Текст книги "Тайные чары великой Индии"

Такой человек, как он, всегда имеет, в чем упрекнуть себя.

Бандит создал план, чтобы покинуть своих товарищей и отправиться искать приключений, но он не хотел уехать с пустыми руками, не отомстив за оскорбления, которые, как он себе воображал, ему нанесли.

Итак, мы сказали, длинный разговор проводника с лейтенантом пробудил в нем ненависть.

Во время двух посещений, сделанных Бенито Рамиресем в лагерь вечером, двое людей опять беседовали друг с другом с оживлением.

Линго с нетерпением ожидал, что будет.

Для него стало ясно, что составляется заговор, который стараются тщательно от него скрыть и который он должен во что бы то ни стало открыть.

Около десяти часов вечера, когда Блю-Девиль, объехав лагерь и уверившись, что все спят, пробирался таинственно к хижине, служащей временным убежищем для донны Розарио, Линго наблюдал за лейтенантом; он дополз, как змея, до этого убежища и приложил чуткое, как у тигра, ухо к тонкой перегородке – стенке хижины.

Она была построена наскоро из переплетенных ветвей, внутри устлана покрывалами, чтобы не пропускать наружного воздуха.

Бандит убедился тотчас же, что если ему нет возможности что-нибудь видеть, зато очень легко все слышать, чего, собственно, он и желал в самом деле; хотя собеседники говорили сдержанным голосом, от него не ускользнуло ни одно слово из их разговора; мы должны также с сожалением прибавить, что эта беседа исполнила его радостью и произвела на его зловещем лице гримасу самого дьявольского выражения.

Донна Розарио и Блю-Девиль говорили по-испански, но это мало смущало бандита, он говорил на этом языке так же хорошо, как и по-французски.

– Вы очень долго не приходили, мой друг, – сказала дружески донна Розарио Блю-Девилю.

– К моему большому огорчению, сеньорита, – отвечал этот, – если я прихожу поздно, то в вознаграждение за это могу возвестить несколько приятных новостей.

– Да благословит вас Бог; хорошие новости редки для меня.

– Но эта превосходна.

– Говорите же скорее, я вас умоляю.

– Я буду краток, так как время не терпит. Вы видели, вероятно, сеньорита, что капитан Кильд разделил свой отряд и часть его послал вперед.

– Это правда, я признаюсь вам, это меня очень беспокоит.

– Вы несправедливы; ничего не может быть лучше для вас. Бенито Рамирес, – прибавил он, налегая на это имя, что заставило улыбнуться молодую девушку, – вытребовал это движение у капитана. Эту ночь, около двух часов утра, Валентин Гиллуа и его охотники, с помощью человек ста кроу, нападут на лагерь и уведут вас. Через несколько часов вы будете свободны.

– Мой Бог! – воскликнула молодая девушка в волнении, – возможно ли это?

– Я даю вам в этом честное слово; все готово, условленно и устроено таким образом, чтобы тайна не открылась. Когда капитан Кильд придет, что невероятно, на помощь своим бандитам, будет уже поздно; вы уже будете долгое время находиться под покровительством Валентина Гиллуа, Рамиреса, меня и всех остальных охотников белого племени.

– Но кто вы такой? – воскликнула молодая девушка в избытке радости и удивления.

– Я, – отвечал Блю-Девиль, – человек, преданный Валентину Гиллуа, я вам это говорил уже, и который поклялся вас спасти, сеньорита. Теперь выслушайте меня хорошенько; я час тому назад навьючил двух мулов предметами, которые могут быть вам полезными; эти мулы послужат вместо экипажа вам и вашей подруге Гарриэте Дюмбар; что касается меня, я буду сопровождать вас на лошади; эти мулы находятся в безопасном месте под охраной Пелона и еще одного верного человека, на которого можно положиться. Что касается вас, сеньорита, вот что вы потрудитесь сделать…

Вдруг тонкая стенка хижины сильно затрещала.

– Нас подслушивали! – вскричал Блю-Девиль, бросаясь вон из хижины.

Он заметил проскользнувшую тень и более ничего. Линго слушал с сильным вниманием этот интересный для него разговор, не пророня ни одного слова, но он наклонился слишком вперед, более чем следовало, и чуть не сломал тонкую стенку.

– Тут должен быть изменник, – прошептал Блю-Девиль, – этот изменник не кто иной, как Линго, как ему помешать?

Подумав несколько времени, он направился к выходу из лагеря с той стороны, откуда прибыл караван.

Перейдя укрепления с предосторожностью, как человек, который пытается спрятаться, он остановился и прикорнул между двумя тюками.

Едва он успел засесть в засаде, показался Линго.

Бандит выступал волчьим шагом, склоня туловище вперед и держа ухо востро, чтобы различить малейший шум, взглядом стараясь измерить темноту ночи; он остановился с минуту неподвижно, потом, уверившись в тишине и уединении, перелез в свою очередь через укрепления.

Но в эту самую минуту он был грубо схвачен за горло, покрывало было брошено ему на голову, и в две минуты он был увязан так, что не мог двинуться.

Что было самое ужасное для Линго в этом приключении, так это то, что, схваченный внезапно, он не знал, с кем имеет дело, он испытывал почти суеверный страх.

Он подозревал только лейтенанта.

Этот оставил временно его лежать на том месте, где он находился, а сам поспешил возвратиться в хижину, где он оставил донну Розарио в неизъяснимом душевном волнении.

– Мы не можем терять ни минуты, – сказал он ей.

– Говорите, что нужно делать? – отвечала решительно молодая девушка, – приказывайте.

– Поспешите накинуть плащ на ваши плечи, – ответил он прерывающимся голосом, – пусть мисс Гарриэта сделает то же самое, и последуйте обе за мной, главное без колебания и страха, наступила великая минута. Я не скрываю от вас, сеньорита, что дело идет о вашей смерти или свободе!

– Я хочу быть свободной! – вскрикнула Розарио с одушевлением.

Блю-Девиль поднял тогда одно из покрывал, вынул несколько ветвей и, сделав знак двум молодым девушкам следовать за ним, вышел с ними вместе этой импровизированной дверью из хижины.

Эта хижина была построена так, что почти примыкала к горе.

В этом месте она возвышалась небольшим отлогим уступом, так что без большой усталости можно было взобраться по ней, укрываясь между кустарниками и придерживаясь за них, чтобы сохранить равновесие.

Блю-Девиль шел вперед и расчищал дорогу своим молодым спутницам.

Наконец, после долгих усилий и усталости трое беглецов успели обогнуть лагерь в направлении противоположном тому, где расположился капитан.

Они выбрались тогда на тропинку, которая была довольно широка, что позволило им подвигаться вперед с большей быстротой, так что менее чем через три четверти часа они достигли кустарников, где стояли приготовленные муллы под присмотром Пелона и доверенного лица, о котором лейтенант говорил предварительно донне Розарио.

– Здесь вы будете в полной безопасности, – сказал он, – какой бы шум вы ни услыхали, не показывайтесь, скрывайтесь до того времени, как я к вам не возвращусь. Я клянусь честью, что никакая опасность не может здесь вас застичь. А ты, – прибавил он, обращаясь к эмигранту, – ты помнишь, что ты мне обещал?

Этот человек пожал только плечами.

– Вам нечего мне приказывать, – сказал он, – разве вы меня не знаете?

– Очень хорошо, очень хорошо! – вскрикнул Блю-Девиль, смеясь, – до свидания; каждый будет награжден, смотря по заслугам.

И, дав еще несколько советов двум молодым женщинам, он возвратился в лагерь той же дорогой, по которой пришел.

Его первой заботой было совершить обход.

Никто и не думал трогаться с места.

Он отправился тогда к тому месту, где оставил Линго, надрезал тихонько, в двух или трех местах, шнурок, которым он его окрутил, и, оставив его распутываться, подобно ужу, сам вошел в хижину донны Розарио и поспешил заткнуть пролом, который сделал в стене.

Едва он окончил эту работу, как ему послышалось легкое прикосновение к стенке.

Действительно, как только Линго почувствовал, что узы его развязаны, он употребил все усилия, чтобы как-нибудь освободить свои члены, что ему скоро удалось.

Но напрасно он искал глазами и пытался открыть человека, который перерезал его узы.

Он был совершенно один.

Он вошел в лагерь и попытался отыскать Блю-Девиля, потому что внутренне был убежден, что не кто иной, как он так проворно связал его.

Не встретив нигде лейтенанта, он машинально приблизился к хижине.

Его удивление было очень сильно, так что он едва удержался от восклицания, когда, приложив ухо к загородке, он услышал разговор во внутренности хижины.

– Извините меня, сеньорита, – говорил Блю-Девиль, – в том, что я покинул вас так неожиданно; я думал сперва, что кто-нибудь нас подслушивает снаружи, но, выйдя, убедился, что ошибся. Так как осторожным никогда не мешает быть, то я вышел из лагеря, чтобы посмотреть, находятся ли мулы, о которых я вам говорил, на том месте, где я их спрятал. Около двух часов, когда нападут на лагерь, я приду за вами, чтобы отвести вас в безопасное место. Теперь же попытайтесь заснуть, потому что вам скоро придется вынести много трудностей и подвергнуться сильной усталости. Я должен предуведомить вас, кроме того, что ввиду измены я возьму некоторые предосторожности относительно вашей безопасности; мы можем быть всегда обмануты и иметь дело с врагами, вместо того чтобы перед нами были одни только друзья. До скорого свидания, сеньорита, в назначенный час я явлюсь.

Линго услыхал приближение шагов и поспешил удалиться и растянуться около огня.

– А вот и ты, – прошептал он, увидя выходящего из хижины Блю-Девиля. – Или у меня помрачение зрения, или я ошибся. Черт меня побери, если не этот парень всадил меня туда, он очень силен. Все равно, мы увидим.

Блю-Девиль, казалось, искал кого-то; наконец направился к месту, где лежал Линго.

Этот тотчас же закрыл глаза.

– Эй, малый, – сказал ему Блю-Девиль, толкая его сурово ногой, – довольно спать теперь.

– Что? – произнес бандит, зевая во всю глотку, – что вам угодно, лейтенант? Это вы меня зовете?

– Да, мой друг, мне нужно поговорить с вами.

– К вашим услугам, лейтенант, – возразил Линго, вскакивая на ноги.

– Подите сюда, – продолжал Блю-Девиль, отводя его в сторону. – Хотя все эти молодцы спят крепким сном, – сказал он тоном насмешливого добродушия, – я не знаю почему, но мне кажется, что они проснулись и, как зайцы вблизи жилья, насторожили свои длинные уши. Разговор, который мы поведем, не должен быть слышен никем другим.

– Хорошо, но в чем же дело?

– Мой друг, – сказал чистосердечно Блю-Девиль, бросая взгляд вокруг себя, как будто, несмотря на предосторожность, которую он принял, он опасался быть подслушанным, – мы находимся в положении крайне плачевном, я должен вам признаться, мы находимся как будто в осином гнезде, из которого, дьявол меня попутал в этом, я не знаю, как мы выйдем.

– Ах, Боже мой! – воскликнул Линго очень серьезно.

– Все обстоит именно так, как я имею честь вам сообщать: может быть, прежде чем пройдет два часа, с наших черепов будет содрана кожа.

– Лейтенант, не шутите, пожалуйста; эта перспектива улыбается мне очень посредственно.

– Конечно, мой друг, философы должны ожидать всего; я повторяю вам, что наше положение далеко не завидное и приятное: я вспомнил о вас, потому что я знаю вас за доброго малого, который, если захочет, может отважиться на смелое предприятие.

– Что касается этого, лейтенант, то вы знаете, что я во всем готов слушаться вас; что нужно делать?

– Мне помогать очень просто. Рамирес известил меня, что индейцы должны напасть на нас в эту ночь. Правда ли это, ложные ли слухи, я не могу еще ничего сказать, только я думаю, что лучше всего готовиться ко всему и быть настороже.

– Черт возьми! Я думаю то же, лейтенант.

Двое этих людей исполняли свои роли с таким совершенством, что вполне обманывали друг друга.

– Уже около полуночи, через полчаса разбудят наших людей. Так как очень возможно, что на нас нападут спереди и сзади, то мы разделим наш отряд на два. Вы примите начальство над одним, а я над другим; согласны вы с этим?

– Совершенно.

– Какой же пост вы предпочтете для себя?

– О, какой вы пожелаете, – сказал Линго, – я не принимаю в расчет свое самолюбие.

– Это все равно, говорите смелее, я постараюсь вас удовлетворить.

– Хорошо, лейтенант, если вам это все равно, я стану во главе арьергарда.

– Вам не страшно, мой добрый малый, ведь это самый гибельный пост?

– Я хочу вас уверить, лейтенант, что вы ошиблись на мой счет.

– Итак, вы подвергнетесь большой опасности, – отвечал Блю-Девиль с выражением самой едкой иронии, которая, против желания, покоробила бандита. – Я вас уверяю, что нисколько не ошибся на ваш счет и знаю отлично, чего держаться относительно вас; будьте покойны, я не замедлю отдать вам справедливость.

– Благодарю вас, лейтенант, честный человек не нуждается в награждении за хорошее исполнение своей обязанности, – отвечал бандит с притворным видом.

– Все равно, итак, я могу рассчитывать на вас?

– Я даю вам в этом слово.

– Согласен; наблюдайте только хорошенько.

– О, не опасайтесь.

Два человека расстались, очень довольные один другим, по крайней мере с виду.

Линго попросил дать ему начальство над арьергардом, потому что с этой стороны была расположена хижина донны Розарио, а с этой стороны, как он видел, Блю-Девиль покинул лагерь.

Мы уже рассказали, каким образом индейцы были встречены эмигрантами.

Эта встреча, мы сказали также, заставила призадуматься Валентина Гиллуа.

Между тем, после нескольких минут размышления, воины решились произвести новую атаку.

Блю-Девиль воспользовался этими минутами спокойствия, чтобы увериться, что делает Линго.

Бандит исчез.

При первых выстрелах он бросился в хижину донны Розарио, и ему достаточно было одного взгляда, чтобы убедиться в том, что он проведен лейтенантом.

Тогда он перескочил через укрепления и, рискуя быть изрубленным индейцами, очертя голову пустился по дорожке и успел, благодаря неслыханной смелости, пробиться сквозь ряды воинов.

В эту же минуту началась вторая атака.

На этот раз эмигранты сопротивлялись тихо индейцам, которым удалось перескочить через возвышение и проникнуть в лагерь.

Ужасный крик раздался снаружи.

Это был капитан Кильд, который приближался во главе последних из своих людей и напал на индейцев сзади.

Завязалась упорная борьба.

Но эмигранты потеряли бодрость и не могли оказать серьезного сопротивления.

Их поражение было совершенно полным; они бросились бежать по всем направлениям.

Капитан Кильд, сражавшийся очень храбро, признавая сумасшествием дальнейшее сопротивление, дал сигнал к отступлению и удалился стремглав в сопровождении двадцати всадников, оставшихся в живых из всего многочисленного его отряда.

Индейцы, обрадованные и ошеломленные успехом, позволили капитану удалиться, не желая овладеть им.

Воины Кроу в точности сдержали слово, данное Валентину Гиллуа.

Женщины и дети были христианским образом избавлены от насилия.

Валентин и Бенито Рамирес искали с лихорадочной тревогой донну Розарио посреди этих несчастных созданий, потерявших рассудок от страха, которые, принимая их за врагов, бросались перед ними на колени, моля их о сострадании к ним, как вдруг Блю-Девиль, который покинул лагерь после первого нападения, появился между ними.

Он был бледен, совсем уничтожен; его блуждающие глаза блестели безумно.

Заметив его, оба товарища подбежали к нему.

– Что же? – спросили они, – донна Розарио? Где она?

– Пропала! – вскричал он, – исчезла! уведена!

Оба человека остановились как вкопанные.

– О, мы ее отыщем! – воскликнули они.

И, оставив лагерь индейцам, они направились в сопровождении многих из своих спутников и Блю-Девиля к тому месту, где тот оставил двух молодых девушек.

Напрасно охотники предавались самым деятельным поискам.

Донна Розарио, мисс Гарриэта, Пелон и Бловн, доверенное лицо лейтенанта, исчезли, не оставив никаких следов.

Самые мулы, так же как и лошадь Блю-Девиля, были сведены.

Кто же исполнил это смелое предприятие? Кем были уведены молодые девушки?

Глава IX. Каким образом Павлет открывает след и что происходит от этого

Вильям Павлет, охотник, на которого Валентин Гиллуа возложил деликатное поручение с двумя своими товарищами проводить донну Долорес де Кастелар и дона Пабло Гидальго до первых американских учреждений, исполнил это поручение со всем знанием и преданностью, которые Валентин, знавший его с давних пор, мог ожидать от него.

Путешествие, немного замедлявшееся сначала маловажными случаями, окончилось при самых благоприятных условиях; путешественники не были ни разу обеспокоены ни пограничными бродягами, бандитами, не имеющими ни веры, ни нравственности, которыми изобилуют окрестности жилищ, ни краснокожими, разбойниками не менее опасными, наконец, никакими дикими животными, которых встречается много в Скалистых горах.

Павлет, казалось, владел безошибочным инстинктом на далеком расстоянии чуять приближение врага и избегать его.

Один только серый медведь, появившись внезапно перед лицом путешественников, выказал покушение загородить им дорогу.

Страшное животное дорого поплатилось за эту злополучную фантазию.

Павлет, к большой радости донны Долорес, убил его и завладел великолепной кожей, так что совершил в некотором роде выгодное дело.

Северная Америка имеет ту особенность, что в ней внезапно, без всякой постепенности, переходишь от полнейшего варварства к самой утонченной цивилизации.

Середины нет, она не может существовать у народа, который находится в состоянии зарождения.

Едва перешли вы границу, как с одной стороны, позади, на расстоянии выстрела, вы видите пустыню со всеми ее величественными ужасами, а с другой стороны вы окружены полнейшей цивилизацией.

Город Форт-Снеллинг, куда вступили наши путешественники через четыре дня после того как оставили Валентина Гиллуа, был двадцать лет тому назад простым складочным местом товаров, теперь же это хорошо построенный город, освещенный газом, заключающий в себе все утонченности самой изысканной роскоши и имеющий огромное торговое значение, которое простирается до самой Европы.

Первой заботой дона Пабло по прибытии в Форт-Снеллинг было остановиться со своей невестой в первой гостинице города; отдохнув и переменив платье, потому что то, которое он носил до сих пор, превосходное для путешествия в лугах, не согласовалось более со средой, в которую он был поставлен, он попросил Павлета отвести его к банкиру, к которому Валентин Гиллуа дал ему письмо.

Пройдя несколько великолепных контор, где занималось множество чиновников, дон Гидальго был введен к самому банкиру.

Банкир, настоящий джентльмен, в самом строгом значении этого слова, принял прекрасно своего посетителя и, ознакомившись с содержанием письма, которое ему передали, отдал себя в его полное распоряжение.

– Вас рекомендуют мне с очень хорошей стороны, сеньор, – сказал мистер Максвел, – кроме того, для меня большое удовольствие, если я могу сделать что-нибудь приятное мистеру Валентину.

– Этот охотник, должно быть, очень богат? – спросил с любопытством молодой человек.

– О! – сказал банкир с громким смехом, – он мог бы купить целый город, если бы захотел.

– Вы его хорошо знаете?

– Кто не знает Валентина Гиллуа; он охотился за бизонами по течению реки святого Петра, прежде чем нам пришла в голову мысль построить Форт-Снеллинг; он оказал нам много громадных услуг; мы расположились, как вы можете видеть, в совершенно неприятельской земле; Кроу и племя Сиу окружают нас со всех сторон; население краснокожих теперь еще в шесть или семь раз многочисленнее нашего.

– Как, неужели столько индейцев в Минозоте?

– Их число превосходит тридцать тысяч; это по преимуществу кровожадные, немилосердные, дикие люди, которые ненавидят белых.

– Я заключаю из ваших слов, что вы скорее собрались, чем утвердились в настоящей неприятельской земле.

– Положительно так, сеньор, – отвечал банкир, – но наше население, возрастающее с каждым днем, составлено из людей преданных, людей необычайной силы и мужества; первые попытки колонизации были по необходимости очень трудны; против нас восстало все: страна, жители, животные, климат, все было нам чуждо; цивилизация в Америке идет быстро, но какою ценой это происходит?! Каждый шаг, сделанный нами, стоит потоков крови; мы выдерживаем каждый день громадную борьбу с варварами. Устройство Форт-Снеллинга, самого важного города в стране, состоялось только благодаря чудесам смелости и нашей предприимчивости. Дикие, у которых законно мы покупаем земли, нападают на нас, сжигают наши хижины, грабят наши поезда, расставляют для нас западни самые бесчеловечные! Отсутствие религии и ненависть управляют всеми их поступками; они продают свои земли с задней мыслью – не отдавать их нам; в Европе же сожалеют об участи несчастных индейцев, так несправедливо ограбленных жадными американцами и убиваемых, как животные.

– Но все-таки, милостивый государь, ведь не все же индейцы таковы, как вы их описываете.

– Конечно нет, я хотел вам то же самое сказать; между ними встречаются часто умные, честные, придерживающиеся закона, но таких небольшое число; мистер Валентин, который лучше других знаком с расой краснокожих, соглашается сам, что честных наций меньшая часть; он оказал нам много услуг до начала колонизации; без него и без того громадного влияния, которым он пользуется между индейскими племенами, нам никогда бы не удалось крепко утвердиться в этой стране.

– У него великое сердце и редкий ум.

– Его высоко почитают все в Минозоте; белые и краснокожие позволяют изрубить себя за него; если бы он захотел, то со своим огромным состоянием, при обширных сведениях и чудном характере он достиг бы многого в стране, где знают все-таки цену практическим людям; но он упрямится в своем желании жить в пустыне; он любит индейцев, ему нравится быть посреди них.

– Они, следовательно, хороши, – сказал дон Пабло, – если человек, о котором мы говорим, так сильно заинтересован ими.

– Конечно, между ними встречаются и хорошие люди, сеньор, и даже довольно много их; никто, вероятно, не старался более меня их изучить; к несчастью только, эта раса равнодушна и противится всякому прогрессу и цивилизации.

– Понятно, цивилизация и прогресс прибыльны для них в очень посредственной степени, вы, вероятно, согласитесь с этим?

– Эта правда, но не по их вине; видите ли что, сеньор, всякая раса, вредная для общества вообще и которая упорствует в борьбе против общественного интереса, против людей, животных, растительности, должна непременно погибнуть – это непреложный закон природы; Америка дана нам самим Богом, чтобы заботиться о ее образовании, нравах, а в данную минуту пересоздать весь громадный род человеческий, восстановить в этой девственной стране высший уровень нравственного развития, так низко упавший в Старом свете, одряхлевшем в пороках и который при малейшем толчке распадется в прах, невозможно. Нам предстоит сыграть роль, дарованную Провидением; все, что откажется преклониться перед этим уровнем, должно окончательно исчезнуть; краснокожие не хотят породниться с цивилизацией, тем хуже для них: они будут совершенно стерты с лица земли, как это случилось с народами, жившими задолго до них и от которых находят только в пещерах остатки окаменелых костей; да иначе не может быть, если определено, чтобы прогресс сделал свое дело и небесная воля, которая влечет нас помимо самих себя вперед, была бы исполнена.

– Я думаю, сеньор Максвел, что вы предоставляете Провидению такую роль, о которой оно никогда и не думало.

– Вы еще увидите, увидите, сеньор.

Дон Пабло встал; банкир отсчитал ему сумму, означенную в заемном письме, и они расстались, пожав друг другу руки.

Дон Пабло отправился к первому лавочнику, где он сделал несколько закупок, и возвратился в гостиницу.

На другой день Павлет и два других охотника пришли проститься с доном Гидальго и донной Долорес; Павлет был в восторге: он продал за хорошую цену шкуру серого медведя мистеру Максвелу; теперь поручение, данное ему, было выполнено, и он спешил возвратиться в Скалистые горы.

Молодой испанец вручил охотнику письмо на имя Валентина Гиллуа, написанное сообща двумя молодыми людьми, в котором они благодарили за громадное одолжение, которое он им оказал; напоминали ему об обещании приехать повидаться с ними, уверяли его, что счастье, которым они ему обязаны, не будет полным до тех пор, пока он не посетит их, просили его не забывать их и быть уверенными в их вечной благодарности; письмо было надписано доном Пабло и донной Долорес.

Дон Пабло после этого подарил каждому из охотников по паре шестиствольных револьверов.

Такой же подарок был вручен Павлету для передачи Кастору, которому молодые люди также многим были обязаны; более всего, конечно, тем, что он познакомил их с Валентином Гиллуа.

Донна Долорес, не желая отстать в щедрости от своего жениха, подарила каждому из этих храбрых людей, которые проводили ее с такой безопасностью, золотые часы с двойной крышкой, прося их передать от ее имени такие же Кастору.

Последний подарок очень порадовал охотников; затем, простившись с изъявлениями искренней благодарности и неизменной преданности, они удалились.

На другой день дон Пабло и его невеста оставили город Форт-Снеллинг, чтобы продолжать свое путешествие.

В минуту отъезда они в последний раз простились с охотниками, которые не дали им удалиться, не поблагодарив их вторично.

Через два часа Павлет и его два товарища, Янсен и Леман, в свою очередь, оставили город, чтобы отправиться по дороге к Скалистым горам, которых обнаженные вершины рисовались на дальнем горизонте, подобно серым облакам.

Им нужно было более двух дней, несмотря на то, что лошади их были приучены к длинным переходам, чтобы достигнуть обширной равнины, называемой страной Высоких трав.

В самом деле, эта страна представляла из себя вид громадного луга, пересеченного многочисленными потоками воды, где трава достигала необыкновенной вышины и где не встретишь ни одного дерева.

Ничто не может передать вида пустынного и вместе с тем этого величественного океана зелени, в котором ничто не прерывает однообразной правильности и который служит для кроу местом охоты за бизонами и лосями, изобилующими в этой пустыне. Павлет и его двое спутников подвигались вперед так осторожно, что не встретили ничего дурного во время этого перехода, около пятидесяти миль, пользующегося, и совершенно справедливо, дурной репутацией самого опасного места.

Утром третьего дня около десяти часов они достигли первых уступов Скалистых гор; вечером расположились лагерем на самой горе.

За два или три часа перед заходом солнца Павлет заметил множество следов, что заставило его предположить, что по дороге предшествовал им довольно значительный отряд.

Следы принадлежали, по всей вероятности, людям белой расы; но кто такие эти белые, вот что важно было знать.

Часто бывает более опасным встретить в пустыне людей одинакового цвета кожи, чем краснокожих.

В варварских странах пословица: «homo homini-lupus», – применима во всей своей силе.

Пустыня служит естественным пристанищем для всех противников цивилизации, которые промышляют в ней разным образом и не признают других законов, как силу.

Вследствие этого охотники решили удвоить предосторожности.

Вечером, когда настало время остановиться на ночлег, случай открыл им довольно глубокий грот, в котором они удобно поместились со своими лошадьми и могли развести огонь, чего не осмелились бы сделать если б раскинули лагерь в лесу.

Ночь была прекрасная; небо было усеяно множеством блестящих звезд, но не освещено луной, почему было довольно темно; кроме того ночь была очень холодна, что заставило путешественников почувствовать всю прелесть постоянно поддерживаемого огня, для того чтобы иметь возможность согреться и приготовить себе пищу.

Когда лошади были распряжены и накормлены, охотники занялись своим ужином, который не требовал больших приготовлений; подкрепив себя, они вышли в лес, чтобы запастись сухими дровами, необходимыми для поддержания огня в продолжение ночи.

Скоро они в один из углов грота набросали огромную кучу хвороста.

– Товарищи, – сказал тогда Павлет, – я сейчас заметил свет между деревьями в близком расстоянии от места, где мы находимся.

– На расстоянии выстрела, – сказал Янсен, – я его тоже заметил.

– Что же вы думаете об этом?

– Я думаю, – сказал Янсен, – что этот огонь разложили люди, расположившиеся в соседстве с нами.

– Что это за соседи – вот вопрос, – сказал Леман.

– Это белые, – сказал чистосердечно Павлет.

– Вы уверены в этом? – спросили оба охотника.

– Совершенно; я узнал это сегодня после обеда по их следам.

– Хорошо, но, может быть, огонь, который вы заметили, зажгли совершенно не они.

– Я утверждаю противное.

– Чем это можно доказать?

– Самим огнем; не заметили ли вы, как я, Янсен, что от этого огня столько же дыму, как и пламени?

– Действительно, я заметил это, что меня склоняет на сторону вашего мнения.

– Одни только белые, и притом белые, мало привыкшие к жизни в лугах, могут зажечь огонь без всяких предосторожностей; краснокожие или старые охотники этого не сделают; в лесу, кажется, нет недостатка в сухом дереве.

– Это, правда, большая неосторожность.

– Я заключаю, что наши соседи белые люди, малоопытные, и, по всей вероятности, это пограничные бродяги.

– Я не понимаю, почему пограничные бродяги придут в горы: здесь им нечем поживиться; они останутся скорее в окрестностях селений.

– Это правда; но, может быть, мы имеем дело с эмигрантами вроде капитана Кильда, то есть продавцами человеческого мяса.

– Это второе предположение мне кажется более вероятным, чем первое; я думаю, что будет недурно, если мы уверимся, правда ли это!

– Да, и чем скорее, тем лучше.

– Это ваше желание, товарищи? – спросил Павлет.

– Без сомнения, – сказал Янсен, – нам важно знать, чему придерживаться относительно наших незнакомцев.

– И для того, чтобы принять необходимые предосторожности и не быть застигнутыми врасплох, – присовокупил Леман, – потому что нам, вероятно, придется иметь дело с врагами.

– Хорошо, – возразил Павлет, – я пойду разведаю, кто они такие; сидите спокойно здесь у огня; раньше чем через час я сообщу вам все новости.

– Во всяком случае, не сдавайтесь только сами.

– О нет, еще нет никакой опасности; до скорого свидания.

– Желаем успеха, – сказали ему его товарищи.

– Благодарю вас, – отвечал он.

И затем вышел из грота.

Охотники расположились на ночь на склоне отлогого уступа горы, который спускался в долину; противоположный спуск был круче, и за ним-то, вероятно, расположились незнакомцы, соседство которых так беспокоило охотников.

Храбрый Павлет, покинув грот, долго осматривался, чтобы увериться в направлении, по которому он видел огонь, потом, подумав с минуту, как будто составлял в голове какой-нибудь план, он повесил ружье на плечо, подошел к ближайшему дереву и стал лезть на него с ловкостью и легкостью обезьяны.