Текст книги "Долина надежды"

Леди Бернхэм и сама не заметила, как увлеклась и, подавшись вперед, со знанием дела принялась перебирать выставленный напоказ товар, на время позабыв о своих евангелических убеждениях. При этом она отдавала себе отчет, что ей представилась прекрасная возможность преподать Софии урок хорошего вкуса и экономии и что другого шанса у нее может и не быть. Девушка, обладающая состоянием и положением Софии, едва ли будет склонна обращать внимание на то или другое. А сейчас София готова была выслушать ее, покоренная примером своей матери.

К вящей досаде торговцев, леди Бернхэм опытным взглядом провела настоящую ревизию разложенных тканей, указывая на признаки, отличающие дешевую материю от хорошей, и советуя, как подольше растянуть денежное содержание Софии, на что всегда должна обращать внимание элегантная здравомыслящая женщина, «сколько бы денег ни было в ее распоряжении», сурово заключила леди Бернхэм. Она также объяснила, что можно носить днем, а что вечером, прикладывая тот или иной отрез, дабы определить, какой цвет идет Софии, а какой – нет, и, самое главное, что следовало надеть молодой леди шестнадцати лет, если она желала, чтобы окружающие обратили внимание на ее сходство с матерью. Ответов на эти вопросы не было. София вздохнула и погрузилась в молчание, когда леди Бернхэм распорядилась, чтобы приказчики унесли бóльшую часть тканей, а несколько отобранных образцов переложили на соседний стол.

– А теперь скажи мне, дитя мое, кто приглашен на званый ужин?

– Только несколько торговцев. Голландцы, кажется. Папа обмолвился насчет каких-то переговоров и заключения торгового соглашения. Это имеет какое-либо значение?

– Гм. Имеет, разумеется. В Голландии и Бельгии с Люксембургом всегда в моде изящество без демонстративного выставления напоказ. Благочестивые они люди, эти голландцы. Что ж, для такого случая, полагаю… то есть твоя мать выбрала бы вот это и это… – Леди Бернхэм, начавшая получать удовольствие от процесса, быстро выбрала из оставшихся образцов голубой дамаст и, окинув критическим взором выставленные кружева, приложила к голубой ткани для платья белое, а затем кремовое бельгийское кружево. – Вот это, – провозгласила она, показывая на кремовый образец, и велела приказчику, чтобы он аккуратно отрезал его.

Затем она предложила несколько гладких и цветастых отрезов муслина, кои, по ее мнению, как нельзя лучше подходят для утренних визитов и дневных платьев, и отрез черной саржи для нового костюма для верховой езды. Все это следовало упаковать и на следующий день доставить ее собственной портнихе.

После этого они приобрели лайковые перчатки, шелковые чулки, комнатные туфли без каблука телячьей кожи и, наконец, поддавшись неуемному желанию Софии купить что-либо по собственному выбору, присовокупили к ним красные атласные туфельки на высоком каблуке со стразами, которые девушка сочла самыми замечательными из всех, что когда-либо видела. Будучи вне себя от радости, что обзавелась ими, София смирилась с тем, что все остальные покупки были не настолько броскими или яркими, чтобы соответствовать ее представлениям о роскоши.

Она вознамерилась было сделать еще один или два заказа по собственному выбору, когда леди Бернхэм отвернулась, но крестная не дала ей такой возможности, заявив, что очень устала, истратив чуть ли не полдня на покупки, и что они не должны заставлять экипаж ждать так долго. Еле переставляя ноги, София повиновалась и поплелась к карете, но в душе дала себе слово более никогда не обращаться за помощью к леди Бернхэм. Когда они вернулись домой, леди Бернхэм протянула Софии маленькую книжечку с чистыми страницами.

– Теперь, когда ты начала получать содержание, моя дорогая, ты должна вести учет своих расходов. Отныне старайся записывать все свои покупки. Твой отец полагается в этом на тебя, и лучше всего начать делать это немедленно. Вот счета. – И она сунула несколько полосок бумаги в руку Софии.

Поднявшись наверх, в свою в гардеробную, София, недовольно фыркнув, положила бумажки и маленькую бухгалтерскую книжку на письменный стол. Похоже, куда ни повернись, кругом ее ждали уроки, которые следовало усвоить, но она все-таки решила выполнить просьбу леди Бернхэм – на тот случай, если отец попросит показать конторскую книгу. Девушка неприятно удивилась тому, в какую внушительную сумму обошлись ее новые платья и прочие покупки. Тем не менее особого значения это не имело, поскольку, произведя необходимые подсчеты, она обнаружила, что денег у нее осталось еще более чем достаточно. А ведь такое содержание она будет получать каждый год.

К счастью, ей не нужно беспокоиться о расходах, подумала она и отправилась примерять свои новые туфельки красного атласа. Перед зеркалом София провела целый час, восхищаясь тем, как замечательно они смотрятся на ней. Вот это действительно была утонченная роскошь!

Вечером того дня, когда должен был состояться званый ужин, София стояла у зеркала в своем первом взрослом вечернем платье, доставленном только сегодня утром, и наблюдала, как горничная расправляет на нем складки. Честно говоря, Софии оно не особенно понравилось. Она подумала, что все ее старания и хорошее поведение могли бы принести ей что-нибудь получше, нежели простое платье темно-синего дамаста с благонравным высоким воротом! Но горничная, затягивая шнуровку, заявила, что оно исключительно идет ее госпоже, после чего принялась восторгаться изысканными кружевами на юбке и рукавах, уверяя, что они чудесно смотрятся на синем фоне. Затем горничная повязала Софии на шею простую кружевную косынку вместо кулона со стразами и сережек, о чем втайне мечтала София, и, опять же, по настоянию леди Бернхэм зачесала волосы девушки назад, перевязав их бархатным бантом.

Софии очень хотелось послать за парикмахером, чтобы уложить их в изысканную прическу, завить, напудрить и украсить жемчугами и перьями, но она вновь вынуждена была, хоть и против воли, последовать совету крестной, которая заявила, что если прическа выглядит официальнее и сложнее платья, то это считается дурным тоном.

София оценивающе посмотрела на себя в зеркало, повернула голову в одну, потом в другую сторону и, вздохнув, решила, что она, пожалуй, выглядит недурно, пусть и не сногсшибательно. Признаться, девушка по-прежнему волновалась из-за того, сумеет ли она должным образом сыграть отведенную ей сегодня вечером роль, что, как понимала София, было очередной проверкой, которую устраивал ей отец. Поначалу она подумала, что за ужином от нее требуется лишь мило улыбаться да хорошо выглядеть. Но нет, оказывается, ей предстояло запомнить и сделать бесконечную массу вещей; ей надавали столько советов о том, что касается ее обязанностей в качестве хозяйки, что она с ужасом ожидала предстоящего вечера.

Представления лорда Графтона о том, какой должна быть хорошая хозяйка, сформировались в шумных дипломатических салонах и на приемах по всей Европе. Как правило, настоящая хозяйка вечера должна была разбираться в том, что интересовало ее гостей. И потому, исходя из этих соображений, он прочел дочери целую лекцию о голландцах, о важности их торговых переговоров с Англией и условий соглашения, пока София не прикрыла рот рукой, чтобы скрыть лукавую улыбку.

– Папа, если я тебя правильно понимаю, ужин должен очаровать голландских посланников и завуалировать тот факт, что договор этот принесет огромную пользу Англии именно за их счет!

Лорд Графтон расхохотался во все горло, умиляясь тому, как быстро София сообразила, в чем суть вопроса.

– Да, моя дорогая, и твое присутствие за ужином отвлечет их внимание от этого факта.

Леди Бернхэм и миссис Беттс, в свою очередь, долго и нудно наставляли ее насчет обязанностей хозяйки, которая должна следить за тем, чтобы гости чувствовали себя комфортно, а ужин проходил ровно, и при этом сглаживать неловкие паузы в разговоре и подавать знак слугам, если требуется перемена блюд. Леди Бернхэм вновь и вновь заставляла ее приседать в реверансе, после чего тщательно проинструктировала насчет того, как следует подавать руку, обмениваться приветствиями с гостями и вести их в столовую, опираясь на руку отца, и как после ужина она должна оставить джентльменов одних за бокалом вина, после чего предложить им кофе в гостиной.

Маленькие позолоченные часы в комнате Софии пробили роковой час, когда она должна была появиться в гостиной. Она нервничала так сильно, что все советы вылетели у нее из головы. Она сделает все не так, поставит отца в неудобное положение, и вечер выйдет просто ужасным, а о танцах на балу можно будет забыть навсегда. Надев свои красные туфельки, она спустилась по лестнице так медленно, как только могла, отчасти потому, что еще не привыкла к новой обуви, которая требовала осторожности, а отчасти из-за того, что с каждым шагом в животе у нее все туже скручивался ледяной комок паники.

Лакей, ожидавший у дверей, чтобы распахнуть их, знал Софию с самого детства и помогал ей сохранить в тайне ее выходки. Сейчас она с отчаянием взглянула на него, он же одобрительно улыбнулся ей.

– Не волнуйтесь. Сегодня вечером у вас все получится, мисс София, – прошептал он. Затем распахнул дверь и София услышала, как прозвучало ее имя.

Гостиная перед нею была залита светом свечей и до отказа заполнена мужчинами в строгой темной одежде, оттенявшей ослепительно-белые воротнички и аккуратно подстриженные бородки. Прерывая негромкий гул разговоров, лорд Графтон шагнул вперед и сказал:

– Heren, mag ik mijn dochter Sophia aan u voorstellen? Джентльмены, позвольте представить вам мою дочь Софию.

Все присутствующие моментально умолкли и обернулись к ней. В полном молчании вся эта компания дружно поклонилась.

София замерла на месте.

– Ой! – пролепетала она, испытывая непреодолимое желание стремглав броситься наверх, в знакомый уют и безопасность классной комнаты, но вовремя поймала взгляд отца.

Сделав глубокий вдох, она присела в реверансе. Это был универсальный и вежливый способ для женщины выйти почти из любого положения, и, кроме того – леди Бернхэм изволила улыбнуться, давая ей этот совет, – реверанс давал ей время подумать, как вести себя дальше, так что Софии предстояло на собственном опыте убедиться в том, как полезно иметь секунду-другую, дабы собраться с мыслями.

И сейчас ей в голову пришла спасительная мысль: «Слава богу, что я надела темное платье! Любой другой наряд в подобном обществе смотрелся бы чрезвычайно странно!»

Выпрямляясь после реверанса, она с изумлением обнаружила, что мужчины смотрят на нее с восхищением, и сделала интересное открытие. В мгновение ока положение дел переменилось самым решительным образом. Наклоняя голову и приседая, она была еще ребенком, а выпрямилась уже молодой леди – мисс Графтон, которой исполнилось столько же лет, сколько и ее матери, когда та вышла замуж. Реверанс, длившийся несколько мгновений, навсегда унес с собой неуклюжую девочку, которую звали Софией. Осознание этого сладкой дрожью страха и возбуждения прокатилось по ее телу, заставляя одновременно шагнуть вперед. Протянув руку первому же попавшемуся голландскому купцу, она, запинаясь, пробормотала, что надеется на то, что он и его спутники чувствуют себя здесь как дома. Затем она вежливо обернулась к другому гостю и нервно осведомилась, понравился ли ему Лондон. Третьему она пожелала хорошей погоды вместо ливня, хлеставшего за окнами.

Она неспешно обошла комнату по кругу и торжествующе улыбнулась отцу, когда прозвучало объявление, что ужин подан, и, опершись на его руку, повела гостей в столовую с таким видом, словно проделывала это каждый день.

Едва успев занять свое место за столом, София принялась опекать гостей, словно курица своих цыплят. К вящей досаде дворецкого, она то и дело подавала знаки слугам наполнить бокалы вином или принести очередное блюдо, хотя в том не было решительно никакой необходимости; безукоризненно вышколенная прислуга лорда Графтона давно привыкла к плавному течению торжественных ужинов и приемов. Кроме того, девушка напряженно прислушивалась к разговорам, чтобы понять, не возникает ли в них неловких пауз, поскольку леди Бернхэм говорила ей, что хорошая хозяйка не допустит того, чтобы ее гости погрузились в унылое молчание. Она должна сделать так, чтобы все принимали участие в застольной беседе.

– Но как этого добиться, леди Бернхэм? Что я должна говорить? – причитала София, которую перспектива вовлечь в разговор множество мужчин привела в ужас.

– Просто задавай общие вопросы, моя дорогая. Например, поинтересуйся, понравился ли им Лондон, или попроси рассказать о городах их страны. Они же голландцы. Упомяни тюльпаны, если в том возникнет необходимость, но при этом позволяй мужчинам самим направлять разговор. Тебе вовсе необязательно говорить больше всех. Джентльмены, как правило, предпочитают слушать самих себя, а что скажет в их обществе женщина, не имеет особого значения.

София оказалась в затруднительном положении. С одной стороны, утверждение леди Бернхэм о том, что женщина должна говорить как можно меньше, вполне устраивало ее, но с другой – прямо противоречило убеждению ее отца, полагающего невежество самой отталкивающей чертой в женщине. Лорд Графтон считал, что женщине следует относиться к ведению разговора с той же тщательностью, что и к выбору платья. В качестве примера он объяснил ей подноготную торгового соглашения, которое Англия надеялась заключить с Голландией. Откровенно говоря, оно показалось Софии весьма интересным.

– Очень хорошо. Я могу обсудить ход торговых переговоров, которые ведет папа. Он все мне объяснил, вот только, по моему мнению, английские купцы получат куда бóльшую выгоду, чем голландские, хотя последние пока еще не понимают этого, потому что условия сформулированы так, что…

Леди Бернхэм покачала головой.

– Ни в коем случае! Даже не заикайся о соглашениях или условиях! Предоставь суждения и высокие материи мужчинам, – решительно заявила она.

Поэтому за ужином, хотя о соглашении было сказано очень много, София почла за лучшее последовать совету леди Бернхэм. Она держала свое мнение при себе, вежливо улыбалась, поворачиваясь от своего соседа справа к собеседнику по левую руку, позволяя им вволю разглагольствовать о выгодах, кои сулит Голландии новый торговый договор. София полагала, что они сильно ошибаются, но помалкивала. Лорд Графтон держал хороший стол, а вино ему поставлял один из лучших торговцев, так что атмосфера становилась все более дружеской и непринужденной. София попыталась изобразить живейший интерес, когда мужчины принялись с энтузиазмом описывать ей Амстердам и Делфт, умело подавляя зевок при бесконечной перемене блюд – устриц, лангустов с кремом-ликером, отбивной баранины, оленины, телячьих языков, карпа, жареных голубей, горошка по-французски и роскошного пудинга с сахарными лебедями.

К этому моменту София перебрала уже все темы для разговора, включая тюльпаны, и теперь ломала голову, что бы сказать еще, как вдруг увидела, что отец коротко кивнул, когда на стол подали портвейн, мадеру и орешки. С чувством невыразимой благодарности она тут же вскочила и оставила мужчин одних. Теперь ей оставалось лишь предложить гостям кофе в гостиной, после чего можно будет отправляться спать.

Прощаясь с лордом Графтоном по окончании ужина, голландские купцы рассыпались в похвалах его очаровательной юной хозяйке дома, которая доставила им несказанное удовольствие своими улыбками и любезным вниманием. Сама же юная хозяйка буквально валилась с ног от усталости и, расшнуровывая новое платье, с радостью думала о том, что наконец-то сбросила со своих плеч груз ответственности. Выпив бокал мадеры с простым печеньем, она повалилась в постель, благодаря Небеса за то, что вечер закончился.

На следующее утро за завтраком отец передал ей комплименты гостей, присовокупив к ним несколько своих собственных. В заключение он заявил, что ее мать гордилась бы ею. София поняла, что это была действительно очень ценная похвала, и покраснела от радости.

– Спасибо, папочка. Но я так рада, что все уже закончилось, – произнесла она, намазывая хлеб маслом.

Лорд Графтон покачал головой:

– Вовсе нет, моя дорогая. Теперь ты уже совсем взрослая и проявила себя столь хорошо, что отныне станешь исполнять роль хозяйки дома.

– Как славно! – едва слышно пролепетала София. У нее упало сердце. Но потом личико у девушки просветлело. – Зато теперь, полагаю, мне понадобится множество новых платьев.

Глава четвертая
Достопочтенная София Графтон

Лорд Графтон с удовлетворением и некоторым изумлением наблюдал за тем, как София избавлялась от подростковой неуклюжести, вживаясь в свою новую роль и принимая на себя связанные с нею обязанности, и отмечал, сколь успешными оказались его методы. Выступая в качестве хозяйки дома своего отца, она становилась все более уравновешенной и уверенной в себе, что, в свою очередь, подкрепляло ее вновь обретенное хорошее поведение. Она начала чувствовать себя легко и непринужденно в любой компании, а ее манеры стали более утонченными и образцовыми. Кроме того, ее внешность также доставляла ему удовольствие. Она выглядела именно так, как и подобало молодой женщине из семейства Графтон: ее наряды были элегантными, но при этом отличались сдержанностью; одевалась она неизменно очаровательно, но опрятно и скромно. Никто не посмел бы упрекнуть мисс Графтон в экстравагантности или фривольности, неуклюжести или грубости и не стал бы, как часто случалось со светскими дамами, едко высмеивать ее вкус в платьях или шляпках, рисуя сатирические карикатуры в газетах.

Благодаря столь очаровательной молоденькой хозяйке дома о его званых ужинах вскоре уже заговорил весь Лондон. Что касается Софии, то она сделала приятное открытие: ее новая взрослая роль дала ей возможность отдавать распоряжения относительно ужинов, цветов и многого другого, что вполне пришлось ей по вкусу. Появились у нее и новые платья, причем столько, сколько она пожелала, хотя отец по-прежнему настаивал, чтобы дочь придерживалась задаваемых леди Бернхэм предпочтений в отношении высоких вырезов и сдержанности во вкусе, говоря, что это прекрасно соответствует ее положению и возрасту. Она взяла себе за правило аккуратно записывать собственные расходы и вести учет, хотя и нередко заявляла леди Бернхэм, что не видит в этом ни малейшей нужды; она тратила столько, сколько полагала нужным.

София много времени проводила перед зеркалом, разглядывая себя со всех сторон. И хотя она была твердо уверена в том, что является точной копией своей матери, портрет которой висел в гостиной, девушка нередко спрашивала себя, а будет ли она когда-либо вызывать подобное обожание и восхищение. София полагала, что в общем и целом выглядит весьма недурно: тонкая талия и достаточно высокий рост позволяли ей ощущать себя элегантной, каштановые волосы искрились живым блеском, носик был маленьким, а кожа – чистой. Хотя при этом она не сомневалась, что могла бы выглядеть куда лучше, если бы ей дали полную свободу в том, что касалось ее туалетов. Она была уверена в том, что платье золотой парчи с низким вырезом на груди, напудренное личико и декольте, полные губы, накрашенные розовой помадой, и бархатная мушка в форме сердечка на щеке сделают ее одной из первых красавиц в обществе и вызовут всеобщее восхищение. Но убедить в этом леди Бернхэм она так и не смогла.

Лорд Графтон решил, что София уже вполне готова к тому, чтобы появиться в обществе, и сообщил ей радостную новость о том, что на Рождество она будет представлена при дворе. А после того как София впервые выйдет в свет, она сможет появляться на балах и танцевать столько, сколько ей вздумается. Лорд Графтон ничуть не беспокоился насчет ее первого сезона, полагая его лишь кратким периодом развлечений совместно с другими молодыми людьми между учебой и замужней жизнью в деревне и материнством. Пусть уж танцует, с кем хочет, снисходительно думал он. Вреда от этого не будет. Он полагал, что София, в отличие от многих юных девушек, начисто лишена романтической сентиментальности, и был уверен, что она никогда не забудется настолько, чтобы влюбиться, как пишут в романах, без его одобрения и позволения. Они с леди Бернхэм приложили все усилия к тому, чтобы она уяснила, в чем заключается ее ответственность перед будущим.

Пока София с головой ушла в подготовку к столь знаменательному событию, лорд Графтон принялся составлять краткий список подходящих женихов. В аристократических фамилиях на первом месте неизменно стояла обязанность продолжения рода, и браки представляли собой династические союзы, заключаемые еще в то время, когда их участники были совсем юны. И если девушка, выпорхнув из классной комнаты, еще не была замужем, но получала право на первый сезон, то целью родителей было познакомить с нею представителей приличных семей, дабы заключить как раз такой союз. Обыкновенно уже к концу своего первого сезона девушка с хорошей родословной была обручена и вскоре выходила замуж. И, составляя такой список, лорд Графтон делал именно то, что от него и требовалось.

Лорд Графтон полагал, что условия, предъявляемые им к супругу Софии, не станут препятствием для ее брака, не говоря уже о ее состоянии. Он наивно верил, что руки́ Софии претенденты станут добиваться и ради нее самой – она была всем, чем и должна быть мисс Графтон. В том, что его дочь была настоящей красавицей, у него не оставалось ни малейших сомнений. Прежняя девчонка-сорванец исчезла без следа. Теперь в ней непостижимым образом сочетались приятные, изысканные манеры и живой, острый ум, которые забавляли его и приводили в отчаяние ее крестную мать. София станет украшением любого дома, и ее супругу, кем бы он ни был, не придется скучать в ее обществе. Да, в ней чувствовалась властность, и она обожала командовать, но лорд Графтон полагал, что это качество весьма пригодится ей впоследствии, когда ей придется заботиться о своей семье, разбираться с проблемами прихода и осуществлять надзор за воспитанием и образованием своих детей.

Леди Бернхэм, которую куда больше заботила нравственная чистоплотность, нежели внешний вид или ум, старалась привить своей подопечной достойные принципы и чувство «положение обязывает», кои должны быть неотъемлемой частью характера любой знатной дамы. Разумеется, Графтоны щедро жертвовали на то, чтобы облегчить положение бедняков и неимущих в графстве, выстроили дом призрения и ремонтировали дома арендаторов, а Кэтрин даже основала в деревне школу. И София должна быть готова продолжить их дело.

Леди Бернхэм была вознаграждена уже тем, что ее усилия пробудили в Софии чувство долга по отношению к тем деревенским жителям, кто веками служил семейству Графтон. Девушка тщательно и подробно расспросила крестную о своей будущей роли в деревне. Собственно говоря, перспектива обзавестись новой сферой влияния привела ее в восторг. София уже представляла, как арендаторы Графтонов приседают перед нею в реверансе или обнажают головы, а сама она – в симпатичной шляпке и длинной мантилье – отдает распоряжения о том, как сделать школу лучше, вручает награды и знаки отличия и великодушно раздает детишкам сладости и Библии. К ней будут уважительно обращаться учителя, ее будут любить и обожать так же, как и ее мать.

Но для Софии эти розовые перспективы представлялись куда более отдаленным будущим, нежели полагал лорд Графтон. Он много думал о том, каким бы хотел видеть будущего мужа Софии, и даже заготовил перечень возможных союзов. В своем выборе он полагался на два критерия. Во-первых, супруг Софии должен подходить на роль главы будущей династии Графтон, и положение в обществе либо состояние не играли здесь особой роли. Софии вовсе не обязательно было выходить замуж, дабы обзавестись титулом или добавить к своему имени иной знак отличия. Графтоны древностью рода превосходили не только Ганноверскую династию и Стюартов, но и Тюдоров и даже Плантагенетов, поэтому старинная родословная Софии перевешивала любой более поздний титул. За кого бы ни вышла замуж София, она навсегда останется Графтон и дочерью виконта. Что касается состояния, то и здесь выходить ради него замуж ей не было нужды. Ее собственное состояние было весьма внушительным для кого угодно, а поместье Графтонов вообще считалось бриллиантом в его короне.

Нет, самым главным, по мнению лорда Графтона, было то, что муж Софии должен быть джентльменом, иметь безупречную репутацию и характер, крепкое здоровье и полное отсутствие дурных наклонностей и пороков. Лорду Графтону довелось многое повидать в жизни, и он прекрасно понимал, что большинство молодых холостяков, увивающихся сейчас вокруг Софии, не отвечают требованиям, которые он предъявлял к будущему патриарху семейства Графтон. И хотя в обществе бытовало мнение, что выйти замуж за одного из этих молодых людей означало заключить хороший брак, он все же навел кое-какие справки. В результате лорд Графтон выяснил, что многие из них имеют дурные привычки, уже успели промотать целые состояния на скачках и за игорным столом, часто бывают в борделях или содержат любовниц. Как следствие, кое-кто из них уже переболел сифилисом или иной неприличной болезнью, в результате чего тела их были покрыты язвами или гнойными прыщами, промежность горела огнем, а мочились они неприятной липкой жидкостью. Лорд Графтон знал, что дети, рожденные от таких отцов, зачастую страдали слепотой или седловидным носом, унаследованным от своего родителя, который нередко заражал и собственную жену. Точно так же, как гнойнички можно было запудрить до неразличимости, так и титул и состояния заставляли родителей дочек на выданье закрывать глаза на наличие подобных болезней, но избежать долговременных последствий все равно не удавалось. Он ни за что не выдаст Софию замуж за мужчину, способного зачать умственно неполноценного ребенка, промотать состояние Графтонов или, самое главное, заразить ее неприличной болезнью. В этом вопросе он был непоколебим.

Ну и во-вторых, он должен быть уверен в том, что будущий муж сможет сделать Софию счастливой. Хотя предполагаемый супруг его дочери должен быть человеком серьезным и здравомыслящим, лорд Графтон вовсе не был домашним тираном. Счастье Софии было для него превыше всего. Разумеется, он не заходил так далеко, чтобы полагать, будто София должна выйти замуж исключительно по любви. Подобные мысли редко приходили в голову отцам, пребывающим в положении лорда Графтона. Но он хотел быть уверен в том, что этот человек полюбит Софию и сможет пробудить в ней ответную привязанность и уважение.

Если бы лорд Графтон повнимательнее присмотрелся к составленному им плану, он бы наверняка заключил, что, возможно, старается устроить все таким образом, чтобы София и ее супруг прожили вместе долгую и счастливую жизнь, воспитав много детей, чего были лишены он сам и Кэтрин. Но он не заглядывал себе в душу настолько глубоко и попросту верил в то, что задуманный им проект пойдет на пользу семье.

К воплощению этого плана в жизнь он подошел весьма рационально. После наведения некоторых справок лорд Графтон составил список потенциальных кандидатов и решил устроить несколько званых ужинов и приемов, дабы София смогла лично встретиться с ними. Подобные встречи представлялись ему необходимыми, поскольку он подозревал, что многие из тех, кого он полагал достойными претендентами на руку его дочери, попросту не бывают на балах, а если и бывают, то уже не танцуют. Да и в любом случае бал не предполагал сведения знакомства, в ходе которого возможно было прояснить характер мужчины и позволить Софии решить, кто из них нравится ей более всего. Когда же она определится со своими предпочтениями, лорд Графтон вступит в переговоры с семьей претендента, после чего вопрос будет передан в руки стряпчих, дабы те составили брачный контракт и договор, регулирующий будущие имущественные отношения супругов. В общем, к лету София наверняка уже будет обручена, а к осени выйдет замуж.

И уже менее чем через год в колыбельке в старой детской в Сассексе будет лежать внук, о котором он так давно мечтал.

Руководствуясь столь филантропическими и рациональными мотивами, лорд Графтон даже не задумывался о том, что претенденту, возможно, будет трудно удовлетворить требования и отца, и дочери, сколько бы любящим ни был первый и послушной – вторая. Лорду Графтону почему-то не пришло в голову, что достоинство, высокие моральные принципы и рассудительность, кои ему самому представлялись столь необходимыми, придутся по вкусу и его шестнадцатилетней дочери, особенно с учетом того, что замужество обяжет ее отказаться от головокружительных увеселений Лондона ради домашней жизни в деревне.

Итак, лорд Графтон, приняв меры к организации первого из ужинов, во время которого должно было состояться представление потенциальных мужей, занялся иными, не менее неотложными делами. Его решение подать в отставку принесло ему неожиданное вознаграждение за долгие годы службы, когда король пожаловал ему большой участок необработанной земли в Вирджинии, колонии в Америке. Весь Лондон уже обсуждал этот подарок и то, сколь большое состояние принесет эта табачная плантация лорду Графтону. И хотя сам виконт был бы только рад заполучить еще одно состояние в какой угодно форме, он куда лучше других знал, что король обладает тяжелым, неискренним характером и изощренным нравом. И посему плантация эта представлялась виконту не столько знаком королевской благодарности, сколько очередной интригой, призванной послужить на пользу стратегическим интересам Англии.

Узнав же о том, что его плантация находится в необжитой юго-западной части Вирджинии, он догадался, что король не столько стремился вознаградить его за верную службу, сколько рассчитывал расширить буферную зону британских поселений на границе Вирджинии в качестве бастиона против посягательства французов на новые территории, медленно расширяющих зону своих владений на Миссисипи и в Огайо. К той же самой политике, насмешливо подумал лорд Графтон, прибег и Вильгельм Завоеватель, раздававший земли своим рыцарям, в числе коих был и Хьюго де Графтонн, дабы те воздвигали на них укрепленные замки для обороны побережья Англии.

Но плантация лорда Графтона стала предметом обсуждения и сплетен в высшем обществе. Его поместье в Вирджинии занимает площадь никак не меньше тысячи акров, говорили одни; другие же уверяли, что она составляет пятьсот тысяч акров; тогда как третьи клялись, что речь идет о целом миллионе акров. И за счет одного табака, не говоря уже о лесе, а еще, быть может, рудниках и пшенице, состояние Графтона удвоится или даже утроится. Лорд Графтон лишь смеялся, когда до него доходили подобные нелепицы. Разумеется, он видел и карту пожалованных ему земель, и купчую крепость на них, но так и не решил для себя, сколько же именно земли ему принадлежит. Пожалуй, тысяч десять или пятнадцать акров. Документы были слишком быстро составлены по велению короля, территорию даже не осмотрели толком, к тому же там пока вообще ничего не росло, поэтому точно определить ее границы по горам и рекам еще только предстояло.