Текст книги "Тайные чары великой Индии"

Дворецкий сделал знак двум неграм приблизиться и приготовить все для исполнения приказания.

– Извините, – сказал я дворецкому, останавливая его, – этот человек – мой пленник, я запрещаю вам дотронуться до него.

– Что это значит? – вскричал мистер Жозуа Левис с угрозой. – Мне кажется, что вы заблуждаетесь, мистер маршал.

– Менее всего на свете, – отвечал я.

– Этот человек мой невольник, он мне принадлежит, – возразил он с запальчивостью, – я имею все права на него, даже могу его убить, тем более никто не может помешать мне наказать его.

– Я не мешаю вам его наказывать, мистер Жозуа, – отвечал я холодно, – я готов, напротив, протянуть вам свою сильную руку для помощи, если он виновен.

– Вы еще спрашиваете, виновен ли он? – вскричал Жозуа, топая от гнева ногами, – он, который взбунтовал моих негров и стал во главе их! Он, который хотел убить меня и который совершил бы это, если бы вы не приехали!

– Вы уверены, что этот человек действительно начальник бунта, мистер Жозуа?

– Без сомнения; я это буду утверждать, если потребуется, перед всеми магистратами штата.

– Очень хорошо, мистер Жозуа. Господа, – вы свидетели, а теперь садитесь на лошадей, поспешим, нужно, чтобы этот человек в продолжение часа был заключен в тюрьму графства.

– Что вы говорите? – вскричал мистер Жозуа, дрожа от гнева, – разве вы думаете увезти моего невольника?

– Я не увожу вашего невольника, я просто отвезу его в тюрьму графства.

– По какому же праву вы хотите его увезти?

– По праву, которое мне дает закон.

– Закон не имеет никакого отношения к этому; мой невольник принадлежит мне, и никто не может увезти его с моей плантации.

– Вы ошибаетесь, мистер Жозуа, – отвечал я, – ваш невольник принадлежит вам, это ваше имущество, ваша собственность, я это признаю и не имею ни малейшего намерения отнять его у вас.

– Хорошо, но тогда?.. – вскричал он, с гневом топая ногой.

– Свод законов для негров, который управляет невольничеством, доставляет вам право учинять правосудие над вашими рабами в случаях только внутренней и частной дисциплины, но когда дело идет, как в предстоящем случае, о бунте и сопротивлении с оружием в руках, свод законов постановляет буквально следующее: всякий невольник, признанный виновным в произведении бунта и сопротивлении с оружием в руках против своего господина и законного владетеля, должен быть непосредственно предан полноправным властям в графстве, чтобы произвести над ним скорый и верный суд, а также, чтобы он послужил примером для остальных невольников, которые оставили бы всякое намерение производить такие беспорядки; хозяин означенного невольника должен быть вознагражден за убыток. Вот, мистер Жозуа, в силу какого закона я поступаю; будьте так добры, прикажите позволить мне проехать, для того чтобы я мог отвезти моего пленника.

– Вы не уедете, чтоб черт меня побрал! – вскричал он в страшном бешенстве, – этот бездельник не выйдет из моих владений!

– Берегитесь, мистер Жозуа! Ваши речи дурно действуют на мой слух; вы хотите тоже мне оказать сопротивление, вы сами? Уведите пленника, – сказал я своим агентам.

Они немедленно повиновались; пленник был связан со всеми внешними предосторожностями и посажен на лошадь, позади одного из агентов.

У мистера Жозуа была пена у рта от злости; он буквально позеленел, щелкал зубами, произносил бессвязные слова, но в конце концов сила была на моей стороне; он не сделал ни малейшего сопротивления приказаниям, которые я отдал.

– В дорогу! – закричал я своим людям.

– Увидим еще, – сказал мне мистер Жозуа дрожащим голосом, – я тоже отправляюсь в Сен-Луи.

– Как вам угодно, – отвечал я.

Недалеко от въезда в город мистер Жозуа обогнал меня; он скакал как сумасшедший.

– До скорого свидания! – закричал он мне угрожающим тоном, проезжая рядом со мною.

Я пожал плечами, не ответив ничего, и мирно продолжал мой путь.

Вы понимаете, что я не рискнул бы на подобное предприятие, не приняв предварительно предосторожностей; я посоветовался с губернатором и главным судьей, которым я рассказал историю во всех ее подробностях, сказав им, кто снабдил меня этими сведениями; эти почтенные джентльмены были сильно возмущены; Жозуа Левис давно известен здесь, знают все, на что он способен; губернатор и верховный судья не сомневались в виновности его в этой гнусной интриге, жертвой которой сделалось несчастное дитя; между тем они колебались, ваше отсутствие и недостаток доказательств заставили их призадуматься; то, что я хотел сделать, признаюсь, было очень неправильно: у меня не было ни одного доказательства для обвинения этой богатой и влиятельной алчности, как бы не была дурна ее репутация.

Но я отстранил все сомнения и уничтожил колебание этих двух уважаемых джентльменов, уверив их, что вы приедете через два дня, снабженный всеми необходимыми документами, что следует безотлагательно действовать и что в случае недоразумений я беру на себя ответственность во всем, что будет сделано.

Губернатор и верховный судья сдались тогда и дали разрешение действовать.

Когда мистер Жозуа Левис представился губернатору, этот принял его очень дурно и отослал к верховному судье, который принял его еще хуже и посоветовал, ввиду своего личного интереса, лучше молчать и ничего не предпринимать, потому что это может очень дурно для него кончиться; он объяснил ему, что я исполнил только свою обязанность и что я не стал бы поступать таким образом, если бы не имел непреложных доказательств преступления, которое было совершено; что до сих пор еще никто не думал обвинять его; предполагали, что негодяи вмешали его в это незаконное дело, но что для него важно, при том положении, которое он занимает, не привлекать внимания суда на это дело.

У мистера Жозуа Левиса была далеко не так чиста совесть, как он это выказывал; он понял все с полуслова, склонил голову и, не настаивая более, простился; проклиная себя и всех, он возвратился на свою плантацию; он почувствовал, что правосудие гораздо разумнее, нежели он это предполагал, и что для него необходимо теперь действовать с большой осторожностью.

Что вы думаете обо всем этом, милостивые государи?

– Мы думаем, что вы поступили, как человек с сердцем и умом; мы чистосердечно благодарим вас за ваше благородное вмешательство.

– Я не знаю, каким образом я могу отплатить вам за все это, милостивый государь, – сказал с жаром дон Грегорио.

– Не будем говорить об этом, я исполнил только мой долг.

– Это несчастное дитя, где оно?

– В тюрьме, но будьте уверены, там ему доставляют все удобства, на которые он имеет полное право; через час он будет с вами.

– Бедное дитя, – сказал, вздохнув, дон Грегорио.

– Теперь, милостивые государи, хорошо было бы, если бы вы отправились со мною к губернатору и верховному судье, чтобы исполнить последние необходимые формальности для освобождения нашего интересного пленника.

– Мы готовы сделать все, что вы только пожелаете.

– Вы мне позволите дать вам один совет, милостивый государь?

– Сделайте одолжение, говорите.

– Хорошо. Когда молодой человек будет вам возвращен, не предпринимайте никаких действий; страна с некоторого времени находится в состоянии необыкновенного волнения; может быть, мы присутствуем при зарождении великих и страшных событий. Вы чужестранцы, будьте осторожны.

– Это наше намерение, милостивый государь.

– Понятно, – сказал, смеясь, маршал, – что если на вас нападут, вы будете вправе защищаться.

– Что вы хотите этим сказать, милостивый государь?

– Мой Бог! Только то, что со стороны Жозуа Левиса, такого негодяя, как он, должно всего ожидать; он способен даже расставить вам западню.

– Мы будем его остерегаться, милостивый государь.

– И совершенно справедливо поступите, во всяком случае я вас предупредил; поступайте, как знаете.

Тогда все встали и вышли.

Губернатор и верховный судья приняли очень хорошо двух иностранцев; они радовались тому, что позволили маршалу действовать произвольно; после многих приветствий и благодарностей путешественники расстались с ними.

Маршал провел тогда консула и дона Грегорио в тюрьму, где, прочитав тюремный список, он велел начальнику привести узника.

Свидание дона Грегорио и дона Луиса было одно из самых трогательных; они бросились друг другу на шею и как будто замерли в объятиях.

Дон Грегорио был в восхищении: один из детей его друга был спасен – половина задачи была выполнена. Дон Грегорио позаботился велеть принести одежды, приличные сану, к которому принадлежал молодой человек в обществе; по приглашению своего друга дон Луис тотчас же переоделся.

Все присутствующие были поражены переменой, произведенною в нем этой одеждой; он преобразился, сделался совершенно другим человеком.

Что касается молодого человека, то радость лишала его рассудка; он смеялся и плакал в одно и то же время; он не осмеливался еще поверить своему освобождению, он обращался к своим спасителям с самыми странными вопросами.

Это потому, что прежнее обращение с ним было слишком грубым и зверским.

Он, минуту тому назад невольник, т. е. нечто вроде животного, которое можно было бить сколько угодно, на которое смотрели не как на человека, имеющего право думать и действовать, но как на скота, который должен был смиренно склоняться под плетью дворецкого, подставлять свою спину розгам, не смея произнести жалобы или обратиться с просьбой к своим палачам, приговоренного навсегда самою сущностью этого бесчеловечного рабства постоянно нести такую тяжкую жизнь; прозябать как какое-нибудь животное посреди людей, благоденствующих вследствие его ужасного существования; и тут вдруг в несколько секунд узы, которые опутывали и врезались даже в его тело, спали; отвратительные лохмотья, которые его едва прикрывали, исчезли; он увидал себя тем, чем был до сих пор; внезапно ему возвратились все права; он стал таким же человеком, как и другие; он мог думать, говорить, смеяться, плакать, не опасаясь подвергнуться наказанию; он был свободен!

Это слово была вся его жизнь, все его счастье; он повторял его с криками и рыданиями, так что испугал своих друзей; он долго, не отчаиваясь, боролся против этих несчастий и страданий, чтобы достигнуть свободы, которой он пользовался теперь таким неожиданным и чудесным образом; он изнемогал под тяжестью своего счастья и не чувствовал себя настолько сильным, чтобы его вынести.

– О! – вскричал он вдруг, – эти стены давят меня, они захватывают мое дыхание; моим легким недостает воздуха под этими мрачными сводами; выйдем отсюда, мои друзья, чтобы я мог видеть солнце и чтобы мои легкие могли свободно дышать.

И он бросился вон из тюрьмы.

Его друзья последовали за ним, глубоко тронутые и улыбающиеся.

Глава XI. Как дон Луис импровизировал пролог к опере «Puritani»

Дон Грегорио Перальта чрезвычайно торопился уехать из Сен-Луи; если б это зависело от него одного, он бы в тот же вечер возвратился в Новый Орлеан.

К несчастью, это было невозможно, и нечего было думать об этом; хотя с коммерческой точки зрения на реке господствовала необыкновенная деятельность и сообщение между Сен-Луи и Новым Орлеаном было ежедневное, тем не менее с путешественниками и туристами было совсем другое: чтоб не обречь себя на скуку, неудобство и медленное плавание нагруженных товаром торговых судов, шедших вниз по Миссури, приходилось ждать отплытия парохода, который перевозил каждый понедельник пассажиров в Новый Орлеан.

Дон Грегорио Перальта прибыл в Сен-Луи во вторник, так что ему предстояло ждать почти целую неделю. Он охотно покорился необходимости, тем более что, по его мнению, дону Луису нечего было опасаться своего прежнего господина; положение было вполне определенное; притом, в случае надобности, он найдет деятельную поддержку в местных властях, всегда готовых противостоять всякой ловушке, всякому насилию со стороны мистера Жозуа Левиса.

Плантатор, казалось, вполне примирился с потерей своего так называемого раба; дело это наделало много шуму, его везде осуждали, но со времени его неудавшегося ходатайства у губернатора и в суде он поселился опять дома и не подавал даже признаков жизни.

Дон Грегорио чувствовал себя слишком обязанным маршалу, который в деле освобождения дона Луиса де Пребуа-Крансе выказал столько преданности и деликатности, чтобы не иметь к нему полнейшего доверия и не открыть ему со всеми подробностями причины своего путешествия в Соединенные Штаты и всего, что произошло с ним в Новом Орлеане.

Однажды, когда они болтали после завтрака, положив локти на стол и наслаждаясь превосходным кофе и гаванскими сигарами, разговор стал принимать все и более интимный характер и наконец перешел на очень интересную тему.

– Так вы знаете, милостивый государь, этого знаменитого жителя лесов, которого краснокожие и охотники прозвали Искателем следов?

– Да, я хорошо знаю его; мы большие друзья вот уже двадцать пять лет; я говорил вам, что отец дона Луиса был его молочный брат…

– Да, – перебил его маршал, – вы рассказывали мне эту интересную историю. Надо сознаться, что этот Валентин Гиллуа странный человек! Он и его друг индеец Курумилла пользуются громадной известностью на протяжении всех лугов, где их одинаково уважают и белые охотники, и краснокожие.

– Разве вы их знаете?

– Да кто же не знает Валентина Гиллуа и Курумиллу? – вскричал маршал. – Они обладают несметными богатствами; у богатейшего банкира в Сен-Луи они имеют на текущем счету два миллиона долларов, а он не единственный их банкир. Я несколько раз видел этих двух замечательных людей, я имею даже честь считаться их другом. Они оказали нам немало услуг в наших стычках с краснокожими; мы не знали бы, как и выпутаться из этих стычек, если б Валентину Гиллуа не удалось, благодаря его влиянию на индейцев, устранить все препятствия к миролюбивой сделке.

– Я очень рад слышать это.

– О, эти два человека чрезвычайно любимы в Ceн-Луи; когда станет известно, что очаровательный молодой человек, которого нам удалось освободить, почти их приемный сын, у него найдется столько защитников в народе, что мистеру Жозуа Левису лучше заблаговременно отказаться от своих замыслов.

– Будьте уверены, что первым моим долгом при свидании с другом моим Валентином будет сообщить ему, как доброжелательно к нему здесь относятся.

– Разве вы рассчитываете скоро с ним увидеться?

– Конечно, – возразил дон Грегорио, улыбаясь, – как только я покончу с некоторыми делами в Новом Орлеане, а это будет очень скоро, я отправлюсь к нему.

– Так вы знаете, где найти их?

– Знаю, мы назначили друг другу место для свидания.

– Не будет нескромностью с моей стороны спросить, где назначено это свидание?

– Нисколько, потому что я уверен, что единственно ваше участие ко мне заставляет вас предложить этот вопрос.

– Вы вполне поняли меня, милостивый государь.

– Мы встретимся в Скалистых горах, в месте, называемом Воладеро Серого Медведя.

– Гм, – засмеялся маршал, – вот истинно индейское свидание; разве вам знакома эта местность?

– Мне! Как же мне знать ее, когда я ни разу не был на лугах.

– Ах, черт возьми! Да каким же образом вы доберетесь? Ведь там нет ни железных дорог, ни пароходов, ни дилижансов!

– Очень может быть, – ответил дон Грегорио, – но я думаю нанять нескольких лесных жителей, которые укажут мне место. Они ведь должны его знать?

– По крайней мере некоторые из них, хотя Скалистые горы еще мало посещаются и малоизвестны. А сколько людей вы думаете нанять?

– С сотню.

– Не больше? Да ведь это будет вам стоить сумасшедших денег.

– Что же делать! Ведь вы знаете, какую экспедицию предпринял Валентин, она очень трудна и опасна. Я его уж давно не видел и не знаю, в каком положении найду его. Может быть, он остановился за неимением достаточных сил, тогда я приведу ему подкрепление.

– Вы правы, сеньор, ваша мысль превосходна. Так вы наберете лесное войско?

– Да, по приезде в Новый Орлеан это будет первой моей обязанностью.

– Почему же непременно в Новый Орлеан?

– Черт возьми! Я думаю, что в таком большом городе мне легче будет скоро обделать свое дело, чем в маленьком и неторговом.

– Как Сен-Луи, например?

– Как Сен-Луи, если хотите.

– Ну, так знайте же, милостивый государь, что вы заблуждаетесь самым опасным образом.

– Я?

– Вы, милостивый государь. Соблаговолите выслушать меня.

– С большим удовольствием.

– Знаете ли, что вы найдете в Новом Орлеане?

– По всей вероятности, людей, которых ищу.

– Ничуть не бывало. Вы найдете людей с мешками и веревками, пиратов худшего сорта. В них, слава Богу, недостатка нет; их даже чересчур уже много, но зато ни одного лесного жителя и ни одного охотника.

– Да почему же?

– Очень просто: их там и нет. Местные жители никогда не рискуют заходить вовнутрь цивилизованной страны, разве уж крайность придет; они ходят только в пограничные города, чтоб торговать, то есть продавать меха и шкуры и покупать необходимую провизию.

– В самом деле, это очень вероятно.

– Да, конечно, это так.

– Так вы думаете, что я могу и здесь набрать нужных мне людей?

– Я уверен, что можете; положим, что вам понадобится на это немало времени: сто человек, таких, как вам нужно, то есть честных, верных и отважных, не так-то легко найти; вы провозитесь несколько дней. Но вам стоит только сказать, что вы поведете их на помощь Валентину Гиллуа, и они с радостью пойдут.

– Так вы согласны помочь мне еще и в этом деле?

– Разумеется, я очень рад. Мы примемся за дело, когда вам будет угодно.

– Я к вашим услугам.

– Хорошо, но прежде условимся как следует, чтобы избегнуть всякого недоразумения. Вы думаете возвратиться в Новый Орлеан?

– Я должен непременно.

– Так вот что мы сделаем: мы воспользуемся несколькими днями, которые вы еще проведете здесь, чтоб набрать как можно больше людей. Вы знаете условия найма?

– Не имею ни малейшего понятия, я буду очень благодарен вам, если вы мне их сообщите.

– Так слушайте: сто долларов в месяц и двести долларов вперед, если их нанимают на три месяца. Только так как вы ищете людей избранных, то я бы советовал вам не скупиться и дать даже больше, если только возможно.

– Ну, за этим дело не станет! Я назначу по сто пятьдесят долларов в месяц и триста вперед; кроме того еще премию в сто долларов каждому по окончании экспедиции. Нанять их надо на три месяца, и хоть бы экспедиция окончилась раньше срока, они все-таки получат и жалованье, и награду.

– Условия очень хороши, и за такое жалованье нечего сомневаться, что я достану подходящих людей; только предупреждаю вас, что это обойдется очень дорого. Судите сами: это составит сумму в пятьдесят пять тысяч долларов.

– Э, не все ли равно, какая сумма! Главное, удалось бы дело! Дон Луис, Валентин Гиллуа и я – все мы богаты.

– Отлично. В таком случае вам нечего возвращаться. Когда люди будут наняты, я укажу им место, где вы их встретите.

– Право, мне совестно: вы так добры!

– Э, полноте! Я только стараюсь быть вам полезен, не больше. Мне так горячо рекомендовали вас, что я считаю приятною обязанностью служить вам.

– Надо бы так устроить, чтобы наша встреча произошла вблизи того места, куда нам надо отправиться.

– Или по крайней мере не слишком далеко. Я знаю только одно такое место.

– Какое?

– Торговая контора в штате Минозота, где вам легко будет также пополнить ваше войско, в случае если это нам здесь не удастся.

– Как называется эта контора?

– Форт-Снеллинг. Это маленький городок, еще наполовину индейский, где производится деятельная торговля мехами, он находится в самом центре поселений краснокожих, на границе области Высоких трав. Он всего в пятидесяти милях от Скалистых гор и недалеко от Красной реки.

– Браво! Место выбрано как нельзя удачнее. Но как мне попасть туда из Нового Орлеана?

– Ничего нет легче! Сообщение там превосходное! По железной дороге и на пароходе вы доедете почти до самого Форт-Снеллинга. Вы могли бы опять сюда приехать и отсюда уже отправиться, но это было бы гораздо дольше, а вы торопитесь.

– Ужасно тороплюсь! Так я вам дам теперь чек в шестьдесят тысяч пиастров на моих банкиров в Новом Орлеане, господ Артура Вильсона, Рокетта и Блондо; этот чек подпишет мой друг, чилийский консул, и мы сейчас же примемся за набор людей.

– Хорошо, это золото в слитках. Но зачем же шестьдесят тысяч долларов? Мне кажется, что это слишком много!

– Ничуть! Ведь надо еще каждого снабдить лошадью. Вы им дадите сейчас же по пятидесяти долларов на первые издержки.

– Отлично! Как вы щедро распоряжаетесь! При такой щедрости удаются самые трудные дела. Вот вам бумага, перо и чернила. Пишите!

Дон Грегорио написал и передал перо консулу, который присутствовал при этом разговоре, не произнося ни слова, и тот подписался, не заставив долго просить себя.

– Ну, вот и готово! – воскликнул маршал, пряча чек в свой бумажник, – теперь мы пойдем к банкиру, затем станем бродить по конторам. В это время как раз приходят охотники запасаться провизией на зиму; я уверен, что мы еще сегодня успеем набрать нескольких.

Все поднялись.

– Не забудьте, господин консул, – сказал маршал, – что сегодня ровно в шесть часов мы обедаем все вместе и затем отправляемся в оперу слушать «Puritani».

– Как же, я постараюсь не опоздать, – ответил консул.

– Если увидите дона Луиса, не забудьте, пожалуйста, напомнить ему о моем приглашении.

– Постараюсь.

Все трое вышли, простились, консул повернул направо, а маршал и дон Грегорио – налево.

– Что случилось с нашим освобожденным? – сказал, смеясь, маршал, обращаясь дорогой к дону Грегорио. – Он должен был сегодня завтракать с нами и не пришел.

– Он очень рано куда-то отправился. Когда я встал, слуга передал мне записку от него, в которой он сообщает, что ему необходимо уйти, и просит меня не беспокоиться и извиниться за него перед вами.

– Ему следовало бы остерегаться, – ответил маршал, – он имеет дело с подлецом, который будет пользоваться всяким удобным случаем, чтоб навредить ему.

– О, что касается этого, я ничуть не беспокоюсь: хотя он кажется таким молодым, он постоит за себя; его отец, который обожал его, дал ему воспитание настоящего лесного жителя; он одарен недюжинной силой, замечательной ловкостью в телесных упражнениях и владеет оружием в совершенстве. Я видел, какие необыкновенные штуки он выделывал, сидя на лошади. Притом еще он обладает львиной храбростью и хладнокровием, которое ему никогда не изменяет. Если бы Жозуа Левис напал на него, он встретил бы сильный отпор.

– Если так, тем лучше! Впрочем, я уже видел его раз в деле и, признаюсь, был поражен. Он руководил этим возмущением негров с замечательным умением и хладнокровием. Без нашего вмешательства плантатору бы несдобровать. Право, я не был бы недоволен, если бы он его хорошенько проучил.

– Я боюсь, что он намеревается это сделать: он ужасно злопамятен и, наверное, захочет отомстить ему, прежде чем уедет из Сен-Луи.

– Это очень естественно: ему есть за что мстить. Но вот мы уже подошли к конторе. Войдем.

Этот банкир торговал также мехами. Он принял обоих посетителей очень хорошо, охотно разменял чек и, когда узнал, что нужно дону Грегорио, обязательно предложил свои услуги.

– У меня, кстати, есть в конторе несколько луговых охотников, которые пришли менять меха, – сказал он. – Если хотите повидаться с ними, я вас провожу Может быть, они согласятся.

Посетители приняли приглашение. Банкир повел их в свою контору; там была целая толпа; маршал отличил в ней с двадцать лесных охотников, которые своим диким видом и странной одеждой резко выдавались между другими.

– А знаете вы этих людей? – спросил маршал у банкира.

– Еще бы! Я уж несколько лет с ними ведаюсь и вполне могу отвечать за их честность, вы совершенно спокойно можете их нанять, конечно, если они согласятся. Хотите, я поговорю с ними?

– Я буду вам очень благодарен, – ответил дон Грегорио.

– Эй! Том Трик! – закричал банкир. – Подите-ка сюда, дружище! Вам хотят предложить кое-что.

– К вашим услугам, мистер Гри-Уиль, – ответил, приближаясь, охотник.

В нескольких словах ему объяснили, в чем дело.

Охотник призадумался на минуту, но скоро обернулся к тому месту, где сидели его товарищи, и, возвысив голос, закричал им:

– Эй, вы! Идите сюда! Я расскажу вам новость.

Охотники протиснулись сквозь толпу и приблизились.

Это были все люди сильные, энергичные и в самом цветущем возрасте.

– В чем дело? – спросил один из них с глубоким поклоном.

– Вот что: по-видимому, Валентин Гиллуа, Искатель следов, предпринял экспедицию в Скалистых горах около Воладеро Серого Медведя, между рекой Ветром и…

– Красной? Знаю, – ответил другой.

– Ну, так теперь наш друг стеснен там и призывает нас на помощь.

– Да уверен ли ты, что это правда?

– Правда, Джонсон, правда.

– Так, значит, надо идти.

– Ты думаешь?

– Мы все так думаем! – закричали в один голос охотники.

– Не можем мы оставить в беде человека, который оказал нам столько услуг, – прибавил Джонсон.

– Вот этому господину, – представил Том Трик дона Грегорио, – он поручил набрать и привести к нему сто храбрецов.

– На нас можете рассчитывать, – ответил Джонсон, – а остальные скоро найдутся.

– Нанимают на три месяца, сто пятьдесят долларов в месяц жалования, пятьдесят долларов подъемных; триста вперед и сто наградных по окончании экспедиции.

– Валентин всегда щедро расплачивается, – ответил Джонсон. – Да мы бы пошли и даром, мы готовы жизнь отдать за Искателя следов, но так как он предлагает плату, то не принять ее будет для него оскорблением. Сударь, мы готовы подписать условие.

Сказано – сделано.

– Знаете что, сударь? – сказал Том Трик, – вы уж не беспокойтесь бегать по конторам: мы приведем вам наших товарищей, через три дня у нас будет сто человек, все храбрецы, знающие пустыню как свои пять пальцев.

– Вы знаете мои условия? – ответил дон Грегорио. – Для меня всего важнее, чтоб все были такие же честные и преданные люди, как вы.

– Будьте покойны, сударь. Уж мы постараемся. Мы будем брать все людей, знакомых Валентину, а уж между его друзьями нет людей бесчестных.

– Отлично, все, значит, решено. Я даю вам полную свободу действий, друзья мои. Вы, Том Трик и Ван Джонсон, приходите ко мне в гостиницу отдать отчет, и там я уже сообщу вам, где нам встретиться, чтоб начать компанию.

– Другими словами: отправляться в поход, – прибавил Том Трик, смеясь. – А где же, позвольте спросить, находится ваша гостиница?

– Гостиница «Вашингтон», спросить дона Грегорио Перальта.

– Слушаю, сеньор. До свидания. Скоро принесем приятные вести.

Маршал и дон Диего простились с банкиром и вышли, очень довольные своим визитом.

В самом деле, лучшего нельзя было и ожидать: дон Грегорио разом нанял тридцать четыре человека, на которых вполне можно было положиться, в один день третью часть войска. Таким образом, и трех дней не понадобилось бы, чтобы набрать сто человек.

В нескольких шагах от жилища банкира друзья расстались, дав обещание друг другу сойтись опять ровно в шесть часов.

Маршал пошел по делам, а дон Грегорио домой. Он осведомился, возвратился ли дон Луис; никто его не видел.

Дон Грегорио, которого начинало тревожить это долгое отсутствие, пошел в свою комнату и принялся писать.

Около шести часов, в ту самую минуту, когда дон Грегорио собирался к маршалу, дон Луис вошел в комнату.

Молодой человек был разодет и свеж, как будто провел целый день дома.

– А! – весело закричал дон Грегорио, – наконец-то вы пришли, беглец.

– К вашим услугам, милостивый государь, – ответил молодой человек с поклоном,

– Да где же вы были целый день, что никто не видел вас?

– Просто бегал. Я еще так недавно получил свободу, что чувствую ужасную потребность в воздухе и движении; мне решительно не сидится на месте.

– Это очень понятно, но все-таки у вас была же какая-нибудь цель?

– Может быть, – отвечал он с какой-то странной улыбкой. – Я посетил окрестности; они необыкновенно живописны, я до того увлекся, что незаметно для самого себя забрел гораздо дальше, чем думал. Оттого я и опоздал и прошу извинить меня, сударь!

– Предо мной вам нечего извиняться, дитя мое, но не надо забывать, что существуют приличия и общественные условия, которым всякий обязан подчиняться.

– Это совершенно справедливо, – ответил дон Луис, улыбаясь, – но ведь я так еще недавно был рабом, и меня не следует так строго судить. К тому же, я готов сопровождать вас к маршалу.

– Я жду еще нашего друга.

– Я здесь, – ответил тот, отворяя дверь. – Мы можем идти, если угодно, дон Грегорио.

– Я готов.

– Так в дорогу! А что ваш набор? Идет?

– Лучше, чем я надеялся: я уже нанял больше трети.

– Браво! Так вам, значит, скоро можно будет отправиться в путь?

– Ах, если б скорей! С какою радостью я бы бросился в объятия своему приемному отцу! – вскричал с волнением молодой человек. – Как бы я желал уже увидеть этого верного друга моего отца!

– Терпение, дитя мое! Вот уж скоро вы увидите его.

– И вам я буду обязан этим счастьем. О, дон Грегорио, как я докажу вам свою преданность!

Они вошли к маршалу.

– В добрый час, – весело закричал тот, увидев молодого человека, – наш беглец нашелся.

– Да, сударь, – ответил дон Луис с очаровательной улыбкой, – и в отчаянии, что не воспользовался вашим любезным приглашением сегодня утром.

– Не стоит говорить об этом. Лишь бы вы теперь пришли к столу. Господа, к столу!

Обед начался.

– Вы знаете, дон Луис, – сказал маршал, – что мы идем сегодня в театр?

– Да, сударь, я имел уже честь слышать об этом от вас.

– Может быть, вы для того и пришли? – спросил он, смеясь.

– О, сударь, как можете вы думать так! Я очень люблю театр и давно не был в нем, но все-таки…

– Ну-ну, хорошо! – прервал тот. – Не оправдывайтесь, это лишнее.

– Идет, кажется, опера «Puritani». Это превосходное произведение, и я с величайшим удовольствием снова прослушаю его. Хорошая здесь труппа?

– Не знаю, право, это бродячая итальянская труппа; примадонну ужасно хвалят, как я слышал. Впрочем мы сами услышим.

– А помещение театра каково?

– Довольно хорошо для провинциального театра, который почти всегда закрыт.

– Есть там фойе?

– Как есть ли фойе? Конечно есть, и даже очень хорошее; это самое лучшее из всего, что есть в театре.

– Я надеюсь, вы мне покажете его?

– С величайшим удовольствием.

– А хорошие у нас места?

– Наша ложа около губернаторской и как раз против сцены.

Дон Луис улыбнулся.

– Я вижу, – сказал он, – что благодаря вам мы прекрасно проведем вечер.

Когда обед кончился, все поднялись и прямо отправились в театр, куря и болтая.

Когда они вошли в ложу, занавес еще не был поднят, но театр был битком набит.

Американцы замечательные энтузиасты; они восхищаются всем, что кажется им необыкновенным.

Дело дона Луиса наделало ужасно много шуму в городе, Жозуа Левиса все осуждали, и во всех общественных местах ему плохо приходилось.