Текст книги "Долина надежды"

Глава девятая
Виргинская колония

Сентябрь 1754 года

Когда они приблизились к Карибскому морю, шторм стих и корабль повернул на север, к Вирджинии. Морская болезнь, мучившая Софию, отступила, унося с собой и подавленное расположение духа. Набросив на плечи чудесную индийскую шаль, она поднялась на палубу, оставив в каюте миссис Грей, которая по-прежнему недомогала. Голубое небо было теплым, ветер – свежим, а море – спокойным, прозрачным и зеленовато-голубым под яркими лучами солнца. Она подставила лицо свежему ветру, позволив ему взъерошить и растрепать ее волосы и почувствовав, как солнечный свет и тепло вселяют в нее новые силы. После кошмаров предыдущих дней от одного вида раскинувшегося над головой лазурного неба ее охватила эйфория. Она очень любила путешествовать с отцом, будучи еще ребенком, вот и сейчас впереди ее ожидало настоящее приключение. Вирджиния наверняка окажется интересной, и София с нетерпением ожидала встречи со старым другом отца и его женой. Ей также хотелось своими глазами взглянуть на «Лесную чащу» и новый дом. Судя по чертежам мистера Баркера, дом получился достаточно симпатичный, хотя у нее и возникли некоторые сомнения относительно того, что в действительности сад выглядит именно так, как он его нарисовал, – с обилием роз и аллеей, обсаженной высокими, фигурно подстриженными кустами. Они наверняка не могли вырасти так быстро. Во всяком случае, садовник в Сассексе уверял ее, что даже розам требуется много времени, чтобы обрести должный вид. Хотя, не исключено, что почва Вирджинии была необычайно плодородной.

София была полна планов. Она узнает все, что только можно, о табаке: как его выращивают и перевозят в Англию и, самое главное, сколько его нужно продать, чтобы выплатить долг и вернуться обратно. Ее переполняли энергия и решимость достичь поставленной цели, и она уже заранее была готова к тому, что «Лесная чаща» ей понравится, каким бы ни было состояние розового сада.

И когда теплым сентябрьским утром «Бетси Уиздом» встала у причала в Йорктауне, залитый солнечным светом берег показался ей гостеприимным и красочным. Единственной диссонирующей нотой при этом была ужасающая вонь, поднимающаяся из открытого трюма, когда оттуда начали выводить переселенцев. В их облике с трудом можно было признать людей, они больше походили на бледных червей, исхудавших и болезненно щурящихся от яркого света. Вдобавок они были грязны до невозможности. Когда они сходили на берег, миссис Грей вцепилась в руку Софии, уверяя, что земля до сих пор раскачивается у нее под ногами. В переполненном и кишащем людьми порту какой-то мужчина, очевидно шериф, и члены местной милиции[3]3
  Народное ополчение, дружина, территориальное формирование для охраны порядка.


[Закрыть] окружили пассажиров, выпущенных из трюма, выкликая их по именам, записанным в грузовой манифест, и выстраивая в некое подобие шеренги для будущих торгов в качестве законтрактованных работников. София решила про себя, что выглядят они весьма непрезентабельно и даже жалко.

Чернокожий раб в ливрее, которая была мала ему на несколько размеров, протолкался мимо них, громко вопрошая:

– Граф’н? Граф’н?

Когда София осведомилась у него, уж не Графтонов ли он имеет в виду, раб ответил, что да, именно их. В свою очередь он спросил, не она ли и есть «мисс Софи», после чего показал на экипаж с гербом де Болденов на дверце и сообщил, что отвезет обеих дам в Вильямсбург, где масса[4]4
  Масса – здесь: искаженное «master», т. е. хозяин.


[Закрыть] принимает участие в заседании палаты представителей. Подойдя к карете, дамы с изумлением уставились на кучера, голова которого была помещена в нечто вроде птичьей клетки, закрепленной на его шее замком. Она выглядела ужасно тяжелой и громоздкой, особенно если учесть, что мухи со спин лошадей садились ему на лицо и голову, а он не мог прогнать их.

– Как же этот бедолага ест и спит? – прошептала шокированная миссис Грей на ухо Софии.

Их сундуки погрузили в повозку, а София и миссис Грей, учитывая, что им предстоит долгая дорога, постарались поудобнее устроиться внутри экипажа, который тронулся в путь первым, вздымая клубы теплой пыли. Теперь стало видно, что карета пребывает в небрежении: облицовка ее отслаивалась, сиденья были жесткими, а кожаные занавески для защиты от солнца вообще отсутствовали. Подпрыгивая на неровностях дороги, экипаж покатил вперед, и их окутало облако густой пыли, в которой они рисковали задохнуться во время тряской езды до Вильямсбурга. Вскоре после начала пути миссис Грей опять укачало.

Только ближе к вечеру наконец раздался крик:

– Леди, вот мы и дома!

Они остановились. София и миссис Грей вышли из экипажа перед симпатичным каменным домом, по бокам которого росли подстриженные кусты, но внешнее великолепие оказалось обманчивым. Внутри дом, как и экипаж, производил удручающее впечатление. София была поражена, отметив, что домашним хозяйством в жилище де Болдена явно пренебрегали: повсюду лежал толстый слой пыли; полы были не навощены; штукатурка с карнизов грозила упасть прямо на голову; турецкие ковры, изгрызенные мышами, пришли в негодность; а камины были забиты старой золой. В воздухе стоял стойкий неприятный запах гнили и не опорожненных вовремя ночных горшков. В спальнях, куда проводили обеих дам, занавески на окнах обвисли, а в углах под потолком в клочьях старой паутины застряли дохлые мухи. Из спален открывался вид на заброшенный сад и какие-то лачуги, которые София поначалу сочла собачьими будками, но в действительности то были жилища рабов.

– Полагаю, бедная миссис де Болден слишком сильно недомогает, дабы следить за ведением домашнего хозяйства, – пробормотала миссис Грей.

– Нужно хотя бы стереть пыль, – решила София.

Она несколько раз дернула за шнурок звонка, прежде чем на зов явилась молоденькая босоногая негритянка в драном платье, пожелавшая узнать, что им надобно. София поинтересовалась, как ее зовут, и с удивлением узнала, что девушка отзывается на имя Венера.

– Что ж, Венера, в таком случае прошу вас немедленно принести нам горячую воду и мыло.

Шаркая ногами, негритянка неспешно удалилась и почти час спустя принесла кувшин чуть теплой воды и крошечный кусочек желтого мыла. Когда же София сказала ей, что ужинать они будут в своей комнате, поскольку очень устали с дороги, служанка лишь передернула плечами и исчезла. Заснули обе дамы на голодный желудок, так и не дождавшись угощения.

С Томасом де Болденом они встретились на следующий день за обескураживающим завтраком, состоявшим из слабого чая и грубого желтого хлеба, но, пожалуй, именно личное знакомство с хозяином дома окончательно похоронило последние надежды Софии. Она с содроганием обнаружила, что руку ей пожимает крупный краснолицый и громкоголосый мужчина в покрытой пятнами жилетке и грязных штанах, от которого, несмотря на ранний час, исходил сильный запах бренди. Надежда, что под этой грубоватой внешностью скрывается доброе сердце, мгновенно рассеялась. После формальных и небрежных соболезнований по поводу кончины отца Софии он уведомил обеих дам о том, что они отправятся на его плантацию в южной части колонии, как только закончатся открытые судебные заседания.

– Как вам будет угодно, сэр. Мы готовы, – согласилась София, и Томас принялся за свой завтрак, явно не имея ни малейшего желания поддерживать разговор, несмотря на то что гостья и сочла себя обязанной хотя бы из вежливости предпринять подобную попытку. Повысив голос, потому что ел он шумно, она осведомилась: – Прошу прощения, но что ваш кучер носит на голове? Это похоже на птичью клетку!

– Ба, эти ниггеры – сущие дьяволы. А этот идиот еще и пытался сбежать. Но далеко не ушел, милиция устроила ему такую порку, какую он долго не забудет. После этого я приказал сварить клетку, что послужит ему хорошим уроком! С ними нужна твердая рука, понимаете ли. В противном случае они перережут нас в постелях.

Пожелав дамам «всего доброго», он быстро и неожиданно ушел. Миссис Грей и София в ужасе уставились друг на друга.

При ближайшем знакомстве манеры Томаса ничуть не улучшились, но София заметила, что люди в Вильямсбурге отнюдь не считают его странным или неотесанным. В качестве члена самоуправления его приглашали повсюду, а поскольку она была подопечной, то эти приглашения распространялись и на нее. Миссис Грей неизменно сопровождала Софию, и девушка была весьма признательна ей за это. Несмотря на оказываемое им гостеприимство в прекрасных особняках в самом Вильямсбурге и на близлежащих плантациях, София ощущала разлитые в воздухе напряженность и какую-то недосказанность. Присутствие рабов таило в себе угрозу, зловонные миазмы которой пропитывали собой все вокруг, словно порочность владения другим человеческим существом отравляла и душу владельца, и душу того, кто находился в его собственности.

Однажды, оставшись наедине с миссис Грей, София пожаловалась ей:

– Эти люди полагают себя христианами, но как они могут пребывать в ладу со своей совестью? Они пользуются рабами, как движимым имуществом, и относятся к ним, как к коровам и лошадям, думая только о том, чтобы не дать рабам взбунтоваться и поджечь свои дома вместе с их обитателями. Если же и на моей плантации окажутся рабы, то я обещаю, что освобожу их.

Однако обе женщины быстро усвоили, что подобные сантименты в кругу их новых знакомых лучше держать при себе. Поэтому они старались говорить о лондонской моде, выслушивая, в свою очередь, последние сплетни Вильямсбурга о брачных союзах, скандалах, беглых рабах, учителе танцев, недавно выписанном из Италии, и о том, когда французов наконец оттеснят подальше от Огайо.

Однажды вечером на балу миссис Грей представили табачному плантатору, чья супруга недавно скончалась, оставив его одного с шестью маленькими детьми. Он до минимума сократил период траура и поспешил в Вильямсбург, чтобы подыскать себе новую спутницу жизни. Протанцевав весь вечер с миссис Грей, он сделал ей предложение. Она обеими руками ухватилась за представившуюся возможность. Уже на следующее утро миссис Грей собрала свои вещи и, не дожидаясь публичного оповещения о браке, приняла остаток причитающегося ей жалованья, расцеловала на прощание Софию и покинула Вильямсбург вместе со своим избранником, отправившись на его плантацию в северной части колонии.

В Англии столь стремительное заключение брачного союза после знакомства, длившегося всего один вечер, было бы сочтено недопустимо опрометчивым. Да и спешка со стороны только что овдовевшего мужчины в желании вновь обзавестись супругой выглядела просто неприлично. Но, пробыв в Вирджинии совсем недолго, София поняла, что тем, что англичане полагали утонченными чувствами, здесь нередко жертвовали в угоду практичности. Местные жители не видели ничего недостойного или необычного в том, что брак заключался после столь непродолжительного знакомства. Женщины, особенно не первой молодости, зачастую соглашались пренебречь положенным периодом ухаживаний, а реальность жизни на плантации нередко означала, что у мужчин попросту не было времени для таких вещей, даже если они и склонялись к тому, чтобы соблюсти все приличия.

«Плантация, которая целиком и полностью основана на рабстве! Хотела бы я знать, как миссис Грей к этому отнесется», – подумала София, придя в негодование, оттого что осталась одна и при этом была не в силах что-либо изменить. Впрочем, как бы ни сердилась она на миссис Грей, ей крайне недоставало утонченного общества своей дуэньи. После ее отъезда София почувствовала себя совершенно беззащитной. Ее одолевали смутная тревога и беспокойство. Томас много пил, а у целой когорты молодых негритянок, похоже, не было других обязанностей, кроме как выступать в роли его наложниц; во всяком случае, иной работы по дому они не выполняли. София старательно запирала дверь своей спальни на ночь, решив, что, оказавшись в сельской местности, она постарается держаться как можно ближе к Анне де Болден, сократив визит туда насколько возможно. «Бедная Анна, – думала она. – Известно ли ей о порочности поведения Томаса?»

Перспектива посещения плантации де Болденов начала угнетать Софию, но она не могла найти предлога, чтобы остаться в Вильямсбурге, да еще и чувствовала себя обязанной нанести Анне визит вежливости. А тут ко всем ее прочим бедам добавилась еще одна: рассчитавшись с миссис Грей, она осталась практически без гроша в кармане и уже начала подумывать о том, как бы ей потихоньку продать кое-что из своих драгоценностей. Она узнала уже достаточно, чтобы понимать, что «Лесная чаща» находится на юго-западе колонии, но, к счастью, примерно в той же стороне лежала и плантация де Болдена. Поэтому она могла проделать с Томасом часть пути до своей плантации, хотя и понятия не имела, далеко ли оттуда до ее собственной земли.

Тем временем виргинцы были очарованы Софией. Дочь виконта была не только красавицей, но еще и молодой наследницей из самой Англии, и потому ее появление среди колонистов вызвало живейший интерес. Они сочувствовали ей в потере отца и взяли девушку под свое крыло. Вильямсбургские дамы наперебой изъявляли желание выпить с нею чаю, а когда ее приглашали на какую-либо из близлежащих плантаций, то непременно оставляли ночевать. На следующее утро ее отправляли обратно к Томасу в фамильном экипаже. Ее собственность в «Лесной чаще», которая была известна своими крупными размерами, интересовала дам ничуть не меньше самой Софии, а быть может, даже больше. Манеры мисс Графтон представлялись им чересчур официальными и церемонными, хотя ее английские наряды неизменно вызывали восхищение, к которому примешивалась зависть.

Узнав, что София предполагает поселиться там в одиночестве, они были шокированы и обменялись многозначительными взглядами, говорящими, что столь привлекательная молодая женщина со своей собственной плантацией не долго будет оставаться одна.

Что касается самой Софии, то, несмотря на дружеское отношение и несомненное гостеприимство, манеры виргинцев все-таки представлялись ей грубоватыми, а образ жизни на плантациях выглядел куда примитивнее, чем было принято в Англии. К невероятному изумлению Софии, ее расспрашивали неустанно, причем не особенно скрывая свой интерес.

– «Лесная чаща» действительно расположена на берегу реки, мисс Графтон?

– Да. Судя по карте, река протекает прямо через нее, но какая именно, я не знаю, поскольку название на карте не указано. Агент говорит, что на плантации растет табак сорта «ориноко», который, как мне говорили, является наилучшим. Вы согласны?

Дамы важно кивали в ответ. В конце концов, они были женами и дочерями табачных плантаторов. «Ориноко» приносил самую большую прибыль.

– А на той реке, что протекает через «Лесную чащу», полагаю, у вас имеется пристань? Многие плантации имели выход на берег реки Джеймс. Изумлению Софии не было предела, когда она собственными глазами увидела, как вверх по ее течению поднимаются корабли, чтобы выгрузить заказанные плантаторами товары и забрать табак.

– Еще не знаю. Полагаю, что да.

– Если нет, то вы должны немедленно построить ее, моя дорогая. На такой большой плантации и табак дóлжно производить в большом количестве! Кстати, каковы ваши поставки сейчас, мисс Графтон?

– Мне трудно судить об этом. Вполне естественно, в этих вопросах я положилась на своего агента. – Несомненно, первая партия табака из «Лесной чащи» к этому времени была уже благополучно отправлена, но, дабы пресечь практически не завуалированные попытки местных дам вычислить ее годовой доход, София сменила тему: – Быть может, вы дадите мне несколько советов относительно того, как лучше обставить мой новый дом.

Дамы закивали и придвинулись ближе, польщенные тем, что столь высокая гостья спрашивает у них совета.

– Я еще не знаю, как его обставил мистер Баркер.

– О, можете быть уверены, моя дорогая, что он не справился с этой задачей. Мужчины полагают, что самое главное для них – кровать, чтобы спать, и стол и стул для еды. Они решительно не разбираются в том, как следует меблировать дом! – заявила одна из дам, и остальные яростно закивали в знак согласия.

София вздохнула.

– Боюсь, как и я. Меблировка домов до сих пор остается для меня загадкой. Я понятия не имею, как это делается. Разумеется, отец заказывал себе книги и вино, но вот всего остального я не припоминаю. В наших домах в Лондоне и Сассексе попросту стояла фамильная мебель, а всем остальным, если нам что-либо было нужно, занималась экономка. Но здесь, похоже, принято все новое заказывать из Англии, и я не знаю, что именно и как это делается.

Привыкшая к лондонским торговцам и доступности всего, что можно было только пожелать, София была поражена до глубины души, узнав, что в Вирджинию практически все поставлялось из Англии: обои, оконное стекло, мебель, плуги и экипажи, равно как и огромные бочонки рома, вина и мадеры.

– Я была бы вам очень признательна, если бы вы помогли мне составить список самого необходимого.

Правда, сейчас у нее нет денег, но вскоре они появятся. Она вынула свою карманную бухгалтерскую книжицу и принялась записывать в нее золотым карандашиком имена лондонских торговцев, поставлявших лучшие ножи, вилки и прочую посуду, подсвечники, подставки для ножей и коробки для чая, модные ткани для пологов и портьер, а также краски. Она спросила, где взять чайные пиалы дельфтского фаянса. Она выслушивала рекомендации относительно тех лондонских купцов, которые снабжали виргинских дам одеждой, обувью и шляпками и на кого можно было положиться в том, что вещи будут должным образом упакованы, чтобы выдержать долгую дорогу и плавание через океан. Она также отмечала, кто из них был настолько небрежен, что товары часто прибывали испорченными морской водой. Нахмурившись, София добавила к списку грубую парусину и суконные ткани для того, чтобы одеть рабов. А известно ли Софии, что надобно также заказать иголки и спицы, хлопчатобумажную марлю и мулине? Она не знала и потому тоже внесла их в список, уже понимая, что все это выльется в совершенно непредставимые расходы.

Все уверяли ее в том, что она ни на день не останется одна, поскольку долгие визиты среди владельцев плантаций были в порядке вещей. София вполне может рассчитывать на то, что сразу же по прибытии к ней кто-нибудь непременно пожалует в гости, да и сама она не преминет нанести кому-либо визит. София улыбнулась и ответила, что будет рада видеть своих новых подруг в «Лесной чаще», едва она обустроится там настолько, чтобы обеспечить им комфортное пребывание.

Женщины с готовностью приняли ее приглашение. Они наперебой забросали ее уверениями в том, что приедут погостить как можно скорее, мысленно прикидывая, кого из своих неженатых или овдовевших братьев и кузенов стоит взять с собой.

При этом Софии не давал покоя вопрос о том, как она доберется до «Лесной чащи». Не имея денег, сумеет ли проделать остаток пути от плантации де Болденов? Она даже стала подумывать о том, а не сможет ли кто-либо из ее новых знакомых в Вильямсбурге одолжить ей некоторую сумму, но потом решила, что не знает никого из них достаточно хорошо, чтобы обратиться с подобной просьбой. София никак не могла свыкнуться с тем, что ей не хватает денег, пусть даже временно. Положение, в котором она оказалась, угнетало ее чрезвычайно. Но каким-то образом она должна будет справиться. Дочь лорда Графтона не может просить милостыню.

Она заглянула в свою бухгалтерскую книжицу в сафьяновом переплете. Пока отец был жив, София неуклонно повиновалась установленному им правилу и заносила в нее свои расходы. Но при его жизни все ее расходы, столь послушно записываемые ею, не имели никакого смысла, потому что на все, чего только могла пожелать ее душа, деньги находились неизменно. А вот теперь цифры стали для нее источником тревоги и серьезного беспокойства, и она с испугом смотрела на то, сколь мало денег у нее оставалось. Девушка твердо пообещала себе, что, добравшись до «Лесной чащи» и заполучив в свое распоряжение необходимые ресурсы, она станет практиковать экономию и бережливость.

Открытые судебные заседания почти закончились, нынче вечером давали заключительный бал сезона, и Томасу уже не терпелось поскорее уехать. София со вздохом откинула крышку сундука, чтобы вынуть из него свое бальное платье, но вдруг обнаружила, что на самое дно служанка в Сассексе уложила тот самый ее наряд, в котором она присутствовала на своем первом в жизни балу. После ее представления в Сент-Джеймсском дворце в нем уменьшили размер обручей для юбки по сравнению с теми, что требовались для манто, и горничная сочла, что теперь оно идет Софии еще больше. Она достала платье из сундука и встряхнула его. Серебряные нити чуточку потускнели, но оно напомнило ей о первом бале и тех временах, когда она была счастлива. И вот, словно наперекор всему, что случилось с той поры, София решила, что наденет его сегодня вечером. А еще, как и тогда, она наденет жемчуга и серьги своей матери. Она, быть может, и оказалась в крайне стесненных обстоятельствах, но гордость не позволяла ей выдавать этого.

Присев перед зеркалом в украшенной кружевами сорочке, она принялась приводить в порядок волосы. Не имея в своем распоряжении горничной и будучи не в состоянии позволить себе парикмахера, она была обязана овладеть этим искусством самостоятельно. София надеялась, что, когда она покончит с этим, Венера окажется в пределах слышимости колокольчика, чтобы прийти и затянуть ей корсет, дабы она могла влезть в платье.

Она дала себе слово, что, добравшись до «Лесной чащи», первым делом наймет себе настоящую горничную. Все ее виргинские знакомые в качестве личных служанок использовали девушек-рабынь, умеющих шить, укладывать волосы и крахмалить чепчики, но она настоит на своем и возьмет к себе истую англичанку.

Повертев головой перед зеркалом, дабы оценить результаты своих трудов, София вздохнула. По иронии судьбы прическа ее выглядела очаровательно и очень шла ей. Хотя это не имело ни малейшего значения.