этого многочисленного отряда был старик, который, как это заметил охотник со своего насеста, сидел перед огнем невдалеке от хижины и разговаривал с молодым человеком высокого роста и с гордой осанкой.

Увидев приближающихся охотников, ведущих с собою незнакомца, он прервал разговор и, обратившись к подходящим, спросил:

– Что случилось такое, мои дети? Кто этот незнакомец, которого вы привели ко мне и который, кажется, знаком с большинством из вас?

– Совершенно верно, капитан, – ответил Том Трик, – мы знаем его очень хорошо.

– Кто не знает Павлета, охотника за бизонами, – сказал другой.

– Да, да, – вскричали несколько голосов сразу, – это Павлет, наш товарищ!

– Хорошо, так он не враг нам? – сказал старик, улыбаясь.

– Относительно этого нечего опасаться; я клянусь в этом! – возразил Том Трик.

– Так зачем же привели его ко мне как пленника?

– Потому что, капитан, приказ остается приказом; я знаю только это; он хотел войти в лагерь, я его остановил, хотя мы с ним друзья; я поступил бы точно так же, если бы это был мой брат.

– Вы поступили хорошо, Том Трик, – отвечал капитан и, обратившись к охотнику, который до сих пор не мог вставить ни одного слова, спросил его: – Вы пытались проникнуть в наш лагерь?

– Да, капитан, – ответил охотник с почтительным поклоном, – но Том Трик сказал вам, что я хотел это сделать открыто, не прячась, как честный человек, который просит гостеприимства, а не как шпион, который умышляет измену.

– Это правда, – произнес Том Трик, – Павлет не может быть изменником, это известно, не правда ли, господа?

– Павлет храбрый охотник, мы отвечаем за него, – сказали присутствующие в один голос.

– Довольно, дети мои, – сказал улыбаясь, капитан, – отправляйтесь по своим местам; что касается вас, охотник, вы получите гостеприимство, которого искали; садитесь здесь, около меня, я хочу поговорить с вами.

– Я к вашим услугам, капитан, я для этого и пришел.

По приказанию капитана охотники удалились, пожав дружески руку Павлета.

Этот же уселся на черепе бизона, напротив капитана.

– У вас много друзей между ними, – сказал, улыбаясь, старик.

– Тут нет ничего удивительного, сеньор, – отвечал Павлет добродушно, выбивая свою трубку, – вот уже пятнадцать лет, что я охочусь в степи, они знают меня почти все.

– Это справедливо; но каким образом случилось, что вы очутились один в лесу в этот час ночи и что вы, старый охотник за бизонами, принуждены просить гостеприимства в моем лагере?

– Хорошо, я вижу, сеньор, что вы хотите знать мою историю.

– Да, разве вы находите неудобным мне ее рассказать?

– Я? Почему это? Менее всего на свете; мне нечего скрывать, благодаря Бога.

– Тогда, если вы не очень устали, выпив стакан рому в честь вашего прибытия, вы объясните нам повод вашего присутствия здесь.

– Я скажу вам все, что вы пожелаете, капитан, что касается стакана рому, хотя я и не страстный до него охотник, я приму его от вас с удовольствием ввиду того, что очень холодно.

– Итак, в добрый час, вот это хорошо сказано, – возразил весело капитан, – я думаю, что мы сойдемся.

– Я также уверен в этом, сеньор, – сказал Павлет тоном хорошего расположения духа.

Капитан позвал слугу, сидящего около хижины, отдал ему нужные приказания, которые были тотчас же исполнены.

– За ваше здоровье, любезный охотник, – сказал старик, чокаясь стаканом с охотником и молодым человеком.

– За ваше также, капитан, – ответил Павлет. И он выпил залпом свой стакан. – Вот это хорошо, – сказал он, подавая стакан слуге, – говоря без лжи, я нуждался в этом. – Он зажег свою трубку. – Вы хотите знать, как я попал к вам, сеньор? – спросил он через минуту.

– Да, если вы не имеете ничего против этого.

– Менее всего на свете, капитан; вот все дело в двух словах: прежде всего, сеньор, вы должны знать, что многие из моих товарищей и я собрались в Скалистых горах, в окрестностях реки Ветра, чтобы совершить очень трудный переход. Это путешествие продолжается уже несколько месяцев; несколько дней тому назад нам удалось спасти одну молодую девушку, которую увели индейцы Красной реки, не знаю, с какой целью, и которую ее жених, дон Пабло Гидальго, просил нашего начальника освободить, что и было сделано; когда донна Долорес была возвращена своему жениху, очень богатому мексиканцу, наш начальник сказал обоим молодым людям: это еще не все, что вы счастливы, но вам нечего более делать здесь, возвратитесь лучше к себе в Соединенные Штаты сейчас же, не медля; так как, вероятно, у вас нет с собой денег ввиду того, что деньги не нужны в пустыне, разве для того чтобы из-за них убивать друг друга, то вот вам заемное письмо к банкиру в Форт-Снеллинге, куда я постараюсь препроводить вас, вашу невесту и ваших слуг в сопровождении трех моих товарищей, что касается денег, которые вам предлагаю, вы мне их отдадите когда-нибудь при свидании. Итак, мне поручили проводить с двумя моими товарищами этих добрых молодых людей до Форт-Снеллинга, откуда они отправились в карете до парохода, идущего по Миссисипи Исполнив поручение, мои товарищи и я отправились в обратный путь, чтобы присоединиться как можно скорее к нашему начальнику, который в настоящую минуту сильно нуждается в нашей помощи.

– А кто ваш начальник, мой друг? Можете вы сказать мне?

– Почему же нет, сеньор, это один из самых славных охотников в степи, любимый и уважаемый всем светом; белые и краснокожие высоко его почитают, но для каждой вещи будет свое время, позвольте мне кончить.

– Это справедливо, – продолжайте.

– Вот уже три дня, как мы в дороге; перейдя страну Высоких трав, мы сегодня вступили в горы; не правда ли, мы не потеряли даром времени?

– В самом деле, вы хорошо шли.

– Сегодня утром я напал на ваш след.

– Это было не трудно.

– Правда, вы не стараетесь скрыть его; сегодня вечером, набирая хворост для нашего сторожевого огня, я заметил ваши огни; в пустыне преимущественно не следует доверять своим соседям, людям или животным – все равно, еще скорее людям, потому что из ста человек девяносто девять всегда имеют злые намерения.

– Печальная истина, – сказал старик, качая головой.

– Вот уже пятнадцать лет, как я охочусь в лугах, знаю по опыту много вещей, знаю, чего держаться в случае опасности; несмотря на это, после ужина я сказал своим товарищам: наши соседи не дают мне покоя, я хочу знать, как должно держаться относительно них; оставайтесь спокойно здесь и грейтесь у огня, я же пойду разузнавать. До вашего лагеря я достиг, перелезая с дерева на дерево, рассмотрев вас хорошенько, я приготовился уже возвратиться, как, посмотрев на вас, капитан, мне пришла в голову одна мысль, так что вместо того чтобы уйти назад, я решился представиться в ваш лагерь. Вот и все; вы знаете теперь столько же, как и я.

– Нет, это еще не все, – возразил старик, улыбаясь, – вы не сказали мне, какая это мысль пришла вам в голову, заставившая вас представиться мне.

– Это правда, капитан, благодарю вас, что вы напомнили мне об этом, я совершенно позабыл. Ко всему этому представьте себе, что мы очень любим нашего начальника, мы позволим изрубить себя, чтобы оказать ему услугу; он знает нашу дружбу и платит нам тем же, только с избытком; более месяца он очень беспокоится, не получая никаких известий от своего друга, которого он покинул в поселении и который обещал присоединиться к нему; в продолжение некоторого времени он беспрестанно повторяет: подождем, дон Грегорио не замедлит приехать, и тогда…

– Какое имя произнесли вы? – вскричал с живостью старик.

– Имя друга нашего начальника, которого он ожидает, дона Грегорио, разве вы знакомы с ним?

– Может быть. Не называет ли он его другим именем?

– Он называл его вот, кажется, как: доном Грегорио… Венальтом… Бечарда… ах, да вот как – доном Грегорио Перальта!

Старик и молодой человек находились в величайшем волнении, они обменивались блиставшими от радости взглядами, их глаза были наполнены слезами, между тем как лица сияли.

– О! В этом видна рука Божия! – вскричал старик в волнении, – это она привела сюда охотника.

– Что с вами, сеньор? – спросил Павлет, совсем смутившийся и не зная, что подумать. – Может быть, не желая, я причинил вам огорчение?

– Нет, мой добрый друг, напротив, вы доставили мне громадную радость.

– Да, да, мой друг, – вскричал молодой человек, протягивая ему руку, – охотник, который управляет вами, носит имя Валентина Гиллуа, не правда ли?

– Да, Валентина Гиллуа, Искателя следов, – отвечал Павлет.

– При нем находится индейский вождь, его друг, брат, – возразил молодой человек в сильном волнении, которого он не старался скрыть.

– Курумилла, начальник Арокана, а что, если случайно моя мысль оказалась хорошею и, сам того не зная?..

– Нашел друга своего начальника: да, мой друг, я дон Грегорио Перальта, я хочу присоединиться к нему и ищу его.

– О, небесная воля! Это сама судьба посылает меня вам, – вскричал радостно охотник, – будьте покойны, достойный сеньор, вы не проищете долго Валентина Гиллуа, я вам обещаю это; я проведу вас прямо к нему.

– Хорошо, мой друг, я соглашаюсь на это.

– И я вас благодарю, я приемный сын, брат…

– Донны Розарио, молодой девушки, которую мы хотим освободить.

– Да!

– А что же! – вскричал охотник, хлопнув себя по бедрам так, что этот удар был способен положить на месте быка, – я хорошо сделал, что послушался мысли, пришедшей в голову, и вошел в лагерь?

– Да, мой друг, какими счастливыми вы сделали нас! – вскричали оба человека, пожимая с жаром его руки.

Глава X. Почему дон Луис отправился в Сен-Луи, лежащий на Миссури

Мы уже рассказали в первой части этой истории, как дон Грегорио Перальта был тяжело ранен в бедро во время нападения в Новом Орлеане на дона Валентина Гиллуа бандитов дона Мигуэля Тадео де Кастель-Леон и каким образом охотник, обязанный без замедления отправляться на поиски за донною Розарио, быль вынужден покинуть своего больного друга в столице Луизианы.

Дон Грегорио Перальта и Валентин Гиллуа условились о месте свидания; между ними было решено, что если охотник отправится преследовать похитителей молодой девушки, дон Грегорио, как только оправится от болезни, со своей стороны, примется за поиски молодого человека.

Рана дона Грегорио, хотя она и не задела никакого важного органа, была очень серьезна; между тем достойный сеньор мог гораздо скорее выздороветь и получить возможность отправиться на поиски, о которых он помышлял, если бы горе, которое он испытывал при мысли о своем бессилии, не усиливало его болезни и не замедляло его выздоровления, делая часто бесполезными все усилия доктора и уничтожая действие лекарств.

Длинные наставления мистера Джона Естора, который делал ему каждый день визит, заставили его понять, что если он не возьмет на себя труда успокоиться, его болезнь может еще долго продлиться; дон Грегорио, которому, естественно, хотелось поскорее выздороветь, решился последовать добрым советам, так что его положение не замедлило улучшиться, а скоро он совершенно выздоровел.

Он был почти здоров, и уже ему представлялась минута, когда ему позволят снова приняться за поиски; доктор требовал от него только пяти или шести дней покоя, чтобы совершенно восстановить его силы, как однажды утром в комнату дона Грегорио вошел мистер Джон Естор в полном дорожном костюме.

– Я пришел проститься с вами, сеньор дон Грегорио, – проговорил главный начальник полиции, садясь в кресло.

– Вы уезжаете? – вскричал с удивлением дон Грегорио.

– Через час.

– Случилось что-нибудь новое?

– И много даже.

– Неужели касающееся Розарио и Луиса?

– Того и другого.

– Вы расскажете мне все, не правда ли? – вскричал он с оживлением.

– Я нарочно затем и пришел, но успокойтесь, прошу вас.

– Я успокоился, сеньор Джон Естор, я очень покоен, клянусь вам.

Американец добродушно улыбнулся.

– Хорошо, – сказал он, – но признаюсь, если вы меня обманываете, тем хуже для вас.

– Почему это?

– Потому что если вы не удержитесь от волнения, с вами сделается лихорадка; эта лихорадка, может быть, будет иметь дурные последствия; вместо того чтоб отправиться в дорогу через пять или четыре дня, что было бы очень важно, если бы вы сделали, вы будете принуждены лежать в постели Бог знает сколько времени, потому что возврат болезни всегда бывает ужасен, а от нее будет все зависеть, то есть мы, может быть, окончательно потеряем следы молодого человека, которого вы желаете спасти.

– Да предостережет меня небо от подобного несчастья, сеньор Джон Естор! – отвечал он. – Будьте покойны, этого не случится, я отвечаю за себя, что бы вы мне ни сказали, я останусь хладнокровным.

– Вы уверены в этом?

– Я вам это обещаю.

– Да будет так; я не стану более колебаться, слушайте.

– Я весь обращаюсь в слух.

– Вот в чем дело: сын вашего друга был продан в невольники своим родственником богатому плантатору в окрестностях Сен-Луи при Миссури.

– Вы уверены в этом?

– Вот доказательства, – сказал он, положив на стол сверток бумаг, – у вас будет время прочитать эти акты, более или менее законные, когда вы останетесь одни. Вот как произошло дело: дон Мигуэль Тадео привез молодого человека в Сен-Луи, дал ему выпить наркотического вещества, во время сна он был продан и сведен на плантацию, так почти всегда поступают. Это очень просто, как вы видите.

– Но бесчестно! – сказал дон Грегорио глухим голосом.

– Я совершенно разделяю ваше мнение, но позвольте заметить, что теперь не время рассуждать о нравственности этой продажи и ее законности; самое важное для нас – это расстроить ее, что будет легко, если вы хорошо возьметесь за дело.

– Как же я должен поступать, чтобы достигнуть этого результата?

– Я предполагаю, вы имеете бумаги молодого человека?

– Все и в совершенном порядке.

– Тем лучше, тогда все пойдет само собой, тем более что правительство очень строго относится к этим гнусным актам; только не следует терять ни минуты, потому что молодой человек может быть переселен, и тогда вам будет трудно его отыскать.

– Как переселен?

– Да, то есть его отошлют в отдаленную провинцию, находящуюся в другом штате, понимаете вы меня; так что, предполагая, что вы даже отыщете его, вам понадобятся целые годы, чтобы получить правосудие, и еще…

– Вы меня пугаете, мистер Джон Естор.

– Это совсем не мое намерение, дорогой сеньор, я сообщаю вам вещи, как они есть на самом деле, для того чтобы вы знали, чего придерживаться, вот и все.

– Хорошо, продолжайте.

– От вашего консула вы получите приказ, который позволит вам прибегнуть к маршалу в Сен-Луи; это лицо поймет, что нужно делать. Ваша роль ограничится тем, чтобы узнать молодого человека, когда он будет найден.

– И ничего более.

– Нет, оставьте действовать маршала, он привык к подобного рода делам.

– Хорошо, но кто же этот плантатор, который купил несчастное дитя?

– Этот некто известный Жозуа Левис, занимающийся различными подлыми предприятиями, владеющий колоссальным состоянием, приобретенным неизвестно как; он пользуется очень дурной репутацией.

– Судя по вашим словам, он просто злодей.

– Это правда, я выставил его еще в лучшем свете, присоедините к тому же, что, несмотря на свое состояние, это бандит самого дурного свойства, который не останавливается ни перед чем и с которым не нужно отступать ни перед какою крайностью.

– Я воспользуюсь вашими сведениями.

– Дом этого Жозуа Левиса очень обширен, он держит более пятисот негров; носит название Черного камня и находится на расстоянии трех с половиной миль от Сен-Луи; все эти сведения и многие другие находятся в бумагах, которые я вам принес; я написал их нарочно для вас, вам остается действовать только по ним буквально.

– Я исполню это, но разве в этом и все?

– Все.

– Но перейдем ко второму вопросу: вы уезжаете?

– Через час, я вам сказал уже.

– Куда вы отправляетесь?

– В Сен-Луи при Миссури, прямо туда, не останавливаясь.

– Но тогда… – сказал дон Грегорио.

– Что вы хотите сказать?

– Для вас самое легкое отложить ваш отъезд на три или четыре дня – и мы поедем вместе.

– Я сам желал бы этого, но это невозможно по двум причинам.

– По каким же?

– Во-первых, потому, что я слежу, и самая легкая неосторожность может меня погубить; я имею дело с человеком хитрым, с которым бороться нужно тоже с ловкостью и расчетом, если нас увидят вместе, все будет потеряно; во-вторых, потому, что поедет не Джон Естор, а одно неизвестное лицо, с которым ваше положение запрещает вам иметь какие-нибудь сношения.

– Что вы мне рассказываете, милый друг?

– Правду; сейчас, после ухода от вас, я переоденусь, и клянусь, что если вы встретите меня, то не узнаете.

– А из Сен-Луи куда вы отправитесь?

– Что касается этого, я пока еще не знаю, вы требуете от меня слишком многого. Я след нашего человека: куда он пойдет, туда и я.

– Это правда, извините меня.

– Приехав в Сен-Луи, я возвещу ваш будущий приезд маршалу, вы будете хорошо приняты, когда увидите его, положитесь в этом на меня.

– Я не знаю, право, как мне благодарить вас?

– Пожав мне хорошенько руку.

– О, от всего сердца!

– А нашему другу, если я увижу его прежде вас, что сказать ему?

– Что я действую с моей стороны и присоединюсь к нему, когда будет возможно, то есть когда успею в своем деле.

– Хорошо, прощайте, я скрываюсь.

– Уже!

– Иначе нельзя!

– Ступайте, мой друг, желаю вам успеха; обнимемся на прощание.

Двое друзей держали друг друга с минуту в объятиях.

– Да будет воля Божия! И мы победим в нашем предприятии.

– О, дай Бог!

– Прощайте, прощайте!

– До свиданья.

Дон Грегорио, оставшись один, погрузился в раздумье, потом подвинул к себе сверток с бумагами, развернул его и принялся читать.

Это чтение продолжалось несколько часов.

Через двенадцать дней после отъезда главного начальника тайной полиции дон Грегорио прибыл в Сен-Луи при Миссури; его сопровождал консул из Чили, который ехал с ним, на случай если представятся какие-нибудь непредвиденные трудности.

Двое путешественников остановились в довольно роскошной гостинице; но так как они не хотели терять ни минуты, то, узнав, где находится квартира маршала, они тотчас же туда отправились.

Маршал был еще молод, хорошо сложен, имел приятное лицо и значительные манеры; это был true gentleman в полном значении этого слова.

Он принял посетителей самым приветливым образом, ознакомился с содержанием бумаг, которые они ему представили; окончив первые приветствия, он сказал, предлагая им сигар и папирос:

– Господа, я прочитал, признаюсь, ваши бумаги только для формы; о вашем посещении меня известил один из моих старинных и лучших друзей, который мне горячо вас рекомендовал, так что мне остается только сказать вам: я весь к вашим услугам. Вы видите, милостивые государи, что я ожидал вас, потому смотрите на меня не как на друга, конечно, наше знакомство еще слишком коротко, чтобы я мог осмелиться почтить себя подобным титулом, но как на человека, готового сделать все, что вы ни пожелаете.

– Вы утешаете нас, милостивый государь, – сказал дон Грегорио с жаром. – Дело, по которому мы просим вашего содействия, так испещрено трудностями, что мы можем заранее поздравить себя с успехом, имея такого помощника, как вы.

– Это дело поистине очень важное, – ответил маршал, улыбаясь, – но, может быть, его не так трудно повести, как вы предполагаете.

– Мы имеем дело с сильной партией, милостивый государь!

– Это правда, но за вас право людей, недостойно нарушенное, и сам закон. Но будем лучше говорить откровенно: я не хочу, чтобы продолжалось более ваше беспокойство; я уже сказал вам, что вы мне были дружески рекомендованы одним из моих друзей…

– И моим также, милостивый государь, – сказал, кланяясь, дон Грегорио.

– Хорошо, – продолжал маршал, – мой друг объяснил мне все дело очень подробно; так как у меня оставалось несколько дней впереди и мне хотелось сделать вам что-нибудь приятное, то я и принялся за дело.

– Как, милостивый государь, вы были так обязательны?..

– Исполнил только мой долг, милостивый государь. Выслушайте хорошенько вот что: я узнал, что в продолжение нескольких дней происходило сильное волнение между неграми в поместье господина Жозуа Левиса; я приказал ловкой сыскной полиции наблюдать за этой местностью. Я услыхал, что это волнение было возбуждено одним молодым невольником смешанного происхождения, недавно прибывшим на плантацию и выдававшим себя за принадлежащего к белой расе; он был продан в невольники вследствие гнусной интриги, жертвой которой он сделался.

– Это Луис, сын моего друга! – вскричал с живостью дон Грегорио. – О, если бы только я мог его увидеть!

– Подождите немного, – сказал тихо маршал с тонкой улыбкой.

– Простите меня, милостивый государь. Но если бы вы знали, если бы вы могли знать…

– Имейте терпение, милостивый государь.

– Успокойтесь, мой друг, я вас умоляю об этом. Позвольте господину маршалу рассказать нам, что он считал своею обязанностью совершить.

– Да, вы правы, я с ума сошел. Продолжайте, продолжайте, милостивый государь, я не буду более говорить, я нем теперь.

Маршал улыбнулся и продолжал:

– Уже три дня прошло с тех пор, как я был извещен одним из моих агентов, что волнение увеличилось до таких размеров, что если будет продолжаться так далее, то не замедлит обратиться в открытый бунт. Я взял предосторожности, чтобы быть готовым к всевозможным происшествиям; действительно, сегодня утром я узнал, что мятеж разразился окончательно в самых ужасных размерах. Я велел тотчас же вскочить шести ротам моих поверенных на лошадей и, поехав во главе их, направился со всевозможной поспешностью к поместью.

Я приехал как нельзя кстати. Бунтовщики сделались полными хозяевами плантации. Мистер Жозуа Левис, его дворецкий и несколько черных, оставшихся верными, заперлись в уединенной беседке, встречали ужасным залпом выстрелов возмутившихся, которые пытались овладеть павильоном и поджечь его.

Заметив меня, мистер Жозуа Левис испустил торжествующий крик. Что касается бунтовщиков, они с ужасными криками обратились в бегство по всем направлениям, покинув свое оружие или по крайней мере свои палки, топоры, ножи, камни, которые заменяли оружие.

Один только молодой человек не более двадцати лет, вооруженный топором, которым он управлял с замечательной ловкостью, не последовал бесстыдному поведению мятежников и продолжал храбро сражаться.

Этого молодого человека, которого я прежде никогда не видал, я узнал с первого взгляда: это был тот, о котором меня просили позаботиться.

Я приблизился к нему и, объяснив, кто я такой, приказал ему бросить топор и остановиться.

– Пусть будет так, – сказал он мне гордо, – вы магистрат; я вверяюсь вам, потому что я тщетно искал правосудия и убежден, что наконец вы мне его доставите.

– Правосудие будет вам оказано, – сказал я ему.

Через десять минут негры принялись за исполнение своих обязанностей, и мир был водворен.

Я сказал быстро моему пленнику: ни слова не говорите, оставьте меня действовать, я послан доном Грегорио.

Молодой человек посмотрел на меня с удивлением; я приложил палец к губам и поспешил пойти навстречу мистеру Жозуа Левису, который оставил павильон и приближался ко мне очень поспешно.

Мистер Жозуа Левис горячо поблагодарил меня за помощь, которую я ему так случайно подал; сказал мне, что без меня невольники, вероятно, убили бы его, сделал мне несколько блестящих предложений, которых я, понятно, не принял, спросил меня, многих ли из этих несчастных негров я арестовал; я отвечал отрицательно.

– Ну, все равно, – отвечал он мне, – это скоты, я от них не требую многого, но между ними находится один, вождь этого заговора, несчастный, который заплатит мне за всех и который управлял всем этим бунтом! Я приготовил ему примерное наказание! Ничто не может избавить его от моей мести!

В эту минуту он заметил пленника.

– А-а! – сказал он, подходя к нему со сверкающим взглядом и поднятым хлыстом. – Так вот ты, бездельник, настало время свести наши счеты.

– Только ни передо мною, – сказал я ему, останавливая его руку.

Пленник не сделал ни одного движения, он смотрел на своего господина с выражением поразительного презрения; этот же ревел от ярости.

– Хорошо, – пробормотал он сквозь зубы, – он не потеряет ничего, если подождет. – И, обратясь к своему дворецкому, который стоял неподвижно около него, держа в руке страшный хлыст из кожи бегемота, сказал ему: – Велите положить этого негодяя, надев на него колодки, с перекрещенными ногами, голого, на постель из кактусовых листьев, с руками, привязанными к спине; ступайте, поспешите.