Текст книги "Юве! 100 лет итальянской футбольной династии «Ювентуса». История одного из лучших итальянских клубов"

Те, кто не работали на FIAT, трудились в его дочерних компаниях и в фирмах-поставщиках, а также в поставщиках их поставщиков. Сначала их были десятки, а потом уже целые сотни. К 1956 году по Италии колесил миллион автомобилей, а к 1965-му их количество достигло уже пяти миллионов. Временами на дорогах могли встретиться Lancia, время от времени попадались экземпляры Alfa и совсем уж редко Peugeot или Renault. Однако из десяти машин на дороге девять были производства FIAT.

Компания взяла доллары от янки, расширила свою империю по экспоненте и в процессе этого перекроила по новым чертежам и сам Пьемонт, и пьемонтцев. Белые воротнички провинции мечтали о зимних каникулах на горнолыжном курорте Сестриере, приальпийском туристическом центре, возведенном Эдоардо неподалеку от французской границы. Синие воротнички же читали газету, принадлежавшую Аньелли, строили машины на заводах Аньелли (85 тысяч человек трудилось только в Линготто и Мирафиори), жили в непритязательных комплексах на окраинах города, построенных Аньелли. В жаркие летние пятничные вечера они усаживались в машины Аньелли, купленные по скидке сотрудников, брали курс на юг и следовали к лигурийскому побережью по автотрассе Турин – Савона, также построенной Аньелли. Останавливались они лишь затем, чтобы заплатить за проезд по ней управляющей компании, тоже принадлежавшей Аньелли. А в воскресенье? В воскресенье они смотрели матчи футбольной команды Аньелли.

Важной особенностью «Ювентуса», как всегда утверждал Эдоардо Аньелли, было то, что он никогда не стремился представлять город Турин. Это была, скорее, команда всей Италии – и севера, и юга, и востока, и запада. И пока в 90 милях к востоку «Милан» с «Интером» грызлись за превосходство на местном уровне, «Ювентус» старательно избегал всяких ассоциаций с пьемонтской культурой и ее ценностями, пьемонтской идентичностью и местечковостью. Он стал любимым клубом маленьких городов Италии и воплощением провинциального менталитета Италии.

FIAT был локомотивом дерзкой, динамичной, успешной и новой страны, и его возрождение было абсолютно неотделимо от возрождения «Ювентуса». Каждая без исключения машина, сходившая с его конвейера, заключала в себе очередной взнос на очередного звездного игрока, была крошечным винтиком в денежной машине Аньелли. И работала она без устали, ad infinitum[30]30
  До бесконечности.


[Закрыть].

Штука была в том, что, поддерживая «Ювентус», а не «Торино» – идею, а не топоним, – трудящиеся на Аньелли массы как бы заново возвращали себе свою региональную идентичность. Преданность «Юве» означала, что они жили в Пьемонте, но не принадлежали Пьемонту. Не принадлежали они и к левому политическому крылу, а значит, по определению, были воплощением лояльных, работоспособных итальянских патриотов, которые носили только черно-белое.

FIAT обеспечил своим сотрудникам идентичность, став для них продолжением семьи, и идеологию, нацеленную на то, чтобы держать профсоюзы от греха подальше. Фраза «FIAT – это образ жизни» была не просто броским слоганом, а свидетельством наличия финансовой и социальной страховки. Доктора компании заботились о здоровье работников, ясли и детские сады компании осуществляли уход за их детьми, а туристический отдел организовывал для них отпуска. FIAT предоставлял доступ к адвокатам, курсам, культурным мероприятиям и к службам социального обеспечения. У компании были читательские клубы, спортивные секции, кружки, где читали лекции и организовывали досуг. Для итальянских жен и матерей возможность вывесить на бельевые веревки комбинезон рабочего FIAT была в самом что ни на есть буквальном смысле воплощением мечты. Ведь рабочие места в FIAT были лучшими из всех, их занимали на всю жизнь. Лучшее, что могло случиться с любой семьей из рабочего класса, это трудоустройство мужа или сына в компанию.

Демография Турина изменилась, а вместе с ней изменились и культура, и нормы поведения. Освобожденные от тяжкого фермерского труда переселенцы, некогда гнувшие спину в полях по семь дней в неделю, теперь имели вдоволь наличных денег, а с ними и миллион способов, как их потратить. Электронные товары широкого потребления, эти иконы современности, стали для них обязательными к приобретению символами статуса. Миланские фабрики в громадных количествах изрыгали посудомоечные машины и холодильники, а телевидение начало стремительно подменять собой радио в качестве нового опиума для народа эпохи посткатолицизма. Пока чванливые мальчишки из мигрантов-южан рассекали по улицам на Vespa’х, их родители всюду разъезжали на собранных ими же «Фиатах», купленных по скидке. Они с трудом могли поверить своему счастью, а потому фотографировали на свои новые фотокамеры все подряд – машины, плиты, электробритвы, отпуск на морском побережье – и отсылали снимки тем, кто лоботрясничал на загибающемся от малярии застойном юге. Сами того не ведая, они снабжали каждое такое письмо одной и той же «почтовой маркой», и маркой этой был FIAT.

FIAT обеспечивал сотрудников хлебом и салями, но на определенных условиях. Перемены носили сейсмический характер и касались не только социального уклада, но и архитектуры, и старые torinesi[31]31
  Туринцы.


[Закрыть] считали, что расплачиваться за это приходится им. Социальная однородность была принесена в жертву, а вместе с ней ушло и чувство собственного «я». Непривычные к таким переменам и плохо подготовленные к вторжению южан, они почувствовали себя в положении осажденных в собственном городе. Новых соседей с оливковым оттенком кожи они окрестили словом terroni – «люди земли» – и насмехались над ними, считая их невежественными и бестолковыми. Стали зарождаться обычные в таких ситуациях обывательские мифы: что южане спали впятером в одной кровати, что они использовали ванны не для мытья, а для выращивания овощей, и что они понятия не имели, как пользоваться туалетами в своих жилищах. Они не умели читать или писать, говорили на совершенно непонятном диалекте и имели криминальные наклонности. Их кулинарные привычки были просто чудовищными. Каждое блюдо они сдабривали острым pepperoncino[32]32
  Общее итальянское название острого перца.


[Закрыть] и жарили все, что шевелилось в их поле зрения. Большинство torinesi никогда не слышали об их так называемой «пицце», не то что пробовали ее. И по сей день некоторые представители «старой гвардии» морщат лица в отвращении, стоит им только подумать о ней. Они до сих пор воспринимают ее как варварскую пищу и ассоциируют ее – намеренно или неосознанно – с вторжением южан в их город. В Италии еда имеет большое значение, гораздо большее, чем способен себе представить любой иностранец. А тут их город наводняют толпы дегенератов с юга, никогда не пробовавших ризотто и – да простит их Господь Бог – никогда даже не слышавших об анголотти или поленте. Указатели «НИКАКИХ ЮЖАН» начинают появляться на сдаваемых в аренду объектах недвижимости и в общежитиях по всему городу. Многие torinesi обвиняли в этих потрясениях семью Аньелли и, как бы там ни было, они были недалеки от истины.

На Лазурном Берегу с Памелой Черчилль, невесткой британского премьер-министра

Помимо должности мэра Виллар-Перозы и во многом представительской должности в семейной шарикоподшипниковой компании Джанни занимал руководящий пост в «Ювентусе», который, по сути, и был его единственной «настоящей работой». Он старался относиться к ней серьезно – по мере своих сил – и обладал весьма неплохим пониманием футбола. Некоторые утверждали, что он слишком часто отсутствовал, чтобы быть эффективным президентом, но в том, что энтузиазма ему было не занимать, сомнений не было. Не слишком любивший сидеть на месте, он имел обыкновение не досматривать матчи до конца. Как правило, он откалывал пару шуток, подбрасывал собравшимся журналистам пару любопытных цитат, затем устраивался в кресле и изо всех сил старался на нем усидеть, но за десять минут до конца отбывал восвояси. Это не значит, что он не любил «мячик», поскольку это было совсем не так. Просто дело было в том, что просмотр матча – занятие пассивное по определению, а устойчивость внимания Джанни была как у пятилетнего ребенка.

Четкой роли в структуре FIAT у него не было, как не было и конкретных задач, по крайней мере формально. При всем этом он был весьма эффективен в дипломатических кругах, вероятно, потому что его подход к людям – каким бы он ни был – был чрезвычайно нестандартным. Он вел светские разговоры, обсуждал сплетни и соблазнял красивых женщин, но в чем заключалась его «методология» помимо этого, понять было трудно, и в этом крылся его великий дар. Людям он очень нравился, а женщины его попросту обожали. Легенда гласит, что он относился к дамам, как к шлюхам, а к шлюхам, как к дамам, ухлестывая и за теми и за другими с одинаковым азартом. Главным образом он обладал величайшим талантом из всех – он умел делать так, чтобы рядом с ним все чувствовали себя довольными собой, а его присутствие всегда предвещало что-то интересное.

Легенды, выросшие вокруг него, говорят о нем не только как об иконе стиля, но также и как о блестяще эрудированном человеке – обаяшке, да, но также и человеке дела. Это очень притягательный нарратив, но он свидетельствует о глубине характера, которая совсем не согласуется с тем, каким был молодой Джанни. Он был обходителен, безупречно воспитан и искушен в светских делах, но источником его популярности не был выдающийся авторитет в политических или идеологических вопросах. Скорее, им была его поверхностность, которая влюбляла в него сильных мира сего. В фундаментальном плане он был человеком пустым. Он был интеллигентным человеком, но начисто лишенным глубокомыслия в философских и эмоциональных аспектах. В высшем обществе ему отводилась роль курьера, разносившего слухи по обеим сторонам Атлантики, наследного принца всего и ничего одновременно. Он никогда не читал книг – не мог усидеть на месте достаточно долго – и однажды произнес знаменитую фразу: «Интеллектуалам предпочитаю футболистов».

Джанни всячески сторонился семейной резиденции, располагавшейся в обветшалой и мрачной Виллар-Перозе; ей он предпочитал удобства Виллы ла Леопольда, помпезного особняка на Лазурном Берегу. Там в распоряжении его самого и его друзей было все самое лучшее, включая и самую лучшую яхту в Кап-Ферра. И несмотря на то, что он сыграл важную роль в получении страной средств по плану Маршалла, производство автомобилей как таковое его не интересовало. Ему в немалой степени нравились автомобили, но только быстрые и дорогие, на которых он гонял по прибрежным трассам с бешеной скоростью. Ему было глубоко наплевать на дешевые модели, которые штамповали на заводах Линготто и Мирафиори, так же как – будем откровенны – и на тех, кто занимался их штампованием. Делегирование задачи по управлению семейным бизнесом Витторио Валлетте было с большим отрывом самым мудрым решением из всех, что он когда-либо принимал.

Он упивался отсутствием в своей жизни всего, что хотя бы отдаленно напоминало ответственность, наслаждался прелестями своего богатства и кругом общения, включавшим князя Монако Ренье, Эрролла Флинна и Риту Хэйуорт. Джанни был хорошим рассказчиком, тусовщиком и неисправимым донжуаном, но его пристрастие к красивой жизни едва не сгубило его 22 августа 1952 года.

Историй о его распутстве – легион, но в них неизменно всплывает одно имя – англичанки Памелы Дигби. В возрасте 19 лет она вышла замуж за сына Уинстона Черчилля, Рэндольфа, который был круглым идиотом. Довольно скоро после свадьбы они расстались, но она с выгодой использовала свою новую фамилию и обретенную вместе с ней известность. Она прослыла довольно забавной дамой, весьма падкой на взрослые приключения, и мало-помалу смогла выстроить новые отношения – с принцем Али Ханом. Как и Джанни, он был уроженцем Турина, и как и Джанни, был богат, хорош собой и необременен каким-либо чувством долга. Проблема у Хана была одна: он влюбился в Риту Хэйуорт, поэтому ему нужно было как-то сбросить Пэм с хвоста. Он попросил Джанни помочь ему с этим: взять ее с собой на свою яхту и соблазнить там. Джанни согласился, хотя Пэм, по-видимому, соблазнять особо и не требовалось.

Джанни высоко оценил ее смышленость и распущенность нравов, и они оба хорошо понимали взаимные выгоды своего альянса. Ее бывший свекор был настоящим политическим колоссом, и Джанни понимал, что это делало ее проводником в мир англосаксонской государственной власти. Она же видела в Джанни самого завидного холостяка Европы, самую большую рыбину в громадном море. Пэм убедила себя, что он сделает ее итальянской принцессой, и – несмотря на то что зачатый ими ребенок, по слухам, стал жертвой аборта, совершенного в Швейцарии, – сумела выхлопотать у него роскошные парижские апартаменты, которые он приобрел для нее. Она даже приняла католицизм, но с ее стороны все это было лишь самообманом. Сестры Джанни считали ее потаскухой, и ни о какой свадьбе не могло быть и речи. Они с l’Avvocato были вместе (в некотором роде) порядка пяти лет, и если не брать в расчет членов семьи, то именно с ней у него были наиболее тесные и продолжительные взаимоотношения в то время – или, по крайней мере, что-то близкое к ним. Тем не менее ни один из них не был предрасположен к моногамии, а их расставание ускорила вполне типичная для путешествующего бомонда ситуация, приключившаяся на Лазурном Берегу.

Рассказывают, что она решила сделать ему сюрприз на Вилле ла Леопольда. Однако по прибытии в особняк она застала его с поличным с 17-летней девушкой по имени Анна-Мари д’Эстанвилль. Она пришла в бешенство и, предположительно, выгнала его из собственного дома – примерно в 4 утра он умчался оттуда на машине. На сумасшедшей скорости влетев в туннель на Нижнем Карнизе, он потерял управление и в лобовую столкнулся с грузовиком, везшим бригаду рабочих. Он повредил ногу так сильно, что зашел разговор о ее ампутации, и хотя ее удалось избежать, до конца своей жизни он ходил, сильно хромая.

Репортаж, опубликованный в La Stampa, принадлежавшей ему газете, гласил, что он находился в компании не девушки, а некоего бельгийского друга. Это возможно (он мог уже где-нибудь высадить ее), но помимо этого La Stampa утверждала, что в момент аварии Джанни находился за рулем FIAT 1400, машины среднего класса. Газета лишь вскользь упоминала тот факт, что три человека, находившихся в другом автомобиле, получили тяжелые травмы и не потрудилась отметить, что они ехали в грузовике. Было сказано лишь, что они ехали на Lancia, то есть просто на какой-то машине. Не совсем понятно почему, но тон статьи как бы намекал на невиновность Джанни. Это вполне могло быть правдой, вот только у него и в лучшие годы была репутация безумного лихача.

FIAT нравилось делать вид, что Джанни был образцом порядочности. Это даже близко не соответствовало истине, но зато одинаково хорошо воспринималось и надменными «Torino bene», и толпами синих воротничков, спонсировавших его шикарную жизнь. Но в любом случае почти невозможно представить себе, чтобы он был за рулем неповоротливого старого «1400», а все свидетельства очевидцев указывают на то, что он был с девушкой, правил Ferrari и был вне себя от воздействия любимого наркотика. О «белых ночах» в Леопольде ходят легенды, и неспроста…

На «Сан-Сиро» с Альфредо Фони

В ту ночь на Нижнем карнизе корона на голове Джанни слегка съехала набекрень, и в следующем сезоне его футбольный клуб тоже забуксовал. Пьерино Монатери состоял в совете директоров «Юве» 43 года, из которых 13 занимал должность вице-президента. Он заведовал повседневной работой клуба с 1935-го, с тех пор, как умер отец Джанни. Он занимался насущными вопросами жизни клуба, от которых зависело его функционирование, и жил, спал и дышал только футболом. Более того, его не воспринимали как лакея Аньелли, потому что его присутствие в «Ювентусе» предшествовало их приходу в клуб. Его долгожительство и добропорядочность выходили за рамки трайбализма и близорукости суждений, которые теперь все чаще ассоциировались со спортом, благодаря чему его уважали и любили все. Люди всегда будут вести бизнес с теми людьми, которые им нравятся, поэтому, когда 1 октября 1952 года он умер, «Ювентус» понес невосполнимую потерю.

В предыдущем сезоне Серию А покинули четыре клуба, поскольку количество команд в лиге сократилось с 20 до 18. «Торо» вновь удалось избежать вылета, но лишь каким-то чудом. Они отчаянно нуждались в новой команде, но для того, чтобы кого-то купить, им нужно было распродать тех, кто у них был. Два туринских клуба всегда обменивались игроками, но продажа «итальянского Мэттьюза» Рикардо Карапеллезе в «Ювентус», похоже, окончательно оформила новую реальность. Карапеллезе был искусным, забивным вингером, способным играть на любом из флангов. Он был игроком итальянской сборной и с большим отрывом лучшим игроком «Торо». На протяжении трех лет он был капитаном команды и главным любимчиком болельщиков, однако «Юве» все равно увел его, взяв в качестве сменщика на случай травм Муччинелли и/или Праста.

В практическом отношении этот переход пошел «Торо» на пользу. Они грамотно потратили деньги и без больших потрясений прошли сезон, финишировав в середине таблицы. Карапеллезе забил девять голов в шестнадцати матчах за свой новый клуб, но смерть Монатери образовала некоторую пустоту в клубе, оставив его без руководства. Итоговым результатом стал триумф «Интера», не выигрывавшего scudetto 13 лет, а теперь наконец достигшего заветной цели. Ирония была в том, что архитектором их успеха оказалась легенда «бьянконери». Альфредо Фони провел лучшие годы своей игровой карьеры в Турине – в общей сложности их тоже набралось тринадцать. Он был прирожденным защитником – быстро соображающим, жестким, с железной волей. Тренером он стал примерно таким же и создал в «Интере» то, что стало новым, совершенно незнакомым подвидом «кальчо».

Фони мог похвастать университетским образованием – для современного футболиста это необычно. Он был чрезвычайно умен и сумел добиться некоторых успехов на предыдущем месте работы, в «Сампдории». На протяжении двух сезонов она балансировала на грани вылета, а потом смогла занять достойное седьмое место – главным образом потому, что перестала пропускать глупые голы. После этого на него вышел Карло Массерони, тучный президент «Интера» и по совместительству каучуковый магнат. Массерони поручил ему задачу положить конец дуополии «Ювентуса» и «Милана», и Фони приехал в город с четким планом действий.

Он унаследовал от предшественников трех очень одаренных игроков атаки. Бенито «Яд» Лоренци был выдающейся «девяткой», и его убийственное прозвище было абсолютно заслуженным. Шведский вингер Леннарт «Нака» Скоглунд имел жену – королеву красоты, проблемы с алкоголем, которые в итоге прикончили его еще до пятидесятого дня рождения, и совершенно волшебную левую ногу. Последним членом трио был венгр Иштван Ньерш, забивший за четыре предыдущих сезона 110 голов в 141 матче. Бомбардирская эффективность Ньерша была выдающейся, хотя и не уникальной. Йон Хансен, великий датчанин «Юве», был не менее плодовит на голы, а Гуннар Нордаль из «Милана» забивал даже больше. Однако забитые голы не были главной проблемой в представлении Фони; ими были голы пропущенные, и все превосходство Ньерша в нападении не имело бы никакого смысла, не сумей тренер решить эту проблему.

Фони понимал, что натренировать сыгранность в обороне гораздо проще, чем «научить» атакующему чутью, и что в громадном количестве голов как таковых особой ценности нет. «Интер» много лет превосходил соперников по числу забитых мячей, но в результате выиграл ноль целых ноль десятых скудетто. Ключом к успеху, следовательно, было превосходство над «Юве» и «Миланом» в обороне, и, если для того, чтобы его добиться, нужно было пожертвовать голами и положить яркий стиль на алтарь очков и побед, значит, так тому и быть.

Следуя этой логике, он укомплектовал полузащиту стопперами и, что немаловажно, преподнес своим форвардам идею о том, что они тоже могут вносить вклад в оборонительные действия команды. Они идею восприняли, а Фони вдобавок нашел новую позицию для крайнего защитника – ветерана Ивано Блазона, переквалифицировав его в либеро (чистильщика). «Интер» выманивал соперников на свою половину, а потом быстро и решительно контратаковал. Неизменно случалось так, что один быстрый длинный пас верхом приводил к голу, а как только «Интер» его забивал, он тут же застегивался на все пуговицы на весь остаток матча.

Это была первая подлинная итерация catenaccio (катеначчо) – дверного замка – антифутбола, возмутившего Италию, но при этом показавшего свою чрезвычайную эффективность. В предыдущем сезоне «Юве» выиграл лигу, забив 98 мячей. На сей же раз они забили 73 гола против 46 у «Интера», но все равно уступили тому титул за три тура до конца. И пока буканьеры «Юве» побеждали в одном матче со счетом 8:0, как это было в игре с «Фиорентиной», скряги из отряда Фони одерживали восемь побед по 1:0. Ни одни чемпионы в истории не забивали и не пропускали так мало мячей и ни одни чемпионы не были столь нелюбимы публикой. «Интер» «парковал автобус» у ворот даже в домашних матчах. Чем чаще они это делали, тем громче жаловались болельщики соперников, но Фони абсолютно не интересовал приз зрительских симпатий. Он утолил 13-летний зуд, а на эстетов, пуристов и скептиков ему было глубоко наплевать.

Футбол становился все более изощренным тактически и все более профессиональным, но вместе с тем все менее зрелищным. Стиль игры «Интера» был исключительно эффективным, но то же самое можно было сказать и про консервный нож. То же самое можно было сказать и о малярной кисти, но кто в здравом уме станет платить за то, чтобы посмотреть на то, как высыхает краска?

Никто, правда ведь?