Текст книги "Жажда искушения"

И все же она ощущала его присутствие.

Она знала, что даже когда ляжет в постель, заперев все двери и потушив свет…

Он все время будет рядом.

Он будет стоять внизу, на улице, не сводя своих пронзительных серых глаз с ее окон.

Глава 7

Эйприл чувствовала, будто кто-то смотрит на нее. Ей казалось, что из темноты выплывают чьи-то глаза. Странно, никогда прежде, уходя из клуба, она не нервничала. Она прекрасно знала свою джазовую округу, это были ее места. Их с Марти квартира находилась рядом, неподалеку от реки, и все три года, что работала в клубе, она пешком ходила туда в перерывах между выступлениями и после работы. Новый Орлеан мог быть опасен, здесь, в джазовой округе, или в любом другом месте, это всем известно, это знание у них в крови. Так же, как может быть опасен и Нью-Йорк, и Лос-Анджелес – любой город. Чтобы чувствовать себя в безопасности, нужно знать свой район. Она избегала мест, куда не советовали заходить туристам, ходила только по освещенным улицам. Носила с собой баллончик с газом.

Обычно она уходила из клуба с Марти.

Но сегодня ночью оказалась одна. Марти должен был поработать еще несколько часов, а ей нужно домой. Грегори собирался уйти пораньше, и она хотела часть пути пройти вместе с ним. Но Хэрри задержал его, и теперь она колебалась. Когда бармен сказал, что Грегори пробудет в клубе еще минут двадцать, не меньше, она не могла решить, что в ней сильнее: страх или желание поскорее добраться домой и отпустить сестру. Они хорошо устроились: Эйприл присматривала за ребенком Джесси днем, а Джесси – за ее дочкой ночью.

Поспать – вот единственное, о чем они обе постоянно мечтали.

В сущности, нет никаких оснований бояться больше, чем всегда. Бедная Джина! У Эйприл сердце разрывалось. Но Джина играла в такие опасные игры. Влюбилась в художника, держала на привязи Хэрри, дразнила Жака Морэ, когда ее обуревало желание или охватывала тоска одиночества. Более того, когда ей становилось невмоготу или пропадало ощущение реальности, она захаживала и к другим приятелям.

Джина играла с огнем. И сгорела. Бедное, милое, растерянное дитя. Тем не менее ее убийство, безусловно, имело личные причины.

А бояться просто улицы нет никаких оснований…

Но Эйприл никак не могла заставить себя идти домой. Поднимался туман, свет фонарей становился тусклым, город погружался во мглу. На простиравшихся перед ее глазами старых, узких улочках, казалось, маячили призраки. Выла где-то собака, туман поднимался от земли, причудливыми молочными облаками оплетал старые балконные решетки, заборы и ворота. Аромат гардений носился в воздухе, им был насквозь пропитан туман.

Идти было недалеко, и улицы казались мирными и тихими. Джаз-оркестры больше не наполняли их звуками саксофонов, труб и валторн. Чтобы было не страшно, она начала петь.

«Вниз по реке плыла я, зеленой и широкой…» – Эйприл осеклась. Это была песня из альбома «Концерт блондинки». Черт возьми! Она любила этот альбом, потому что в нем было столько новоорлеанских реалий.

«Ты был вампиром, детка, и вот я умерла…»

О Господи, может, сейчас эта песня не ко времени?

Плохо, очень плохо.

Мелодия продолжала крутиться у нее в голове. А улицы были по-прежнему жутковато-тихими.

В такой поздний (или ранний?) час они всегда такие безмолвные?

Поворот… вот и ее улица, прямо впереди. Она слышала собственное дыхание, звук своих шагов. Вдали в туманной тишине стали проступать чугунные ворота.

Створки были разведены. Она видела все это, словно в кино: из ворот вырывались густые клубы тумана. Вот-вот человек в развевающемся черном плаще и остроконечной шляпе зловеще выступит из этой пелены и сделает смертельный шаг ей навстречу. Поднимется луна, и в ее свете блеснет стальной клинок кинжала.

– Держи себя в руках, Эйприл! – громко и твердо скомандовала она себе. Рука скользнула в сумку, висевшую на плече, и сжала газовый баллончик. Открытые ворота были прямо перед ней. Она замедлила шаги и невольно задержала дыхание.

– Мя-я-у-у!

У Эйприл вырвалось что-то среднее между вздохом и криком, когда из садика за воротами стремглав выскочила кошка. Все еще дрожа от страха, Эйприл почувствовала облегчение – кошка. Проклятая черная кошка. Она вгляделась в серебристый туман, скрывавший садик за воротами. У фонтана с птицами стояли детские качели, к которым был прислонен трехколесный велосипед. Эйприл глубоко вздохнула и мысленно посмеялась над своими страхами.

Но тут же снова застыла. Холод пронизал ее позвоночник и моментально парализовал ее: она стояла на месте, но слышала звук шагов. Они доносились сзади.

Эйприл резко обернулась. Никого.

Улица снова затихла. Лишь безмолвно высились причудливые старинные дома на узкой старинной улочке, накрытые одеялом тумана.

Она повернулась к своему дому и заспешила.

Шаги, шаги!

Это не ее шаги. Сзади. Человеческие шаги.

Чужие шаги.

Они преследуют ее. Крадутся.

Она побежала.

Позади нее…

Ее преследователь тоже побежал.

К полудню у Марка было такое ощущение, будто он провел на службе двое суток кряду. Он не мог заснуть.

Господи, как он устал.

И все из-за этого дела.

Из-за Джины.

И из-за Энн Марсел.

Стоп – предостерег он себя. Он, похоже, становится одержим этой женщиной. Потому что она лжет. Марсел ей что-то сказал.

Но что?

Черт, он слишком устал, чтобы хорошо соображать.

Может быть, Брит и права. Может, у него «неправильное» мыло.

Он подошел к столу. На нем лежала высокая стопка бумаг, которые ему предстояло изучить, отчеты, которые необходимо заполнить и представить в окружную прокуратуру. Он постучал по столу карандашом, наблюдая, как при этом подскакивают бумажки.

Пришел Джимми и уселся на край его стола.

– Ты здесь, Марк?

Марк посмотрел на него и кивнул:

– Я слышал, что Ли Мин прислал дополненный отчет.

– Да, кажется, ребята из ФБР помогли ему на компьютере провести тест на ДНК.

– Ну и?

Марк пожал плечами:

– Джон Марсел определенно был с Джиной Лаво в день ее убийства.

– Был с ней? – повторил Джимми. – То есть имел с ней половое сношение?

– Да, он имел с ней половое сношение. Но это мы уже знали и так.

– Но теперь мы это знаем наверняка. Все ясно. Нужно лишь закончить бумажную работу, и прокурор предъявит ему обвинение.

– Нельзя предъявить обвинение парню, находящемуся в коме, – напомнил Марк.

– Но можно подготовить судебное дело, чтобы пригвоздить его, как только он выберется из этой комы.

Марк нахмурился.

– Послушай, ты же уверен, что он виновен, так? – сказал Джимми. – Марк, он же был в крови с головы до ног.

Марк направил на него острие карандаша.

– Но у нас нет орудия убийства, – уточнил он.

– Нужно получить ордер на обыск квартиры его жены.

Марк решительно покачал головой:

– Нет.

– Черт, Марк…

– Парень умирал, Энн Марсел не знала, что нужно что-то скрывать. Полиция появилась в ее доме немедленно и обшарила всю квартиру. Уверяю тебя, она не колебалась, набирать ли ей «911» или прятать нож. Она спасала его жизнь.

– Тогда где же нож?

– Не знаю.

– Но мы все обыскали.

– Правильно. И это значит…

– Это значит, что Марсел оказался достаточно умен, чтобы избавиться от ножа так, что мы никогда его не найдем.

– В тот момент, когда истекал кровью?

Джимми сердито насупился.

– Марк, при тех уликах, которыми мы располагаем, не хочешь же ты сказать, что начинаешь верить, будто Энн Марсел права. Марк, на Марселе и на Джине Лаво – одна и та же кровь…

– Джимми, хороший судейский адвокат разобьет эти доводы в два счета. Честно говоря, я думаю, что Джон Марсел виновен. Полагаю, это была ревность с его стороны, а может, с ее. Вероятно, они угрожали друг другу и потеряли над собой контроль. Но все, что я сейчас говорю, – только предположение. Потому что мы знаем лишь, что произошло одно из двух: либо Джина ударила Марсела ножом, а Марсел – ее, либо был кто-то третий, кто искромсал их обоих.

Джимми затряс головой, сжимая виски ладонями, словно у него с похмелья болела голова.

– Марк, в тот день они много времени провели в постели. Друг с другом. Они оба были чрезвычайно несдержанными людьми, бешено ссорились и прежде, как показывают свидетели.

– Джимми, я же говорю: я уверен на все сто, что парень виновен. Но этого недостаточно. Ножа нет, Джимми. Нет орудия убийства.

– Нам не нужен этот чертов нож, – угрюмо заявил Джимми и, наставив на Марка указательный палец, добавил: – Остерегайся Энн Марсел. Если не будешь осторожен, она, глядишь, убедит тебя в том, что Марсел – папа римский, черт его побери.

– Я думаю, что ей что-то известно, Джимми. Во всяком случае, она – наша единственная ниточка, – ответил Марк.

Джимми фыркнул.

На столе у Марка зазвонил телефон. Все еще глядя на Джимми, он снял трубку.

Звонил капитан Иверс:

– Только что звонил Тайрел, у нас есть для вас еще один труп.

– Где?

– Покойницу нашли ребята, игравшие у реки. Водолазы уже в пути. Я хочу, чтобы вы с Джимми этим занялись.

– Почему? Что, еще одна стриптизерка?

– Не знаю, какая-то Джейн Доу. У нас на нее ничего нет, но я хочу как можно скорее узнать, кто она. Она раздета, при ней нет никаких документов.

– Давайте адрес, мы выезжаем.

Он бросил беглый взгляд на Джимми, записывая сведения, которые диктовал ему капитан.

– Еще одна стриптизерка?

– Еще одна мертвая женщина. Это все, что пока известно.

Он двинулся к выходу, Джимми последовал за ним.

– Господи Иисусе, – вздохнул он.

– Что – Господи Иисусе? – поинтересовался Марк.

– Я искренне надеюсь, что ты… что мы не знаем этой женщины.

– Вот именно.

– Только одно, Марк.

– Да, что?

– Если это еще одна девушка из стриптиза, значит, парень, с которым мы нянчимся в больнице, не виновен.

Марк колебался:

– Да, может, и так. Пошли, давай поторопимся.

Джон Марсел мог оказаться невиновным, если эти два убийства связаны между собой. Черт, они ведь даже не знали пока, была ли сегодняшняя девушка жертвой убийства. Они пока ничего не знали, а гадать Марк не хотел.

Но мысль, высказанная Джимми, запала ему в голову: он тоже чертовски не хотел, чтобы эта женщина оказалась ему знакомой.

Глава 8

Собираясь в клуб, Энн чувствовала себя полной идиоткой. Она раз пять переодевалась, выбирая наряд, который не показался бы подозрительным для женщины, собравшейся в одиночестве развлечься в таком месте, где основной приманкой были танцовщицы, представляющие стриптиз.

В сущности, такого наряда и быть не могло.

В конце концов она остановилась на простом черном платье для коктейля с короткими рукавами и круглым вырезом. Спокойное, как она надеялась, элегантное и достойное. Не слишком рискованное, чтобы ее могли заподозрить в том, что она хочет кого-нибудь подцепить, но и не настолько чопорное и скромное, чтобы выглядеть в нем, как белая ворона.

Белая ворона… подумала она, входя в «Аннабеллу». Но она и была именно белой вороной. Или рыбой, выброшенной из воды: несчастной, пойманной на крючок рыбой.

Не то чтобы в клубе не было других женщин. Были.

Но они пришли в сопровождении мужчин.

Они собрались в центре бара и на сцену особо не заглядывались. И мужчины, которые были с ними, на сцену не глазели, больше занятые своими спутницами. Похоже, прежде всего их привлекала музыка, а танцы составляли лишь возбуждающий фон.

Когда Энн вошла внутрь, ее охватила паника. Что она здесь делает? Она сошла с ума. Это полное безумие.

Но что еще ей оставалось делать?

«Аннабелла».

Это слово прошептал ей Джон. Пытался ли он произнести ее имя в благодарность за то, что она спасла его? Или хотел назвать имя того, кто его ранил? Сама по себе «Аннабелла» не могла напасть на него, клуб не может разгуливать по улицам с ножом за пазухой.

Единственное, что она могла предположить, – он назвал его потому, что в нем – разгадка тайны. Она где-то здесь.

В ком-то, кто тут пасется.

Дуреха. Нельзя же найти этот ключ, просто придя сюда и встав у входа. Она почувствовала, что ее заметили. Едва переступив порог, она осознала, что за ней наблюдают.

Для этого не требовалось особой интуиции. У стойки бара сидел поразительно красивый негр. Он безо всякого выражения смотрел на нее. Парочки, увидев ее, казалось, были озадачены и заинтригованы ее присутствием. У дверей стояли два дородных молодца: вышибалы, решила Энн. Они следили за ней с раздражением, видимо, опасаясь неприятностей от ее визита.

На кой черт она так тщательно одевалась! Надо было одеться под стать здешней публике, которая чувствовала себя свободно и раскованно и одета соответственно. А Энн вся была как натянутая струна.

Она поняла, что выглядит смешно.

А ведь претендовала на роль тайного шпиона.

Энн понимала, что не следует задерживаться у дверей, но ей хотелось сориентироваться. Слева находился помост, на котором сидел оркестр. Отличные музыканты. В этот момент они исполняли попурри из старых мелодий. Играли четверо, но на помосте оста вались пустые места. Возможно, они работают по очереди, что позволяет не делать перерывов в представлении.

Прямо перед ней простирался погруженный в полумрак зал со столиками, развернутыми лицом к сцене. Перед самой сценой стулья были расставлены в ряд, а внешний край ее – обнесен перилами. Вот где ей хотелось сесть. О тех, кто уже сидел там, она не могла по затылкам сказать ничего определенного, кроме того, что они представляли собой гуманоидов с черепами, большей частью покрытыми волосами. Но, разумеется, те, кто окружает сцену, должны быть джентльменами. Или по крайней мере мужчинами.

В данный момент на сцене находились четверо танцоров, в разной степени раздетых: двое черных мужчин и две белые женщины. Все четверо двигались с изысканной грацией и обладали изящными фигурами. Несмотря на свое решение не маячить у входа, именно это и делала сейчас Энн. Теперь ей было понятно желание Джона попытаться запечатлеть частичку этой грации и красоты в своих «Дамах красного фонаря». Он до сих пор не решался рисовать мужчин, но Энн не сомневалась, что он думал и об этом. Естественно, будучи нормальным гетеросексуальным мужчиной, он в первую очередь обратил внимание на женщин. Но она знала Джона. Закончив первый цикл, он приступил бы к мужским портретам. Как и женщины, мужчины на сцене двигались с зачаровывающей пластичностью. Это были сильные, прекрасно, идеально сложенные молодые люди.

Она могла бы помочь ему работать над мужскими портретами, подумала Энн, пытаясь одновременно суммировать свои впечатления от клуба в целом.

Он был не таким, каким она себе его представляла, однако неким странным образом походил на картины Джона. Здесь не было ничего дешевого, безвкусного. В движениях артистов сквозила не столько сексуальность, сколько чувственность. Их танец был возбуждающим, эротическим… и романтическим. Все – от хореографии и режиссуры до подбора пар по цвету кожи – было тщательно продумано.

Какой-то звук отвлек ее внимание от сцены, она снова почувствовала на себе чей-то взгляд.

Неудивительно, что за ней наблюдают. Она выглядела здесь до смешного чужеродно, и половина присутствующих, не скрывая, глазела на нее. Нет, не в этом дело. Она посмотрела вверх и вокруг себя. Теперь у нее было ощущение, что за ней следят сами стены.

– Простите, но кто вы и что здесь делаете?

Голос раздался у нее за спиной, глубокий, богатый и уверенный. Она стремительно обернулась и с тревогой обнаружила, что к ней подошел тот самый черный красавец из бара.

– Я… я…

– Вы редко посещаете такие места, – утвердительно сказал он.

– Я… я… простите, но ведь заведение открыто для всех…

– Вы жена…

Она запнулась, пытаясь разглядеть лицо собеседника.

– Да, я бывшая жена Джона Марсела. Не окажете ли вы мне, в свою очередь, любезность? Кто вы сами и почему, черт возьми, глазеете на меня?

Он широко улыбнулся:

– Я Грегори Хэнсон. Друг вашего мужа. Бывшего мужа. Точнее, приятель. И близкий друг Джины Лаво. Девушки, которую убили прошлой ночью. Говорят, что это сделал Джон…

Энн приятно удивило, что этот человек не осуждал Джона заранее и безоговорочно, несмотря на все улики, которые, как сообщили газеты, имелись у полиции против него.

– Джон ее не убивал.

Мужчина удивленно поднял бровь:

– Джон как-то говорил мне, что вы с ним друзья. Большие друзья. Это редко случается после развода.

– Горечь наших отношений осталась позади.

– В это еще труднее поверить.

Энн улыбнулась:

– Тем не менее это правда. Может, нам повезло. У нас дочь. Она и любовь к живописи позволяют нам оставаться вместе. Брак не давал такого шанса. Так вот, я знаю Джона и уверена, что он не способен никого убить.

– Даже если он любил ее?

– А он ее любил?

– Думаю, в нее многие были влюблены. – Грегори указал на бар: – Посидите со мной. По крайней мере не будете выглядеть белой монахиней посреди Гарлема.

Энн позволила ему провести себя через зал к бару.

– Что вы пьете? – спросил он. – Вы должны что-нибудь выпить. Назвался груздем… знаете ли.

Она украдкой огляделась:

– А что обычно пьют женщины в стриптизных заведениях?

– Стриптизных заведениях, миссис Марсел? Это клуб.

– Ну да. И женщины здесь не занимаются проституцией, они лишь сопровождают мужчин, да?

– Только если сами того пожелают, – вежливо ответил Грегори. – Так что будете пить?

– Пиво, пожалуйста. Я не хотела никого обидеть.

– А я и не обиделся, – сказал Грегори, махнув девушке, прислуживавшей в баре.

– Вы танцор? – спросила Энн.

Он расплылся в улыбке:

– Вы хотите спросить, не «сопровождаю» ли я женщин?

Она зарделась.

Грегори показал в сторону помоста.

– Я играю на трубе. Могу сказать, что один из лучших трубачей в Новом Орлеане. А может, и в стране. – Он не хвалился, но говорил без ложной скромности. Просто констатировал факт.

– А почему же вы сейчас не играете на своей трубе?

– У меня перерыв. Что вы здесь делаете?

– Джон в коме.

– Да. И что же?

– Он не может себя защитить.

– Значит, вы явились в «стриптизное заведение», чтобы защитить его?

– Он не убивал вашей подруги.

– Может быть. Разве полиция не пытается найти того, кто это сделал?

– Полиция считает преступником Джона.

– Дураки. Джон был с ней, их кровь смешалась, они провели какое-то время вместе в тот день…

– Откуда вы знаете?

– Прочел в газетах.

Девушка принесла Энн пиво. На ней была прозрачная белая блузка и ничего под ней. Энн не знала, куда девать глаза.

– Спасибо, – выдавила она.

– Не за что, милашка, – ответила та, одарила Грегори ослепительной улыбкой и удалилась.

Грегори поднял свой стакан:

– Ваше здоровье, миссис Марсел.

Энн тоже подняла стакан. Грегори поставил свой на стойку.

– Я тоже любил ее, – тихо сказал он.

– Джину?

Он кивнул:

– И я с вами согласен. Ваш бывший муж ее не убивал.

– Спасибо вам. Мне очень важно знать, что хоть кто-то на моей стороне. – Запнувшись, она глотнула пивную пену. – Но тогда кто ее убил?

Грегори пожал плечами.

– Не знаю. – Он оглядел свои руки, сначала тыльную сторону ладоней, потом, повернув их кверху, сами ладони. У него были очень большие, сильные руки. – Джина… Надеюсь, мне удастся выразиться поточнее. Джина порой наживала себе врагов из-за того, что слишком любила людей.

Энн удивленно вскинула брови.

– Да, она любила людей, жалела их, – продолжал Грегори, – и если кто-то в ней нуждался, считала своим долгом быть с этим человеком, хоть подчас и не стоило этого делать. Она…

– Она – что?

– Она имела связи со многими мужчинами. Почти со всеми, кого знала, – кроме меня.

– Я не понимаю…

– Я любил Джину. Не могу, однако, сказать, что она была в меня влюблена. Думаю, она влюбилась в вашего бывшего мужа, миссис Марсел, но не сумела порвать некоторые прошлые связи и, боюсь, не верила, что такой приличный человек, как Марсел, действительно женится на ней и даст ей то, чего она искренне хотела от жизни.

– С кем еще она встречалась?

– О! – Грегори склонился к стойке. – Спросите лучше, с кем она не встречалась. Сюда придется включить и меня.

Энн улыбнулась, показывая, что поняла его шутку.

– Нет, серьезно, вы расскажете мне все, что знаете?

Он кивнул.

– Ее семья – из Дельты. Мама Лили Маэ, местная вудуистская гуру, доводилась ей двоюродной бабушкой или что-то в этом роде. Джина обожала ходить к ней. Она выросла на окраине Дельты, в убогой деревушке. Среди детей, с которыми она росла, был ее дальний родственник Жак Морэ. Она продолжала встречаться с ним здесь и каким-то образом время от времени оказывалась вовлеченной в его дела. По большей части чистые, однако чуть-чуть сомнительные, слишком уж большие доходы они ему приносили. А потом появился ваш муж, и… – Он помолчал, глядя на зеркала, которыми были увешаны стены клуба. – И еще был Хэрри Дюваль.

– А он?..

– Он – хозяин здешнего заведения. У нее с ним давние отношения. – Грегори замялся. – Было еще и несколько других, полагаю. Друзей. Друзей, которые больше, чем друзья. – Он поднял на Энн тяжелый взгляд карих глаз. – В тот день, когда ее убили, она ходила к Маме Лили Маэ. Ее что-то тревожило, и она говорила об этом со старой ведьмой.

– Вы спросили у нее – о чем? – нетерпеливо воскликнула Энн.

Он отрицательно покачал головой.

– Но…

– К Маме Лили Маэ просто так не пойдешь. Когда я говорю «Дельта», я имею в виду совсем особый мир, куда чужакам хода нет. Там ни до кого не доберешься: нет ни телефонов, ни света. Ничего.

– Мне бы хотелось с ней поговорить.

– Да?

– Да. Вы не могли бы это устроить?

Он некоторое время внимательно разглядывал ее лицо, подавшись вперед, потом вдруг сердито произнес:

– Значит, вы хотите отправиться в Дельту? В болота, к аллигаторам и з-з-змеям? – Конец фразы, скорчив страшную гримасу, он уже прошипел.

– Да.

– Дельта сурова к чужакам.

– Но я же буду с вами.

На этот раз он не успел ей ответить: к нему подошла стройная брюнетка с огромными серыми глазами.

– Привет, у меня перерыв. Можно с тобой выпить стаканчик скотча? О! – Она только теперь заметила Энн, сидевшую по другую сторону от него. – Привет, простите, я не хотела помешать…

– Синди, – перебил ее Грегори, – это жена художника.

– Бывшая жена, – с улыбкой уточнила Энн, протягивая Синди руку. – Энн Марсел.

– Синди Маккена. Очень приятно. Ваш бывший, кажется, отличный парень. О черт, наверное, это странно звучит? Я хотела сказать, что для предполагаемого убийцы он отличный парень. То есть… Господи. Но ведь он же ваш бывший, да? Что вы здесь делаете, миссис Марсел? То есть я не имею в виду… черт, что я несу? Я хочу сказать, что для некоторых людей это место неподходящее… – Она смущенно замолчала. – Простите меня.

– Не извиняйтесь. Джон действительно отличный парень. И он этого не делал. Джон никого не убивал.

У Синди Маккена расширились глаза.

– Им удалось доказать, что он невиновен? Его больше не подозревают?

Энн покачала головой:

– Нет, никто ничего пока не доказал.

– О, мне очень жаль. – По ее виду можно было догадаться, что она говорит искренне, глаза ее по-прежнему были широко распахнуты. Глядя на нее, Энн вдруг поняла, что ей знакомо лицо этой женщины. И тут же сообразила откуда.

– О, вы – одна из тех, кто только что танцевал на сцене, – сказала Энн.

Синди покраснела и неловко кивнула.

– Это приносит неплохие деньги, – тихо ответила она.

Определенно.

– Вы настоящая красавица, – сказала Энн. – И танцуете так грациозно, так пластично. Замечательно поставленный танец.

Синди недоверчиво посмотрела на нее, потом на Грегори.

– Ты слышал?

Энн нахмурилась:

– Я сказала это совершенно искренне…

– И это очень приятно. Так приятно, – воскликнула Синди. – Я не привыкла к таким лестным отзывам, потому что чаще всего…

– Чаще всего, – сухо вставил Грегори, – комментируя ее танец, прибегают к словам на буквы «ж» и «с».

– Сиськи и жопа, – пробормотала Синди, словно Энн было трудно догадаться.

– Что ж, – заметила Энн, – это тоже может быть целомудренно.

Синди рассмеялась:

– Джон всегда говорил, что вы очень милая и талантливая. А теперь я вижу, что вы… вы еще и страшно преданная. У вас, должно быть, жутко болит за него душа. Как бы я хотела, чтобы мы могли вам помочь.

– Я решил завтра отвести ее к Маме Лили Маэ, – сказал Грегори.

– В Дельту?! – удивилась Синди.

– А почему бы и нет?

– О, ну просто потому, что… Я хочу сказать, что кому-то все это может показаться глупостью – гадание по костям, принесение цыплят в жертву и все такое… – Она снова улыбнулась, но улыбка тут же сошла с ее лица: посмотрев куда-то за спину Энн, она смертельно побледнела. Энн резко повернулась на своем высоком табурете и увидела того, кто так напугал Синди.

Подошедший сзади мужчина был высок, строен и мускулист, элегантно одет – темный пиджак и трикотажная серая рубашка. Кожа его отливала медью, а глаза были почти изумрудными. Неповторимая и поразительная внешность – волнующая, завораживающая. Подходя к Энн, он улыбался.

– Миссис Марсел, – голос был низкий, красиво вибрирующий, – добро пожаловать в «Аннабеллу».

– Вы знаете мое имя?

– Большинство новоорлеанцев знают теперь ваше имя. Ваша фотография была в газетах.

– Ах да. А вы, сэр…

– Энн Марсел – Хэрри Дюваль, хозяин «Аннабеллы», – представил их друг другу Грегори.

– Мы все здесь глубоко взволнованы последними событиями, вы же понимаете. – Его слова не казались банальными благодаря невероятному обаянию, которое излучал этот человек.

– Разумеется, – ответила Энн. – Если вам неприятно мое присутствие здесь…

– Напротив, мы очень рады вас видеть. Ваш бывший муж часто рассказывал о вас с большой теплотой и восхищением. Он мало кому поверял свои планы, когда впервые пришел сюда, к дамам и ко мне, собираясь писать свои портреты. Мы очень огорчены, миссис Марсел, и не можем поверить в то, что случилось. Здесь все очень любили Джину, и вот ее нет. Невероятно то, что говорят о Джоне Марселе, но…

– Он этого не делал, – перебила его Энн.

Дюваль сделал удивленное лицо, так же как Синди незадолго до того, когда Энн заявила ей о невиновности Джона.

– Полиция узнала что-то новое, миссис Марсел?

Не был ли его голос чуть-чуть слишком взволнованным? Словно он испугался, что Джон может оказаться непричастным. Синди ведь тоже встревожилась. Может, хотя и говорят, что хорошо относятся к Джону, они хотят, чтобы он оказался виновным?

Потому что в этом случае настоящий убийца не будет пойман и тогда никому из них не грозит опасность.

И перестанут искать виноватого.

Глядя прямо на Хэрри Дюваля, она медленно покачала головой.

– Полиция в своих выводах основывается на косвенных уликах, а я опираюсь на знание характера Джона.

– Ему повезло, что у него есть вы. Это редкость, такие взаимоотношения, не так ли?

– Не думаю, что дружба такая уж редкая вещь.

– Почему вы пришли сюда? – словно бы невзначай спросил Дюваль.

– Из-за портретов, – быстро сказала она. – Мне хотелось увидеть, что же вдохновило Джона на такие прекрасные работы. Теперь знаю: танец, который я видела, восхитителен.

– Да, у меня лучшие музыканты и очень талантливые танцовщицы и танцоры. Мало кто понимает, что подобного рода танец может, как и все в мире, быть изысканным, исполненным вкуса. – Он неожиданно рассмеялся, и его глаза засверкали. – Я не хочу сказать, что мы не стремимся к соблазнительности, к тому, чтобы затрагивать чувства, щекотать их, возбуждать… нет, мы ставим и такую цель. Но человеческое тело прекрасно и может служить красивым инструментом. Посмотрите на тех, кто сидит вокруг, и вы поймете, что чувственность свойственна всем.

– Это необычное место, – призналась Энн.

Он задорно подмигнул ей.

– А я утверждаю, что вы – необычная женщина, раз не побоялись войти в логово шлюх и воров, чтобы спасти своего друга! – Он махнул рукой барменше: – Выпивку всем за счет заведения. – Хэрри продолжал изучать Энн, улыбка не сходила с его лица. – Я бы хотел, чтобы вы здесь поработали, миссис Марсел. Уверен, что из вас получилась бы бесподобная танцовщица.

– А знаете, у вас действительно получилось бы, – подтвердила Синди.

Энн со смехом затрясла головой:

– Я слишком стара, у меня плохая координация и многое другое.

– Вы совершенно не правы, – возразила Синди. – За пару часов я обучила бы вас дюжине основных движений. Хотите попробовать?

– Я…

– Слишком экзотично для вас, миссис Марсел? – Дюваль пересел чуть ближе, глядя в его мерцающие глаза Энн почувствовала, будто окунается в странное, всепоглощающее пламя. Он двигался по-кошачьи ловко и уверенно. Как будто охотится на меня, подумала Энн.

– Мистер Дюваль, я уверена, что упустила время, когда могла научиться…

– Ах, дорогая моя миссис Марсел, время отступает перед тем, что истинно эротично, что возбуждает нас, влечет… так же, как отступает оно перед любовью, перед нашим желанием любить.

Синди рассмеялась:

– Он хочет сказать, что мы в любом возрасте стремимся выглядеть сексуально, а разве не так? Почти каждая женщина хочет быть сексуально привлекательной хотя бы для одного мужчины.

– Посмотрим, – пробормотала Энн. Она почувствовала себя так, словно кончики ее пальцев прикоснулись к раскаленной плите.

Дюваль взял ее руку в свою.

– Ну тогда возвращайтесь к нам в любом другом качестве. Если не желаете испытать свое тело в истинном искусстве танца, может быть, поработаете красками как художница? Приходите со своими кистями. Продолжите то, что делал ваш муж. Простите меня, – сказал он вдруг, – я вижу друга, с которым мне необходимо поговорить.

Он смотрел на только что вошедшего и наблюдавшего за танцорами белого мужчину. Оркестр исполнял что-то в «ритмах джунглей», и рыжеволосая красотка в леопардовых лоскутках скользила вверх и вниз по одному из шестов. Однако мужчина был гораздо интереснее, особенно для художницы, чем женщина на сцене. Высокий, в костюме от Версаче, который с элегантной небрежностью сидел на нем так, словно он в нем родился, с блестящими темными волосами и тонкими чертами лица европейского аристократа. Он был красив, хотя что-то в его облике вызвало в памяти Энн слово «жиголо».

– Жак Морэ, – прошептал ей на ухо Грегори. – Любовник Джины еще со времен… – Он не окончил фразу, так как увидел кого-то у Энн за спиной. – Марк, – сказал он, протягивая руку.

– Грегори, Синди, добрый вечер.

Энн резко повернула голову. Лейтенант Марк Лакросс стоял у нее за спиной.

Она не видела, чтобы он входил через парадную дверь, и не знала, где он был все это время, она просто вдруг поняла, что он здесь, рядом с ней.

– Миссис Марсел, – приветствовал он ее, окидывая острым, как лезвие, взглядом серебристо-серых глаз. В его голосе слышалось скрытое недовольство. Ей не следовало здесь быть. Во всяком случае, по его правилам. И она неожиданно почувствовала себя нашкодившей школьницей.

Она имеет право ходить туда, куда ей заблагорассудится! Ее-то не подозревают в убийстве.

– Лейтенант, – ответила она как можно более холодно. Но он смотрел на нее этим своим орлиным взором, пронизывая, заставляя дрожать с головы до ног. Не глядя, она потянулась к своему пиву и залпом выпила его.