Текст книги "Долина надежды"

– Моя госпожа имеет в виду свой молитвенник, который лежит на столе. Она так и не смогла расстаться с ним после того, как умерла ваша мать, леди Кэтрин, но только вчера она просила меня напомнить вам, что вы получите его после ее смерти, мисс, – утирая слезы, сообщила горничная.

София взяла молитвенник в руки, и леди Бернхэм слабо кивнула. Под обложкой красовалась дарственная надпись Кэтрин Васси, а под нею рукою леди Бернхэм было начертано несколько строк для «дорогой Софии», с пожеланием никогда не забывать о том, что самый верный путь к душевному и сердечному покою лежит в стремлении к добродетельности и предпочтении долга перед влечением. Слова «долг превыше влечения» были подчеркнуты.

Когда София подняла голову, глаза леди Бернхэм были уже закрыты.

– Дорогая леди Бернхэм, вы всегда были для меня второй матерью! – София поцеловала ее и расплакалась, со стыдом вспоминая, как была груба с леди Бернхэм и как порой ненавидела свою крестную за вмешательство в их жизнь.

Прибыл доктор, но он уже ничего не мог сделать. Не прошло и часа, как леди Бернхэм скончалась.

Свое состояние леди Бернхэм разделила поровну между евангелистами – «для распространения Евангелия и облегчения участи бедняков» – и Обществом за уничтожение торговли африканскими рабами в обеих Америках, за исключением небольшой суммы для своей гувернантки и еще меньшей – для Софии, на память, вместе с молитвенником, принадлежавшим Кэтрин.

София сама удивилась тому, как остро переживает кончину крестной матери, тогда как лорд Графтон оказался полностью раздавлен смертью своего старого друга. После похорон, несмотря на холодную январскую морось, он простоял у ее могилы до наступления сумерек, размышляя о бренности всего живого и вспоминая Кэтрин. Промокший и продрогший до костей, он наконец распрощался с женщиной, которая и познакомила их, а потом до самого последнего дня посвятила себя их дочери.

Обратная дорога домой заняла много времени, а ведь он промок до нитки, и на следующее утро у него поднялась температура и заболело горло. Сильнейшая простуда приковала лорда Графтона к постели на несколько недель; временами его сотрясал хриплый кашель, мучили слабость и летаргия, от которых он так и не оправился. С ним то и дело случались приступы подагры, а лихорадка, пропадая на какое-то время, возвращалась вновь. Он обнаружил, что готов целыми днями сидеть в инвалидном кресле на колесиках в библиотеке, не испытывая ни малейшего желания покидать его.

Будучи слишком слабым, чтобы сопровождать Софию в Лондоне или бодрствовать допоздна, он нанял респектабельную вдову одного офицера, миссис Грей, дабы та стала компаньонкой и дуэньей Софии. Когда же София позволила себе выразить беспокойство по поводу его состояния, он заявил в ответ, что ему пошел уже седьмой десяток и потому на излечение сильной простуды, вполне естественно, требуется больше времени. Но София настояла на том, чтобы они вызвали известного доктора. Тот осмотрел виконта, покачал головой, поставил диагноз «астения» и прописал ему смену климата.

Случившееся подвигло лорда Графтона последовать совету леди Бернхэм и без дальнейших отлагательств начать готовить переезд в деревню. Софии он сказал, что свой особняк в Сент-Джеймсе они запрут, а весну и лето проведут в Сассексе. Он сожалел о том, что вынужден нарушить ее планы на увеселительные мероприятия, но она заверила его, что они должны сделать все возможное, дабы вернуть ему здоровье. Лорда Графтона тронула забота дочери, и он пообещал ей, что все семьи в графстве непременно наведаются к ним с визитами и пришлют им ответные приглашения. Миссис Грей отправится с ними, так что светские развлечения Софии ничуть не пострадают из-за отсутствия дуэньи.

Он написал своим знакомым в Сассексе, исподволь справляясь о здоровье их семейств, чтобы выяснить, у кого еще оставались неженатые сыновья. Он намеревался навестить их и восстановить старые фамильные связи. Кроме того, лорд Графтон собирался пригласить своих соседей на ужин. Окончание сезона должно было ознаменоваться небольшой охотой. София всегда любила охотиться. Он сделает все от него зависящее, дабы представить дочь как можно большему количеству мужчин в Сассексе. Она ведь не может выйти замуж за кого-либо, предварительно не познакомившись с ним.

Сундуки были упакованы. Миссис Беттс проследила за тем, чтобы вся мебель в гостиной была закрыта чехлами, а портреты завешены простынями, дабы уберечь их от пыли. Слуг перевели на частичное жалованье, оплачивая им лишь столовые и квартирные расходы до тех пор, пока осенью лорд Графтон не вернется в город. После этого миссис Беттс отправилась в Сассекс первой, дабы подготовить дом к их приезду. София и миссис Грей побывали на последнем званом вечере, где присутствующие выразили сожаление относительно того, что на протяжении следующих нескольких месяцев будут лишены удовольствия лицезреть мисс Графтон в Лондоне. Уже на следующий день они отбыли в деревню.

Глава пятая

Сассекс, 1753 год

До сих пор лорд Графтон не получал от своих коротких наездов в Сассекс настолько большого удовольствия, чтобы испытывать искушение продлить их. Хотя он никогда не забывал о своих обязанностях землевладельца и заботился о том, чтобы его управляющий предпринимал шаги, необходимые для обеспечения благосостояния арендаторов поместья, а также надзирал за должной обработкой земли, сама атмосфера сельской местности и помещики, составлявшие круг его общения, казались ему невыносимо скучными по сравнению с Лондоном и его друзьями-космополитами. И потому сейчас, отправляясь в деревню с длительным визитом, он уже заранее готовил себя к тому, что тот окажется утомительным, хотя и необходимым. Виконт готов был отправиться хоть в африканские дебри, если это поможет удачно выдать Софию замуж.

Но, прибыв на место, он вдруг обнаружил, что пребывание в доме предков оказывает на него благотворное и успокаивающее действие. Пожалуй, он переутомился куда сильнее, чем готов был признать, и уже не настолько нуждался в эмоциональном возбуждении и азарте, как в молодые годы. Теперь, когда он признал, что старость уже не за горами, ему доставляло куда большее удовольствие, нежели раньше, обращать внимание на вещи, кои внушали ему ощущение постоянства и жизнеутверждающую связь времен: церковь четырнадцатого века; льняную складчатую драпировку в библиотеке с книгами, которые его предки собирали на протяжении многих веков; широкую лестницу с резными перилами, украшенными гирляндами цветов и фруктов; портреты предков; комнаты, где веками копился аромат разожженных каминов; натертую воском мебель; запах апельсинов, специй и лаванды, исходящий из кувшинов с цветочными лепестками, призванными освежить атмосферу в доме и прогнать болезнь.

Для середины марта погода выдалась на удивление теплой. Повсюду уже цвели примулы, и окна в свинцовых переплетах, из которых открывался вид на сады и олений заповедник позади, стояли распахнутыми настежь. Дом был наполнен весенним солнечным светом и веточками цветущего миндаля, стоявшими в больших вазонах. Миссис Беттс раздавала распоряжения направо и налево, требуя, чтобы садовник принес из теплицы спаржу, землянику и ревень, шумно радуясь тому, что птичий двор исправно и в изобилии поставляет на стол уток и цыплят.

Свежий воздух, здоровая пища и тишина сотворили настоящее чудо после сутолоки, шума и грязи Лондона, и уже через несколько недель София с удовлетворением отметила, что здоровье отца разительно улучшилось. На его щеки вернулся румянец, а хриплый изнурительный кашель, сотрясавший его со дня похорон леди Бернхэм, исчез почти без следа.

Хорошая погода представила Сассекс в его лучшем свете. Зацвели декоративные сады, зазеленели живые изгороди и только что засеянные поля. Вдалеке виднелись пологие известковые холмы, усеянные овцами и ягнятами, на расстоянии казавшимися светлыми пятнами. Однажды лорд Графтон, отправившись на верховую прогулку, взял с собой Софию, чтобы показать ей забавную фигуру «длинного человека», вырезанную на меловом склоне доисторическими людьми, а также полюбоваться бескрайними видами окрестностей и показать ей домашнюю ферму и отдаленные границы поместья Графтонов. Он вспомнил о развлечениях молодости, охоте, балах и стрельбе по фазанам. К вящему восторгу своего егеря, он даже распорядился смазать и привести в порядок к сентябрю ружья для охоты на фазанов.

Уже через неделю после их приезда в Графтон-Манор старые знакомые из соседних поместий нанесли визиты лорду Графтону и Софии. Лорд Графтон чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы принять их приглашения на ужин, и в соседних усадьбах в их честь устраивались вечерние приемы, за которыми последовал абонементный бал в таверне графства, где София вволю натанцевалась и испытала свои чары на местных молодых людях. Как и предсказывал отец, череда развлечений вскоре захлестнула ее с головой – танцы и охота, пикники, ужины и приватные театральные постановки, коими так увлекались молодые люди в сельской местности.

София вдруг обнаружила, что отдых в деревне оказался куда приятнее, нежели она ожидала. Погода стояла замечательная, так что грязи почти не было. В ее распоряжении имелось несколько премиленьких платьев, сшитых, как уверяла ее лондонская портниха, по простой и незатейливой моде и вполне подходящих для утренних визитов в деревне, а также несколько очаровательных широкополых шляпок с лентами для прогулок на свежем воздухе.

А еще София обнаружила, что ей открылся целый новый мир. Если она не разгуливала по окрестностям, то развлекалась тем, что заказывала изысканные французские или итальянские блюда, которые, по ее мнению, способствовали возбуждению аппетита у отца, или же выбирала в теплице фрукты, чтобы подать к ужину. Ее новой страстью стали цветы. Она уделяла особое внимание кустам розовых роз, которые по ее распоряжению высадил садовник. Она выбирала, какие цветы следует срезать, дабы выставить на обозрение в доме, и сама составляла из них композиции. София выписала из Лондона акварельные краски, кисточки и множество листов дорогой рисовальной бумаги, после чего вместе со своими новыми подругами, юными сестрами Хокхерст, которые были их ближайшими соседями и проживали в замке Хокхерст-Касл, увлеклась зарисовками полевых цветов. Она ходила в гости к новым знакомым по соседству, очаровывала всех своими манерами и заслужила всеобщее одобрение. С почтой прибыли журналы мод, и в редкие дождливые дни она развлекалась тем, что придумывала, какие новые платья закажет для себя, когда они осенью вернутся в город.

Однажды миссис Беттс недвусмысленно напомнила ей о деревенских жителях, которым очень хотелось бы знать, станет ли мисс София такой же доброй хозяйкой, какой была ее мать. Пребывая в благосклонном расположении духа, София правильно поняла намек и стала сопровождать экономку, когда та доставляла традиционные корзинки с детскими вещами, накрытыми платочком, для молодых матерей, или же суп, портвейн и сладкий крем для пожилых или больных арендаторов. По совету лорда Графтона София нанесла официальный визит в деревенскую школу, дабы послушать, как дети декламируют стихи, после чего они вполне могли рассчитывать на то, что в карманах у нее непременно отыщутся сласти для них, когда они встречали ее во время прогулки или рисования. Она наслаждалась своей значимостью и популярностью, обдумывая, какие еще новшества можно внедрить в школе.

Деревенские жители сошлись во мнении, насколько это хорошо, что семья вновь вернулась в свою резиденцию. Мисс София со своими акварельными рисунками цветов и сладостями желала всем только добра, и дети прониклись к ней симпатией. Они полюбили ее еще сильнее, когда миссис Беттс сообщила ей о том, что многие из них слегли с лихорадкой и сыпью, и София немедленно послала за местным аптекарем, дабы определить, не является ли болезнь той самой страшной натуральной оспой. Аптекарь поставил диагноз «корь», и София своими руками готовила яблочную воду и освежающий кисель из ревеня, после чего обошла в сопровождении миссис Беттс деревенские дома, где и наделила маленьких пациентов этими вкусностями. Деревенские жители, которые во время кризисов во всем полагались на добрую волю и помощь семейства Графтон, начали замечать в ней сходство с покойной леди Кэтрин, коего не видели прежде.

Софии эти благонамеренные и развлекательные новые мероприятия помогали убить время в ожидании того момента, когда они вернутся в Лондон. Для лорда же Графтона они стали признаком того, что она понемногу осваивается со своей новой ролью. Она, в свою очередь, даже не подозревала о том, что он рассчитывал вернуться в Лондон осенью в одиночку.

Уже через месяц после их приезда лорд Графтон с веселым изумлением обнаружил, что ему приходится развлекать множество нервничающих молодых людей, испрашивающих его разрешения на то, чтобы оказать Софии знаки внимания, и заметил, что его дочь привлекает деревенских ухажеров с той же неотвратимостью, с какой пчелы слетаются на цветок розы. Он надеялся, что один из них понравится ей, поскольку только теперь понял, что имела в виду леди Бернхэм, когда говорила, что Софии нужно познакомиться с мужчинами совершенно иного склада. Было нечто чрезвычайно привлекательное в этих рослых, крепких и прямодушных сыновьях местных семейств, которые любили свою землю и страну и для которых условия замужества Софии не служили столь очевидным препятствием, как для уроженцев Лондона. Напротив, соседи целиком и полностью одобрили и поддержали выставленные им оговорки как мудрые и здравые.

К середине июня надежды его окрепли. София, похоже, увлеклась молодым Джоном Хокхерстом, наследником соседнего поместья Хокхерст-Касл. Джон находил предлоги, чтобы почти каждое утро нанести визит лорду Графтону, доставляя послания от своего отца, дядьев или егеря. Он привозил отборную землянику, которая в избытке имелась у садовника Хокхерстов, или жирных голубей, подстреленных им в поле. В течение примерно четверти часа двое мужчин обсуждали дела своих поместий, после чего как бы случайно появлялась София в одном из своих новых платьев – прекрасная, как утренняя заря. Девушка притворялась, что удивлена, увидев Джона рядом с отцом, мило благодарила его за очередной привезенный подарок и приказывала подать напитки и легкую закуску, которые всегда принимались, хотя, к изумлению лорда Графтона, печенье с тмином оставалось почти нетронутым, а к великолепной мадере лорда Графтона не прикасались ни Джон, ни София. Мерещилось ли это лорду Графтону или же София действительно смущенно краснела в присутствии Джона?

Подобное развитие событий он приветствовал всей душой. Пожалуй, от возраста и степенности, как необходимых качеств супруга Софии, можно поначалу и отказаться. Все равно Джон со временем обретет и то и другое. Собственно говоря, лорд Графтон готов был ослабить многие из тех условий, что он изначально предлагал будущему мужу Софии. Он начинал беспокоиться и не прочь был ускорить естественный ход вещей.

Правда заключалась в том, что после обнадеживающего улучшения здоровья, наблюдавшегося весной, уже к июню он вновь стал чувствовать себя хуже. К нему вернулся прежний кашель, хотя он и приписывал его тому, что промочил ноги в утренней росе, когда однажды отправился через поле взглянуть на то, как обустроились барсуки в оленьей роще. Ему все чаще стало не хватать воздуха, и он все больше уставал днем, а по ночам с ним иногда приключалась лихорадка. В связи с этим лорд Графтон все неохотнее принимал приглашения. Званые ужины утомляли его несказанно. Он надеялся, что все эти симптомы – лишь напоминание о том, что все люди смертны, не более того, и с ними, какими бы неприятными они ни были, в его возрасте следует смириться. Тем не менее внутренний голос настойчиво нашептывал ему о том, сколь неустойчивое положение он занимает в длинном ряду Графтонов и что ему, как и всем, не суждено жить вечно. Он надеялся, что внук, о котором он так давно мечтал, придет в этот мир в самом скором времени.

Приближался Иванов день, и у лорда имелись все причины полагать, что между Джоном и Софией наконец-то все будет решено.

Давеча Джон нанес визит лорду Графтону и в отсутствие Софии, которая отправилась на верховую прогулку вместе с его сестрами, запинаясь, озвучил свою обычную просьбу поговорить с Софией на следующий вечер. Джон сообщил лорду Графтону, что ожидал этого момента, чтобы сделать Софии предложение руки и сердца, потому что на праздник Ивана Купала приходился день его рождения, а разве можно найти более подходящий повод для наследника предложить любимой женщине выйти за него замуж? Он действительно любит Софию, решительно заявил молодой человек, притом очень сильно. Лорду Графтону понравилась уверенность, с какой это было сказано, и ему пришлось по душе то, как тщательно Джон выбрал время и место для своего предложения.

Дело в том, что на протяжении вот уже многих поколений у Хокхерстов вошло в обычай отмечать самую короткую ночь в году Летним балом, устраиваемым для окрестных семейств графства, и выбор Джоном именно этого вечера поразил лорда Графтона своей уместностью и романтикой, что должно было произвести должное впечатление и на Софию. Собственно говоря, именно намерение соблюсти традиции и делало союз между Графтонами и Хокхерстами столь желанным в глазах виконта. Он вполне одобрял то, что олицетворяли собой Хокхерсты – преемственность и неразрывную связь со старинными обычаями, и к тому же успел проникнуться к Джону симпатией.

На взгляд обитателя Лондона, замок выглядел запущенным: медальоны в виде роз эпохи Тюдоров обветшали, сад и парк разрослись и требовали ухода, в фонтане вместо веселых прозрачных струй плескались утки. Замок Хокхерстов, некогда бывший оборонительным бастионом на пути французского вторжения после Крестовых походов, постепенно превратился в разросшийся сельский дом, приютивший под своей крышей пятнадцать поколений, которые жили здесь и пристраивали к нему то одно крыло, то другое.

Хотя титул к нему не прилагался, поместье Хокхерстов было лакомым кусочком, возрастом почти не уступавшим имению Графтонов, и оно принадлежало им еще со времен Крестовых походов. Брачный союз Джона и Софии объединит два старинных семейства и их поместья в единое целое для будущих наследников. Лорд Графтон полагал, что Джон принадлежит к тем людям, у которых непременно будут наследники: он выглядел здоровым и крепким малым.

Что же касается условий брачного контракта Софии, то Джон заверил лорда Графтона, что обсудил их со своим отцом. Хотя он и был наследником Хокхерстов, его отец более всего на свете желал сыну счастья и потому не возражал против того, чтобы Джон отказался от фамилии Хокхерст при условии, что его сын или дочь унаследуют объединенные поместья. Джон изложил все эти соображения лорду Графтону с подкупающей откровенностью, заявив, что желает прояснить щекотливые вопросы и сделать их приемлемыми для обоих семейств. Лорд Графтон одобрил подобное отношение наравне с искренностью, которую читал в открытом и прямом взгляде Джона. Теплое позволение сделать Софии предложение было даровано ему немедленно, и лорд Графтон от всего сердца пожелал Джону успеха.

После ухода молодого человека лорд Графтон поздравил себя с тем, что последовал совету леди Бернхэм. У него вдруг разыгралось воображение. Долгой помолвки не будет. Молодым людям она всегда была совершенно ни к чему. Бракосочетание может состояться в семейной часовне сразу же после завершения сбора урожая в августе. Надо будет устроить грандиозный свадебный завтрак для всего графства, скромное торжество в помещении для слуг и еще одно – в деревне. Портвейн и шампанское, чтобы выпить за здоровье молодых, он закажет у своих лондонских поставщиков.

Еще одно празднество обязательно состоится после крещения их первого ребенка. А когда такой счастливый день настанет, он не возьмется настаивать на каком-либо определенном имени, великодушно решил лорд Графтон. Не будет он питать и надежд на то, что первенца назовут Перегрином. Учитывая, что фамилия ребенка будет Графтон, София и Джон могут назвать его так, как им заблагорассудится. В порыве необузданной щедрости он даже предложит имя Фредерик, в честь отца и деда Джона и в качестве комплимента Хокхерстам. Лорд Графтон уже представлял себя стоящим рядом с викарием, когда тот будет произносить слова старинного обряда. Пожалуй, крестными матерями станут симпатичные сестры Хокхерст. Лорд Графтон удовлетворенно потер руки, мысленно воображая гостей, столпившихся вокруг крестильной чащи двенадцатого столетия, молоденьких крестных, передающих новорожденного сначала друг другу, а потом возвращающих его Софии, и Джона, горделиво стоящего рядом с супругой. Лорд Графтон улыбнулся, представив, что ради такого случая дочь непременно закажет себе элегантное новое платье и шляпку. Можно не сомневаться, что это крещение станет лишь первым из многих.

В день бала он заглянул в календарь, откуда узнал, что в ночь на Иванов день состоится полнолуние. Когда София оделась и подошла к нему, чтобы попрощаться, он, глядя на нее, решил, что она, должно быть, постаралась одеться с особым тщанием. В платье розового муслина, отороченном атласными розами, которое прибыло от лондонской портнихи, она выглядела очаровательно. Ее вьющиеся волосы были уложены крупными локонами и ниспадали ей на плечи, заколотые булавками с драгоценными камнями, а на шее красовалось жемчужное ожерелье матери. «И все это ради Джона», – удовлетворенно подумал лорд Графтон, высовываясь из окна библиотеки, чтобы помахать рукой вслед экипажу, увозящему Софию и миссис Грей.

Вновь поудобнее устраиваясь в кресле, дабы предаться приятным мыслям о молодых влюбленных, лорд Графтон вспомнил и собственную юность, когда он с братьями посещал Летний бал в замке. Он сомневался, что с тех пор многое изменилось. В перерывах между танцами влюбленные удалятся в обнесенный стенами сад, где, скорее всего, Джон и сделает предложение руки и сердца. В воздухе будет стоять волшебный аромат нагретой солнцем лаванды и свежескошенной травы на окрестных лугах. Пожалуй, снаружи по-прежнему будут висеть китайские фонарики. В такую теплую ночь высокие окна будут распахнуты настежь, и оттуда будет литься музыка. А внутри будут разыгрываться бесчисленные сцены, столь типичные для деревенских балов: дородные джентльмены сядут играть в вист и кадриль в библиотеке; длинный стол красного дерева в столовой будет уставлен тарелками с холодной ветчиной и курятиной, приготовленными в качестве легкой закуски перед ужином, и вазами для фруктов и пунша посередине; в просторной галерее, где и проходят танцы, матроны станут томно обмахиваться веерами, а у стен будут группами собираться хихикающие девушки в ожидании приглашения; юноши будут тайком оценивающе поглядывать на них, прежде чем устремятся к ним в поисках партнерши; сверху вниз на молодых людей будут взирать те же самые портреты предков Хокхерстов, словно спрашивая: «Ну и кого же выберет наследник? Кто станет членом нашей семьи?»

Лорд Графтон поздравил себя с тем, что уже сегодня вечером он будет знать ответ.

Подобные соображения утешали его, напоминая, что жизнь продолжается, каким бы ни было состояние его собственного здоровья. Он вдруг понял, что с нетерпением ожидает завтрака, когда София попросит у него благословения. Готовясь пораньше лечь в постель, как уже вошло у него в привычку, он едва сдержался, чтобы не сообщить камердинеру о том, что совсем уже скоро мисс София выйдет замуж.

Три часа спустя после отъезда из дома София была частью именно такой сцены, которая разыгрывалась в воображении ее отца. Она присела в реверансе перед Джоном, ее пятым партнером за сегодняшний вечер, когда пары стали занимать свои места в танце, именуемом аллемандой. Все присутствующие в зале украдкой поглядывали на Софию и Джона. Было совершенно очевидно, что Джон влюблен в нее, а вот разобраться в чувствах девушки наблюдателям было куда сложнее. София казалась непривычно сдержанной. Смиренно потупив глаза, она прятала лицо за раскрытым веером, но ее поведение приписывали внутреннему волнению, вполне естественному у девушки, которая чувствует, что ей вот-вот сделают предложение. Согласно общему мнению, об их помолвке будет объявлено еще до окончания вечера.

Собственно говоря, София прикрывалась веером, чтобы скрыть недовольную гримаску. Она полагала Джона добродушным и обходительным, пусть и несколько косноязычным молодым человеком, причем приязнь ее по большей части объяснялась тем вниманием, которое он уделял ее отцу, столь часто навещая его. От нее не укрылось то удовольствие, которое получал от его частых визитов лорд Графтон, и она не уставала благодарить Джона за нескончаемый поток фруктов и дичи, которые возбуждали угасающий аппетит отца. Но вплоть до сегодняшнего вечера ей и в голову не приходило, что частые визиты Джона могут иметь самое прямое отношение к ней самой. Она с беспокойством заметила, что он смотрит на нее с непривычной проникновенностью, чем напоминал ей безутешную корову. Она уже дважды отклоняла его приглашение выйти на свежий воздух и полюбоваться фонариками снаружи, надеясь, что третьего не последует. Втайне она желала, чтобы Джон обратил внимание на свою привлекательную кузину Полли, которая жадно ловила каждое его слово и, несомненно, обожала его. А прямо сейчас Софии очень хотелось, чтобы ее партнером по аллеманде оказался кто-нибудь другой.

Как только София прибыла на бал, Джон оставил Полли и протолкался сквозь толпу прочих ее поклонников, чтобы первым пригласить девушку на аллеманду, потому что однажды она обронила, что это ее любимый танец. Заметив страдание, отразившееся на лице Полли, София поняла, что та всем своим пятнадцатилетним сердцем страстно желает, чтобы София с отцом и дальше оставались в Лондоне, где им и было самое место. Она попыталась улыбнуться Джону так, чтобы он не принял это за поощрение. Полли была славной девочкой. Когда танец закончится, она постарается отправить Джона обратно к ней. А пока она надеялась, что дотерпит до конца аллеманды, не получив увечья. Джон танцевал, как ломовая лошадь.

Он был здоровым и крепким, краснощеким и добродушным малым, настоящим деревенским сквайром, которого любили арендаторы, получавшим наивысшее наслаждение от охоты или стрельбы по фазанам, нежным и любящим братом для своих сестер и умелым наездником. Всю душу, когда она не была переполнена Софией, он вкладывал в свою ферму. Но вот танцевать он не умел нисколечко. Особенно трудно давалась ему аллеманда, поскольку от мужчины требовалось совершить целый каскад прыжков и подскоков, ухитряясь при этом прищелкнуть каблуками в воздухе. Как Джон ни старался, прыгал и подскакивал он тяжело, по собственному разумению, а вовсе не в такт музыке, и следующие четверть часа, танцуя, София оставалась настороже, пытаясь не дать ему наступить своими ножищами на шлейф ее платья.

Когда танец закончился, девушка с облегчением отметила, что шлейф не пострадал и по-прежнему прикреплен к ее платью, хотя Джон несколько раз приземлился на него. Теплая ночь и танцы пробудили в ней жажду, и ей очень хотелось освежиться бокалом холодного пунша, но Джон крепко взял ее за руку и повлек за собой через французские окна наружу, заявив во всеуслышание, что она непременно должна полюбоваться на фонарики. Гости, стоявшие поблизости, обменялись многозначительными улыбками. София не могла отнять руку, не устроив сцены, и потому смирилась.

Приведя Софию в естественный сад, Джон остановился и, запинаясь, принялся излагать ей свое предложение руки и сердца, заявив, что она сводит его с ума, что он любит ее и что она сделает его счастливейшим человеком на свете, если согласится стать его женой и хозяйкой замка Хокхерст. Он продолжал говорить без умолку, приводя все доступные ему аргументы, начиная с того, что лорд Графтон положительно отозвался о том, что их поместья граничат друг с другом, и заканчивая тем, что его семья будет почти столь же счастлива, как и он сам. В завершение, после вновь прозвучавшей декларации его любви к ней, он провозгласил, что намерен сделать все от него зависящее, дабы София была счастлива. Наконец красноречие Джона иссякло и он с мольбой уставился на нее в ожидании ответа.

На какое-то мгновение София заколебалась. Очарование залитого лунным светом и обнесенного стенами сада вкупе с ароматом разогретой на солнце лаванды не могли не произвести на нее должного впечатления. Хокхерсты были славными людьми. Она могла сделать своего отца счастливым. Как и Джона, и еще многих других. Она устала отказывать мужчинам, казавшимся ей старыми и скучными, и знала, что, вернувшись в Лондон, могла рассчитывать лишь на очередную процессию тех же самых скучных стариков, коих будет представлять ей не теряющий надежды отец, пока она не сдастся и не выйдет замуж за одного из них. Рано или поздно, но ей придется сочетаться браком – не может же она всю жизнь увиливать от этой обязанности. Джон не умел танцевать, но был по крайней мере молод, и она вполне могла представить себе радость своего отца при виде внука, о котором он заговаривал постоянно.

Но тут София вдруг представила себе, как целует Джона. Несмотря на лунный свет, она не чувствовала в себе ни малейшего желания пускаться на такой эксперимент. «Пусть лучше он целует Полли», – подумала девушка. Она должна ответить «нет».

София уже знала, что нужно говорить в таких случаях. Она поблагодарила Джона за оказанную ей честь, но добавила, что ее чувства к нему совсем не такие, на какие он мог бы рассчитывать в своей жене. Она искренне пожелала ему счастья и не дала возможности попытаться переубедить ее, настояв, что они должны вернуться на бал. София заявила, что его кузине Полли, безутешно сидящей в уголке, нужен кто-нибудь, кто сопроводил бы ее на ужин.

Объявления о помолвке за ужином не последовало. Сестры Хокхерст, выразительно приподняв брови, обменялись удивленными взглядами, а гости, глядя на угрюмого Джона, сделали собственные выводы. Одна только Полли, которую Джон все-таки сопроводил на ужин, отправилась домой в куда более приподнятом расположении духа, чем когда она ехала на бал.