Текст книги "Жажда искушения"

– Мы что же, возвращаемся в город?

– Мы не можем туда вернуться.

– Почему?

– Вы разве не видели, что лодки исчезли?

– Я… Вы уверены? Может, это просто не то место?

– Место то. Но лодок нет.

– О Боже, тогда куда…

– Я знаю куда.

– Куда?

– В убежище.

– В убежище? Нам нужно выбираться отсюда.

– Знаю. Но сейчас…

Он достал что-то из кармана. Энн поняла, что это сотовый телефон. О, слава Богу! Кто-нибудь приедет за ними.

– Не знаю, удастся ли мне связаться с кем-нибудь. И не уверен, что кто-нибудь сможет добраться сюда.

Дерево, возле которого стояла Энн, внезапно начало двигаться. Вернее, задвигалась какая-то ветка на нем и в следующий момент стала падать прямо на Энн.

Она отскочила, издав крик ужаса, и воткнулась прямо в Марка, выбив у него из рук телефон, который исчез в темноте, утонув, видимо, в топкой грязи.

Марк выругался:

– Мать вашу!

– Это была змея!

– Это была безобидная древесная змейка.

– Прекратите орать на меня и поищите телефон.

– Простите, но не я устроил этот концерт из-за жалкой древесной змейки.

– Она была не такая уж жалкая.

– Она была крохотная.

– Черта с два!

– Ищите телефон!

Выругавшись в сторону, он начал искать его сам. Энн опустилась на колени рядом с ним. Но под руками прощупывалась только жидкая грязь. Дождь продолжал хлестать. Энн встала. У нее появилось неприятное ощущение, что ее засасывает.

И в то же мгновение он схватил ее за запястья и резко рванул с того места, где она стояла. Грязь под ее ногами издала противный чавкающий звук.

– Идиотка! – крикнул он в темноту.

– Что?

– Трясина.

– Трясина?

– Топь. Надо же соображать, что делаешь, если чувствуешь, что тебя засасывает.

– Но мне на каждом шагу чудится, что меня засасывает.

– Ладно, телефона больше нет. Нет, понимаете?

– Мне очень жаль. Больше, чем вы можете себе представить.

Он приблизил к ней лицо и посмотрел прямо в глаза. Дождь продолжал поливать их.

– Может быть, эта проклятая штука и не сработала бы.

– Может быть.

– Идите прямо за мной, держитесь вплотную и не создавайте мне дополнительных трудностей.

– Я не создаю вам дополнительных трудностей!

Он зашагал назад, стараясь идти по собственным следам. Они вернулись к кромке воды, но он продолжал идти теперь по воде, которая доходила Энн чуть ли не до пояса.

– Марк!

Он ничего не ответил.

– Марк, черт бы вас побрал, куда вы идете? Что мы делаем?

– Мы не можем вернуться к дому другим путем.

– Но мы не можем пройти и по этой проклятой воде.

– Придется!

– Давайте попробуем пробраться там. Ну же, вы же полицейский, вы должны что-то придумать.

– Дьявол, Энн, я не могу расстрелять чертовы поваленные деревья!

Он снова зашагал. Она попятилась от него в испуге. Ветки деревьев лежали в прибрежной полосе воды, словно пальцы гигантского скелета. При каждом шаге, который она пыталась сделать, корни оплетали ее ноги.

Зубы у нее стучали. Она не сможет. Эта дорога ей не под силу.

Энн ухватилась за его плечо и, подтянувшись, закричала ему прямо в ухо:

– Здесь ведь нет ядовитых змей, правда?

Он обернулся:

– Не будьте смешной. Это Дельта. Здесь есть ядовитые змеи.

– Черт!

– Не трогайте их, и они не тронут вас.

– Ну конечно! Я ведь прекрасно вижу, куда ступаю!

Он остановился и, обернувшись, резко произнес:

– У вас есть лучшая идея насчет того, что нам делать?

Она беспомощно смотрела на него: промокшая до нитки, дрожащая, с прилипшими к лицу волосами, со струйкой, стекающей с носа.

– Забирайтесь ко мне на спину, – вдруг скомандовал он. – По крайней мере ноги у вас не будут тонуть в грязи.

Она, улыбнувшись, покачала головой:

– Нет, все в порядке. Пошли.

Он снова двинулся вперед. Энн казалось, что они идут уже целую вечность. На самом деле прошло всего несколько минут. Вдруг месиво под ногами стало таким мягким, что она провалилась, окунувшись в воду с головой.

Прежде чем она сама успела вынырнуть, он просунул руки под ее спину и рывком поднял над водой. Она инстинктивно обхватила его шею руками. Глядя ей прямо в глаза, он понес ее.

– Вам… вам не нужно нести меня. Так мы далеко не уйдем.

– Вы не такая уж тяжелая.

– Для такой вязкой грязи – достаточно.

– Осталось недалеко.

– До чего недалеко?

– Увидите. Мы почти пришли.

Она закусила губу. Конечно, она чувствовала себя несчастной – вся мокрая, в грязи, тревога за друзей не отпускала ее. Но он был прав: Синди и Грегори наверняка вместе, а Мама Лили Маэ в этих болотах, как у себя дома.

Да и она сама больше не одна. Она у него на руках. И хоть он промок и вымазан грязью, она чувствовала на себе взгляд его серебристо-серых глаз, который согревал ее. И больше – он прожигал ее насквозь.

– Здесь, – резко сказал он и поставил Энн на ноги.

Тьма была такой непроглядной, что поначалу она не поняла, о чем он говорит. Потом впереди стало вырисовываться какое-то сооружение, стоявшее на вершине холма. Вода плескалась вокруг, но домик стоял на самой вершине.

– Пошли. – Он потянул ее за руку и почти побежал к огромному кипарису рядом с домиком по проходившей здесь до дождя дорожке. Добравшись до дерева, он отпустил ее руку и прислонился к стене бревенчатого строения, тяжело дыша. Энн тоже едва переводила дух, наблюдая за стихией дождя.

– Хотите выпить? – спросил Марк.

– Выпить?

Он открыл дверь и вошел в дом. Энн с опаской последовала за ним. Внутри было темно, как в чреве у кита.

– Сейчас, только туфли сниму…

Она услышала звук его шагов, потом неожиданно вспыхнула спичка. Секундой позже помещение озарилось мягким мерцающим светом масляной лампы, которую зажег Марк.

Не веря своим глазам, Энн осмотрелась. Это был домик, напоминающий гостиную Мамы Лили Маэ, но здесь единственная комната служила и гостиной, и спальней, и кухней. У стены стояла двуспальная кровать, покрытая старомодным стеганым одеялом. В центре – письменный стол со стулом, в кухонном уголке – круглый стол с четырьмя стульями, стойка, шкафчики, газовая плита и раковина. Как и у Мамы Лили Маэ, раковина была старомодной, вода накачивалась помпой. В углу комнаты был расположен большой камин, в котором лежала горка хвороста и несколько поленьев.

– Сейчас зажгу огонь, – сказал Марк.

Энн в нерешительности топталась у двери.

– Чье… чье это?

Он оглянулся и удивленно посмотрел на нее:

– Мое.

– Ваше?

Он не сводил с нее глаз.

– Мое. Что в этом удивительного?

– Я… я просто не знала, что…

– Что я тоже выходец из этих болот? Что ж, миссис Марсел, вы разговариваете с чистокровным «енотом».

– Вы каджун?

Он ничего не ответил и присел у камина, разжечь который не составляло ему труда. В комнате все было готово к любому неожиданному приходу хозяина, в частности хворост был уже сложен шалашиком под поленьями. Марк лишь несколько раз подул, чтобы пламя разгорелось и запылало. Он поднялся с колен и посмотрел на Энн.

– Можете делать, что хотите. Душ – во дворе, я не собираюсь таскать на себе эту грязь.

– Душ – во дворе?

– Ага.

Он толкнул дверь, которая вела в помещение, где был туалет и умывальник. Вода здесь тоже накачивалась насосом. Из настенного шкафа он, порывшись в нем, извлек два чистых полотенца, потом что-то еще. Это оказалась огромная байковая рубашка, которую он бросил ей.

– Пожалуй, это единственное, что я могу вам предложить. Можете сами поискать что-нибудь еще.

Он пересек комнату и вышел из домика с полотенцем в руке. Энн глядела ему вслед, онемев. Она встряхнула рубашку, которую он ей бросил.

Не собирается она принимать здесь душ! Не может. Да, она мечтала о душе и продолжает мечтать, но здесь…

Это было невероятно. Он снова орал на нее. Но хуже всего, что он был здесь.

Чем он тут занимается? У него есть этот домик. Как он наткнулся на нее там, в болоте? Она положила на кровать байковую рубашку и резко развернулась, полная решимости немедленно получить ответы на все свои вопросы. Выйдя на улицу, она увидела, что душ действительно располагался во дворе, прилегал вплотную к дому, вода лилась откуда-то из стены по мере того, как Марк дергал за какой-то канат.

Он стоял обнаженный.

Широкие плечи, упругое тело, поразительный цвет кожи. Вода смывала грязь с его груди. Мускулы играли на плечах, когда он одной рукой качал воду, а другой натирал себя мылом.

Волосы на его груди были мокрыми и темными, они спускались до узкой талии и продолжались ниже, образуя густое, темное гнездо в самом низу живота. Она смотрела на него, забыв, о чем хотела спросить.

О Господи, да, он был именно таким, каким она его себе представляла.

Даже лучше.

Боже, она ведь глазеет на него!

Он тоже смотрел на нее не отрываясь.

Энн резко развернулась и заспешила в дом.

Она поговорит с ним потом, когда он оденется.

Через несколько минут Марк снова вошел в дом, в махровом халате, на ходу вытирая волосы полотенцем.

– Душ в вашем распоряжении, – сказал он.

Она собиралась было заявить ему, что не будет принимать душ.

Ну и что она этим докажет?

Ей безумно хотелось помыться, даже если вода ледяная. Он выглядел таким чистым, уютным, на нем не осталось и следа этой чертовой глины. Кожа у нее зудела, словно в покрывавшей ее грязи что-то копошилось. Придется вымыться.

– Спасибо, – коротко поблагодарила она и, взяв полотенце и рубашку, направилась к двери.

– Вы ничего не забыли?

– Например?

– Вам мыло не нужно?

Он бросил ей кусок мыла. Она машинально поймала его.

– Спасибо. Большое спасибо, – пробормотала Энн и вышла.

На пороге она задержалась. Потом, уже раздеваясь, она нервно озиралась по сторонам. Да кто в конце концов придет сюда подглядывать за ней во время ливня в этой глуши? Никто.

Но ведь был Марк.

Он не вышел. И не выйдет, решила она. Ведь это он отшатнулся от нее вчера вечером с проклятиями. О Господи, как хорошо освободиться от этой грязной одежды. Может, к ней пристали пиявки? Интересно, в этой трясине водятся пиявки? Вполне вероятно. Теперь в ее одежде может оказаться все что угодно.

К собственному удивлению, она не смогла быстро раздеться. А потом выяснилось, что ей трудно справляться с этим насосом. Вода лилась ей на голову отдельными, редкими каскадами. Свободной рукой она проводила по волосам снова и снова, пока не удостоверилась, что вымыла их настолько, насколько было возможно. Она закрыла глаза. Вода была холодной, ледяной. Но это не имело значения. Дрожа от холода, Энн продолжала поливать себя ею снова и снова, поглаживая живот, грудь, бедра, потом подставила под воду лицо. Открыв глаза, она увидела его.

Марк.

Он стоял рядом.

Она ошиблась. Он вышел.

Свет и тени, падавшие из окон комнаты, где горела масляная лампа, причудливо плясали на их лицах. Теперь его глаза казались совершенно серебряными, черты лица стали резкими и само лицо выглядело чрезвычайно напряженным.

Мужским. Устрашающе мужским…

Исходящий от него жар невольно передался ей, и все ее тело словно пронзила молния.

Во рту пересохло.

Сердце бешено заколотилось.

Дыхание стало прерывистым.

– Я подумал, может быть, вам нужна помощь, чтобы вымыть волосы, – закричал он, перекрывая вой ветра и грохот дождя, обрушивавшегося на козырек над крыльцом.

Его глаза прожигали ее насквозь, он смотрел ей прямо в лицо. Потом взгляд его скользнул вниз, на ее грудь, на живот, на впадину между бедер. Огненная волна прокатилась по ее телу.

Волосы…

Он снова посмотрел ей прямо в глаза.

– Волосы?

– Да, волосы.

– Вы глазеете на меня, – сказала Энн.

Он пожал плечами. Улыбка чуть тронула его губы:

– Но вы же тоже глазели на меня.

– Ничего подобного.

– Глазели-глазели, точно. А я беспокоился только о ваших волосах. Вы ведь слишком упрямы, чтобы попросить о помощи, а мыть голову и одновременно качать воду очень трудно.

– Я справилась.

– Тогда извините. Я не хотел… – начал он и осекся.

– Вы продолжаете глазеть на меня, – повторила она.

– Правильно. А вы глазели на меня! Мы уже согласились, что оба глазели друг на друга.

– Но я делала это не так долго.

– Зато вы первой начали.

– Случайно.

– Как же!

– Ну ладно, насмотрелись?

– Говорю вам, я не хотел… – голос его стал прерывистым и тихим. – А черт, чего я хотел! Вы совершенно правы. Хватит пялиться! – вдруг решительно согласился он, протянул к ней руки, вытащил из-под душа и крепко обнял.

Глава 13

Не сказав больше ни слова, Марк ногой распахнул дверь и точно так же закрыл ее за ними. Не выпуская Энн из объятий, он подвел ее к покрытой стеганым одеялом кровати, и они упали на нее, продолжая целоваться. Он впивался в ее рот, глубоко и жадно проникал в него языком, разжигая внутри нее всепоглощающее пламя. Его руки нежно гладили ее по щекам, потом скользнули на шею, на грудь, стискивая и лаская ее, на бедра… Потом сильные ладони снова сжали маленькие груди, и большими пальцами он начал нежно поглаживать затвердевшие соски, вызывая бешеный, сладкий, неистовый отклик в каждой клеточке ее тела.

О Боже, она чувствовала…

Всем своим существом она ощущала, как в ответ на его страсть, его нетерпение в ней поднимается головокружительное, непреодолимое желание, какого она никогда не испытывала с другим мужчиной. Прикосновение его мощного тела было таким возбуждающим. Там, где он касался ее обнаженными его участками, ее словно прожигало насквозь. Халат, все еще скрадывавший кое-где его наготу, создавал ощущение влекущей тайны. Прикосновение его рук…

Его язык, продолжавший скользить по ее губам, властно проникавший в ее рот, вызывал необыкновенное возбуждение…

Вдруг он приподнялся и навис над нею, опираясь на кисти рук, глядя прямо в глаза.

– Есть возражения? – хрипло спросил он, тяжело дыша, жилка на его шее быстро пульсировала. В мерцании лампы серебристые глаза на его красивом, напряженном лице казались теперь почти золотыми. – Господи милостивый, Энн, если ты не хочешь, прогони меня туда, под дождь.

Слабая улыбка тронула ее лицо. Ей следовало бы привести множество возражений.

Но она не могла вспомнить ни одного.

Она вообще не могла выговорить ни слова. Ни единого слова. Поэтому лишь отрицательно покачала головой.

– Уверена?

Она кивнула.

Он тихо застонал.

Его губы снова приникли к ее рту.

В следующее мгновение он, обхватив ее ногами и упершись в постель коленями, быстро содрал с себя халат и лег на нее всем своим обжигающим обнаженным телом…

Обняв и тесно прижимаясь к ней, он гладил ее спину и ягодицы, продолжая целовать в губы. Его тело плавно скользило по ней вверх и вниз. Он захватывал губами ее соски, ласкал их языком, а пальцы его пробегали по ее позвоночнику, спускаясь к округлостям ягодиц. Она выгибалась под ним, тяжело дыша, вцепившись руками в его густые волосы и ощущая, как огонь пробегает по всему ее телу. Подушечки его пальцев были и твердыми, и упруго скользящими, словно капельки ртути. Поглаживая, сжимая, они скользнули на внутреннюю поверхность ее бедер и ласково проникли между ними…

И вот они ритмично двигаются внутри нее, о Боже!

Она издала сдавленный крик, ее ногти впились в его бронзовые плечи. Господи, о Господи, оказывается, она уже забыла, каким сладким бывает это неотвратимое влечение… Забыла, когда ей было так невыносимо хорошо от отчаянного желания…

Его рот снова сомкнулся у нее на груди, язык ласково заскользил по соску кругами, словно омывая его теплыми волнами, а бережные, ласковые движения его пальца там, в ее самой интимной, самой сокровенной глубине, вызывали упоительную истому, от которой едва не разрывалось сердце. Потом вдруг ошеломляюще внезапно он встал на колени, обхватил ее ноги чуть ниже колен, согнул их и раздвинул. Она не закрыла глаза, и, потому что они смотрели друг на друга, огонь желания разгорался еще жарче…

Новизна. Господи, он дарил ей совершенно новое ощущение. Этим своим пронзительным взглядом в самый интимный момент близости он пробудил в ней такой накал страсти, какого она еще никогда не испытывала. Она ждала, что вот-вот он проникнет в нее: он был так возбужден, так требователен, так дрожал от нетерпения. Но момент для его мужской плоти еще не настал. Вместо этого он наклонил голову, и на интимном треугольнике своего живота она ощутила сначала чуть колючее прикосновение его щеки, потом – мягкое касание губ.

Потом…

Боже, потом…

Потом он стал почти насиловать ее. Властно и в то же время так восхитительно эротично, так страстно, как никто никогда… Она благодарила дождь, который колотил по крыше, заглушая стоны, вырывавшиеся из ее груди. Волна за волной неистовая, животная страсть прокатывалась по ее телу. Она хотела остановить его, попросить оставить ее… Но прежде чем хоть одно слово сорвалось с ее языка, она вновь ощутила состояние такого невыносимого наслаждения, что ей показалось, будто она умирает. Но тут же она поняла, что не умирает, напротив, никогда еще она не испытывала такого острого ощущения жизни. Все вокруг нее потемнело, затем где-то вдали замерцал бледный золотистый свет. А потом…

Потом он вдруг поднялся над ней и наконец вошел в нее. Еще мгновение назад ей казалось, что она достигла высшей точки, но нет, только теперь все началось. О Боже, она не вынесет такого наслаждения!

Она ощущала его всем своим существом. Глаза ее крепко сомкнулись, потом открылись. Он смотрел прямо в них. Его серебристые глаза пронизывали ее жадной, сладкой страстью, от которой она словно парила над землей, ощущая лишь его твердую, жаркую плоть, ритмично и требовательно двигавшуюся в ее собственной пылающей глубине.

Этот экстаз, эта агония, казалось, никогда не кончатся. И она никогда не насытится. Дождь продолжал колотить по крыше, по деревянным стенам, ветер готов был сорвать дом с места, молнии прорезали черное небо, а ей казалось, что все это происходит внутри нее самой. И в тот момент, когда его тело свела последняя судорога и массивная, дрожащая плоть его скорчилась над ней, новая вспышка всепоглощающего пламени обожгла ее, и наступило мгновение высшего, невыносимо острого наслаждения. Она обмякла под ним, умиротворенная и смущенная. Она не помнила, нет, просто не испытывала еще ничего подобного. Джон был хорошим любовником, но никогда, никогда ей не было с ним так хорошо…

Дождь наконец кончился. Тяжело дыша, она лежала рядом с ним на спине, сердце все еще бешено колотилось у нее в груди. Он тоже откинулся на спину, она не видела его глаз. Неожиданно она вдруг поймала себя на том, что снова глазеет на него.

Его тело было таким… прекрасным.

И, Боже милостивый, как он им владел!

Он повернулся и тоже посмотрел на нее. Нежная улыбка озарила его лицо. Он ласково обнял ее и просто сказал: «Уф-ф!», – коснувшись губами ее лба.

Но в том, как он это сказал, было такое…

Что-то, что делало это «уф-ф» самым чудесным, что она когда-либо слышала.

Он лежал, погруженный в кромешную темноту и пустоту, словно существовал в вакууме.

Но время от времени он испытывал странные ощущения…

Какие-то невнятные кошмары вдруг вторгались в этот вакуум. Вот он идет по кривым темным улочкам. Слышит, как она зовет его. Снова и снова. Он знает, что это она, видит ее лицо. Видит боль и ужас в ее глазах. Она пытается о чем-то предупредить его. Но он плохо видит ее в тени.

Она там не одна.

Он выкрикивает ее имя, бежит к ней. И чем быстрее бежит, тем медленнее приближается. Его голос звучит искаженно, словно записан на старую, истершуюся пленку. Ноги у него слабеют, как будто по прихоти жестокого режиссера движение в кадре должно замедлиться. Он слышит музыку, любимую музыку своего города, она прорывается сквозь ее отчаянный крик, ее мольбу о помощи.

– Джина!

Он бежит, бежит…

Наконец подбегает к ней. О Боже, его вдруг пронизывает острая боль.

И кровь, Господи, сколько крови!

Лицо! Лицо, выступающее из мрака. На один короткий миг оно предстает перед ним. И тут же исчезает. И даже в своих снах…

Он не уверен, что сможет снова извлечь его из мрака памяти, даже во сне.

Складная. Он назвал ее поначалу складной.

Абсолютно неверное определение и по форме, и по существу.

Она великолепна. Ноги прекрасной формы. Изящная грудь, идеального размера. Тонкая, гибкая талия, совершенная линия плечей. Глаза, когда она смотрела на него, напоминали дымчатые хризантемы. От ее улыбки у него сердце готово было выскочить из груди. А страсть, с которой она отдавалась ему, заставила его обрести острое чувство жизни, которое, как ему казалось, он уже безвозвратно утратил.

Наверное, не следовало бы делать этого. Очень плохо. Но все же в тысячу раз лучше, чем вчера, когда он ушел.

Он лежал, обняв ее, положив ее голову себе на грудь. Энн была восхитительна не только потому, что он только что испытал с ней бешеный оргазм. Редчайшим человеческим качеством была ее преданность Джону Марселу и готовность доказать его невиновность, даже с риском для собственной жизни. Слепая вера. В силу профессии он презирал слепую веру, но Энн заставила его увидеть, что такая вера тоже достойна уважения.

– Голодна? – спросил он.

– Что ты имеешь в виду? – насторожилась она.

– Я имею в виду, не хочешь ли ты поесть.

– А у тебя есть еда?

Засмеявшись, он встал и, шлепая босыми ногами по деревянному полу, направился в кухню.

– Меню, конечно, изысканным не назовешь, но пара бутылок приличного вина у меня всегда найдется. Держу на всякий случай про запас пачку-другую крекеров, консервированный суп и прочее. И потом здесь всегда есть… гм-м… Завернись-ка во что-нибудь. Мы пойдем на улицу.

– На улицу?

– Пошли.

Она смотрела на него так, будто он сошел с ума, – зеленые глаза расширены, светлые всклокоченные волосы обрамляли удивленное лицо. Он бросил ей халат, сам надел длинную рубашку, схватил ее за руку и вытащил из постели.

– Проверим сети, – объяснил он.

– Мы будем проверять сети?

– Ага.

Стащив ее с крыльца, он повел Энн за угол дома. Задняя стена его, как оказалось, нависала прямо над водой.

Дом принадлежал ему, земля, на которой стоял дом, – тоже, сколько бы ни стоил этот клочок Дельты. Но сети ставили его кузены, которые при необходимости пользовались домом, таков был негласный уговор.

– Дай мне руку, – велел Марк. Она, все еще в замешательстве, смотрела на него, не понимая, что он собирается делать, но уже готовая подчиниться.

Слепая вера.

Ему она будет бесконечно преданна.

Черт! Он влюбляется.

– Вот здесь, тяни за веревку.

Схватившись за противоположные концы, они вытащили сеть, привязанную к столбам причала, который представлял собой заднее крыльцо дома. Увидев запутавшихся в сети раков, Энн вскрикнула.

– Они очень вкусные, – сказал Марк, схватив одного за голову и высасывая мясо из хвоста.

Энн побледнела.

– Не волнуйся, – успокоил он ее, – у нас есть газовая плита, и я их приготовлю. Если хочешь, конечно.

– Я ела мясо раков, – с отвращением сказала она. – Я ведь уже давно здесь живу. – И после некоторого колебания добавила: – Но я никогда не ела их сырыми.

– Они вовсе не так плохи, особенно когда умираешь от голода.

– А ты умираешь?

– Секс возбуждает аппетит.

Она неожиданно покраснела.

Марк невольно протянул руку и погладил ее по щеке и подбородку.

– Я приготовлю чудесных «дьявольских раков а-ля Марк Лакросс».

– А из меня выйдет прекрасная кухонная рабыня. Что ж, пошли.

В кухонных шкафах было полно острых соусов и приправ. Вскоре рачье мясо уже шипело в масле на раскаленной сковороде, вино было открыто и распечатаны коробки с крекерами. А еще через некоторое время на столе появился приличный ужин. Несколько минут они жадно ели, обмениваясь лишь отдельными словами.

– Очень вкусно, – заверила она его.

– Спасибо. Конечно, из свежих продуктов получается еще вкуснее.

– Куда уж свежее.

– Ассистент у повара был великолепный. – Марк поаплодировал.

– Просто мы оба умираем от голода.

– Что правда, то правда. Может быть, великие повара своей славой обязаны умирающим от голода едокам.

– Гм-м, не исключено, – вытирая пальцы салфеткой, она сверлила его взглядом. – Чудеса: я ем болотных ворованных раков в компании полицейского.

Он широко улыбнулся:

– Вряд ли мне придет в голову арестовать самого себя. А кроме того, они вовсе не ворованные.

– Но мы едва ли сможем вернуть их.

Он поднял бокал и, проглотив еду, сказал с лучезарной улыбкой:

– Я ведь из этих мест. У меня здесь семья. Я же говорил тебе, я – «собачий енот».

– Что за слова!

– Если кто-то говорит так о себе самом, в этом нет ничего оскорбительного.

– Мне нравятся каджуны.

Все так же широко улыбаясь, он протянул руку и пальцами стал гладить ее по запястью.

– Иначе и быть не могло.

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего плохого. Просто в твоей душе нет места каким бы то ни было предрассудкам. – Глотнув еще вина, он вздохнул. – Новый Орлеан – потрясающее место. Кого здесь только нет. Но исторически креольские аристократы смотрели на каджунов свысока, потому что те были беженцами-акадами из Новой Шотландии. Ребенком я жил здесь постоянно. Отец занимался ловлей раков. Его покупатели называли нас, детей каджунов, «болотными гнидами». Вот так-то.

– Но вы им отомстили.

– В самом деле?

Она кивнула:

– Я имею в виду каджунскую кухню. Нет сомнений, что каджунская кухня сегодня – самая популярная в стране.

Он засмеялся.

– Ты ведь не мечтаешь о настоящей мести? – спросила она.

– Нет, конечно. Мне нравится быть тем, кто я есть.

– Мне ты тоже нравишься таким, какой ты есть. – Она покраснела, положила в рот кусочек рачьего мяса и замахала рукой, словно пытаясь остудить жар во рту. – Батюшки, это действительно вкусно, но очень остро.

Он протянул ей свой бокал. Она отпила из него, потом уставилась на свой.

– Хорошая каджунская кухня и должна быть острой, – объяснил Марк.

Энн вымученно улыбнулась ему. Она едва дух перевела от этой острой еды. Волосы у нее были по-прежнему всклокочены, на хрупком личике зеленели огромные глаза. Она не походила на девочку, в сущности он так и не определил до сих пор ее возраста. Но в ней была прелесть зрелой и умной женщины, научившейся жить с внутренним ладом в душе. Улыбка ее была спокойной и мечтательной. Она покорила его сердце и его тело. Он мог бы влюбиться в нее, но для этого нужно было избавиться от чрезмерного вожделения. Ситуация была чертовски подходящей. Редко мужчине удается оказаться вместе с предметом своего вожделения в уединенном домике, отрезанном от мира, так что в течение многих часов никто не сможет их найти.

– Хорошая каджунская кухня должна быть острой, – повторила она. – А хорошие каджунские мужчины?

Он сделал большой глоток вина. Черт, такое трудно представить даже в самых невероятных фантазиях. Она все еще была в его халате, а он – в рубашке.

– Это… приглашение? – хриплым голосом спросил он. – То есть ты меня приглашаешь?..

– Похоже, что да.

Он вскочил так резко, что стул, на котором он сидел, отлетел к стене, и протянул ей руку. Она колебалась лишь мгновение.

– Если ты не хочешь больше раков…

– Нет, я… я сыта…

Она взяла его руку.

Они снова занимались любовью.

Потом спали.

И снова занимались любовью. В этот третий раз она не просто пригласила его, она вела себя как агрессор.

О Господи! Что она творила!

Ее волосы, оплетавшие его голую грудь. Ее язык, словно змейка, проникавший в его жаждущий рот, скользящий по его груди, животу, дразнящий, обжигающий его мужскую плоть… Наконец это становилось невыносимым, будило в нем животное мужское начало, он хватал ее, терзал, проникал в нее, выпивал ее до дна. Он брал ее всю, целиком, они сливались в едином огненном ритме, пока не наступал взрыв, пока они оба не проваливались в бездну, утоляя на время жажду друг друга.

Потом они лежали изнемогшие, в полудреме. Он гладил ее по волосам, но возбуждение снова зарождалось в глубине его существа. Он хотел заснуть рядом с ней, но было жалко, лежа с ней в постели, терять время на сон.

– Ты восхитительна, – тихо сказал он.

Улегшись на его груди, она смотрела ему прямо в глаза.

– Я действительно… ничего?

Он расплылся в улыбке.

– Ничего? Ты красавица. – Он взял ее лицо в ладони. – У тебя совершенные линии. Я не художник, но даже я это понимаю.

Она приняла комплимент с благодарностью, однако заметила:

– Но линии меняются, знаешь ли.

– То есть?

– Моя кожа уже не натянута так, как это было двадцать лет назад.

Он рассмеялся и поднял голову, оглядывая ее:

– Перемены тоже неплохи, они приносят то, что западает в душу.

– Гм-м, – она сухо рассмеялась, – однако и грудь тоже «западает», точнее, опадает и обвисает.

Он затряс головой и снова рассмеялся:

– Лично мне твоя грудь нравится такой, какая она теперь. Прелестные бугорки. Даже мой напарник признал это.

– Неужели?

Марк кивнул, лаская один из этих самых «бугорков».

– Он отметил также достоинства твоего задка.

– Это очень профессионально.

Марк пожал плечами:

– В конце концов он же только комментировал. Это было художественное впечатление. Должен признать, что я как раз был слеп, мне ты поначалу показалась слишком маленькой.

– Я по-прежнему маленькая.

– Ерунда, известно, что драгоценные вещи умещаются в маленькой упаковке.

– Ты действительно так думаешь?

– Да, – он посмотрел на нее еще внимательнее, тронутый ее неуверенностью в себе. – Сколько вам лет, Энн Марсел?

– Сорок пять.

– О!

– Это имеет значение?

Он тряхнул головой:

– Мне совершенно безразличен твой возраст. То есть неправда, я бы не хотел, чтобы ты была моложе.

– Какое облегчение.

– Я и сам не цыпленок.

– Не знаю, не знаю. Ты чертовски задиристый петушок.

– Перченый каджун? – поддразнил он.

Она торжественно кивнула.

Он взял ее лицо в ладони.

– Мне нравится, как ты выглядишь. Ты красивая женщина сейчас, вероятно, была красива двадцать лет назад и будешь красива еще через двадцать, потому что у тебя красивая душа – это видно по тому, как ты относишься к людям, по твоей страстности, самоотверженности, простоте и обходительности, по твоим работам, даже по тому, как ты двигаешься. Так хорошо, как сейчас с тобой, мне не было с тех самых пор, как…

Она облизнула губы:

– Как умерла твоя жена?

– С еще более давних, – признался он. – Она болела, видишь ли, довольно долго. Я знал, что она умирает. Последние проведенные с ней дни для меня бесценны, но это были дни ее агонии.

– Сочувствую.

– Да, ее агония заслуживала сострадания. Я любил Мэгги.

Энн кивнула – ей было просто понять то, что он сказал, больше слов не требовалось.

Марк закинул руки за голову, чтобы было удобнее разглядывать Энн.

– С тех пор я был близок со множеством женщин, – признался он.

– Все вы, мужчины, таковы.

– Каковы?

Она улыбнулась:

– В одном телевизионном ток-шоу было сказано: чтобы испытать желание, мужчине достаточно находиться рядом с женщиной, женщина для этого нуждается в чувстве.

Он фыркнул:

– Не уверен, что это всегда верно.

– Должна ли я это понимать так, что для тебя это было больше, чем просто секс?

Он подумал, что она дразнит его, но, может, имеет в виду и что-то более глубокое.

– А чем это было для вас, Энн Марсел?

Она уселась у него на животе и, не сводя глаз с его лица, задумалась.